Читать книгу Судьбы - Владимир Иванович Шлома - Страница 4

Свое детство, и нашу жизнь в то время, я описал в «Воспоминаниях», поэтому повторяться не буду. Здоровье у мамы было неважное, были какие-то проблемы с желчным пузырем и желудком, но лечилась она сама, народными средствами. Периодически делала какое-то слепое зондирование, чтобы стимулировать отток желчи из желчного пузыря. Для этого она выпивала два стакана минеральной воды и ложилась на горячую грелку, через час ей становилось лучше, и она опять могла работать. Позже появились еще и проблемы с желудком, но времени обследоваться у нее не было. Кто-то ей посоветовал в период сильных болей в желудке, по утрам натощак выпивать столовую ложку не разведенного спирта. Этим она два десятка лет и спасалась от сильных болей. Но в 2000-м году боли стали невыносимыми, и ее положили в Нежинскую больницу, в Вертиевке к тому времени больницу уже закрыли. В это время я с женой и приехал в Вертиевку в отпуск, и мы навестили маму в больнице. Как только она увидела нас, сразу стала уверять, что ей уже намного лучше, что она выздоровела, и стала проситься, чтобы ее выписали. Врачи были категорически против выписки, и мы уговаривали ее оставаться в больнице, но несмотря на все уговоры, она написала расписку об отказе от дальнейшего лечения, и уехала вместе с нами домой. Несколько дней она чувствовала себя терпимо, но потом боли резко усилились настолько, что терпеть их она больше не могла и согласилась ехать в больницу. Хорошо, что в этот день к нам в гости из Киева приехал Галин брат Володя, на его машине мы и отвезли маму обратно в больницу. Хирург, осмотревший маму, сказал, что ее нужно как можно быстрее оперировать. Боли были настолько сильными, что мама уже была согласна и на операцию, лишь бы они прекратились.

Следует пару слов сказать о том, что представляла украинская больница в те годы. В Советское время такое даже представить себе было невозможно. Прежде всего, постельное белье и посуду для еды нужно было везти с собой. Все назначаемые медикаменты, в том числе таблетки, ампулы для уколов, шприцы, бинты, салфетки, все нужно было покупать самим. Хорошо еще, что хоть кормили бесплатно, хотя и очень плохо. Нам с Таликом хирург написал длинный список всего необходимого для проведения операции, в том числе кровь нужной группы и плазму, иголки и нитки для наложения швов, и мы пошли по аптекам, все это покупать. Часа через четыре хождения по аптекам все было куплено. В моей голове невольно возник вопрос, а как они экстренные операции делают, ведь пока родственники будут бегать, как и мы, по аптекам, больной помрет.

Операция шла долго, больше четырех часов. Мы с Таликом сидели в столовой больницы и в тревоге ожидали ее окончания. Появились нехорошие предчувствия, уж больно долго она шла. У мамы был диабет, и хотя она была на таблетках, а не на инсулине, я очень опасался за исход операции, ведь заживляемость при диабете очень плохая. Но вышел хирург и нас успокоил, сказал, что операция прошла успешно. Главное, по его словам, что нет рака. Пришлось вырезать превратник и пришить кишку прямо к желудку, так как на месте превратника образовался многослойный рубец, как будто имевшуюся в этом месте язву чем-то многократно прижигали. Я понял, что это результат маминого лечения язвы спиртом. Ну и так хорошо, она ведь с этой болезнью больше двадцати лет держалась. На следующий день нас с Таликом пустили к маме в реанимацию, так как через день мне уже нужно было уезжать домой, но перед отъездом нужно было обязательно увидеться с мамой, и нам пошли навстречу. Мама была в сознании и сказала, что после операции ей лучше не стало, боли только усилились, но я ее попытался успокоить, сказал, что еще ничего не зажило, поэтому и болит, потом будет легче. Я действительно в это верил, и со спокойной душой уехал домой. Но перед моим отъездом отец нам сказал, что мама домой не вернется, ему сон плохой приснился, будто бы по улице идет стадо коров, а у нас во двор открыты ворота, и все стадо заходит к нам. Это люди на похороны придут, пояснил он.

На второй день после моего приезда домой, пришла срочная телеграмма от Талика, в которой сообщалось, что мама умирает. Мы с Галей сели в машину и вечером выехали на Вертиевку, еще надеялись застать маму живой. На рассвете к нам в лобовое стекло врезалась маленькая птичка, и поскольку скорость была больше 100 км/час, то наверняка разбилась.

– Это мама знак подала, – сказал я Гале, – она умерла.

Больше торопиться было некуда. В Конотопе остановились передохнуть и купили для племянницы Иры какую-то мягкую игрушку, которых здесь продавалось великое множество, а у Иры на следующий день был день рождения. Когда мы приехали, гроб с маминым телом уже стоял в большой комнате, и какая-то женщина читала возле него молитвы. Узнали, что у мамы, на фоне диабета, начался перетонит, и спасти ее не удалось. Постояли немного возле гроба, мама лежала спокойная и умиротворенная, теперь у нее уже ничего не болело. Но нужно было помогать Талику готовиться к похоронам, прежде всего позвать на похороны родственников и знакомых. Нужно было что-то делать, чтобы отвлечься от грустных мыслей. Поехали с Таликом приглашать на похороны родственников, я и не знал, что их у нас так много, я ведь раньше много раз проходил мимо домов многих из них, но даже не предполагал, что это наши родственники. А Талик, оказывается, об этом знал. За два года до этого я интересовался у мамы нашими родственниками и записал все сведения о них, которые мама помнила, а помнила она очень много, вплоть до того, как зовут детей и внуков родственников ее возраста. У меня такой памяти нет, и никогда не было. После объезда родственников привезли столы для поминок, но их оказалось мало, пришлось изготовить еще два. Маму похоронили на следующий день, проводить ее в последний путь пришло много людей, в том числе и ее бывшие ученики. И она ведь их всех помнила, знала кто куда поступил, и кем сейчас работает.

Отец на людях держался нормально, не подавал вида, что ему тяжело, но на поминках на девять дней, все заметили, что он шаркает ногами, ноги высоко у него уже не поднимались и при ходьбе цеплялись за землю. После похорон жены он начал резко сдавать. Как-то раз он чистил свеклу на дальнем огороде, в ста метрах от дома. Прийти домой самостоятельно он уже не смог, отказали ноги. Больше со двора он уже не выходил. Последние два года он вообще не вставал. На мой вопрос, что у него болит, ответил, что болит всё. Я приезжал к нему на восьмидесятилетие. Как участника войны его наградили орденом Отечественной войны 1-й степени, но это его уже не радовало.

– Зачем он мне теперь? – сказал он. – Нужно было награждать, когда молодым был.

Умер он через пять с половиной лет после смерти мамы, в возрасте восьмидесяти с половиной лет. Похоронены они радом, и я всегда навещаю их могилки, когда приезжаю в Вертиевку. Светлая им память.