Читать книгу Московские окна - Владимир Ильич Ерахтин, Владимир Ерахтин - Страница 3

Солнце, лениво цепляясь за луковичные купола церквей, закатным багровым колесом покатилось по московским крышам за невидимый горизонт мегаполиса, отдавая жителям последние лучи.

Вечерело. Сумрачная прохлада обняла за плечи, а я продолжал мерить шагами старинные кварталы Бауманской, наслаждаясь архитектурой домов и светящимися, такими разными, окнами. Как хорошо, когда некуда спешить, так как Москва – это всегда динамичный ритм, суета. А я, наконец-то, окончательно вернулся домой из долгих командировок. А жизнь позади, как и у многих: сегодня не там, где вчера.

Московские окна! Каждое хранит память прошлых лет. За каждым окном своя судьба, история поколений. Вот передо мной стоят старинные трёхэтажные особняки! Жадно заглядываю в их окна, будто пытаюсь представить тех людей, что жили здесь раньше. А душа поёт: «Вот опять небес темнеет высь, вот и окна в сумраке зажглись…»

Здесь жили и живут мои друзья. Свернул в Немецкую слободу и увидел родную школу. Вспомнил детство, как нам – октябрятам на Красной площади торжественно повязывали пионерские галстуки. «Клянусь!» Памятны первые шаги в комсомоле, школьные друзья и мой дом.

Мы жили тесно, но дружно. Знали всех соседей. Вместе были и в горе, и в радости. Коммуналки вмещали по две – три семьи. Дети – мальчишки, подстриженные под полубокс и девчонки с бантиками в косичках, играли все вместе в салочки, чижика, штандер.

В общем коридоре квартиры было ясно, чем «дышат» жильцы коммуналки. На стенах висели санки, велосипед, лыжи. Всё освещалось одной висящей на проводе лампочкой, засиженной мухами. У каждой квартиры запах с порога был разный, но по праздникам – одинаковый: все пекли пироги. В комнате на шифоньере почти в каждой семье стояли семь белых слоников. На счастье!

Напротив дома через трамвайные пути находился старый Птичий рынок. Мне там, среди разных экзотических маленьких животных, аквариумных рыбок, кошечек, щенков, родители купили волнистого попугайчика. Я был от счастья на седьмом небе.

Иногда с любопытством смотрел на соседние горящие окна, которые скворчали, как яичница на шкварках. Оттуда светило добротой и теплом. И там за шторками люди пили чай, кофе, и жили надеждой на светлое будущее.

Мы жили на первом этаже, а на втором в окнах всегда было много света от розового абажура. Там жила жена репрессированного комдива. В прошлом она училась в Смольном институте благородных девиц. Во время войны трудилась сестрой милосердия, награждена медалью «За отвагу». Когда я пытался расспрашивать о её подвиге, она весело отшучивалась. Мол, бежала, кирзовые сапоги запутывались в зеленой лапше травы, падала в пыль от каждого взрыва. Широкими полами огромной шинели зацепила пулемёт и с ним скатилась в окоп. А в то место, где стояло оружие, через секунду угодил вражеский снаряд. Наградили за спасение огневой точки. В школе она преподавала литературу. Книгами я зачитывался, поэтому любил заходить в гости к «смолянке», так её звали соседи. Она рассказывала, как после тяжелой войны каждая семья лишилась кого-то из своих близких, но жила надеждой: «А вдруг вернётся!» И каждый раз люди бегали на Белорусский вокзал встречать своих фронтовиков.

В 1961 году после полёта Юрия Гагарина многие мальчишки мечтали стать космонавтами. С упоением смотрели кадры с Красной площади, видели его доклад о полёте в космос Правительству СССР по маленькому телевизору марки КВН-49 с черно-белым экраном 10 на 15 сантиметров с увеличительной линзой впереди.

Чтобы воплотилась юношеская мечта, я пошёл учиться в Бауманское училище на инженера ракетостроения. ВУЗ был рядом, в пяти остановках трамвая. Готовился к поступлению в Пушкинской библиотеке на Спартаковской улице. Помню, как после каждого экзамена, летним днём жадно пили газировку из автомата все по очереди из одного гранёного стакана.

Как-то перед экзаменом в метро читал учебник Ландау "Теория поля" и заснул. Разбудил меня на конечной станции Щёлковская пожилой милиционер: "Просыпайся, агроном, конечная!"

Мой отец работал мастером на АЗЛК. Как передовик, стоял в многотысячной очереди на получение квартиры в «хрущевке». Был он весьма «рукастый», и за рацпредложения инженеры с ним часто расплачивались «жидкой валютой», отчего он выпивал. В семье были часто скандалы, поэтому мне хотелось быстрее вырасти и стать самостоятельным.

Первый автомобиль, который купил отец – «Москвич-407». За блеск «хрома»  его называли «стилягой» и любили не меньше культовой 21-й Волги. Однако отечественный двигатель ломался часто, да и не реже «ломался» сам водитель, поэтому «роскошь» чаще простаивала и ржавела.

На третьем этаже жила семья учителей. Их дочь – веснушчатая малявка с огромными бантами, училась на три класса младше меня. После училища приехал я в форме и встретил во дворе красивую девушку, без веснушек. Подросла, похорошела, платьице подчеркивало её «осиную талию». Столкнувшись на лестничной клетке, она спускалась вниз, такая светлая с улыбкой, словно восход солнца над Москвой-рекой, я пригласил её на прогулку. Добирались от Сокольников до Парка на метро. На танцплощадке разноцветные стильные пары танцевали твист и рок-н-ролл.  Перед кино съели эскимо. На последнем ряду в «Художественном», когда смотрели «Карнавальную ночь», первый раз поцеловал её. На следующий день отстоял длинную очередь за кофе в Елисеевском, что на Тверской. Вскоре мы расписались, она стала моей женой и помощницей. "Я как в годы прежние опять под окном твоим готов стоять, и на свет его лучей я всегда спешу быстрей, как на свиданье в юности моей…"

Годы шли, бежали, летели. И носило меня – конструктора ракет, как осенний листок, по космодромам и гарнизонам. Как не вспомнить строки великого поэта:

«Как часто в горестной разлуке, В моей блуждающей судьбе, Москва, я думал о тебе!»

После хлопотных странствий каждый раз, возвращаясь, хотелось обнять Москву, надышаться её театральной культурой, брусчатыми мостовыми улочками. С очередным приездом подмечал, как расцветала столица. Вот уже 75 лет наше поколение живёт без войны и каждый мирный год Москва поднималась на один этаж всё выше и выше. Может поэтому небоскреб “Меркурий Сити” имеет именно такое количество этажей.

Московские окна, они, как глаза истории – видели все войны, были свидетелями всех столичных событий. Особенно кухонные окна, где обсуждались, как на партсобрании, за чашкой чая городские сплетни и политические интриги.

Я не попал в отряд космонавтов. При испытании новой ракеты возникла нештатная ситуация. Помню только вспышку перед глазами: взрыв ракеты унес моих друзей – однополчан. Жизнь разделилась на "До" и "После". Благодаря помощи и терпению жены, я быстро выкарабкался из больничной койки и стал писать рассказы.

На дворе Масленица. Я сижу в мягком кресле, завернувшись пледом, просматриваю альбом и жду приезда детей и внуков. Любимая колдует на кухне над блинами с кружевной корочкой. Золотистые блинчики, как золотистые купола Богоявленского собора, всегда служили оберегом для нас.  Листаю альбом с фотографиями, а перед глазами, как будто московские окна мелькают, а за ними лица друзей. Для меня фотографии, как машина времени: удивительно переносит туда, где счастье легко помещалось в малометражках. Глядя на лица, до боли знакомые, понимаю, что некоторых уже рядом нет, но память услужливо пишет их портрет, далекой юности, такой прекрасной.

Подъехали дети. Из окна наблюдал, как из машины выпорхнула веселая стайка мальчишек. Невольно стал размышлять: какими они станут, когда вырастут? Какие будут у них "окна" в жизнь: распахнутые или закрытые? А ведь это наше будущее, будущее России! В детстве, казалось, что впереди была целая вечность. А жизнь летит, чем старше становишься, тем быстрее кажется "А годы летят, наши годы, как птицы летят. И некогда нам оглянуться назад…"