Читать книгу Мастер и Путь. Слепок с эпохи - Владимир Ишечкин - Страница 6

Отмывался Гефест от степи и полыни.

На Дону он дельфином нырял бы поныне.

Этим самым реке признавался в любви,

Но вмешался рыбак:

– Ну-ка, дед, отплыви!

Отплывай и плещись потихоньку в сторонке!

Я боюсь, ты зацепишь, запутаешь донки.

Ты же Дон распугал! Есть надежда пока

В маринаде на вилку поймать судака…

Дед вернулся на берег с усмешкой:

– Профан ты!..

Обнажала улыбка из дуба импланты.

Все одежды его постирались в огне.

И смотрелся дедуля нарядным вдвойне.

Подошел к рыболову:

– Приветствую, Вовка!

Ты меня не узнал.

– Да, мне очень неловко.

Не узнал, извини! Ради Зевса, прости.

Ты ко мне или сбился с прямого пути?..

Дед поведал: летит он из командировки.

Рассказал о причине своей остановки.

И вздохнул:

– Громовержцу отчет я везу,

Ожидаю с надеждой донскую грозу…

В спину город дышал. Городская граница

С Тихим Доном мечтала когда-нибудь слиться.

– А зачем обретаешься ты на Дону?..

Удивился ответу, воскликнул:

– Да ну!..

Он напрягся почти до желудочной рези.

Показалось, что слышит не друга, а crazy.

Вовка выдал Гефесту фамильный секрет:

– Буду здесь я рожден через парочку лет.

А пока изучаю пешком (не в короне ж!),

Что за малая родина этот Воронеж…

С любопытством зависла вблизи стрекоза:

Что в Воронеже бросилось Вовке в глаза?

– Оклеветана родина, жертва ареста.

Брошен славный Воронеж на лобное место.

Длится долгие годы негласный расстрел.

В тайных ямах Дубовки и… тысячи тел!

Володарского, офис с клеймом 39.

Трижды проклят народом! Ты можешь проверить.

Разодет в кумачи запах пьяной мочи.

В гимнастерках и штатском снуют палачи.

Деловитый душок в кумачовом «гестапо»

Не мешает нисколько портрету сатрапа.

Ниже – фото ежовцев, снискавших почет:

Мастер бойни Лутков, мастер бойни Пол Пот…

Ветерок проявлял себя только для виду,

Иногда шевелил на Гефесте хламиду.

Дед не слышал дыхания летнего дня.

В бороде ворошилась его пятерня.

– Нам известно, – изрек он, – про казни и пытки.

Землю русскую издревле губят завидки.

Жаль, но зависть – ведущая ваша черта.

Все мерещится, что вы другим не чета.

Отвергая свои вековые опоры,

За чужие заборы бросаете взоры.

– Что за речи, Гефест? Разговору хана!

– Помолчи! Вам навстречу пошли племена.

Не сумели с князьями отлавливать раков –

Отозвались-явились дружины варягов.

Со Сварогом случился разлад при дворе –

Византия славян окрестила в Днепре.

Государственный строй (ты узнаешь со школы!)

Прививали России татаро-монголы.

Европейцы охотно (бери и владей!)

Подарили мешок маргинальных идей.

Подражая тому, что творили французы,

Разорвала держава монаршие узы.

И в Кремле воцарился (а кто виноват?)

Закавказский усатый кровавый примат.

Пробил час. Результаты безумных завидок

Отторгают от жизни вас пулей в затылок.

От убийцы народа пощады не жди.

Вы взаимно чужие – народ и вожди…

Разговор поглотила глубокая тина,

Потому что на берег прокралась машина.

цвета тьмы, сверху съемный навес.

Начинался в истории новый замес.

Форду Дон был открыт от истока до устья.

Но свернул он сюда не случайно.

– И пусть я, –

Тут же Вовка шепнул, – не поймаю сома,

Если это не к нам, и не банда сама.

– Два ежовца. Ты прав: офис 39-й.

Не виновен, а ноги становятся ватой.

А они как идут! Берег словно продрог.

Попирает природу ежовский сапог.

Арташов и Терпицкий, что топает справа.

Это двое всего, а могла быть орава.

– Ты их знаешь, Гефест?

– Как земной инвентарь,

Как любую другую дражайшую тварь…

Арташов обошел собеседников сзади,

Повторяя:

– Стоять! С места, гады, ни пяди! –

Сплюнул. – Служба, привычка, с мигренью возня.

Извините, товарищи, доброго дня!

А скажи-ка, старик, вы давно на пленере?

– С ночи, солнце еще почивало в пещере.

– Значит, вспышка в полнеба для вас не секрет.

И – что здесь приземлился какой-то объект.

Вот об этом подробно мне, если не олух.

– Был действительно близкий, но слабенький сполох.

НЛО не видали мы, не повезло.

Не срывай, командир, на свидетелях зло.

Как вожжа помогает движению клячи,

Я тебе помогу. Может, станешь помягче.

По-над Доном мелькнул бестелесный Икар,

Вот его и засек потаенный радар.

– Врет! – заметил Терпицкий. – Поддастся едва ли.

Ничего! Не таких еще старцев ломали.

– Борода, ты, я вижу, и правда, строптив.

Вместо данных суешь древнегреческий миф.

Что ж, пора, так сказать, кое в чем убедиться.

Живо паспорт! В нем сказано, что ты за птица.

– У меня его нет. Как бы ни был ты крут,

Должен помнить, что паспорт не всем выдают.

– Все понятно. Так, ты из какого колхоза?

– Я с Олимпа.

– Название выше навоза.

Кем работаешь там? Говори, наконец.

– Догадаться могли бы, что там я кузнец.

– Ну, допустим, кузнец. А чего это ради,

Ты шатаешься тут в театральном наряде?..

Подал голос Терпицкий:

– Оставь кузнеца.

Мы еще не слыхали ответов мальца.

– Ну? – спросил Арташов, и задергалось веко.

Был ответ:

– Я заявка на пост человека.

– Что ты мелешь, ребенок? Тебя еще нет?

– Нет, конечно. Я только великий проект…

Вновь Терпицкий:

– Берем их с собою, коллега.

Не топтаться же здесь от июля до снега.

– Да, – кивал Арташов. – Не народ, а труха. –

И лицо отирал он листом лопуха. –

Меньше часа полезной работы мотора,

И навеки свидетелей примет контора.

Старика-кузнеца и того, кого нет,

На допросах она перекрутит в паштет.

А Лутков, комендант, на опилках в подвале

Два патрона истратит для новой медали.

Мимо квоты и списка, сверх плана, за так

Яма скроет казненных, где хутор Ветряк.

– Твой прогноз это – долгие смертные муки.

Арташов, мы же люди ежовской науки.

Человечней для них, неподсудно для нас

Прямо здесь и сейчас нанести Сoup de grâce…

Чувство долга ежовцу расправило плечи.

А еще мужика вдохновляли предтечи.

По бедру он на ощупь искал кобуру

С пистолетом служебным ТТ, точка, ру.

Затянулась минута для жертвенных агнцев.

У ежовца слепая растерянность пальцев

Перешла в беспокойство и панику рук.

Пересохло во рту, перехвачен был звук.

Вся фигура его, искажаясь и узясь,

Представляла собой нескончаемый ужас.

Что с ним будет? И где раскидал он за день

Кобуру, портупею, армейский ремень?

Арташов поспешил успокоить собрата:

– Это все у тебя при аресте изъято.

Ты, Терпицкий, расстрелян недавно – прости! –

Чтобы офис от польских агентов спасти.

– Матка боска! Расстрелян! Не помню распыла.

– Пуля память отшибла.

– Когда это было?

– В день рожденья вождя. Пистолет палача

Твою жизнь возложил на алтарь Ильича.

Ты же знаешь верхушку и комплексы страхов.

Вертикаль избавлялась от собственных ляхов.

– Я действительно был нашим органам свой.

Чертов год! Я не помню…

– Год 38-й.

– Я ничто, Арташов.

– На сегодня ты призрак.

Мы дружили, и ты мне по-прежнему близок…

Эту память о друге, смывая порок,

Как белье во дворе полоскал ветерок.

Арташов не смотрел на мальца и мужчину,

Но скомандовал:

– Быстро садитесь в машину!..

Бородач возразил ему:

– Как бы, не так!..

Он булыжник метнул и пробил бензобак.

Камень был раскален как космический странник.

Взрыв осоку потряс и прибрежный кустарник.

Ford в огне погибал, даль надела вуаль.

Ручейками стекала шипящая сталь.

Арташов обезумел, сверкал пистолетом:

– Прав Терпицкий, а я не подумал об этом.

Повернитесь спиной, уложу на лугу.

Если смотрят в глаза, убивать не могу.

– Арташов, я кузнец, бог огня и металла.

Вижу, сходишь с ума.

– Врешь! Ничуть ни бывало!

– Плачь презренный палач! И ТТ свой не прячь.

Пистолет заменяю на детский пугач…

Два пудовых замка над пейзажем зависли,

Арташова покинули всякие мысли.

Полулежа в траве, за которой – река,

Он водил пугачом от замка до замка.

Зримы были замки и незримы ворота.

Но стонали они под напором чего-то.

Раздавались удары. Вот так океан,

Берега сокрушая, идет на таран.

Не давили ежовца вина и расплата

При порталах, закрытых по рыку примата.

Параллельные и зазеркальный миры

Не сходились в тоннеле кротовой норы.

А теперь? Разлетелась одна из проушин.

И погиб в ресторане воронежский ужин.

Одноухой серьгою болтался замок.

И раздался портал вширь, насколько он мог.

– Мы заявки!

– Заявки на пост человека!

– Нам не надо подачек: Орленка, Артека!..

Это вырвался, бурной стихии сродни,

Из портала грядущий поток ребятни.

– Эй, наемник примата и подлый убийца!

В наши семьи не суйте поганые рыльца!

– Мы родимся уже после смерти отцов!

– Из-за вас, палачей!

– Из-за вас, подлецов!..

Арташов заорал:

– Ну вас вместе с отцами!..

И к реке отбежал – догоняло цунами.

Сапоги скинул он, попинал их как мяч.

И за пояс заткнул свой свинцовый пугач.

Он поплыл, а над ним, впереди, сбоку, сзади

Масса маленьких ножек летела по глади.

Со второго портала сорвался замок,

Прыгнул в воду и канул, поскольку намок.

По Вселенной блуждает закон обороны.

Все изъятые жизни наследуют клоны.

Кто-то явно расстрелян и списан в архив.

А в другом измерении, может быть, жив.

Нарождаются дети, за ними – внучата.

Как положено, счастьем наполнена хата.

Получается, словно, он не погибал.

Вот чем с Доном намерен делиться портал.

В то же время делишки примата и свиты,

То есть зверства, народом не будут забыты.

Не успела о вечном задуматься ель,

Как на полгоризонта раздвинулась щель.

Дону, древнему лону – бессчетно поклонов!

Вал за валом пошли поколения клонов.

– Мы былые заявки на должность людей!

– Здесь родиться не дал нам усатый злодей!..

И Терпицкий, недавний крушитель канонов,

Как на крыльях, метался среди миллионов:

– Я ищу не рожденных своих малышей!

– Небо! Раны народа лучами зашей!..

Отвернулся Гефест:

– Расстаемся мы, Вовка.

Завершается русская командировка.

Видишь, тучи ползут?

– Даже вижу пробел…

С первой молнией дед навсегда улетел.