Читать книгу На живую нитку - Владимир Иванович Салимон - Страница 3

***

Тяжелые копья на плечи

взвалив, утопают в снегу.

Собаки их лают при встрече,

и лай их наводит тоску.

Охотники вышли из леса,

и стало понятно, что есть,

есть в мире помимо прогресса

достоинство, совесть и честь.

Есть то, что высоким искусством

приучены мы называть,

пытаясь разрозненным чувствам

единую форму придать.

И Брейгель тому в подтвержденье

работает ночь напролет.

И Ангел небесный сраженье

с нечистою силой ведет.

***

Как у Ленина в Горках, на даче у нас

снег пушистый на ветках у елок.

Если выйти на улицу, тотчас же в глаз

сотни острых вопьются иголок.

Невеселое дело одну за одной

извлекать их из вещей зеницы,

слыша, как в полумгле за фанерной стеной

нашу паклю воруют синицы.

***

С азартом жестяную банку

гоняют по двору мальчишки.

Затеяв с ними перебранку,

отвлекся я от умной книжки.

На месте самом интересном,

когда у главного героя

бежит жена с юнцом прелестным.

А в результате гибнет Троя.

***

C утра до вечера, весь день

снег сыпет, как в театре драмы,

где осыпается в сирень

и в кринолинах ходят дамы.

Конца унылой пьесе нет.

Давай по лестнице старинной

мы лучше спустимся в буфет

есть бутерброды с осетриной.

***

На себя похожим человек

Ангела рисует кистью тонкой.

Так как накануне выпал снег,

обернула мать дитя пеленкой.

Если повезет, то разглядишь

в темноте под реденькой тряпицей,

как сучит ножонками малыш

и чуть слышно тенькает синицей.

Привлечет внимание ребят

ослик в глубине яслей стоящий,

маленький конек,

на первый взгляд

не игрушечный, а настоящий.

***

Недостающее звено

в цепочке долгих превращений —

спокойно я смотрю в окно

на кустики сухих растений.

Я рыбой был,

и птицей был,

и наземь с неба камнем падал.

И фотку той, что я любил,.

во внутреннем кармане прятал.

***

Прогулка затянулась допоздна.

В конце концов ты промочила ноги,

слегла в постель и сделалась больна.

Такие вот печальные итоги.

Зимой закат особенно красив,

но чтобы им теперь полюбоваться,

под спину пуф диванный подложив,

ты за руку мою должна держаться.

***

Вещи нас преследуют повсюду

и поработить нас норовят,

взять к примеру старую посуду,

на которой больше не едят.

Так из поколенья в поколенье

ходит скарб домашний по рукам:

соусники, блюдца для варенья,

что достались нам от наших мам.

Медный чайник из второго в третье,

без на то особенных затрат,

перекочевал тысячелетье.

Невелик, но кряжист и пузат.

***

Понимаю подзаборность.

Чувствую неродовитость.

Ощущаю поднадзорность,

вседоступность и открытость.

За людьми, меняя маски,

наблюдают год за годом

звери, птицы.

Строят глазки

мухи.

Пчелы кормят медом.

***

Россия неделима быть должна

и нерушима?

Хочу жену спросить я, но жена

проходит мимо.

Покрылся за ночь льдом кустарник весь.

Цветы завяли.

Кто скажет мне, что приключилось здесь,

пока мы спали?

***

От хорошей до плохой

жизни – ехать дни и ночи.

Между Курском и Москвой

расстояние короче.

Стрелочник взмахнет флажком,

машинисту даст отмашку.

Если б был он моряком,

на груди рванул тельняшку.

Жизнь моя не удалась.

И его, как видно, тоже.

Мне столь явственная связь

жуткой кажется до дрожи.

***

Был с Богом их союз не по любви,

а по расчету заключен.

Зимою,

от холода спасаясь, воробьи

под своды храма ринулись гурьбою.

Я удивился, заприметив их, —

извечных наших спутников веселых,

томящихся среди отцов святых,

угодников в одеждах длиннополых.

Под куполом клубилась мгла чуть свет.

Тянуло сыростью из подземелья.

Печально сознавать, но спору нет,

что Божий храм – не место для веселья.

***

Пилят, режут, снова пилят, режут.

А когда дорежут до конца,

я услышу характерный скрежет

острого токарного резца.

Тонок лед, но он прочнее стали.

Конькобежец токарю сродни.

Наивысшей сложности детали

мастера вытачивать они.

***

За мгновенье близости с тобой,

если не поможет заграница,

а не потому, что я скупой,

в полной мере мне не расплатиться.

Нечего взамен тебе отдать.

Свет гашу я, не подозревая,

что твоя широкая кровать

глубока, как яма долговая.

***

Про кислорода атомарный вес

не спрашивай меня – я знать не знаю,

но чем я дальше забираюсь в лес,

тем больше его тяжесть ощущаю.

Он так тяжел, что я дышу с трудом,

как будто бы тройным одеколоном,

не в переносном смысле, а в прямом,

в лесу еловом воздухом студеным.

***

Как жалость к бедному калеке

в сердцах соседей по квартире,

сон промелькнул, чтобы навеки

исчезнуть в сопредельном мире.

Я не запомнил, что мне снилось.

Казалось, вдруг само собою

на кухне радио включилось,

вдруг вспыхнул свет над головою.

Входная дверь была открыта,

так словно, выйдя по морозу

из дома, кто-то дверь для вида

прикрыв, сорвал на клумбе розу.

***

Зима. Мороз. Клубится мрак.

Кусты по ветру клонятся.

Руками люди машут так,

как будто в бане моются.

Как будто хлещутся они

березовыми ветками

в чаду, в пару, среди родни —

кто с женами, кто с детками.

***

Какими рыба подо льдом

путями ходит сложными,

быть может, ты поймешь потом

за чаем и пирожными.

На все вопросы дать ответ,

пожалуй, не получится.

Я не философ, а поэт,

и зря не буду мучиться.

***

Охотно имена раздам,

взяв в руки книжку записную,

я дальним странам – милых дам,

которых все еще волную.

На окнах – ледяной узор,

как будто контурная карта,

но, как и прежде, до сих пор

хватает куража, азарта.

***

Я в сумерках, как на распутье,

в начале долгого пути.

И кованой ограды прутья

торчат, как пики, впереди.

Порою чудятся во мраке

мне главы мертвые на них.

Мамай прошел здесь, лишь собаки

остались кое-где в живых.

Друг к дружке жмутся, сбившись в стаю.

Так воют жалобно они,

что поневоле затыкаю

я уши и гашу огни.

***

Уверенность вселяет в нас

событие нерядовое —

Попова святочный рассказ,

Алиготе полусухое.

Почувствовав, как на меня

космическая пыль ложится,

предположу, что, верно, я

успел прилично запылиться.

Мне станет грустно и смешно

одновременно, потому что

хоть и состарился давно,

но мне веселие не чуждо.

***

В темноте творятся темные дела.

Выглянув в окошко, ужаснусь я,

до чего себя столица довела —

сделалась страшнее захолустья.

Словно собранный детьми металлолом,

с Рождества оставшиеся елки

грузят в кузов самосвала, а кругом

ржавые рассыпаны иголки.

***

В любое время дня и ночи

чего нам стоит опасаться?

Что скорый поезд прогрохочет?

В окно соседи постучатся?

От неожиданности сердце

в груди, как птица, встрепенется,

когда чуть свет в буфетной дверце

ключ еле слышно повернется.

Те, что у нас крадут конфеты,

воруют вафли и печенье,

в плащи дурацкие одеты,

как в старом замке привиденья.

***

Я выпил в день рожденья Чехова

один, поскольку мне особо

позвать на угощенье некого.