Читать книгу Из огня да в полымя: российская политика после СССР - Владимир Гельман - Страница 10

Успешное строительство авторитарных режимов и обеспечение их выживания – задача не менее, а даже более сложная, чем успешное строительство демократий. Политические лидеры, стремящиеся захватить и длительное время удерживать монополию на власть, вынуждены решать, причем одновременно, три взаимосвязанные задачи. Во-первых, им необходимо избавиться от вызовов со стороны политических конкурентов и, в широком плане, со стороны своих сограждан. Во-вторых, им требуется минимизировать риски, которые могут исходить от части правящих групп, стремящихся захватить господство в составе «выигрышной коалиции» (начиная от военных или «дворцовых» переворотов и заканчивая открытым присоединением к протестующей против режима оппозиции). Эти задачи могут решаться с помощью как «кнута», так и «пряника», то есть посредством силового подавления (репрессий) либо кооптации (включения части потенциальных конкурентов в состав «картельного соглашения» на правах младших партнеров, что может привести к переформатированию «выигрышной коалиции»). Наконец, в-третьих, чтобы режим был устойчивым, его лидеры должны эффективно использовать инструменты управления: государственный аппарат (бюрократию), армию («силовые структуры») или доминирующую партию. При этом авторитарные режимы сталкиваются с дилеммой эффективности — они оказываются под угрозой недовольства существующим статус-кво со стороны как масс, так и элит, и в случае, если власти управляют своей страной слишком плохо и доводят ситуацию «до ручки», и в случае, если в результате экономического роста могут усиливаться ожидания и требования демократизации[59].

Постсоветский авторитарный режим в России, основания которого сложились в 1990-е годы и который оформился в стране в 2000-е, характеризовался как минимум несколькими важными особенностями, отличавшими его как на фоне «классических» диктатур, так и на фоне некоторых соседей по постсоветскому пространству. Прежде всего, этот режим не только не отказывался от «фасада» сформировавшихся в 1990-е годы демократических институтов – таких, как парламент, многопартийная система, конкурентные выборы, но всячески поддерживал их внешнюю форму, выхолащивая или извращая содержание (об этом подробнее речь пойдет в главе 4). Такая практика строительства «демократической потемкинской деревни», типичная для многих режимов электорального авторитаризма, имела своей целью не только внешнеполитическую «мимикрию», но и кооптацию части правящих групп, реальной либо потенциальной оппозиции и общества в целом. Отчасти по этим же причинам российский политический режим характеризовался достаточно низким уровнем репрессивности – он гарантировал своим гражданам широкий набор индивидуальных, да и гражданских свобод, хотя и серьезно ограничивал их политические свободы, а случаи преследования его противников по политическим мотивам носили по преимуществу «точечный» характер и применялись в основном к конкретным лицам. Эта стратегия, минимизируя риски внутриполитических конфликтов, отчасти была вынужденной с точки зрения «мимикрии» и кооптации, но оборотной ее стороной стала весьма высокая (и увеличивавшаяся со временем) цена, которую пришлось бы заплатить правящим группам за возможное использование подавления.

Еще одной довольно важной особенностью российского режима стало сочетание низкой эффективности его ключевых инструментов управления с J-образной (J-curve) траекторией экономического развития[60]. С одной стороны, глубоко коррумпированная и неэффективная бюрократия, погрязшие в «крышевании» бизнеса правоохранительные органы и неидеологизированная и лишенная автономии от государственного аппарата «партия власти» «Единая Россия» демонстрировали лояльность режиму, но они были неспособны (да и не заинтересованы) в продвижении социально-экономических преобразований – сохранение существующего положения вещей фактически являлось для них самоцелью. Именно поэтому на уровне «предложения» политические институты в стране были изначально созданы в 1990-е годы и/или переформатированы в 2000-е годы как ориентированные на сохранение статус-кво. С другой стороны, если на раннем этапе посткоммунистических преобразований в России на фоне экономического спада 1990-х, да и в первые годы после его преодоления в начале 2000-х, спрос на демократизацию в обществе и среди элит был незначителен, то в 2010-е годы ситуация начала меняться, что проявилось в ходе и после парламентских выборов 2011 года. Таким образом, динамика спроса и предложения на российском политическом рынке, наряду с низким уровнем репрессивности и электоральным характером авторитаризма, стала важнейшей чертой российского политического режима.

Как сложился авторитарный режим в посткоммунистической России и как он менялся со временем? Развернутый ответ на этот вопрос будет представлен в трех последующих главах книги, но в самом общем виде он может быть следующим.

В ходе и непосредственно после крушения коммунистического режима и распада СССР в 1991 году демократия в России возникла «по умолчанию». Хотя президент страны был избран на конкурентных всеобщих выборах, он сосуществовал с парламентом, избранным при прежнем политическом режиме, партийная система страны еще только возникала, федеративные отношения, унаследованные от СССР, находились в крайне запутанном и неопределенном состоянии, угроза сепаратизма и этнополитических конфликтов была вполне реальной, а экономическая ситуация воспринималась как угрожающая. В такой ситуации российские лидеры, оказавшиеся у власти не только и не столько в результате политической конкуренции, сколько в силу стечения обстоятельств, не имели стимулов ни к дальнейшей демократизации страны (в смысле конкуренции за голоса избирателей), ни к строительству новых политических институтов.

Стихийно сложившаяся после 1991 года «выигрышная коалиция» оказалась непрочной и вскоре распалась – на фоне глубокого экономического спада и высокой инфляции разгорелся острый конфликт российских элит, разделенных между двумя лагерями: вокруг Бориса Ельцина и Верховного Совета. Помимо разногласий по экономическим вопросам, в основе их борьбы лежало стремление к захвату позиции ключевого политического игрока (т. н. доминирующего актора). Но распределение ресурсов оказалось очевидно неравным – Ельцин был куда сильнее своих противников, пользовался более высокой массовой поддержкой, и цена подавления конкурентов казалась для него довольно низкой. В сентябре 1993 года Ельцин объявил о роспуске парламента, а когда тот отказался подчиниться и объявил президенту импичмент, то по приказу Ельцина здание парламента подверглось атаке из танковых орудий, и последний, не имея выбора, был вынужден сдаться. Конфликт был разрешен по принципу игры с нулевой суммой («победитель получает все»), и вскоре Ельцин, не встретив сопротивления, продавил на референдуме свой проект конституции страны, главной особенностью которой стал весьма широкий объем полномочий главы государства и отсутствие сбалансированной системы сдержек и противовесов. Таков был первый шаг на пути «отравления» российских политических институтов.

Однако с принятием конституции «демократия по умолчанию» вовсе не сменилась «авторитаризмом по умолчанию». Захватив доминирующую позицию, Ельцин столкнулся с ограничениями своей политической монополии – слабость российского государства и разложение его аппарата управления в Центре и регионах, а также экономический спад, помноженный на низкий уровень поддержки президента, повлекли за собой фрагментацию российских элит. Рыхлая «выигрышная коалиция» сторонников Ельцина распалась на несколько конкурирующих клик. Более того, на парламентских выборах в декабре 1993 года оппозиция различных оттенков смогла получить около половины мест в Государственной Думе. В этих условиях Ельцин вынужден был прибегнуть к кооптации ряда политических игроков «второго эшелона» (т. н. подчиненных акторов), включая и своих бывших противников. Ряд региональных лидеров, демонстрировавших лояльность Ельцину, подписали двусторонние договоры с федеральным Центром, предоставившие им многочисленные привилегии в части налогов и прав собственности. Некоторые влиятельные представители бизнеса за бесценок получили контроль над прибыльными предприятиями. Оппозиционные партии и политики включились в рамки нового режима, при этом не создавая угроз его подрыва. Но цена президентских выборов 1996 года была крайне высока, поскольку их проигрыш их означал потерю власти, а выигрыш – как минимум сохранение статус-кво. Шансы поражения Ельцина на выборах казались высокими, а гарантии его личной безопасности – сомнительными, поэтому варианты отмены выборов или непризнания их результатов в случае поражения всерьез рассматривались организаторами предвыборной кампании Ельцина. Команда Ельцина даже приступила к роспуску Думы, но цена выживания правящей группы за счет отказа от выборов и подавления сопротивления такому решению была слишком высока – это могло усилить конфликт элит еще глубже, чем в 1993 году. В итоге, президентская команда вынуждена была сохранять любой ценой статус-кво как наименьшее зло.

Выборы, которые расценивались как явно несправедливые, не говоря уже о фактах фальсификации в пользу Ельцина, не встретили сопротивления со стороны оппозиции, признавшей их итоги.

Вскоре после президентских выборов наспех сколоченная «выигрышная коалиция» вновь распалась – подчиненные акторы, приобретя дополнительные ресурсы, вступили в новый раунд конфликтов между различными сегментами элит, претендовавшими на то, чтобы прийти к власти на смену Ельцину. В преддверии электорального цикла 1999–2000 годов, рыхлая коалиция региональных лидеров и «олигархов» была готова к захвату позиции доминирующего актора, стремясь к победе на (вынужденно) конкурентных выборах. Но такой сценарий развития событий не был реализован, отчасти в результате соотношения сил, стихийно сложившегося в ходе «войны за ельцинское наследство», когда Владимир Путин и его окружение смогли добиться смены предпочтений элит, игравших ключевую роль в этой борьбе. Одержав победу на выборах и заняв пост президента весной 2000 года, Путин приложил немалые усилия для монополизации власти по нескольким направлениям: нейтрализация конкурентов, переформатирование «выигрышной коалиции», обеспечение поддержки в обществе и изменения «правил игры».

«Картельные соглашения» российских элит при Ельцине быстро распадались из-за низкой эффективности режима, которая побуждала подчиненных акторов искать автономии по отношению к актору доминирующему, но неспособному устойчиво защищать свои позиции. При Путине эти условия резко изменились в пользу доминирующего актора. Благодаря в целом успешной силовой операции в Чечне, Путин смог восстановить административный потенциал государства. Удалось ему и быстро пожать плоды преодоления экономического спада 1990-х годов – благодаря высоким нефтяным ценам страна достигла 6–8 % годового экономического роста. Также, благодаря безусловной победе на выборах, мандат Путина не вызывал вопросов, в то время как автономия подчиненных акторов подверглась урезанию. Государственная Дума поддерживала почти все президентские проекты законов, независимо от их содержания, а созданная Кремлем «партия власти» «Единая Россия» обладала большинством мест в палате. Ресурсы региональных лидеров, прежде располагавших почти неограниченной властью в своих «вотчинах», оказались серьезно ограничены, а в верхней палате парламента их сменили назначенные чиновники.

В то же время Путин начал атаки на независимые СМИ, вынужденные прибегнуть к самоцензуре, а единственный критиковавший его общенациональный телевизионный канал НТВ перешел под контроль «Газпрома». «Олигархам» вскоре было сделано «предложение, от которого невозможно отказаться» – Путин заявил о «равноудаленном» подходе государства к бизнесу в обмен на отказ бизнеса от участия в принятии важнейших политических решений. Несогласные с этим предложением были подвергнуты преследованиям. Резюмируя, можно сказать, что после 2000 года Путин добился восстановления контроля над «выигрышной коалицией» и осуществил институциональные изменения, ослаблявшие всех акторов, кроме доминирующего.

Спустя несколько лет Путин, как доминирующий актор, смог сосредоточить в своих руках столь большой объем ресурсов, что цена подавления конкурентов для него резко снизилась. В 2003 году по инициативе Путина глава крупнейшей частной нефтяной компании «Юкос» Михаил Ходорковский был обвинен в уходе от уплаты налогов и других нарушениях закона, арестован и осужден на длительный срок, а его бизнес позднее захватила государственная компания «Роснефть». После ряда манипуляций в ходе парламентских выборов «Единая Россия» получила свыше 2/3 мест в Государственной Думе, в силу чего остальные партии утратили значение. В 2004 году Путин инициировал отмену всеобщих выборов глав исполнительной власти регионов – фактически они стали назначаться по представлению президента страны. Изменения избирательной системы – такие, как повышение заградительного барьера для партий до 7 %, – усугубили положение оппозиции в России, предотвратив любую нелояльность Путину со стороны депутатов. К 2007 году «Единая Россия» кооптировала большинство региональных губернаторов и влиятельных представителей бизнеса, а заместитель руководителя президентской администрации даже заявлял, что «партия власти» должна господствовать на политической арене страны в ближайшие 10–15 лет[61].

Как можно видеть, институциональные изменения 2000-х годов были призваны закрепить «навязанный консенсус» российских элит, уничтожив возможные альтернативы сложившемуся положению вещей и/или сделав их цену для всех потенциальных «несогласных» запретительно высокой. Путин смог закрепить свое монопольное господство и в 2008 году довольно безболезненно передать пост главы государства специально подобранному им лояльному преемнику – Дмитрию Медведеву. У нового главы государства, в свою очередь, не оказалось ни стимулов, ни ресурсов для сколько-нибудь существенных изменений статус-кво. Важнейшими институциональными изменениями периода его президентства стали поправки в Конституцию, которые продлевали срок президентских полномочий с 4 до 6 лет (и срок полномочий Думы с 4 до 5 лет) и были направлены на сохранение политического режима электорального авторитаризма в неизменном виде в среднесрочной перспективе.

Таким образом, предпринятые в 2000-е годы целенаправленная «порча» и систематическое «отравление» российских политических институтов позволили правящим группам максимизировать свою монопольную прибыль и минимизировать риски для «выигрышной коалиции» за счет усугубления тяжелых «детских болезней» российского политического режима периода 1990-х годов, с шансами на последующее их перерастание в хронические заболевания. В начале 2010-х годов многим наблюдателям даже казалось, что российский авторитарный режим переживает стадию своей консолидации. В период президентства Медведева не отмечалось ни значимых проявлений массового протеста, ни открытых нарушений «картельных соглашений» со стороны элит, в то время как уровень общественной поддержки статус-кво оставался достаточно высоким. Даже глубокий (хотя и не слишком длительный) экономический спад, вызванный глобальным кризисом 2008–2009 годов, не создал новых стимулов для подрыва статус-кво и/или для новых реформ и, на первый взгляд, даже упрочил доминирующие позиции «выигрышной коалиции» в нашей стране.

Ситуация резко изменилась 4 декабря 2011 года, когда «Единая Россия», неожиданно и для правящей группы, и для части представителей оппозиции, согласно официальным данным набрала на парламентских выборах лишь 49,3 % голосов избирателей (многочисленные свидетельства фальсификаций голосования и результаты опросов избирателей на выходе с участков говорили о том, что реальная поддержка «партии власти» была существенно ниже). Это голосование для российского авторитарного режима сыграло ту же роль, что и «опрокидывающие» выборы, – вслед за ним волна доселе невиданных массовых протестов с требованиями и отмены результатов выборов, и более широкой демократизации всех аспектов политической жизни страны сплотила доселе слабую и разрозненную оппозицию по принципу «негативного консенсуса» и вынудила власти к частичной либерализации режима. Хотя говорить о политических последствиях этих протестов и последовавших за ними институциональных изменений пока еще преждевременно, вероятно, что те «правила игры», которые были выстроены в российской политике в 1990-е и в 2000-е годы, так или иначе уходят в прошлое. Возможные варианты дальнейших преобразований российского политического режима и их вероятные шансы и перспективы будут рассмотрены нами в заключительной главе книги. А пока что мы обратимся к анализу того, почему и как российская политика за два десятилетия проделала сложный и извилистый путь «из огня да в полымя», пройдя от упадка и краха одного авторитарного режима к строительству и последующему упадку другого, и какие уроки наша страна может и должна извлечь из своего недавнего опыта. Речь об этом пойдет в трех последующих главах.