Читать книгу Дух оперы - Владимир Фёдорович Власов - Страница 4

Когда я вошёл в наш храм знаний, меня тут же окутала атмосфера Математической Шамбалы. В этом институте я когда-то сам был студентом, и мне сразу же вспомнились бесконечные споры той прекрасной эпохи нашей юности, когда мы ещё только открывали этот мир в своём сознании, но такие споры могли возникать только в обществе Высшего Разума.

Глядя на снующих по коридорам студентов и студенток, я думал, что наше учебное заведение объединяло людей высших знаний благодаря этой самой атмосфере, позволяющей с разных отвлечённых точек зрения приходить к пониманию явлений жизни и вставать на крепкий фундамент жизненной философии; и если оно не приводило к обладаю всей истины, то хотя бы позволяло находить к ней истинный путь. Здесь возникло наше Тёмное Братство из моих друзей-преподавателей, людей выдающихся, опережающих своих современников по уровню своего интеллектуального развития и посвятивших свою жизнь служению Истине и человечеству. Они были поколением мудрецов, подвижников, учёных, нашедших своё убежище в этом храме науки для какой-то пока ещё непонятной нам миссии. Но все мы горячо верили, что в ближайшее время сделаем какое-нибудь невероятное открытие. Правда, один из наших мудрецов уже попал в психушку, но это всего лишь доказывало исключительность нашего дружеского сообщества. Возможно, что он проник в такие запредельные сферы и тайны, и достиг в своих знаниях такой высоты, что окружающие люди просто перестали его понимать. Когда с ним начали происходить эти странности, мы вначале не придавали им большого значения. Бедный Юрик!

Как только я мысленно произнёс эти два слова, то тут же, как эхо из пустоты, мне откликнулись слова Андрея «Бедный Йорик»! – восклицание датского принца из пьесы Шекспира «Гамлет». И сразу же перед моими глазами возник эпизод нашего посещения квартиры Юрия.

Отношения у меня с Юрием были более дружественными, чем с другими членами нашего братства, и однажды он пожаловался мне на то, что в его квартире происходит что-то неладное. В отличие от, нас он жил не в общежитии, а имел квартиру, которая досталась ему от его родителей по наследству.

– А что происходит у тебя дома? – спросил я его.

– По ночам мне снятся кошмары, – признался он мне, – а недавно в моей квартире завёлся полтергейст.

– И в чём это выражается? – спросил я его.

– Вдруг, ни с того ни с сего, все вещи начинают сами разбрасываться по комнатам, – начал объяснять он, – мебель сама двигается, слышится музыка; хотя ни радио, ни телевизор не включены; и со мной начинают говорить голоса. Ты не смог бы прийти ко мне и посмотреть на всё это?

По правде говоря, от его заявления и просьбы по моей спине пробежали мурашки, но я пообещал ему, что приду к нему вместе с друзьями.

После этого он долго тряс мне руку в знак благодарности.

Через несколько дней я с Олегом, Сергеем и Андреем пришёл к нему домой. Мне очень хорошо запомнился этот визит. Когда мы позвонили ему в дверь, долгое время никто там не подавал признаков жизни. Затем Юрий открыл нам дверь. Выглядел он несколько странно и был чем-то взволнован; в прихожей повсюду валялась на полу раскиданная одежда.

– Вот пришли навестить тебя, – сказал я ему, – ты же просил, чтобы я пришёл к тебе, а по дороге я встретил друзей и захватил их с собой, чтобы мы все вместе разобрались, что у тебя происходит дома. Надеюсь, что ты не будешь против того, чтобы мы сообща исследовали твой полтергейст?

Юрий смотрел на меня удивлёнными глазами, как будто не понимал, о чём я говорю.

– Нам можно к тебе войти? – подал свой голос Олег за моей спиной. – Ты нас впустишь, наконец, в своё жилище, или будешь держать на пороге?

– Да, – угрюмо сказал Юрий, – убедитесь сами, что у меня творится.

Мы все четверо, войдя в его квартиру, остолбенели от удивления, увидев царивший там беспорядок.

– Можно подумать, что здесь произошло побоище, – молвил Сергей, – как будто черти дрались друг с другом.

– Но что здесь произошло?! – воскликнул обеспокоенный Андрей.

– У тебя, что же, был налёт бандитов, которые всё переломали? – спросил Олег.

– Это – полтергейст, – сказал он угрюмо, – я уже привык к тому, что у меня происходят дома всякие чудеса, но на этот раз уж очень он расшалился.

При этих словах он посмотрел на меня.

– Полтергейст?! – спросили мои друзья в один голос.

– Впрочем, на него это похоже, – подтвердил Сергей, оглядывая квартиру, и тут же спросил его. – А тебя он не поколотил?

Юрий, махнув рукой, ответил:

– До этого дело не дошло.

– А он опять не вернётся? – с беспокойством спросил я.

– Нет, – уверенно ответил он, успокаивая меня, – обычно при дневном свете ничего не происходит.

– Может быть, ты чем-то провоцируешь его на такие действия? – спросил заинтригованно Олег.

– Я ничем никого не провоцирую, – сухо ответил он.

– Довольно вопросов! – воскликнул Андрей, видя, что Юрий не настроен вдаваться в объяснения. – Давайте лучше поможем ему прибраться.

Мы начали приводить квартиру в порядок, я мысленно попытался представить, каким может быть этот полтергейст, но у меня ничего не получилось.

Через некоторое время нам удалось всё прибрать. Мусор в пакетах мы оставили в прихожей, чтобы потом вынести его в мусорные баки на улицу

Посуды на кухне осталось немного: лишь пластмассовые стаканчики и железные вилки и ложки.

– А мы принесли небольшой торт, – сказал Андрей, – может быть, сообразим чаёк?

В ответ Юрий только хмыкнул.

– Не вешай носа, – подбадривал его Олег, – посуду потом купишь. Хорошо, что ты сам не пострадал, я слышал, что полтергейсты и шаровые молнии иногда убивают людей.

Юрий ничего ему не ответил.

Мы вскипятили воду и заварили чай, усевшись за стол, разрезали торт на куски.

Юрий, как хозяин, вёл себя пассивно, поэтому мы сами проявили на себя инициативу и стали угощать его нашим тортом. Олег сказал:

– Странно, что полтергейст завелся у тебя, ведь ты живёшь давно в этой квартире. Обычно полтергейсты появляются при переездах на новые места, когда умершие хозяева тех мест не желают пускать в свои апартаменты новых жильцов.

Сергей заметил:

– А я слышал, что полтергейст – это вмешательство в нашу жизнь сущностей из параллельного мира.

– Есть и такая версия, – согласился с ним Андрей.

И тут впервые Юрий разоткровенничался с нами и стал говорить довольно странные вещи:

– Моя жизнь перевернулась за несколько дней. Я – словно умер. Моя судьба сделала какой-то кульбит, и последнее время я жил как бы в кромешной темноте, ничего не видя вокруг, ничего не чувствуя внутри себя. И всё это произошло после одного странного сна, о котором я пока не хочу вам говорить. Но после этого сна моя жизнь как бы озарилась таким ярким светом, что я испытал великое потрясение и сделал ужасное открытие. Это была даже не молния, прорезавшая тьму ночи, а каскад молний – я сразу же вошёл в две сферы обитания, и чувства от пережитого настолько переполнили моё сердце, что я сейчас не знаю, как дальше мне жить. Кто же это сказал, что человеческая жизнь видится темной печальной ночью, которую нельзя было бы вынести, если бы, то тут, то там не вспыхивали молнии, чей неожиданный свет так утешителен и чудесен, что эти секунды могут перечеркнуть и оправдать годы тьмы. Я как будто прозрел после долгого сна и увидел совсем иной мир! Сейчас у меня появилось две жизни, и я не знаю, какую мне из них выбрать.

Слушая его, мы несколько оробели, потому что забеспокоились о состоянии его здоровья. Он нам казался всё более и более странным, хотя мы всегда считали, что он был самым продвинутым учёным среди нас, математиков.

– Не знаю, как мне жить дальше, – признался он нам через минуту молчания, – кончено же, можно вернуться к своей прежней жизни, но передо мной открылась заманчивая перспектива стать другой сущностью, более совершенной и продвинутой. Так стоит ли возвращаться к тому, что уже мной пройдено? Нужно жить дальше, преодолевать другие горизонты. Судьба и так ко мне благосклонна, послав мне в утешение вас, моих друзей-философов, которые надеюсь, меня поймут. И то, что со мной случилось, я не считаю несчастьем, и, более того, принимаю это как великое везение, которое не каждому выпадает в его жизни. Я уже никогда не буду больше заниматься самобичеванием, а направлю мои помыслы на возвышенные материи. Самое невероятное уже случилось. Я как бы снова родился, но уже в иной сфере и в иных обличиях. Больше мне не нужно никаких знаний, все они мне открылись в одну ночь, когда я увидел тот странный сон, изменивший мою жизнь. Сейчас во мне уже нет никаких сомнений, мне не нужно ни на что надеяться, всё, самое совершенное, я уже получил. Ведь всё это – как колдовство, как мираж, как приснившаяся сказка. И поэтому от этой сказки моё сердце наполнилось такой радостью, что эта радость может разорвать меня на части. Никогда ещё в моей жизни не происходило столько необычайного и непостижимого. И сейчас я уже не буду бросаться из одной крайности в другую. Я вижу перед собой ясный путь моего восхождения на Олимп богов. Может быть, жизнь каждого человека полна такими неожиданностями, только они никому ничего об этом не говорят, умалчивают, делают вид, что ничего не происходит. А может быть, они просто не замечают эти таинственные превращения, а принимают их как должное, и концентрируют своё внимание только на мелочах своей жизни, не замечая этих поворотов судьбы, из-за чего у них продолжаются все их неудачи и невезения. Ведь многими людьми в нашей жизни играет случай, который порой бывает сильнее судьбы и самой нашей жизни. До сих пор я не совсем понимал феномен истинного гения, везунчика в жизни, которому всё удаётся делать и всего добиваться. Так вот, сейчас я стал этим везунчиком, передо мной открылась иная сфера бытия, где я могу обрести мою новую родину. Откуда же появилась эта сфера в моей жизни, как она мне открылась? К сожалению, я этого вам сказать не могу, потому что сам не понимаю, как это всё случается, но думаю, что в нашей судьбе, время от времени, некий случай вертит ручкой игрушечной лотереи. И иногда нам выпадает выигрышный билет. Так вот, такой билет выпал и мне, и я воспользуюсь этим выигрышем. Что бы, и кто бы там мне ни говорил, что я стал сумасшедшим, не верьте этому. Просто, счастливый дух повстречался на моём пути? И кто он, этот мятежный дух, неспособный насытиться жизнью? – я не знаю. И мрачная бездна молчит и не даёт мне никакого ответа. Более того, какая-то сила проснулась рядом со мной в виде этого полтергейста, которая пытается мне помешать идти по этому пути, преграждает мне дорогу. Но я понял, что после этого сна я как бы умер для этого мира, так как постепенно превращаюсь в бога. А если оно так, то посредством своего воображения я простираю к земле руки и творю с помощью духа события, которые проявляются в жизни людей. Я создаю миражи, видения, заставляю людей совершать те или иные поступки, управляю природой и, играючи, творю судьбы людей. Кто я? Бог или проявляющийся в обличие духа сам полтергейст, который бунтует и старается избавиться от своей окружающей среды, полностью растворившись в иной сфере? – я тоже этого не знаю. Но, может быть, это сам Бог проникает в меня, наделяет меня высшим зрением и заставляет вмешиваться в ход истории, чтобы я что-то поправил, или что-то изменил в нашей жизни. А менять есть что. Ведь мы все живём так гадко и недостойно. И если мы начнём об этом задумываться, то каждый из нас получит частичку божественной истины, зажжет свой внутренний светильник от божьей искры. Ведь Бог смотрит на наш мир через наши глаза и всё слышит нашими ушами. И если мы перестаём нести его истину, он просто покидает нас, оставляя нас во тьме.

Мы слушали его внимательно, но ту вдруг Олег перебил его, сказав:

– Зачем же покидать наш мир? Ведь в этом мире можно совместить все сферы, соединить и то и другое.

Юрий тряхнул головой и сказал:

– Как можно совместить в нашем мире две несовместимые сферы, если они разделены между собой границей. Разве можно наш город засунуть в коробку с двумя днами, или создать зеркало, через которое можно проникать в своё отражение?

Мы не знали, что ему ответить на этот вопрос и промолчали. Как видно, сдвиг в его душе произошёл очень глубокий, и чтобы вернуть его в наш мир, нам нужно было подумать, как это сделать очень деликатно, чтобы не повредить его рассудок.

– И в какую же сферу ты попал? – спросил его, рассмеявшись, Олег.

– А что, собственно, вы хотите знать? – сказал Юрий, как бы внутренне напрягаясь, что не ускользнуло от нашего внимания

– Только что ты рассказал нам много интересного. И для того, чтобы понять всё это, нам нужно обдумать твои слова, – тут же вмешался в их диалог Сергей, – слишком много информации мы услышали за несколько минут. Нам надо всё это обдумать.

Мы все замолчали, и некоторое время никто из нас не произносил ни слова, так как мы не знали, как реагировать на его слова. Наступила неловкая пауза.

Затем наш разговор принял другое направление, и мы стали обсуждать дела в институте. После того, как мы попили чая, Олег спросил участливо Юрия:

– Как ты себя чувствуешь?

– Терпимо, – ответил тот.

– Может быть, мы зайдём к тебе немного позже? – спросил Андрей. – А то мы видим, что ты до сих пор не оправился от потрясения.

Юрий пожал плечами. Мы, видя его реакцию, сразу же засобирались и стали прощаться. Он нас не удерживал. В ту минуту нам было не до интеллектуальных разговоров. Мы спросили его, нужно ли нам что-нибудь принести для него из посуды и прочих вещей. Затем мы сердечно пожелали здоровья и откланялись, захватив с собой мусор, чтобы выбросить в мусорный контейнер на улице.

Выйдя на улицу, мы не знали, как нам реагировать на всё произошедшее с нашим товарищем, лишь Андрей произнёс фразу из Гамлета Шекспира:

– Бедный Йорик!

Вспоминая всё это, я подумал, что после занятий нужно обязательно сходить к нему в больницу.

Когда прозвенел звонок и начались занятия в институте, я вошёл в свою аудиторию. В моей группе было шестнадцать парней, и семнадцатой была Агния. Поприветствовав их, я приступил к чтению лекции. Эта лекция носила философско-математическую направленность, и была разработана мной по вопросам генезиса философии и проблемы субстанции.

Во время чтения лекции, я бросал взгляды на Агнию, которая что-то записывала в свою тетрадь. Иногда её взгляд встречался с моим, и я тут же отводил от неё глаза. Она смотрела на меня как на учителя. И тут же я, вспомнив мою утреннюю прогулку по площади и звучащую мелодию Жан-Батиста Люлли «Королевский дивертисмент», представил себя королём, а её – моей подданной, которую я тайно желал сделать своей любовницей. Не знаю, обладал ли я привлекательными чертами лица, но ведь и Людовик Четырнадцатый не был красавцем, также, как и сам Люлли, но оба они пользовались успехом у дам и имели множество любовниц. Более того, у самого Люлли было хоть и умное, но грубое лицо, и вдобавок ещё и густые брови, под которыми скрывались чёрные глазки, окаймлённые красными веками. Мои глаза были светлыми, но вот веки тоже иногда бывали красными от чрезмерного чтения книг по ночам. И нос у меня совсем не бы мясистым, как у Люлли, а прямой, правда, немного длинноватым; и щеки не одутловатыми, как на его портрете, а вполне даже привлекательными – округлыми и гладкими. А губы у меня тонкие. Не знаю, может быть, такие губы, как у Люлли, более привлекательные, но мужчине нужно иметь именно такие волевые губы, как у меня. К тому же, я имею нормальный подбородок и длинную шею, а у композитора – подбородок был жирный и шея – толстая. Одним слово, в своей наружности я имею больше преимуществ, чем Люлли. Но могу ли я понравиться Агнии?

Правда, Люлли писал превосходную музыку, но и мои слова и мысли нисколько не уступают его искусству композиции. И сейчас, когда я говорю о генезисе философии и проблемах субстанции, моя речь звучит также совершенно и изящно, как и его музыка. Ведь что такое генезис философии? Это – самоорганизация каждого человека, и это – его отточенное мастерство красиво и правильно излагать свои мысли. Но это лишь форма, а глубина её – это проникновенное познание мира. Каждый из нас пытается создать свою картину мира, из этого и скрадывается общая философия. Но прежде чем, обратиться к философии, человек должен организовать самого себя. То, что даёт нам природа, мы не можем ни изменить, ни поправить. Например, Агнии природа дала совершенное тело и естественную красоту, где ничего нельзя ни убрать, ни прибавить, но вот что касается интеллекта человека, это – творенье его собственных усилий, можно сказать, плод его труда.

Люлли сделал из себя прекрасного музыканта и композитора, я же пытаюсь создать из себя совершенного мыслителя. Хоть я и прочитал множество философских книг, но свою собственную философию я создаю внутри себя, самоорганизуясь своим умом, и со многими философами не согласен. Даже в этой лекции я противопоставляю себя многим авторитетным мудрецам, которые утверждают, что началом философии было ощущение ничем не ограниченного мышления и ничем не ограниченного эмпирического постижения мира. Так не может быть. Всё в нашем мире ограничено, не ограничен только сам хаос. И он безграничен и не поддаётся никакому эмпирическому постижению.

Из хаоса была создана Агния, но природа постаралась сделать её совершенным существом. Следовательно, само понятие «бесконечности» не представляет собой до конца осмысленной философской категории, и хоть мышление всегда стремится к бесконечности и выходу за пределы ограниченного, но все эти усилия заканчиваются отходом от всеобщего к частному, потому что мы никогда не сможем своим умом охватить безграничное и бесконечное, как бы не старались это сделать.

Хоть Гегель и говорил, что мыслить – означает вообще облечь нечто в форму всеобщности, и что, якобы, мысль делает своим предметом всеобщее. Но это не так, потому что как только что-то приобретает форму, то оно тут же теряет свою безграничность и полную свободу. Иначе бы вообще не было бы ни вещей, ни определённых мыслей. Только в хаосе существует безграничность и полная свобода. Но человек, как творческое существо, всегда борется с хаосом и старается его упорядочить. Само творчество человека уже подразумевает в себе действие, когда определённое содержание втискивается в определённую форму. Поэтому в мире нет ничего бесконечного и безграничного. Всё существует в своих границах и своей продолжительности.

Если бы я не знал Агнию, то и понятие «любовь» было бы для меня пустым звуком, но как только появилась эта девушка, то любовь наполнилась сразу содержанием и смыслом, и оно, это понятие, имеет теперь конкретное направление. Я ещё не знаю, кем является моя возлюбленная, но я уже люблю её. И, кем бы она не оказалась, я буду продолжать любить её и дальше, потому что она имеет свой образ, свои очертания, свои границы. Это совсем не та сфера, в которую попал Юрий, бесформенная и безграничная, и от которой может сорвать крышу. Всё в этом мире конкретное и предметное, и более того, ни на что не похожее, на другое. В этом мире не может появиться другая Агния, даже если бы родилась её сестра близнец, она бы уже не была Агнией. Именно поэтому мы любим то, что любим. И если даже мысль стремится к бесконечному, к постижению бытия в целом, то всё равно есть пределы, ограничивающие это бытие, из которого исходит внутренний импульс определённой предметности.

Конечно же, мы можем сравнивать себя с другими людьми и даже подражать им, но всё равно мы всегда будем оставаться самими собой. Вот я сравниваю себя с Людовиком Четырнадцатым и Жан-Батистом Люлли. Но как бы я не стремился им подражать, я всё равно останусь самим собой, и даже если я буду заимствовать чей-то жизненный импульс и чужие мысли, рано или поздно прорвётся мой собственный импульс и потекут только мои мысли, рождённые моим разумом. Это и есть наша собственная субстанциализация. Но как сделать так, чтобы моё «я» понравилось ей, как покорить мне своим «я» её душу? Пока что она своей красотой покоряет меня. Из всех семнадцати человек в этой аудитории меня интересует только она, и только ей я сейчас читаю эту лекцию. Она – единственная из всех живых сущностей в этом мире, и только её одну я хочу в этом мире видеть, говорить с ней и любить её. Вот так множественность всего мира превращается в единичность.

В то время, когда я излагал в аудитории свой взгляд на тему моей лекции, Агния, записывающая что-то в свою толстую тетрадь, вдруг подняла руку, глядя на меня. Я спросил её, в чём дело, и она сказала:

– Разрешите задать вам вопрос.

Я вопросительно посмотрел на неё, и она спросила:

– Какое отношение имеет философия к математике?

– Самое прямое, – ответил я, – в философии существуют такие категории, как множественность и единичность, а также понятия, как общее и частное. И без знания математики такие вещи сложно понимать, потому что они имеют прямое отношения к нашему предмету. Философия не может обойтись без математики так же, как и математика без философии. А иначе, зачем бы мы стали изучать эти предметы. Если у вас есть какие-то конкретные вопросы, то мы могли бы встретиться в нашей столовой во время обеда и поговорить об этом.

Агния кивнула мне головой и опустила взгляд к тетради. Я продолжил лекцию, так и не уяснив для себя, согласна она была со мной встретиться в обед или нет.

После чтения лекции я зашёл в нашу преподавательскую комнату, где никого ещё не было, а потом спустился в студенческую столовую, где обычно собирались все мои друзья, члены нашего Тёмного Братства. Нужно было хорошо подкрепиться, потому что я пропустил завтрак. Взяв две мясные котлеты с гарниром и чайник чаю, я сел за столик, где обычно мы собирались во время обеденного перерыва. Друзья ещё вели занятия в своих группах, но студентов в столовой было уже много. Агнии среди них не было. Глядя на них, я задумался о том, что происходило последние дни в нашем институте.

Кто он этот таинственный Луиджи? И почему он так привораживает меня к себе? Ему тоже нравится Моцарт. Моцарт не может не нравится кому-то, потому что он – бог в музыки, также, как и Пушкин – бог в поэзии. Несомненно, хоть люди и считают себя друг другу равными, но равенства, как такового, в природе не существует, потому что всё в мире находится на разных уровнях развития, иногда достигается равновесие, но оно тут же нарушается одной из сторон. Как же так получается? Ведь, именно, равновесие должно лежать в основе гармонии. Но если будет кругом вечное равновесие, то тогда не будет движения и прогресса. И Луиджи прав, ведь то равенство, которое создаётся людьми искусственно, является фикцией. Так как нет пределов совершенства, то даже на высших ступенях совершенства идёт борьба за более развитое совершенство. Ведь недаром говорят французы: «Лучшее – враг хорошего». Именно поэтому на самом верху стоят боги, умеющие делать всё и знающие всё. Чуть ниже стоят золотые люди, такие как Моцарт и Пушкин. Затем идут люди серебряные: Бах, Бетховен, Лермонтов, Фет. А ещё ниже: Берлиоз, Вагнер, Сен-Санс, Штраус, Дебюсси, а также Некрасов, Блок, Бальмонт и прочие таланты.

К какому же разряду я отношу себя? Неужели всего лишь к разряду Жан-Батиста Люлли? Несомненно, Луиджи по гениальности можно сравнить только с Моцартом. В глубине своей души и я надеялся причислить себя к этой же когорте, потому что всё в мире для меня открывалось очень быстро, и мне не доставляло особых усилий достичь какую-то придуманную мной вершину или цель, если я ставил её перед собой. И в жизни я относился ко всему по-моцартовски, беспечно и радостно. Даже в своих предметах, таких как физика или математика, мне не доставляло большого труда преодолевать все трудности в решениях сложных задач и уравнений. Внутри себя я чувствовал потаённые силы, некую могучую лёгкость творчества, которая помогала мне делать всё, что я бы не захотел. Я был одновременно математиком и физиком, но я мог стать и композитором, и музыкантом, и поэтом. Я способен был сочинять прекрасную музыку, потому что она всегда звучала в моей голове. Моцарт как-то сказал: «Сочинять – вот моя единственна радость, моя единственная страсть». И я, сколько себя помню с детства, был всегда сочинителем, обладающим, как и Моцарт, исключительным художественным здоровьем. Сравнивая себя со своими друзьями-коллегами в институте, я считал, что стою, как-то, особняком среди них.

Интересно знать, слышат ли они небесную музыку так же, как удаётся слышать её мне? А если они слышат её и, может быть, даже сочиняют её сами, то с кем их можно сравнить среди музыкальных знаменитостей? Несомненно, Олега я бы сравнил с Луиджи Росси или кем-то из той породы первооткрывателей, которые, как скажут что-то о чём-то, то так оно тем и становится. Сергей же соответствует Баху, Генделю, Глюку или Гайдну, а, может быть, и самому Гретри, одним словом, кому-то из когорты вычурного барокко. Андрей стоит на одном уровне с Бетховеном, потому что в отличии от экстраверта Олега с его ленивым вдохновением и лёгкостью подхода ко всем трудностям, он обладает усидчивым трудолюбием и упорством, превозмогая себя в преодолении невозможного, как Бах, который говорил друзьям: «Я вынужден работать, всякий, кто станет работать столько же, сколько я, добьется того же, что и я». Андрей тоже по характеру является таким же интровертом как Бетховен, склонным к внутренним переживаниям. Он так же, как и великий композитор, борется врукопашную со своим гением, и часто его задумчивое чело отражает муки какого-то скрытого творчества. Со мной же этого не происходит, я всё делаю играючи, но я глубже, чем они, погружаюсь в материал; я – Моцарт, потому что мне совершенно неведомы их муки. Я могу всё, чего хочу, а хочу лишь того, что могу. И моё творчество – это аромат моей жизни, именно поэтому я почувствую в Луиджи родственную мне душу. Он так же, как и я, беспечен и беззаботен, и похож на прекрасный цветок, который, как кто-то сказал, не даёт себе иного труда, кроме желания жить. В Луиджи, как и в Моцарте, чувствуется сама жизнь, и именно эта жизнь прекрасна и волшебна. Поэтому он видит так ясно все изъяны и огрехи нашей жизни, потому что сам их не приемлет. И я – такой же, как он. Но между нами стоит девушка – Агнесса, ради неё я способен свернуть ему шею, несмотря на то, что он имеет родственную мне душу. Странно, что мы оба одновременно появились возле одной девушки, которая нам нравится. Почему же мы не родились в разное время? А, может быть, мы жили всегда и всегда любили одну и ту же девушку. И на этой почве между нами происходило столкновение? А существовала ли Агния всегда? Судя по той картине в церкви на площади Навона в Риме, когда-то она тоже существовала.

Во время моей лекции я вдруг задумался над тем, кем же является Луиджи на самом деле, и почему он появился в моей жизни? Мне казалась, что от решения этого вопроса и разгадки этой тайны зависит, не только моя судьба, но и моя жизнь. Не помню, что я говорил студентам в моей лекции, но я хорошо запомнил то, что творилось в моей голове, и как я старался через свой несовершенный ментальный аппарат, называемый дискурсом или «связной речью», проникнуть за пределы своего собственного речевого инобытия, говоря об одном, а думая совсем о другом. Студенты внимательно меня слушали, и я им что-то рассказывал, но думал я совсем в другой плоскости. Я как бы одновременно превратился в оратора, и в этот же самый момент – в мыслителя, несвязанного с этим оратором; я раздвоился, потому что в каждой из этих сущностей мозг работал в разных направлениях. Я как бы сам в себе решал свои проблемы бытия и существования, что и являлось темой моей лекции. Но то, что я думал, отличалось от того, что я говорил.

Что же такое бытие, и чем оно отличается от существования? С одной стороны, учёные говорят, что пространство и время бесконечны по протяжённости и текучести, а с другой стороны, они же утверждают, что и пространство, и время всё же конечны и дискретны, прерывисты. Так как же им верить? И кто из них прав?

Сейчас физики, экспериментируя с ускорителями элементарных частиц, пытаются проникнуть в микромир и понять поведение микрочастиц в пространственно-временном континууме, чтобы иметь более точное представление о бытие. Проблемой бытия занимаются физики и математики для логического осмысления возможности чистого самопознания духа, стараясь соединить дух и материю, чтобы иметь полное представление о Вселенной в целом, в её взаимопроникновении макро и микромира. Они хотят из образа всего Всеобъемлющего, которое пока ещё составляет в определении абстракцию, выпестовать высшую конкретность, как объект с бесчисленным числом предикатов-определений.

Я поймал себя на мысли, что постоянно думаю о том, как этот огромный мир помещается весь в нашей голове? Неужели, сама наша голова является Вселенной? Как-то я вообразил свою голову театральным залом, в котором наши глаза играют роль сцены. Занавес поднимается и представление начинается. Но об этом можно говорить, когда мы присутствуем в мире в качестве «человека из театра», одновременно являясь зрителем и действующим лицом. Правда, когда мы являемся действующим лицом, то больше похожи на «человека на площади». А вот когда мы закрываем глаза и окунаемся в свой внутренний мир, то уже ощущаем себя «человеком в храме». Именно тогда наш мозг с головой разрастается до размеров Вселенной, в которой начинают множиться предикаты. Что же такое предикат? Ведь то средство, которое нам позволяет представлять Вселенную, является наша речь, очень простая по своему строению, где присутствуют главные составные части: подлежащие и сказуемое, на основе которых строится любое суждение.

При этом, как мы ещё знаем из школы, подлежащие – это предмет, а сказуемое – глагол. Это – как две основополагающие составные мира, определяющие пространство и время, состояние и движение. Пространство определятся вещами, предметами. Потому что пространство без предметов – это всего лишь пустота – ничто, что в нашем сознание не фиксируется никакой конкретикой, а время – это движение. Когда мы говорим, то в нашей речи всегда присутствуют предмет, пространство и движение, без которых мысль даже не может рождаться.

К примеру, когда я говорю: «Это – Луиджи», то слово «это» определяет пространство или пустоту, а имя «Луиджи» указывает в нём на присутствие определённой вещи или предмета с название Луиджи. Мы ещё можем говорить об одушевлённости или неодушевлённости, но кто знает, одушевлены предметы или не одушевлены? Живые они или мёртвые, ведь даже за видимым покоем всегда скрывается движение, как и в движении наличествует покой.

Или, к примеру, я говорю: «Луиджи идёт». Это – предмет в действии, где есть движение и время. «Луиджи стоит». Это – состояние покоя, но покой не может длиться вечно. Так что же такое предикат? «Луиджи – бог». Это – как раз и есть предикат-сказуемое, иными словами, то логическое сказуемое, что в суждении высказывается о самом предмете сужения, своего рода, уточнение, характеристика предмета, вскрытие его внутренней сущности, иными словами, это тоже движение, но уже движение, уходящие внутрь предмета в его сущность с целью выявления его сути.

По сути говоря, это – проникновение внутрь уже другого мира. «Луиджи – дьявол». Это – уже поворот в противоположную сторону, когда открываются другие атрибуты данной сущности, ведь вещь одновременно может быть и такой, и иной. И чего в предмете больше: божественного или дьявольского – можно понять только с течением времени, которое кинетически заложено в этом «стоящем» предмете, находящемся в покое. Бытие и поведение определяют суть самой вещи. Бытие всегда чревато поведением. Всё, так или иначе, когда-то проявлятся, «быть» подразумевает под собой «действовать», без этого вещи в этом мире не существуют.

«Луиджи – манипулятор с действительностью». Это – наиболее сущностный предикат, который в данный момент подходит к Луиджи. «Луиджи есть человек». Но человек ли он? По его же словам, получается, что он преобразовался в человека из птицы. Кто же он: человек или попугай?

И тут мне вдруг вспомнилось одно изумительное стихотворение Ду Фу, которое как ничто подходило к данной действительности:

Попугаем владеют печальные мысли:

Он умён – и он помнит про всё, что бывало.

Стали перья короче, и крылья повисли,

Много слов он узнал – только толку в них мало.

Но он всё-таки ждёт – не откроется ль клетка:

Люди любят – да держат в неволе железной.

И пустеет в лесу одинокая ветка –

Что же делать ему с красотой бесполезной?

Так может быть, Луиджи и есть тот попугай, которому удалось вырваться из золотой клетки и обрести в своей жизни новое бытие и новую реальность? Так в чём же состоит его новое становление, его новое бытие? Сам глагол действия «быть» уже является не просто состоянием отвлечённого наличия в этом мире, а есть некое сверхреальное присутствие в действительности, меняющее саму эту действительность. Бытие – это не просто предмет, явленный в мире, а некое сверхбытие высшей конкретности феномена, порождающее другое бытие внутреннего порядка, которое подчиняется только ему и изменяется по его воле.

Это, своего рода, – сверхбытие в бытии, предопределяющее состояние существования всех других вещей. Если обычное состояние существования всех вещей является золотой клеткой, где все мы живём и находимся, то сверхбытие является высшем осуществлением идеального существования в данной реальности. И философия, возникающая с этой действительностью, уже совсем стаёт другой, не такой, к которой мы привыкли, где под познанием истины понимается представление, которое полностью соответствует объекту, где истина ещё не совершенна, так как она находится в развитии и складывается в ряд отличающихся представлений одного от другого, и более позднее представление дискредитирует предыдущее, исключая его истинность, где постоянно обнуляется любая истинность, и не возникает ничего идеального, совершенного и абсолютного, где вся философия становится постоянной чредой заблуждений, где любые догмы лопаются как мыльные пузыри и становятся вопиющей противоположностью истине, и где сомнение становится законом, уничтожающим любую истину, и где человек постоянно ощущает себя одиноким диким гусем, летящим к неизвестному морю, именуемому Истиной. Он постоянно теряет своих друзей в этом полёте, улетая вперёд или в сторону, где ему открываются новые горизонты, потому что не все хотят лететь в одну сторону, и это вполне естественно, ведь не всегда стая долетает до того идеального моря, где есть личное счастье, поэтому она и есть стая, считая личное счастье несбыточной мечтой. И для того, чтобы обрести личное счастье, нужно покинуть стаю и на какое-то время стать одиноким, диким, обрести свою надежду и поставить перед собой свою личную цель. Поэтому, вероятно, стремящийся куда-то в запредельные дали гусь – такой же одинокий и дикий, как я, не имеющий ни друзей, ни попутчиков в движении к намеченной цели.

И я вдруг понял причину моей привязанности к Луиджи. Мне вспомнилось другое стихотворение поэта Ду Фу об одиноком гусе.

Дикий гусь одинокий не ест и не пьёт,

Лишь летает, крича в бесприютной печали.

Кто из стаи отставшего спутника ждёт,

Коль друг друга они в облаках потеряли?

Гусю кажется – видит он стаю, как встарь,

Гусю кажется – где-то откликнулась стая.

А ворона – безмозглая, глупая тварь,

Только попусту каркает, в поле летая.

Я представил пасмурное осеннее поле после уборки урожая и глупых ворон, летающих и каркающих над ним. Вот она – эта серая действительность наших будней, нашего повседневного бытья. Такую картину можно видеть и на площади большого города, где всегда – та же обыденность и скука, где даже суета толпы – какая-то размеренная и похожая на все другие дни без каких-то ярких происшествий и впечатлений. Жизнь, протекающая обычным скучным чередом. Однородная масса людских тел, однородная не выделяющаяся обстановка, всё – тускло, скучно и неинтересно. Это и есть наша жизнь на площади. При такой жизни очень трудно постичь истину, и жизнь может показаться человеку только одной своей стороной – внешней, где всё остаётся как бы однородным и никогда не меняющимся. Но ведь ещё когда-то Гераклит обратил внимание философов на неоднородность бытия и его изменения.

Так каков же наш мир, на самом деле: застывший в своей однородности и неизменности, или текуч, как полноводная река? И если только допустить, что в мире существует абсолютная подвижность бытия и абсолютная нетождественность следующих один за другим моментов, то тогда получается, что и мы все меняемся с этой текучестью бытия, и нет уже ничего постоянного, тогда и мы все являемся нечто таким, что постоянно меняется.

Тогда чем же являюсь я сам? Я, обладатель языка, моей речи, через которую я познаю этот мир? Кто я? Субъект, постоянно меняющий своё мышление, свою сущность? Я – как некое подлежащее в констатации своего нечто, что тождественно самому мне и только мне, которое постоянно варьируется, изменяется и уже оказывается нетождественным мне через какое-то время?

Я пытаюсь понять, что собой представляет Луиджи, когда я не могу понять, что есть я сам на самом деле, и что собой представляет моя речь, когда предикат-сказуемое постоянно изменяет само подлежащее. Когда суть подлежащего постоянно меняется. Сегодня – это человек Луиджи, а вчера оно было ещё птицей, считавшее себя попугаем. Человек, родившийся как «он», вдруг завтра превращается в нечто женоподобное и именует себя «она», даже не замечая этого перехода из одного состояния в другой. Сегодня это – живой человек, а завтра это уже труп, вернее, отбросившее свою оболочку «эго», превратившееся в дух. Так почему же человек так непостоянен? И какую истинную сущность он представляет собой?  Об этом мне стоило задуматься основательно прежде, чем понять, кто такой Луиджи.

Я не заметил, как съел одну котлету; на тарелке оставалась ещё одна и немного гарнира, но есть мне уже не хотелось. Из чайника я налил себе в стакан чаю. Студентов в столовой заметно поубавилось. Агнии всё ещё не было. Тут я заметил в дверях Олега и помахал ему рукой. Он кивнул мне головой и, подойдя к стойке, набрал на поднос еды, затем расплатился и подошёл к моему столику. Располагаясь возле меня и выставляя все тарелки с закусками на стол, он вдруг воскликнул:

– Ух! Набрал сколько много еды, не съем всё. Будешь что-нибудь из этого? Могу поделиться.

Я покачал головой и, кивнув головой на свою тарелку, ответил:

– Сам не могу доесть своё.

Олег сел за стол и стал жадно поглощать свой обед. Я смотрел на него с улыбкой. В это время в дверях появилась голова Луиджи. Он хотел зайти в столовую, но вдруг остановился, увидев нас, и приветливо помахал мне рукой. Я ответил на его приветствие тем же, но он неожиданно повернулся и ушёл. Эта сцена не осталась не замеченной Олегом. Кивнув в его сторону, он спросил меня:

– Ты с ним подружился?

– Не так чтобы очень, – ответил я ему сдержанно, – просто, вчера мы с ним были вместе в ресторане.

– Ты с ним будь осторожней, – сказал Олег, пережёвывая салат, – все говорят, что он – темная лошадка. С ним уже пообщался Юрий, и вот уже оказался в психушке.

После этих слов я почувствовал себя несколько неуютно и спросил его:

– Что ты имеешь ввиду?

Олег доел салат и стал говорить:

– Он – какой-то мутный. О нем разное говорят: и хорошее, и плохое. Я конечно ничего против не имею того, что у тебя появился такой друг. Говорят, что он очень умный и начитанный. Но ему не очень нравятся наши порядки, так сказать, наша действительность. То, что он говорит, кому-то нравится, а кому-то нет.

– А тебе нравится наша действительность и порядки? – рассмеявшись, спросил я его.

– Что и говорить, – заметил он, – нынешние порядки мало кому нравятся.

– Но многие ими довольны, – заметил я, – а этот человек имеет свежий взгляд на все наши реалии. К тому же, он знает много такого, чего не знаем мы, и у него можно многому поучиться.

– Я удивлюсь, – сказал Олег, – с какой лёгкостью ты расстаёшься с нашими взглядами и отдаёшь себя в руки проходимца.

– Почему он проходимец? – удивился я.

– Потому что он несёт со своими знаниями другую религию, другое миропредставление о всём, что нас окружает.

– Но это и неплохо – познакомиться с другой точкой зрения на мир, – возразил я ему.

– Ты серьёзно так считаешь?! – воскликнул Олег и даже отложил вилку в сторону. – Поменять свои взгляды на мир – это всё равно, что поменять свою душу. С Юрием это уже случилось, и ты знаешь, где он теперь находится. Я не спорю, в любой религии есть свои положительные и отрицательные моменты. Но поклонение живому богу, которым он себя объявляет, вызывает во мне некоторое сомнение по поводу искренности этой веры. Ведь от этого поклонения других себе он получает существенную выгоду, которая выражается во многом, и прежде всего в улучшении его материального состояния, в получение неких льгот, которых не имеем мы, преподаватели этого института. Он получает жалование в несколько раз больше, чем мы. Мне кажется, что если его лишить всех этих привилегий, то бог может тут же свалиться со своей божницы. Такое уже когда-то было в России, когда Пётр Первый заполнял всю нашу науку немцами. И к чему мы пришли? К онемечиванию нашего сознания. А их отношение к науке больше похоже на политику, чем на науку и веру в высокие идеалы.

В это время в столовой появились вместе Сергей и Андрей. Взяв со стойки комплексные обеды, они присоединились к нам.

– О чём идёт речь? – спросил Андрей, усаживаясь напротив меня.

Сергей со своим обедом сел с другой стороны стола от меня.

– Да вот, – сказал Олег, – наш друг нашёл себе нового товарища для философских дискуссий, и похоже, что увлёкся другой религией.

Сергей и Андрей посмотрели на меня вопросительным взглядом, и я им тут же ответил:

– А что такое произошло? Вчера я поговорил с ним и нашёл в его лице неординарную личность. Во всяком случае, он мыслит необычным образом, и его идеи показались мне интересными. Да, он может создать новую религию, как и каждый из нас из своих идей и воззрений. В наше время неверия ни во что, любое яркое учение может стать религией, если в него поверят многие люди. А в его учении, которое может стать религией, есть нечто, что может его приблизить к творению нового совершенного разума, и мне кажется, что наше общество потребления уже давно созрело для такой религии. В этой религии нет фанатизма, а лишь голый практицизм. Поживём, увидим. Всё, что быстро возникает, быстро и исчезает, но есть вещи, которые, неожиданно возникнув, могут так покорить умы людей, что имеют возможность стать вечными символами. Нам приходилось жить в эпоху общего неверия, и я думаю, что, если возникнет что-то стоящее в наших головах и наделит нас верой, то это принесёт нам только пользу и новое отношение к нашей жизни.

– Признаюсь вам, что я истинный атеист, – заявил Олег, – и нисколько от этого не страдаю. Более того, я чувствую, что мой разум не затемнён разными там глупостями, доставшимися нам от древних бабок и выживших из ума стариков.

– Поэтому тебе легче будет принять эту новую веру, – улыбнувшись, сказал Сергей, – так как твой разум не отягощён наследием традиционной культуры. Более того, в самом начале новой религии ты можешь привнести в неё свою культуру, создать такие ценности, которые станут достоянием многих, поэтому это будет твоя собственная религия, если даже Луиджи покинет нас, ты всё равно останешься у её кормила.

– Так значит, ты признаёшь, что в основе любой религии лежит чья-то заинтересованность, – сказал, смеясь, Андрей.

– Разумеется, – ответил Сергей, – но я бы не хотел сужать понятие религии до одного лишь шкурного интереса. В любой религии есть нечто, в чём нуждаются многие. Без этого все религии уже давно бы исчезли. В основе любой религии лежит идея или миф, отражающий чаяния народа, нечто такое, что он не может достичь при жизни и к чему всю свою жизнь стремится. Религии – это, прежде всего, надежда. Это – своего рода лестница, по которой, поднимаясь и совершая определённый ритуал, человек верит, что достигнет своей цели. Чаще всего эти цели бывают эфемерными, но само движение к цели наполняет жизнь человека определённым смыслом. К тому же, человек, живущий в этой вере, хочет жить среди таких же…

– Фанатиков, – перебил его Олег.

– Таких же носителей и выразителей этих чувств, что и формирует вокруг него общество, – продолжил свою мысль Сергей, – и чем сильнее вера в эти идеи таких как он, тем могущественнее стаёт эта группа людей. Тем сильнее государство, которое они создают, тем здоровее их социальная среда. Мы сами создаём наших богов, поклоняемся им и объединяемся вокруг них.

– Для чего? – спросил его Олег с сарказмом.

– Для того, чтобы жить и выживать, наполняя свою жизнь неким смыслом, – ответил ему Сергей, – ведь, если разобраться и посмотреть на наше существование со стороны, то наша жизнь бесполезна и нечем не отличается от жизни тараканов, муравьёв или пчёл. А так, как приверженцы какой-нибудь идеи, мы имеем какую-то ценность хотя бы в своих собственных глазах.

В этот момент в дверях столовой опять появился Луиджи, он подошел к раздаче, взял компот и направился к нам. Так как за нашим столиком уже не было места, он сел за соседний столик и с улыбкой приветливо обратился к нам:

– Рад вас видеть, уважаемые коллеги. Хотелось бы мне составить вам общество, если вы меня примете? Не прогоните вечного странника?

Я тут же радостно воскликнул:

– Конечно же, и мы рады вас видеть. Присоединяйтесь к нам, только вот места здесь мало.

Он тут же взял свой стул и подсел к нашему столу со своим стаканом, мне пришлось подвинуться, давая ему место за нашим столом.

Реакция на его действие моих друзей была разная: Андрей с Сергеем кивнули ему доброжелательно, а Олег вполголоса недовольно пробурчал:

– Ну, где ты ещё найдёшь такую религию, где сам бог является и предлагает свою дружбу.

Луиджи с улыбкой произнёс:

– Извините, что подсел к вам без приглашения. Я вижу, что у вас была какая-то важная беседа, и я вам помешал.

– Ну что вы! – воскликнул я, отдаваясь чувству гостеприимства. – Ни о чём таком важном мы не говорили, и вы можете принять участие в нашем разговоре, если хотите. А я рад буду познакомить вас с моими друзьями.

– Я с удовольствием стану их другом тоже, – сказал Луиджи, кивнув им головой, – а что касается разговора, то я всегда рад принять участие в дружественной беседе.

– Если у нас получится дружественная беседа, – сухо заметил Олег.

Луиджи весело посмотрел на Олега и рассмеялся.

Олег несколько растерялся, услышав его смех, но затем, справившись со своей неприязнью и приняв непринуждённый вид, сказал:

– Мы даже не могли предположить, что такой видный учёный, как вы, снизойдёт до общения с простыми людьми.

– Ну что вы такое говорите, – опять рассмеялся Луиджи, – какой я видный учёный?! Я и наук-то ваших не знаю, так, кое до чего дошёл своим птичьем умом. И всё, что я хочу у вас сделать, это – облегчить людям жизнь, вернее, открыть людям глаза на их жизнь и избавить их от многих заблуждений, которые им мешают жить свободно и радостно в этом мире.

Олег усмехнулся, но затем взял одну из своих тарелок с закуской и придвинул к Луиджи, сказав:

– Угощайтесь.

– Спасибо, – благодушно поблагодарил его Луиджи, – но я ем очень мало. Стакана компота хватит мне на весь день.

Отпив глоток из стакана, он спросил нас:

– О чём ведёте беседу?

– О вас, – сказал прямой Олег, который привык всегда резать правду-матку в глаза.

– Ну, и что? – спросил шутливо Луиджи. – Наверное, уже перемыли мне все косточки?

– Пока ещё нет, – ответил Олег.

– Ну, тогда можете это делать при мне, – рассмеявшись, сказал наш гость, – мне будет любопытно знать, что думают обо мне люди.

– Многих вы уже покорили в нашем городе, – сказал Олег, – но не всем здесь нравитесь. У нас, как вы заметили, несколько другие порядки и обычаи, чем на Западе. Да и не всем нравится что-либо пришедшее из других стран. У нас здесь – своя жизнь. И мы принимаем только тех, кто не суётся к нам со своим уставом.

– Ничем не могу помочь, если я не по похож на вас, – с улыбкой ответил Луиджи, – но я думаю, что мир везде одинаков. Есть хорошие добрые люди, которые этот мир принимают таким, каким он есть, не стремясь его переделать под себя, а есть люди, которые навязывают миру свои идеи и мысли, и, если кто-то с ними не соглашается, они считают их злодеями, не думая о том, что может быть, от них и распространяется в мире зло. Я же делаю всё возможное, чтобы люди жили хорошо, и зла никому не желаю, с хорошими и злыми людьми стараюсь вести себя одинаково – дружелюбно. Может быть, не всё у меня получается. К тому же, многие привыкли жить по старинке. Здесь уж ничего не поделаешь.

Сказав эти слова, он отхлебнул из стакана и, обратившись ко всем сразу, спросил:

– А вы бывали на моих концертах, которые я устраивал в вашем музыкальном театре?

Я испытал некоторую неловкость, так как ни разу не видел его на сцене, да и мои приятели проигнорировали его выступления.

– Я слышал, что вы великолепно исполнили несколько арий из опер, и ваше выступление имело большой успех у зрителей города, – сказал Олег, – но, к сожалению, у меня не было возможности сходить к вам на концерт.

– О, да, – произнёс я, запихивая в рот оставшуюся на моей тарелке котлету и тщательно её прожёвывая.

– А мы с друзьями так и ни разу не были в вашем представлении, – сказал Сергей.

– И, наверное, многое потеряли, – добавил Андрей, – но обещаем вам, что побываем непременно как-нибудь, когда вы будете опять давать своё представление.

– Мы слышали, что не всем нравятся эти концерты, – вдруг сказал Олег, – там, где вы поёте арии из опер, то всем это нравится, но как я слышал, вы часто исполняете на разных музыкальных инструментах свои импровизации. И это нравится не всем. Не все принимают и понимают ваши сочинения. Я знаю это по себе. Когда последнее время кто-то стремиться изобразить свои занудные переживания в музыкальной форме, то этого исполнителя так и хочется убить.

Услышав эти слова, Луиджи опять расхохотался, затем, успокоившись, примирительно сказал:

– Ну что же, на вкус и цвет товарищей нет. Я понимаю, что иногда попадаю не к моим поклонникам, но уверяю вас, что пройдёт совсем немного времени, и в вашем городе возникнет новое музыкальное направление. Для этого я сделаю всё возможное и невозможное. Ведь главное для радостной жизни – это создать новую веру во что-то возвышенное, небесное, неземное. И тогда в эту веру обратятся люди, и у нашей новой веры вырастут крылья. Эта вера – пока ещё маленький птенец, но скоро она вылетит из своего гнезда, и будут праздники и таинства, и всех охватит восторг, она станет одним из самых замечательных культов на земле. И вы будете жить с нами в этой вере, потому что она станет общей. Вы найдёте в ней всё, что захотите, вы будете играть с ней и воздвигать ей алтари. Я вам подарю не только некий путь к совершенству, но и само совершенство, которого ещё никогда не было у человечества. Я обновлю вас с головы до ног, я вам открою секрет, и вы сами начнёте обновляться в себе каждый день до тех пор, пока не достигните такого же совершенства, какого достиг я. Не бойтесь ничего, и не считайте запретным то, что желает ваша душа.

– А если я захочу кого-нибудь убить? – спросил его Олег.

– Так убейте его, – сказал Луиджи, – в чём же дело?

– А если я захочу убить вас, – сказал Олег.

– Ну, что же, попробуйте, – рассмеялся Луиджи, – но я убью вас раньше. Правда, после этого я вас оживлю, но вот вы вряд ли сможете оживить того, кого убьёте. Я думаю, что и сами вы оживить себя не сможете. Убивая другого, вы убиваете себя, потому что тот ненавистный тип, на которого вы поднимаете руку, сидит в вас. Поэтому, прежде всего, я научу вас вначале познавать себя и быть хозяевами себя. Весь этот мир находится в вас самих. Всё, что вы видите или полагаете, что оно существует, оно – в вас. В этом мире нет ничего такого, чего бы не было в вас. Просто вы не умеете этим пользоваться, а я научу вас. Если вы познаете себя, то будете счастливы уже от сознания своей силы и возможностей. В вашем мире сейчас много неудовлетворённости, которая может привести вас к погибели, потому что вы не способны разобраться в себе. Вы не можете заглянуть в свой внутренний мир. И если бы вы это сделали, то увидели бы в нём некого, похожего на вас и на меня, потому что именно он и есть ваш господин, и мой господин. Более того, этим господином являетесь вы сами, ибо все люди произошли из него. Вы можете назвать его Иегова или Высшее существо, а ещё – Вседержитель, Творец или Аллах, Будда или Нефритовый император. Любое имя может подойти ему, но это не важно, к нему можно относиться как к высшему совершенству, из которого все мы эманируем, ибо он есть наш самый первый прародитель, а не Адам, как написано в вашей Библии. И я вот вышел к вам из глубины вас, чтобы обновить вас и вернуть вам этот мир. Но многие из вас не признают его, кого сейчас я представляю, не видят во мне своего родного отца. Я никогда не буду с вами назидательным, не буду учить вас морали, я буду всегда вашим другом, потому что я живу в вас. Вы можете считать меня волшебником, магом, богом или чёртом, но я не являюсь ни тем, ни другим, потому что я слепок вашей души, я – сама суть вашего существа. И если вы хорошо подумаете, то вы это поймёте, и не будете мне сопротивляться, потому что от дружбы со мной, вы только выиграете. Вы станете могущественными, раскрыв свои внутренние силы. Если же вы этого не сделаете, то вы многое потеряете.

– А как же бог Иегова? – не выдержав, спросил я его. – Неужели мы должны от него отказаться?

– Если вы себя отделяете от него, то вам лучше с ним сразу расстаться. Даже самым совершенным сущностям рано или поздно приходится попускаться такими благородными качествами как преданность и благодарность, – молвил наш новый бог, – приходит время, и нужно оставлять того, кто вас облагодетельствовал, кто защищал вас и учил, иначе вы никогда не станете сильными и независимыми, а всегда будете жаться к сапогу вашего повелителя. Если вы хотите стать господином, то перестаньте быть слугой, а станьте сами эти богом. Учитесь поклоняться себе, а не кому-либо другому. Когда вы обретёте себя и найдёте свой собственный путь, то вам придётся идти по нему до конца, чтобы стать тем, кем вы хотите. Выдавите из себя раба, как учил один из ваших писателей, и сами станьте богом. Если вам удастся им стать, то это будет вашей самой великой победой в этом мире.

С этими словами бог Луиджи поднялся со стула, и ни с кем не прощаясь, покинул нашу столовую. На нашем столе остался его недопитый стакан компота.

Когда бог Луиджи ушёл, мы сидели некоторое время молча. Затем Андрей спросил:

– Кто это был?

– Не знаю, – ответил я, – может быть, сам Господь Иегова.

– Что вы такое говорите?! – воскликнул Олег. – Разве вы не заметили, что он издевался над нами и пытался создать себе рекламу, желая нас очаровать. А вы развесили уши и внимали каждому его слову, как послушные ученики на уроке у строгого учителя. Да что с вами произошло такое?! Разве вы не видите, что он редкий проходимец, каких ещё поискать нужно? Припёрся в нашу страну, в наш институт, чтобы поведать всем, какой он совершенный. Обалдеть можно! Вот уже до чего все докатились в нашем отечестве, своих умников не хватает, так выписывают их ещё и из заграницы, тратят наши деньги на дорогие игрушки. Но не на тех напали, мы то знаем, что представляет собой этот субчик, что он за штучка.

Я подумал, что как раз они и не знают, что собой представляет Луиджи.

– Однако, – задумчиво произнёс Сергей, – в его заявлениях есть что-то такое, с чем нельзя не согласиться. Что он там сказал по поводу того, что наступает период, когда перерастаешь своего учителя, и уже идёшь своим путём? Как это верно замечено! Нас всегда кто-то ведёт по пути, но потом ты обгоняешь его и покидаешь, и он уже где-то далеко плетётся позади тебя, и ты чувствуешь, что ты стал на голову выше его. Так всегда получается со всеми нашими любимыми, но постаревшими учителям. Когда встречаешься с кем-нибудь из них, то становится жаль его, потому что ты далеко ушёл от него. В учении всегда так бывает. Знания никогда не стоят на одном месте. В этом и состоит суть прогресса, когда ученик убивает своего учителя, как уже состоявшаяся личность. Мы постоянно движемся вперёд, и вчерашние знания всегда устаревают, и нам нужно быть всегда готовыми к тому, что сегодняшние знания устареют завтра, и какой-нибудь наш любимый ученик лягнёт нас в бок и скажет, что нам пора на свалку. И он будет прав. Мысль человека не стоит на месте. Когда я был маленьким, то часто видел, как моя мать каждый день вставала перед образом на колени и молилась Господу. Я думал тогда, что Бог самый могущественный и самый всезнающий в мире. Жаль, что сейчас я немного подрастерял свою веру.

– Ты сейчас уже не считаешь, что Бог всезнающий и всемогущий? – с иронией спросил его Олег.

– Трудно сказать, – задумчиво произнёс Сергей, – я не могу представить себе Бога, поэтому моя вера в него, как бы это сказать, не очень глубокая. Иногда мне приходит в голову кощунственная мысль, а есть ли он вообще, на самом деле? И кто такой еврейский бог? Почему он лучше бога Митры или того же Абрасакса? Многое в нашей жизни весьма условно, к примеру, мы видим звёзды и даём им имена, но эти имена даны им нами субъективно. И вообще имеют ли звёзды имена? И так уж им важно иметь эти имена? О многих явлениях в мире мы судим с нашей колокольни, и вообще, мы очень многого не знаем. Когда-то я гордился своим именем учёного. А сейчас, чем больше я узнаю этот мир, тем сильнее уверяюсь в том, что ничего об этом мире не знаю. Поэтому, если вы меня спросите, есть ли Бог, или его нет. Я вам ничего не отвечу.

Сергей замолчал. Некоторое время никто из нас не нарушал тишины.

– Лучше всего начинать изучение мира с нуля, – наконец прервал паузу Андрей, – и не забивать себе голову всякой ерундой.

– Это как же? – удивился Сергей. – Ты хочешь аннулировать весь прошлый опыт наших предков и начать заново изобретать велосипед.

– Вот как раз велосипед изобретать и не нужно, – живо возразил Олег, – ты знаешь, о чём я говорю. Зачем нам становиться приемниками всяких заблуждений. Нам нужно двигаться вперёд, а не топтаться на месте, тратя свои силы на всякие досужие домыслы. Техника нас сделает сильными. И в науке мы должны руководствоваться только неоспоримыми фактами. Иначе, мы ничего не добьёмся в наших исследованиях, если будем полагаться на метафизику. Нет, вы уж меня увольте, я стою на твёрдом фундаменте науки. И с него вам меня сковырнуть невозможно никакими вашими байками о небесных тайнах и прочей Абрасаксовой абракадаброй.

С этими словами Олег поднялся из-за стола и, следуя примеру бога Луиджи, ни с кем не прощаясь, покинул наше общество. Мы остались с Андреем и Сергеем втроём.

Сергей некоторое время помолчал, а потом задумчиво молвил:

– Всё это – сложные материи, мистики – они и есть мистики. Каждый волен поступать так, как считает нужным. Я не виню Луиджи в том, что он желает прославиться. Мы с вами повидали уже многих людей, которые считали себя богами и думали о своей славе. Не нужно придавать всему этому какое-то значение. Сегодня есть один бог, завтра – другой. У каждого – свои причуды. Всё проходит, пройдёт и это сумасшествие. Ну и что из того, что этот итальянец объявил себя всемогущим богом? Ведь если разобраться, то каждый из нас в душе мнит себя богом, только не все об этом признаются во всеуслышание. А над всеми богами должен быть верховный бог. Ему, непризнанному здесь среди нас, ничего не оставалось, как пойти на эту меру. Всё это безумство напоминает мне начало эпохи Мэйдзи в Японии, когда после буржуазной реформы всем жителям страны было разрешено получить самурайское звание и иметь свой собственный фамильный герб. Все японцы в один день стали дворянами и самураями, хотя до этого сами боролись с феодализмом и воевали с самурайским войском сёгуната Токугава. Такова психология всех людей. И пусть все потешают своё самолюбие, пока им это не надоест, и они забудут, что когда-то хотели стать богами. Всё рано или поздно возвращается на круги своя.

После этих слов Сергей попрощался и выше из столовой. Мы с Андреем остались вдвоём, и я подумал, что мои друзья даже не догадываются о том, с чем нам суждено будет столкнуться в ближайшее время, если Луиджи останется с нами. Подумав, я решил, что оставаться в счастливом неведении – лучший способ избежать всеобщего безумия.

Андрей, когда мы остались вдвоём, сказал мне:

– Я полностью с тобой согласен. Нам не нужно замыкаться в своей скорлупе. Последнее время мне кажется, что наше Тёмное Братство всё больше и больше становится мрачным и безрадостным, может быть, от того, что мы занимаемся только математикой и отгородились от живого мира стеной цифр и формул. Наше братство как бы превращается в тайный замкнутый орден, как у иезуитов. Я, конечно, понимаю всю прелесть сиятельного мрака, исходящего от тайных символов, но не пора ли нам его освятить чем-то живительным, например, поэзией или музыкой, придать ему новый импульс? Я сознаю, что мы посвятили себя служению Истины и человечеству, но без жизненной радости любая истина всегда будет выглядеть пресной и скучной. Если бы мы это сделали, то тогда и наше Тёмное Братство превратилось бы в Белое Братство, как у Рерихов, где наши математические знания соединились бы с другими науками, создав новые символы, озарённые живительным светом.

– Да я – не против, – с энтузиазмом воскликнул я, – я только двумя руками – за! Само наше название Тёмного Братства меня смущало с самого начала. Помнишь? Его придумал Олег, соединив в нём восточные символы и даосские устремления. Но не нужно забывать, что когда-то падший на землю ангел Люцифер – «Свет Несущий», принадлежащий к числу Логосов – космических руководителей человечества, тоже имел цель содействовать эволюции людей, но потом блистательный посланник Космоса утратил свою эволюционную миссию, ступив на путь зла, и из Ангела Света превратился в Князя Тьмы. Свернув на путь зла, он увлёк за собой большинство своих учеников, которые и создали Чёрное Братство. Я, конечно, Олега не считаю Люцифером. Он – никакой не ангел, а лишь один из нас. Но вот само название Тёмное Братство мне всегда не нравилось. Что-то смущает меня в его названии. Мне нужно было тогда настоять на своём и назвать наше братство Белым. Но само по себе название не так важно, важно содержание, которое скрывается за формой.

– Олег предложил это название братства, чтобы оно не походило на Белое Братство Рерихов, – заметил Андрей, – мы же тогда решили идти другим путём – путём математических вычислений алгоритма движения Вселенной, чтобы познать саму суть мирового движения. Мы хотели создать своё новое учение, объясняющее все явления в мире и их взаимозависимость, то есть, открыть то самое тёмное начало, из чего зарождается свет и движение. Зная движение Вселенной, мы можем определять свой путь.

– Но каков наш путь? – тут же спросил я его. – Куда нам идти? Можно, конечно идти за учителями, но правилен ли их путь. Мне никогда не нравилось идти по проторённому пути, в этом движение есть что-то от подражания, от рабства. Ведь все мы рождены свободными и независимыми для того чтобы открывать новые пути, а не топтаться на месте. Конечно, можно идти за Рерихами или другими махатмами, гуру или наставниками, постоянно поедая и усваивая уже пережёванную пищу. Но правильно ли это? Ведь внутри нас заложены неограниченные возможности, при помощи которых мы можем отказаться от чьих-то бы ни было учений и наставлений, созданных чьим-то воображением и личным опытом. Мы сами можем открыть такое, что может быть не под силу никому другому, или то, что для всех оставалось всегда незамеченным. Ведь так же?!

Андрей кивнул мне головой, и в эту минуту я заметил, как Агния вошла в двери столовой. Все мои мысли сразу смешались. Я смотрел на неё, не отводя глаз. Наши взгляды с ней встретились, и мне показалось, что она слегка покраснела. Я тут же прекратил дискуссию с Андреем, сославшись на то, что мне необходимо срочно кое c кем встретиться. Он тоже собирался уходить. Не говоря ни слова, я встал и направился к Агнии. Она уже сидела за отдалённым столиком, перед ней стоял стакан кофе, лежала тарелка с творогом и кисточкой винограда. Я сел напротив неё, и мы стали разговаривать.