Читать книгу Срок - Владимир Чолокян - Страница 1

I

Этот день настал. То, о чем украдкой думал с самого своего совершеннолетия, что казалось таким далеким, нелепым и чуждым, вдруг вторглось в мою беззаботную жизнь и сидит, смотрит, ждет. Вернее, никто конечно же ко мне не вторгался в привычном для этого слова смысле. Но по необыкновенно довольному выражению лица деда, медленно разрывающего яичницу тупым ножом, по тому, как он заискивающе глядит на меня своими карими, высушенными глазами, едва проглядывающими за зарослями сизых бровей, было понятно – он знает то, чего не знаю я и это обстоятельство веселит его безмерно. Но он всё никак не может понять, что я уже не десятилетний сопляк, которого можно накормить выдуманной только что небылицей и заливаясь смехом смотреть, как тот, искренне веря каждому слову, бегает по двору рассказывая всем о похождениях своего крутого предка. Я собрался с силами, отодвинул дрожащую в ногах табуретку, едва стоящую прямо, и аккуратно присел за стол, боясь навернуться. Надо не подавать виду.

– Тебе чай или какао? – спросила мама. Она нарочно стояла у плиты и не поворачивала головы, адресуя свой вопрос то ли чайнику, то ли сковородке с шипящими на ней желтками, боясь раньше времени передать мне своё беспокойство.

– Чай

– Зеленый?

– Черный

– Сколько ложек?

– Две. Как всегда

Несколько небрежно соскоблив яичницу и кинув на тарелку, она залила стакан кипятком, поставила всё это дело на стол и присела сама. Теперь я мог видеть её лицо. Красное от стояния над конфорками и переливающееся потом, будто лакированное, оно выражало грусть и стремление жалеть. Маме было чуть за сорок, однако её молодые и аккуратные черты никак не уживались с большими руками и грубыми, почти мужскими ладонями. Восемь лет назад она забросила мясокомбинат и ушла работать в продуктовый магазин, чему была очень рада. И радость эта скоро стала принимать физическое воплощение, распирая её вширь, состарив лет на десять. Так как за едой болтать у нас было не принято, мама словно нарочно ела медленнее обычного, оттягивая важный разговор. Но тут не выдержал дед:

– Где эта бумажка. Давай, показывай ему

– Дай мальчику поесть

– Он уже поел, чего тянешь

Действительно, к этому моменту я допивал чай и был ко всему готов. Мама встала из-за стола и, взяв что-то с холодильника, протянула мне:

– Вот, держи – сказала она пусто, как эхо – утром в ящике нашла.

Да, это была она. Обычная бумажка, содержащая простые, примитивные формулировки. В ней самой нет ничего загадочного и страшного, за всю жизнь мы имеем дело с тысячами разных бумажек, но далеко не каждая из них обладает такой властью и влиянием. Этому клочку доверено вершить судьбы. «В соответствие с Федеральным законом о Воинской обязанности и военной службе…». Я бы солгал, если сказал, что вижу повестку в первый раз. Когда четыре года назад я поступал в университет, то умудрился протиснуться только во вторую волну бюджетников. Не потому, что я плохо сдал экзамены и мне не хватало баллов, просто так работала приемная комиссия. Первыми зачисляли целевиков, переселенцев с братских республик, которых никто не видел и тех, чьи фамилии удивительным образом совпадали с табличками на кабинетах административного корпуса. Всяких отщепенцев по типу меня принимали только потом, но военкомат наших стремлений к знаниям не разделял и в тот год обильно засыпал повестками на авось – вдруг кто поведётся. Тогда я впервые посетил это потрясающее место и остался под впечатлением. Когда в учебе что-то не клеилось, и я понимал, что, если запущу ситуацию меня отсюда попросят, воспоминания о районном военном комиссариате открывали во мне второе дыхание и наполняли силой. Настолько мне не хотелось туда возвращаться.

– Я ведь не подписывал ничего. Просто не пойду и всё – сказал я, чтобы как-то оградиться от напускной торжественности, которую источал дед.

– Вечно бегать не будешь. Всё равно заберут – заметил дед и был прав.

– Я уже договорилась с Натальей Сергеевной. Пройди врачей у неё, может чего найдут.

Мама любила козырять этим именем по любому удобному случаю, хоть как-то связанному с больницей. Наталья Сергеевна была заведующей в детской поликлинике, но она знала заведующую в поликлинике взрослой и не только заведующую, но главврача и чуть ли не министра здравоохранения. Обо всём этом мы знали со слов самой Натальи Сергеевной. А ещё она была маминой одноклассницей:

– Ничего, сынок. Армии бояться не надо, это я тебе всегда говорил. Она из нас людей делает. Сходишь, через год себя в зеркале не узнаешь – запел дед очередную свою песню.

Тут стоит заметить, что дед мой очень любит всё что связано с армией и вооруженными силами, считает её кузницей настоящих мужчин и не готов мириться с инакомыслием. Черпает свое вдохновение он, как многие его товарищи по гаражным застольям и дворовым турнирам домино, из телевизора, поэтому на каждый парад девятого мая старик надувает щеки, выпячивает грудь и с важным видом навязывает всем своё экспертное мнение по вопросам истории и вооружения, хотя в армии не служил. Вернее, служить то он пытался, но его комиссовали по какой-то особой причине, которую не вспоминает и даже стыдится. Совесть моя не позволяла упрекнуть его в этом, поэтому мне оставалось лишь пропускать мимо ушей эти агитки:

– Да может всё обойдется ещё. Вдруг в больнице чего найдут – не оставляла надежды мама.

– Типун тебе. Здоровый парень, а ты найдут. Радоваться надо, что сын идет долг стране отдавать, а не слоняется черт пойми с кем.

– Да с кем он слоняется, дед. Ты что его на всех ровняешь. Человек в университете отучился, умный, работу ищет…

– Умный и хорошо. Умнее станет. А поработать успеет.

По правде сказать, участие в подобных разговорах не доставляло мне особой радости, так как ничего нового вынести из них было нельзя. Перемалывание из пустого в порожнее очевидных и оттого ещё более ненавистных вещей вместо ободрения лишь нервировало и угнетало. Чтобы не давать больше поводов для болтовни, я вылез из-за стола, взял бумажку, оделся и спешно ретировался из квартиры.

II

На улице царила весна. Хоть и был уже конец апреля, мутно-серые кучки снега за гаражами старательно этот факт игнорировали. Нервозный ветер, как девятиклассник, мог ни с того ни с сего сорваться и вспылить, гоняя пивные бутылки по тротуару и вешая на ещё лысые кусты пачки от чипсов и полиэтиленовые пакеты. И кто ввёл эту моду на украшение газонов старыми плюшевыми игрушками? Изувеченные дождями, черные от грязи, лишенные конечностей и вспоротые собаками, эти существа вселяют ужас в каждого, кто ненароком пройдет мимо и полоснет по ним взглядом. Если бы я ребенком заприметил такую инсталляцию – сидел бы дома, разочаровавшись в детстве. Но я уже давно не ребенок и от осознания этого факта становится грустно. Как мало мы ценили эту безграничную свободу, которой могли упиваться целыми днями бегая по двору, пугая голубей и нервируя полоумных старух. Никакая учеба не могла омрачить радости жизни и стремления узнать нечто новое, побывать в местах, которые ещё не видел и встретиться с друзьями, уехавшими на выходные на дачу, по которым уже успел заскучать.

Сейчас же я чувствовал, что меня хотят всего этого лишить и надо определенно что-то делать. Но что? Закончив университет аж целых полгода назад, я вёл довольно праздный образ жизни, ничем серьёзным не занимаясь. Поиск работы по специальности казался мне задачей глупой, и я быстро угомонился. В самом деле, кому в здравом уме придет в голову пойти работать в школу, да ещё и учителем истории? Я хорошо отношусь к альтруистам и считаю их сильными, волевыми людьми, но даже если я заявлюсь в случайно выбранное учебное заведение и упаду в директорской на колени, ничего внятного мне предложить не смогут. Семидесятилетние тетки не готовы расставаться с насиженным за годы монотонного речитатива местами и будут держаться за них до последнего. Не больно то хотелось.

Чем дальше уносили ноги, тем безысходнее виделось мое положение. Конечно, в этот раз повестку я могу просто выбросить, как выбросил уже штук пять, но если военкомат взял тебя в оборот, то добьется своей цели любыми средствами. Тем более теперь вся семья осведомлена. Нельзя просто так включить дурачка и делать вид, что ни о чем не в курсе. В голове замельтешили сумбурные картинки: вот приставы пилят болгаркой недавно поставленную входную дверь, вот мама пытается закрыть своим массивным телом вход в мою комнату, вот я бегу по пустоши на окраине района и на меня спускают овчарок заливающиеся дьявольским гоготом полицейские. В каждом углу, за каждой дверью, в любом магазине тебя поджидает человек и приглашает проехать с ним. Странно. Те образы и ситуации, что уже похоронил в закромах своей фантазии, вновь всплывают как наяву и туманят рассудок. В подобных случаях хочется обязательно с кем-то поговорить, раскрыться и разделить груз навязчивых мыслей, но все слишком заняты в этот будний весенний день. Не найдя чем себя занять, я поплелся в гараж.

Самое время заметить, что я не совсем бездельник, каким меня можно представить. Примерно между концом третьего и началом четвертого курса, летом, я твердо решил, что хочу заниматься музыкой. Не сказать, что у меня были к тому задатки, да и гитары я в руках никогда не держал, но мысль о важности и исключительности такой деятельности согревала душу. Ведь правда, как удивительно, когда из ничего, повинуясь лишь внутреннему рвению и абстрактному представлению о прекрасном, используя минимальное количество инструментов, рождается нечто значимое. Месяца два мне достаточно было просто думать об этом, представляя, как на презентацию моего нового альбома будет собираться целый клуб или хотя бы арт-кафе. Славой я никогда не грезил и единственное что хотелось, это создавать произведения, которые могли бы понравиться. Поняв, что пора бы и действовать, я одолжил у одноклассника в безвременное пользование бас-гитару и купил в первом попавшемся сетевом магазине электроники самый нищий синтезатор. Решение спорное, зато волевое и позволившее мне начать творить. Родители, в частности дед, прохладно отнеслись к моим начинаниям, поэтому, как только позволяла погода, я обустраивал себе мини-студию в гараже. Всё равно никакой машины там давно не стояло, а использовать такое помещение ради скидывания хлама и хранения картошки казалось мне расточительством. Товарищи любят надо мной подшучивать, но в отличие от большинства из них я хотя бы нашел себе интересное занятие, которое при самых оптимистичных раскладах избавит меня от стояния в красно-желтой униформе и криков «Свободная касса!». Этим я пытался себя утешить, но всё же месяцы практики не прошли даром, и я достиг неких успехов.

Я ходил по гаражу взад-вперед. Стоило мне сесть и попытаться сконцентрироваться на музыке, как я вскакивал, будто ужаленный. Входная калитка периодически хлопала на ветру, и световая рамка на полу то сужалась до тонкой полоски, то оттяпывала себе половину помещения. Пахло сыростью и старыми фуфайками. Может, сбежать? Взять самое необходимое, купить билет на поезд и укатить за Урал. Снять там комнату, найти какую-нибудь работёнку, а по вечерам тыкать клавиши синтезатора и рвать гитарные струны. Досижу до двадцати семи, а потом вернусь, если захочется. Неужели никто не станет меня разыскивать? Таких как я тысячи, легко затеряться. Или махнуть дикарём за границу? А что, путешествовать автостопом с рюкзаком на плече, каждый день знакомиться с новыми людьми и постоянно оказываться в новых условиях и безвыходных ситуациях. Обедать тушенкой у костра, спать где придется, чувствовать себя свободным и ко всему готовым. Читал, что особо ушлые за полгода могут объехать всю Европу, благо размерами она вполне компактна. А что зимой? Или если пойдет дождь, а тебе некуда нос сунуть? Окоченеть от холода и пойти стучать по окнам в надежде найти сочувствия? Ну уж нет. Подобные походы хороши на словах, когда ты читаешь очередной отчёт завернувшись в одеяло, попивая чаёк, охаешь, дивясь отважности и решительности людей. Для меня же иная поездка на дачу как вызов. Современному человеку, избалованному достижениями прогресса, очень сложно отказаться от привычных удобств, пусть даже ради благой цели единения с природой.