Читать книгу Смерть банкирши. - Владимир Дмитриевич Окороков - Страница 2

День, как пишут классики, догорал. Похолодало. По пустой и безлюдной улице навстречу пронизывающему, сырому ветру, ссутулившись и пряча лицо от колючего мокрого снега, шаркающей походкой брел человек.

Одет он был, прямо скажем не по сезону, тепло. Старое ватное пальто, когда-то светло-коричневого цвета, с каракулевым воротником из-под которого торчал изношенный, грязный шарф крупной вязки.

Длинное пальто, не позволяло определить, какого фасона и цвета были его брюки, зато лохматые войлочные боты говорили сами за себя. На голове человека была фетровая широкополая шляпа, мешающая определить его возраст. Поскольку подобные наряды в наше время ни один уважающий себя человек не наденет, можно было бы предположить, что этот человек «бомж» и весьма преклонного возраста.

Но это было бы ошибкой, поскольку судить по фасону и качеству одежды о человеческом возрасте, а тем боле социальном статусе, весьма опрометчиво. И если бы вам, вдруг, довелось заговорить с ним где-нибудь, например, в ресторане, куда, впрочем, он и направлялся, то на вас взглянул бы еще не старый человек, лет этак шестидесяти отроду с ярко выраженными признаками интеллекта и благородства.

***

Юрий Петрович в прошлой жизни был обыкновенным альфонсом. Обладая классически красивой физиономией, хорошей фигурой и отлично подвешенным языком, в молодости, он был нарасхват у стареющих одиноких дам. Позже, изображая меланхоличного заезжего аристократа, пользовался популярностью среди молоденьких девиц, видевших в нем то скучающего миллионера, то погруженного в свое творчество представителя богемы; режиссера, писателя или художника. Все зависело только от того, в какой среде он собирался распушить свой павлиний хвост.

Юрий вырос в среде творческой интеллигенции. Его отец, музыкант, играл в оркестре народных инструментов то ли на «бандуре», то ли на «кобзе». Мать в этом же оркестре пела народные украинские песни. Нельзя сказать, что оркестр был настолько популярным но, однако же, почему-то постоянно гастролировал по всему Советскому Союзу и даже иногда выезжал за рубеж, естественно, в страны Варшавского договора.

Когда оркестр работал у себя в городе, каждый вечер у них собирались, так называемые представители творческой молодежи. Они много ели, пили «Агдам» или «Солнцедар», шумели, читали запрещенные диссидентские стихи, танцевали рок-н-ролл и твист. Юра любил эти веселые сборища, граничащие с чем-то запретным, развращенным и соблазнительным, а повзрослев, частенько сам принимал в них участие. У него на глазах люди влюблялись, сходились, ссорились, скандалили, изменяли друг другу и, это было вполне естественно и легко. С детских лет Юра жил жизнью артистов, беспорядочной, циничной, рискованной, но веселой и беззаботной.

Учился он плохо и непостоянно, частенько уезжая с родителями на гастроли. Школу закончил на одни трояки и аттестат свой даже не показал родителям, впрочем, они и не спрашивали. С его базовыми знаниями о поступлении в какой-нибудь институт можно было даже не заикаться. Зато он мог вполне профессионально играть на гитаре, фортепиано, знал нотную грамоту и неплохо пел. К тому же с детства постигнув все премудрости молодого развратника-соблазнителя и искателя любовных побед, Юра уже к 18-ти годам пользовался большой популярностью в среде богатеньких дам, а привлекательная внешность, наряду с благородной, аристократической фамилией, делала его поистине неотразимым.

Правду сказать, дворянскую фамилию Вяземский, Юрий взял себе уже позже, воспользовавшись, не бесплатно конечно, услугами знакомого, работавшего в одном из отделений «ЗАГСА». До этого, как и все члены его семьи, он носил не такую, может, благородную, но тоже очень звучную фамилию Горшков.

Оба родителя Юрия Петровича, внезапно как-то занемогли и, несмотря на сравнительно еще бодрый и работоспособный возраст, один за другим, тихонько скончались.

Надо сказать, что Горшковы хоть и вели сумбурную, беспорядочную и легкомысленную семейную жизнь, но к удивлению даже самого Юрия, оставили ему приличное наследство. Трехкомнатная кооперативная квартира в Москве площадью около ста квадратных метра, большой бревенчатый дом в подмосковной деревне, ранее принадлежавший его бабушке по материнской линии и, как венец материального благополучия того времени, черный автомобиль ГАЗ-24 «Волга» в очень даже еще презентабельном состоянии.

Казалось бы, что еще молодому человеку, в жизни надо? Стартовый капитал есть, здоровье так и лучилось на лице Юрия, недостаток образования, в виде диплома, компенсировался умением музицировать и петь легкомысленные песни в любой компании. Хорошая память, позволила ему еще в детстве, весьма сносно овладеть польским и французским языками. В том социальном кругу, где последнее время вращался Юрий Петрович, у него просто не было отбоя от богатых и образованных невест.

Но у него были другие виды. Он холост, интересен, у него есть крыша над головой, а семья, работа. Это его решительно не интересовало, более того, он об этом даже не думал. Как и многие в те времена, Юрий пребывал вне любого общественного и социального процесса, оправдывая свой статус тунеядца и лодыря стремлением к свободе, независимости и творчеству.

Разве мог он, человек никогда не заработавший своим трудом ни копейки, воспользоваться привалившим ему немалым состоянием и использовать его как стартовый капитал для дальнейшей жизни? Конечно же, нет. Он в считанные месяцы просвистел, профукал, все родительское наследство с таким ухарским энтузиазмом, что, как говорится, – «На собственные порядочные похороны не хрена, не осталось».

Как известно, делать он ничего не умел, постоянной работы у него не было, а беспрестанное бренчание на фортепиано или гитаре и гнусавый французский шансон давно уже всем поднадоел, а если и был востребован, то только где-нибудь вечерком, «подшофе» в компании таких же никчемных «мажоров», возомнивших себя «богемой».

Основная масса молодежи, где-то училась, работала на предприятиях, учреждениях, в институтах. Люди творческие, всерьез занимавшиеся искусством, сторонились его, считая бездарностью и серой посредственностью. Некоторые говорили это вслух, хоть пока и за глаза, но говорили же.

Юрий был шокирован – как так, оказывается его образ, манеры, как всеми любимого, эрудированного, утонченного и привлекательного аристократа, в сознании окружающих вовсе не совпадает с его представлением о своей персоне.

Его ровесник, соседский Федька, совсем недавно завистливо заглядывающий ему в глаза, доктор наук, ректор какого-то там университета. У него жена, двое детей и служебная «Тойота Лэнд Крузер», мимоходом кивает, проходя вечером в подъезд. Недавно Вяземский пригласил его вечерком выпить рюмку, другую хорошего коньяка, так он сухо отказался, сославшись, на семейные дела.

– Раньше бы за счастье посчитал – С ненавистью подумал Юрий, сердито провожая взглядом соседа. – Из грязи в князи, колхозник лапотный.

Это открытие настолько потрясло его, что он на целую неделю ушел в запой.

Ровно через неделю после последней рюмки, когда отравленный этилом организм стал приходить в себя, Юрий решил провести «ревизию» прожитой жизни. Сопоставив мысленно все, чем он занимался до этого, проанализировав состояние резервов, определив перспективы и свои возможности, он с горечью пришел к выводу, что первая фаза его жизни окончена и окончена она катастрофическим провалом. Его ровесники, пусть не так красиво играющие на гитаре, давно уже достигли таких высот в карьере, бизнесе которых ему не видать никогда.

Второй фазой Юрий определил следующую часть жизни и назвал ее стадией накопления. Начиналась она, по его прогнозу, прямо вот сегодня, в год его сорокалетия, которое исполнилось буквально месяц назад.

Та ничтожная и убогая жизнь, которую он вел до этого, его больше не устраивала. Он вдруг осознал, что жизнь не такая уж и длинная, как ему раньше казалось, а он не такой уж неуязвимый и неувядаемый. Лишний раз это подтвердила, последняя пьянка, после которой он примерно столько же времени отходил, валяясь на диване с мокрым полотенцем на голове.

А ведь пройдет еще лет десять и что дальше? Старость, немощь? А на что жить? Ведь у него ничего нет. Вот только и осталась-то эта квартира. Ну, так, а долгов-то сколько?

Юрий Петрович весь вечер провел в думах. Иногда вскакивал и вышагивал по квартире, иногда хватал шариковую ручку и что-то писал на клочке бумаги, считал столбиком цифры и снова ходил, как заводной.

– Скоро, скоро – Артистично выкрикивал он, размахивая руками – старость постучит своей клюшкой в мою дверь. И тогда именно тогда начнется третья, последняя фаза моей никчемной жизни, так определил он сам – фаза дожития. А как она будет протекать, зависит только от него. Неплохо бы, последние дни, отведенные ему на этом свете, провести на теплом океанском побережье, сидя в кресле-качалке с бокалом вина или чашечкой кофе в окружении внимательных молоденьких сиделок, чем ежедневно на полусогнутых ногах брести в дешевенький кафетерий и не гнувшимися пальцами отсчитывать мелочь за пластиковый стакан коричневой бурды.

Утром, Юрий Петрович Вяземский, в срочном порядке сдав в аренду свою квартиру, отбыл из Москвы в неизвестном направлении.