Читать книгу Хромосома Христа, или Эликсир Бессмертия - Владимир Колотенко - Страница 29

Конечно же, все это не могло оставить равнодушным даже самого черствого из людей. Я почувствовал, что задыхаюсь, тону в этом жутком угаре. А тут ещё Жора с этой Тиной! Свежая кровь, свежая кровь!.. Я готов был сделать и себе кровопускание! И не только себе! Душа моя рвалась в клочья, а ум приказал ухватиться за спасательный сук. Выбора не было, не было мочи терпеть. Это заставило присмотреться к себе и своему окружению, пересмотреть концепцию собственного существования, круто изменить стиль и траекторию жизни. Требовалось незамедлительное вмешательство воли. Я пришел к выводу, что из года в год, день ото дня, час за часом человечество деградирует. Что там деградирует – вымирает. Вымерли динозавры и мамонты, птеродактили и бронтозавры, исчезли с лица земли эти безмозглые узкоумые уроды, туда им и дорога, но ты, человек, Homo и, так сказать, очень sapiens, ты-то о чем думаешь? Что творишь на земле?! Достаточно было внимательно присмотреться к себе, сначала к себе. Достаточно было посмотреть через призму добра, да-да, через призму добра, красоты и, конечно же, совершенства, посмотреть на сей серый и убогий мир рабов плоти, роботов наслаждения… Господи, Боже милостивый! что я увидел! Царящий хаос безвкусицы, ханжества и разврата. Мир невежд и неверия окружал меня. Я был убит, потрясен, растерзан. Какой смерч, какое нагромождение неразумия и бесстыдства. Все институты, созданные человеком для защиты и услады греха, просто потрясали. Про что пестрели газеты, о чем галдели радиорепродукторы, что проповедовали телеведущие?.. Насилие, наркотики, террор, смерть всех искусств, гибель книги, театра, кино, поэзии и, главное, – правды. Этот зловонный мир, этот смердящий человеческий отстойник стал невыносим и уже требовал своего Везувия, своего Апокалипсиса и, наверное, своего очистительного Потопа. Очевидным знаком надвигающейся беды стали сладострастные обещания рая вождями в то самое время, когда вокруг смердело дерьмо разложения и распада. Невозможно стало слышать косноязычные убогие речи наших правителей, этих жалких кротов и заик. Это не были тихие теплые велеречивые проповеди Иисуса, как не были и пламенные речи Сократов и Цицеронов, Демосфенов и Цезарей. За ними не стояли очереди в библиотеках, их не переписывали в тетрадки, не перепечатывали десятками экземпляров… Заики оставались заиками, фарисеи и книжники – лжепророками. С кем бы я ни распечатывал эту тему, у кого бы ни пытался добиться ответа на душераздирающий крик, никто внятно и членораздельно мне ответить не мог. Все только удивлялись моему удивлению, пожимали плечами, мол, нашел о чем спрашивать, разводили руками или что-то мычали… Или молчали, тупо рассматривая свои ногти. У кого-то были, правда, попытки найти выход из тупика юродливым философствованием, но эти уродцы были настолько жалки и беспомощны, что хотелось рыдать. Как-то я бросился с этим к Жоре. Я прилип к нему, как банный лист к заднице: «Ты скажи, нет, скажи мне, скажи!..». Жора встрепенулся, откашлялся и вдруг загудел:

– Ты только посмотри на эти сытые рожи глухарей и кротов, на этих рябых жаб и горилл…

По всей видимости, Жора и сам давно мучился этими вопросами.

– Эти свиные рыла, свиные же!..

Жора даже закашлялся.

– Ты только прислушайся к их чавканью у корыт и мирному хрюканью. Разве ты им веришь? Разве ты не готов заткнуть их поганые глотки увесистой порцией свежего говна? Ты давно готов. В чем же дело? Да этих косноязычных заик нужно просто…

У Жоры судорогой свело горло, но он снова откашлялся и продолжал:

– Казалось бы: что нам делить? Мы делим мир, как делят добычу, колем его на куски, тащим во все стороны и, забившись, как кроты в норы, притаившись грызем поодиночке. Мы не люди, гордые своей щедростью и всесилием Бога, мы – кроты. Тараканы, гады, жабы и крысы куда великодушнее нас, куда красивее и, конечно, достойнее…

Жора долго искал свою трубку (она лежала перед ним на столе!), наконец, взял ее и стал набивать табаком. Я заметил: трубка была его спасительным талисманом. В минуты злости или отчаяния он всегда прибегал к ее молчаливому участию.

– Отсутствие чувства стыда и совести, – продолжал он, – что может быть более греховным? Мы живем в эре греха. Не живем – вымираем, мрем, как мухи. Несмотря на то, что количество человеческой плоти на земле возросло до семи миллиардов голов, количество духа на каждую из этих душ упало до крайности. Ни в какие, даже самые темные времена истории, не был так низок удельный вес духа отдельного человека. Даже во времена инквизиции среди нас были Леонардо да Винчи и Джордано Бруно, Жанны д’Арк и Яны Гусы….

Он гудел, как сирена и ревел, как белуга.

– Нельзя сказать, что мы как-то вдруг, в одночасье стали свидетелями очевидного регресса. Долгие годы хлам деградации нагромождался вокруг нас, день за днем это дерьмо жизни мы складывали зловонными кучками до тех пор, пока сор невежества не стал путать нам ноги, пеленать руки, застилать глаза и затыкать уши, пока эта вязкая паутина не стала вить вокруг каждого из нас свой уродливый кокон, пока эта мерзкая плесень не стала кляпить нам рот… Мы были ослеплены, обездвижены, мы оглохли и онемели, нечем стало дышать… Нас превратили в гниющую мертвечину и лишили возможности взвешивать, сравнивать, думать. Думали, что лишили, надеялись, твердо верили, что мозги наши превратились в опилки. Но вот тут-то и ждал нас промах. Произошла осечка. Заржавели патроны, промок порох. Для истории это не ново. Каждую империю ждет свой конец. На фоне этой проржавевшей упаднической идеологии вдруг проросли свежие тугие ростки новой мысли. Ее конечно, пытались скосить, выжечь, вытравить… Даже распять. И распяли… Но известно давно: мысль погубить невозможно. Человека можно убить, но нельзя запретить ему думать и жить его мыслям…

Вскоре с трубкой было покончено, он долго ее раскуривал, наконец произнес:

– Этот мир, без сомнения, должен быть разрушен. Как Содом и Гоморра, как Карфаген…

Это был приговор миру.

«Камня на камне от тебя не останется»…

Мне показалось, что на землю снова пришел Иисус…

– «Не мир пришел я принести, но меч…», – сказал я.

– Вот именно, – сказал Жора, – не мир… Миру вкрай2 нужен острый меч, чтоб отсечь дурью голову с плеч…

– Стишок так себе, – сказал я.

– Я и не старался.

– А мог бы…

– Тут я не мастак, – сказал Жора, – вот Тинка…

Он мечтательно прищурил глаза.

– Что «Тинка»?

Жора молчал.

– Нужно побыстрей строить нашу Пирамиду, – сказал я, – сколько можно топтаться на месте?! Необходимо действовать, действовать, а не…

Жора прервал меня:

– Стой, стой, – сказал он, – послушай меня. Ты должен усвоить это навсегда: действие – злейший враг мысли, ибо любая самая ничтожная и даже глупая на первый взгляд мысль предполагает отрешение от всего мира движений, всяких там перемещений и достижений успехов, отрешение от мира движений звезд и планет.

Жора прервал свою мысль, посмотрел на меня и продолжал:

– Когда человек думает, он должен остановить бег не только собственной плоти, но и несущегося мимо него мира. Чтобы мысль, пришедшая ему в голову, смогла изменить этот мир. Прошли те времена, когда прогулки по побережью под мерные накаты волн Средиземного моря, создавали мир мыслей для строительства будущего человечества. Я прав?..

– Возможно, – сказал я.

В течение нескольких месяцев мы каждый день обговаривали сложившуюся ситуацию. И решение было принято окончательно: строить! Смешно было даже предполагать, что мы могли от него отказаться. Ведь мы ждали этого момента с таким нетерпением! Отрешившись от химер славословия и отрекшись от всего, что заставляло нас любить жизнь, мы перестали видеть в ней все, что доставляло нам наслаждение и все свои силы устремили на ее спасение. Да! Нужно было безотлагательно действовать, спасать жизнь, спасать… Если не мы, то кто? Неужели вот эти ханжи и невежды, эти прилипалы и живодеры, эти Авловы, Здяки, Чергинцы, Переметчики, Шпуи и Штепы, Шапари и Швондеры, кнопки, булавки, шпоньки и швецы… Эта шелудивая шушера, вот эти ублюдки?!

Нет…

Мы понимали: если не мы, то кто же?! И если все-таки кто-то, то почему не мы?! (Это стало и нашим девизом!).

– И помни: не найдёшь мне Тинку – удавлю! – пригрозил Жора. – Я не шучу.

Он посмотрел на меня так, что я не мог не поверить: он не шутит. Я знал этот его нешуточный взгляд.

Похоже, что пришла и её, Тинина очередь сказать свое веское слово.