Читать книгу Вечный порт с именем Юность - Владимир Казаков - Страница 23

Донсков выбрался из пилотской в грузовую кабину, снял с крючка автомат, открыл дверь и шагнул в темноту. Мягкий снег подался под ногой, и Донсков упал лицом вперед, провалился как в рыхлую, холодную вату. Схватив снег ртом и чувствуя, как он, тая, приятно освежает, полежал, прислушался. Ни звука. Тишина обрадовала, и он, выполняя первую заповедь планериста, совершившего вынужденную посадку, стал удаляться от планера. Ноги тонули в рыхлом снегу, снег набивайся за отвороты унтов. Шагов через пятьдесят сел и начал всматриваться в ночь. Чтобы лучше освоиться с темнотой, на минутку закрыл глаза. Открыл. На сером снегу большой поляны чернел силуэт планера. Повезло! Попади он на острые пики сосен – они бы распороли фанерное брюхо.

– Ух-а! – тяжело вздохнул лес. Донсков рванул рукоять затвора. – Ух-а, ух-а, – прокричал филин, и пальцы пилота медленно разжались.

Теперь тишина казалась Донскову загадочной и неприятной. Он был один в безмолвном, притаившемся незнакомом лесу. «Порядок! Главное, что ты благополучно встретился с землей», – бормотал он, успокаивая себя, а что-то тоскливое, тяжелое заполняло его помимо воли.

Снова заставил вздрогнуть крик филина. Донсков привстал и насторожился. Голос лупоглазого разбойника? Да это же… Ну и жираф ты, если так медленно до тебя доходит условный знак сбора! Но кто может подавать его? Уж не тот ли планерист, который летел рядом? Да, он должен сесть недалеко, ведь шли бок о бок.

– Ух-а! Ух-а! Ух-а! – проухал Донсков и растянулся на животе, всматриваясь в сторону, откуда донеслись первые звуки.

Блеснул огонек ручного фонаря: две короткие и одна длинная вспышка. Сомнений не было: свой!

– Вов-ка-а!

Басовитый скрипучий голос Кроткого вызвал бурное ликование. Донсков вскочил, хотел ответить во все горло и… не мог вспомнить, как же зовут товарища. Ну же, ну! Собери мыслю, оболтус! Боцман, Боцман – чертова кличка вертится на языке. Кроткий. А как звать, звать как? Этот крестьянин не был интересным. Сильный, грубый парень, старательный служака – и только! Злой еще. Всегда казался немного туповатым. Но ты не можешь сказать, что он плохой товарищ! Ты должен знать его имя… Вспомни хотя бы отчество. Что-то историческое, древнее, казацкое. Лихой набег… блеск сабель… оброненная люлька…

– Тарасы-ыч! – завопил Донсков во всю мочь и бросился навстречу.

Через несколько минут они сидели на утоптанном снегу под деревом и за обе щеки уплетали холодный яичный омлет из неприкосновенного запаса. Сидели, тесно прижавшись друг к другу, хотя совсем не мерзли в теплом обмундировании. Кроткий, зажевывая некоторые слова, рассказывал, и Донсков с завистью признался себе, что Кроткий видел больше, чувствовал себя в воздушной передряге спокойней, уверенней, зрячей.

– Когда эскадра влопалась в заградогонь, буксировщики трошки паникнули, начали метаться, лезть друг на друга. А тут еще прямое попадание в планер соседнего звена, который справа от тебя шел. Я помню, у нас в селе хата пылала так же червонно. Потом враз загасла. Чего не жуешь? Ты уже топал один, Борька Романовский тоже, видно, оторвался, та мой буксир повернул назад. Чего не жрешь-то?

– Хочешь? На.

– Сгодится. Так вот, крутанул меня буксир и прет домой. Я его подергал за хвост, а он хоть бы хны! Волокет меня назад, и все, а вы уже шуруете к партизанам. Я и отцепился.

– Ну и дурак!

– Как понимать-то?

– Ты же видел: высоты не хватит. К немцам решил упасть?

Кроткий заговорил не сразу. Нож противно скоблил по консервной банке. Но если бы Донсков обратил внимание на руки товарища, заметил бы, как они сжали нож и банку. Жесть сплющилась, и Кроткий отбросил банку в сторону. Но он еще заставил себя неторопливо вытереть лезвие, рукавом – губы и потом сказал:

– За такие слова могу покалечить… Ты всегда считал меня придурком и солдафоном. Дело твое. Только погляди в зеркало, хлопец. Воображаешь себя центропупом, вокруг которого все крутится. А в самом деле? Лопаешься от великого самомнения! Погоди, не взбрыкивай, слухай начистоту!

Оба понимали: разговор не ко времени. Он, конечно, должен был состояться, но почему здесь, в незнакомом опасном лесу? Бойцы с брачком в характере, безответственные? Или просто зеленая юность не хотела оставить за соперником последнего слова? Пожалуй, нет. Два сильных и непохожих характера редко сближаются в обыденной обстановке. Нужны подходящее место и эмоциональный толчок. Нужно зримое действие, два взгляда. Тогда один глубже понимает суть другого.

Минуты две они препирались, вспоминали все зигзаги в поведении друг друга, потом замолчали, жуя галеты и не чувствуя их вкуса. И уже почти миролюбиво Кроткий сказал:

– Есть в тебе и стоящее, Володька. Поэтому и жалкую: ложка дегтя портит бочку меда. А высоты у меня хватало трохи дальше пролететь. Просто не хотел покинуть тебя.

У Донскова еще не пропало возбуждение, и он вскочил.

– Благодетель, значит? Пошел ты, рыжий, знаешь куда?

– Я все равно не дотянул бы до площадки. Вдвоем сподручнее.

– Ты мог еще на шаг приблизиться к цели! Ты не дурак и не солдафон, Кроткий, ты просто слюнтяй!

– Дякую, товарищ! Убедил. А ты бешеный… И все равно я не корю себя, что близость партизанского костерка поменял на соседство с тобой.

Добрые слова Кроткого не пропали даром. Донсков остыл, сел рядом с товарищем и обнял его за плечи.

– Ладно, извини! Давай решать, что дальше?

Об этом каждый думал с момента приземления. Но задать вопрос должен был менее выдержанный, более торопливый. Раньше была игра в спокойствие. У каждой игры есть конец. Когда они поняли это, то за каждым словом их спора прятался именно вопрос: «Что дальше?» Кто спросит, тот признает другого старшим. Кроткий прожил двадцать одну зиму, он был сыном лесов и степей. Донсков – семнадцать и жизнь знал в основном по книгам. Донсков признал Кроткого более мудрым. И тот ответил четко, будто всю жизнь только и решал такие головоломки:

– Во-первых, заминируем груз. Я останусь, ты пойдешь по азимуту к партизанам.

Донсков подивился простоте решения – устами товарища глаголила инструкция. Сухие инструкции он всегда плохо запоминал.

– Груз зарыть положено, но до рассвета не успеем. Земля крепко захолонула. Встань на лыжи. Буду ждать. – И Кроткий, поднявшись, подал руку Донскову.

Они медленно двинулись к своим планерам. Встретились уже на лыжах у планера Донскова. Вытащили и размотали телефонный провод. Его хватило, чтобы соединить большой треугольник: по краям планера и в ста пятидесяти метрах от них снежная яма. Донское, подсвечивая фонариком, монтировал систему «пиропатроны – взрывная машинка», Кроткий остервенело работал большой саперной лопатой, углубляя яму, вгрызаясь в мерзлый грунт. Закончив копку, он пошел к планеру Донскова, ощупывая каждый сантиметр провода. Около двери планера обо что-то задел ногой. Его тревожный крик заставил подойти Донскова.

– Володька, а ты, хлопец, в рубахе родился. Дывысь! Плотная сизая мгла ночи не позволила ясно видеть, что держит в руках товарищ. Донсков зажег фонарь. Кроткий держал конец буксировочного троса. Теперь было понятно и подозрительное шуршание деревьев, когда планер был еще в воздухе, и резкий клевок к земле, и схваченный до груди штурвал. Трос, мотаясь под планером, задевал за деревья. Только чудо спасло пилота, и он не разбился при посадке.

Старший лейтенант Костюхин облегчил свой самолет, чтобы быстрее уйти от огня, сбросил планер, отцепив трос.

Кроткий вытягивал из-под снега конец стального каната с самолетным кольцом. Положив трос на металлический подкос шасси, он вынул из ножен кинжал, орудуя им, начал рубить.

– Гарно закалил клинок Борька! Поддается сталюга… А теперь вылазь из комбинезона и шуруй. В безрукавке не замерзнешь? Белый халат натяни.

– Если врагом тебе уготована рея, что изречешь перед смертью? – улыбаясь, вспомнил Донсков слова клятвы.

– Ни слова! Постараюсь уйти за борт вместе с ним, – серьезно ответил Кроткий. – Уже светает. Держи лапу, Владимир. Пусть твои паруса будут полны ветра!

– Прощай, Тарасыч!

– Меня зовут Михаил. Теперь-то, наверное, запомнишь? Погоди! Если в любом месте встретишь полицая по фамилии Вьюн, Мыкола Вьюн, убей! – Левое веко дрогнуло, он на секунду прикрыл глаза и наморщился, будто от сильной головной боли. – Хотя нет… Подержи до меня. Крепко держи!

– Хорошо. Жди меня, Миша. Нас жди!

Донсков проверил крепления лыж, сориентировался по компасу и пошел. У первых деревьев обернулся: на светлеющем снегу копошилась темная фигура Михаила Кроткого. Он веником из сучьев заметал следы у планера. «Боцман делает приборку», – невесело подумал Донсков и углубился в чащу.

Светало. На фоне неба рельефнее выделялись деревья смешанного леса. В детстве Владимир любил очеловечивать предметы, он и сейчас видел мрачные ели, гордые сосны, наивные березы, спокойные дубки, грустные плаксы-осины – все было в лесу. Не было только спокойствия. Обманчивая тишина могла разорваться мгновенно.

Донскова остановил запах дыма, принесенный ветром из густого сосняка. Он взял левее и, не отталкиваясь палками, пошел медленно и тихо. Тревожное напряжение обострило слух. И все равно неожиданными были немецкий говор и взрыв смеха. Он упал в снег, царапая по нему подбородком, огляделся. Ясно рассмотрел впереди себя, метрах в шестидесяти, солдата. Тот стоял у сосны к нему спиной и стучал каблуком о каблук.

Справа дым костра, солдатский гогот, впереди часовой, сзади Михаил! Вернуться к нему? А потом?..

Донсков сложил лыжи одну в другую, продел левую руку в ремни крепления и пополз вперед. «Представь, что это чучело… Представь… Только бы солдат не перестал стучать каблуками, не обернулся. А как может обернуться чучело?.. Это площадка десантной подготовки. Столб. Около него чучело – комбинезон, набитый ватой… Оно стоит на моей дороге. Повернуться оно не может. Не может…» – успокаивал себя Донсков. Разглядев на цилиндрической противогазной сумке солдата пуговицу, он остановился. Приподнялся на колено, вытащил из-за голенища нож. «Вдохни и, как учили, с выдохом…» Матово блеснуло в воздухе лезвие. Солдат завалился назад беззвучно и медленно. Донскова била дрожь, он уткнулся лицом в снег и несколько секунд боялся поднять голову, посмотреть на впервые убитого им врага. Сглотнув тягучую слюну, все же приподнялся немного, пополз к солдату.