Читать книгу Седьмое небо. Танго скорпионов - Владимир Козлов - Страница 11

Это были удивительные времена. Народ до невероятности был миролюбивый и сплочённый. Попавшего в беду человека никогда не оставляли в одиночестве. Руки помощи тянулись со всех сторон. Это было и честное время. Взяв в руку местную газету, в колонке «Потеря», можно прочитать объявления, что, кто – то нашёл кошелёк с большой суммой денег или документами и потерявшего просят обратиться, к нашедшему заявителю. И никаких малейших намёков о вознаграждении нет. Существовали столы находок, для рассеянных людей. Туда доставляли утерянные шапки, перчатки, авоськи с продуктами, оставленные в общественном транспорте и другое. В те года не было бронированных дверей в жилых домах, сигнализаций и камер слежения. Обычно ключи от квартир клали под коврик для ног, брошенный у входной двери или вовсе не запирались. Магазины охраняли бабушки или дедушки с милицейским свистком и берданкой заряженной холостым патроном. И надо сказать, что квартирных краж практически не было. Бомбили в основном те слои населения, кто был связан с торговлей. В эту категорию людей входили завмаги, завскладами и им подобные граждане. Доставалось и ювелирам, несмотря на то что эти мастера скромно вели себя в своих городах, ни чем не выделялись. Свой достаток искусно маскировали от людей. По ресторанам старались не ходить, обедали в общественных столовых или перекусывали в буфетах. Но как только они выезжали на курорт, то отрывались на полную катушку. Это было удивительное и веселое время, когда проводы в армию не обходились без обязательных музыкальных атрибутов, гармошки баяна или аккордеона. Зачастую на вечерних улицах городов можно было встретить поющую весёлую компанию, в середине которой шествовала главная фигура весёлого запева, – баянист или аккордеонист. На гармошках, – их ещё называли тальянками, в основном играло старшее поколение.

Хоть гармошку и изобрёл немецкий мастер Бушман, но большинство советских людей её, как и балалайку, ошибочно считали чисто русским инструментом. Она была фольклорным символом советских деревень. Почти в каждой избе была гармонь, и на престольных праздниках в каждом дворе раздавались звукоряды этого инструмента. На концертах часто можно было увидеть народный ансамбль, составленный из гармонистов, ложкарей и балалаечников. Балалайка тоже была признана деревнями, но гармонь имела с одной стороны двадцать пять кнопочек для произведения звука и с другой двадцать пять. Это не три струны натянутые по деке балалайки. Освоить гармонь было престижным делом. Гармонь отодвинула балалайку на задний план и стала лидирующим музыкальным инструментом на селе. А молодёжь городов отвергала кантри – музыку, её больше прельщала западная эстрада. И естественно гармошка незаконно стал забываться в городах. Гармонисты попадались всё реже и реже. Встретить их можно было только в первомайские или октябрьские праздники, и обязательно под хмельком. Тогда шло повальное увлечение именно баянами и аккордеонами. Они пользовались бешеной популярностью. Это были золотые времена, так – как не существовало голодных пенсионеров и по помойкам не шныряли нищие, а бомжи не жили на свалках. Точнее сказать бомжей просто не было в те года. А свалки и мусорные ящики были облюбованы бездомными животными и стаями ворон.

Однажды подростки пошли в поле за кукурузой. Дорога туда пролегала мимо городской свалки. Этот отрезок пути они не проходили, а пробегали, зажимая пальцами носы. У одного Витьки Яшина, которого в округе все называли Злой, был настоящий противогаз и он всегда натягивал его, когда они приближались к смердящей зловонным запахом свалке. Он не спеша, шёл по дороге выложенной бутом, и смело смотрел на горы мусора, которые разгребал бульдозер. Бульдозериста ребята хорошо знали, его звали Иван Большаков. За медные волосы и конопатое лицо его называли Ванька Рыжий. Ему было около сорока лет и жил он в небольшом частном доме. Все его считали прохиндеем и жуликом, так – как он дважды был под судом, но несмотря на это пацаны с ним дружили. В его доме можно было установить душевное равновесие и спрятаться от наказания родителей. Рыжий считал себя последователем Александра Попова, изобретателя радио. Он скупал у мальчишек за копейки радиодетали и собирал из них детекторные приёмники, которые им же втридорога продавал. Более, старшим ребятам, как Витька Яшин он мог предложить выпить. Витька был самый шустрый из пацанов, и Рыжий уважал его всех больше. Дважды он Витька брал на серьёзное дело. Один раз во дворец культуры, где проходил областной партийный пленум. А другой раз в раздевалку стадиона, когда команды хоккеистов выходили на лёд. Задача Витька была одна, – проявить юркость, забраться незаметно в раздевалку, которая никогда не запиралась и очистить карманы верхней одежды. А сам Рыжий стоял на стрёме, наблюдая, как Витёк без всяких помех потрошил дармовые карманы.

Во дворце культуры урожай был неплохой, двое карманных часов, маникюрный набор и сто сорок рублей деньгами. За эту работу он дал Витьку три рубля, вся остальная добыча осела временно у Ваньки. Витёк понял, что Рыжий его обманул и при несправедливом дележе сильно покусал тому палец. Рыжий, не ожидал, что мальчишка так сильно взбунтуется и, вылив на палец половину пузырька йода, добычу поделил пополам. Этот справедливый раздел примирил подростка и взрослого мужчину.

В этот день бульдозерист на боковой стороне одного из пальцев руки, нанёс Витьку татуировку «Злой». Такая же скрытая наколка была и у Ваньки, только слово у него было из трёх больших букв «ВОР». Витьку ужасно понравилась наколка и он в этот день, растопырив пальцы, любовался свежей татуировкой. Затем, отстегнув цепочку от карманных часов пальцем, где была набита татуировка, начал крутить её. Позабавившись цепочкой, он вновь её пристегнул к часам. А часы протёр сухой варежкой и опустил в карман. Часы в то время была роскошь, для всех слоёв населения, а карманные, да с цепочкой вообще предел мечтаний. Витёк до лучших времён, спрятал их в старый самовар, а на деньги купил себе модные туфли с трапециевидными носами.

Когда Витёк впервые пошёл с Рыжим на стадион, улов был тогда скудный. У хоккеистов он наскрёб мелочи около двух рублей, но приобрёл новую шайбу и бухту изоляционной ленты, для обмотки клюшки. Тогда Рыжий купил бутылку вина «Лидия» и они пошли в столовую, где он на закуску взял два винегрета по четыре копейки и два куска бесплатного хлеба. Хлеб тогда во всех общепитовских точках ничего не стоил.

Витьку неоперившемуся подростку, в этот день выпитый стакан вина был первым в жизни, после которого его сильно мутило. По этой причине он дома не появился. Его вечером искали на улице мать и старшая сестра, приехавшая в отпуск с Севера. Они целенаправленно ходили по всем местам, где собирались подростки, не догадываясь, что их Витька спит на русской печке в доме Большаковых.

Жена Рыжика Вера положила ему в этот день под голову думку и окутала домотканым одеялом. Вера нигде не работала, держала небольшое хозяйство. Она разводила гусей и держала кур. Корм для домашней птицы она отыскивала на свалке. Там стоял небольшой шалаш из прутьев и все найденные отходы, которые она не могла унести, оставляла про запас там. Рыжик, когда был трезвым, называла её Верона, и ей это нравилось, но когда напивался, для него она была уже Ворона. Но когда они были оба пьяные, то за Ворону, она могла своему мужу вырвать несколько клочков волос с головы. Верона Витька тоже уважала, за его сообразительность и самостоятельность. Разговаривала с ним не как с подростком, а как с взрослым. Ей нравилось, когда он приносил ей бесплатно какую-нибудь вещь, за которую в другом месте нужно немалой денежкой расплачиваться. Витёк понимал, что доставляет ей радость, и ему спокойно было, что Верона, как мать с сестрой не задаёт въедливого вопроса, «где взял?»

Верона стояла на обочине дороги с двумя сумками отходов. Узнав Витьку в противогазе, она окликнула его:

– Злой ты, где скафандр такой достал, не продашь мне?

– Самому нужен, – прогудел он, через гофрированный шланг противогаза, и бросился догонять своих товарищей.

Вечером в этот день на улице Степана Разина, где собирались картёжники, а так – же пенсионеры, чтобы поиграть в лото неожиданно появилась Верона и, подозвав, к себе Витька, предложила:

– Давай ты мне противогаз, а я тебе воздушную винтовку. Почти новая, приклад только немного починишь и будешь по воробьям стрелять.

Предложение было заманчивое, и Виктор сразу согласился. Этот противогаз он выменял год назад у сантехника ЖКО Ляна, за настоящий финский нож, думая, что с этим противогазом можно под водой лазить, но когда понял, что Лян его обманул, ценным предметом противогаз уже не считал. И пользовался им только тогда, когда с мальчишками ходили за кукурузой или морковью на колхозные поля. А Ляна за дешёвый обман, он проучил, так, что тот мальчишку обходил за версту стороной. В открытое окно мастерской Злой бросил бутылку с карбидом, от чего произошёл громкий взрыв. Лян тогда выбежал из мастерской на улицу в мокрых штанах. Увидав, хохотавшего Витька на велосипеде, высыпал на него весь запас своего отборного мата.

Витёк с Вероной подошли к её дому. На крыльце сидел Ванька Рыжик, и покуривал сигарету, которая была вставлена в янтарный мундштук.

Витёк поздоровался с ним за руку и, показав пальцем на мундштук, спросил:

– На свалке приобрёл?

– Это для тебя свалка, а для нас с Вероной клад, златые горы! Винца фруктового выпьешь? – предложил он подростку. – Не хочу, – отказался Витёк, – ты мне духовку лучше покажи, может она у вас древняя, ровесница трактору Прасковьи Ангелиной. Отдам хорошую вещь за сломанный винт, а потом от досады губы кусай.

– Злой, винтовка стреляет, я сам пробовал. Пулек нет, так я кусачками алюминиевой проволоки нарезал и ничего, метко бьёт. А противогаз тебе ни к чему, нам с Вероной он нужнее.

Рыжик сбил пальцем из мундштука недокуренную сигарету на куст георгинов и, прочистив его шпилькой для заколки волос, положил в портсигар. Затем он полез под крыльцо дома и откуда достал винтовку с разбитым прикладом.

Тут – же в саду они пульками из проволоки постреляли по яблокам. Винтовка Витьку пришлась по душе, и он пошёл домой за противогазом.

А на следующий день обмотав изоляционной лентой приклад, они с другом Юркой Пыжом во дворе начали стрелять по птицам и по своим ягодицам, чередуя алюминиевые пульки с пластилином. Пластилин оставлял на ягодицах огромные кровоподтёки. Выстрелы были весьма ощутимые и это занятие их забавляло. Забыл Злой тогда, что было заложено в дуло пластилин или проволока, но увидав проходившую мимо них молодую парикмахершу Катю, они всё внимание переключили на неё. Она, цокая каблучками, и крутя соблазнительно перед знакомыми мальчишками выдающимся задом, услышала сухой щелчок. На платье тут – же проявилось с пятикопеечную монету кровавое пятно. Она прикрыв ладонью поражённое место, повернулась к мальчишкам. Увидав в руках, Витька винтовку, она, побледнев, произнесла:

– Дурак ты Яшка.

Выстрел оказался не смертельным, но травма однако была нанесена.

Витёк стрелял в упор, и хирург извлёк у неё из ягодицы не пластилин, как он думал, а кусок проволоки. Его искала милиция, но он, спрятав орудие преступления на чердаке, залёг у Рыжика в сарае, где просидел до первого сентября. Школа его уже не беспокоила. Всех больше Витёк боялся в это время комиссии по делам несовершеннолетних, которая могла его легко отправить в бессрочную колонию для подростков. Поняв, что долго не продержится на нелегальном положении, он заложил у Вероны, за десять рублей свой зелёный новый свитер, который ему сестра привезла в подарок с севера. Взамен свитера Верона дала ему коричневую поношенную ковбойку, от которой исходил могильный запах. В зелёных брюках и старой коричневой ковбойке он бросился в бега. Перекладными электричками он добрался до Москвы. Денег в кармане не было. Ужасно хотелось есть. Он неприкаянно бродил по незнаком улицам Москвы в надежде на дороге найти оброненную прохожими мелочь. Но как назло никто денег не терял. Или он не там искал.

Чтобы не заплутать, Витёк старался далеко от вокзала не отходить. Он решил курс держать на юг к морю, которое ни разу не видал. Ощутив, что его ноги устали от бесцельной ходьбы, он зашёл в приглянувшееся ему здание. На лифте поднялся на последний этаж дома. Устроился около дверей машинного отделения лифта, где его никто не видал и сразу уснул. Проснулся, когда на улице уже смеркалось. Стряхнув ладонями с брюк пыль, он направился на Курский вокзал. В переходе он нашёл старые десять копеек, которые ходили до тысячи девятьсот шестьдесят первого года и тут – же в затемнённом месте купил на эту монету пирожок с мясом. Съев, его он ощутил, что есть, хочет ещё больше. Осмотревшись по сторонам и убедившись, что поблизости нет милиции, он зашёл в здание Курского вокзала. (Тогда это здание было старое и реставрацией там не пахло). Народу на вокзале было много, некоторые пассажиры расположились на бетонном полу. Он прошёл все залы, но свободного места, не нашёл. Около большого окна, Витёк увидал обувной киоск, стоявший рядом с чугунным отопительным радиатором, на котором можно было приземлиться.

Присев около будки черноволосой обувщицы, – ассирийки по национальности он увидал у неё на полке стопку бутербродов с варёной колбасой. От одного только вида колбасы у него ужасно закружилась голова. Проглотив слюну, он отвернулся и направился в туалет. Стрельнув там папироску у солдата, Витёк покурил и этим чуть забил голод. Затем вернулся на старое место, к будке обувщицы. Она обратила внимание на одинокого парня и подозвала его к себе:

– Кушать хочешь? – спросила она с акцентом.

– Так хочу, что всю кожаную обувь бы вашу съел, – без застенчивости ответил он.

Она налила ему из термоса горячего чаю с лимоном и накормила бутербродами.

– Ты не единственный слоняешься такой по вокзалу. Я из будки хорошо вижу перемещения вокзальной толпы. Поверь мне, отличить пассажира от беспризорника могу без ошибки. Из дома, наверное, сбежал? – спросила она.

– Нет, в детском доме живу, – соврал он неожиданно, – приезжал на похороны бабушки из Сухуми.

– Вон видишь мальчишек, – показала она, на группу ребят сидящих на сиденье около буфета. – Они не просто сидят, а прячутся. Я вижу, как они трепещут при виде милиции. А спроси у них, зачем они отираются на вокзале, тоже скажут с похорон едут, но денег на билет нет. Беспризорников сейчас нет, а вот странствующие курортники, навроде тебя иногда попадаются. Но до первой встречи с милицией, а там кутузка. Поезжай ты парень лучше домой, пока тебя не забрали, – посоветовала она, – не расстраивай мать с отцом?

– У меня нет отца, – сказал Витёк правду, считая, что врать бессмысленно женщине, которая разом просчитала его с ног до головы. – У меня только мать и сестра, – а отец в Ташкенте недавно погиб, когда там землетрясение было. – Военный он у меня был, – уточнил Витёк и, поблагодарив сердобольную женщину, направился к четверым ребятам сидевших около буфета.

– Привет пацаны! – смело сказал он им, – куда едем?

Мальчишки вначале стушевались, но увидав у него промеж пальцев наколку «Злой», успокоились.

– Мы с солдатами едем на юг, – сказал парень, одетый в старый зелёный костюм. Воротник пиджака у него был поднят вверх. По возрасту, он был старше всех.

Рядом с ним сидел парень с широким лбом и тонким носом. Одет он был всех лучше из этой компании. На нём была лёгкая клетчатая курточка, лавсановые серые брюки и модные сандалеты. Два других мальчишки походили на маленьких бродяжек, они были чумазые, и одежда у них была латанная.

– А чего вы с ними на юг едете? – спросил Витёк.

– Хотим устроиться в музыкальную школу – интернат при гарнизоне, – ответил старший парень, – мы все играем на музыкальных инструментах. А ты, куда лыжи направил? – спросил он Витька.

– К морю, но точно, куда не знаю, но знаю, что долго находиться на вокзале опасно, тем боле вам. На вас уже обратили внимание некоторые работники вокзала. У легашей глаз острей, чем у них. Попадётесь, сразу заберут в опорный пункт.

Услышав это, пацаны встревожились. Витёк понял по их поведению, что никакие они не музыканты, а такие же, как и он беглецы.

– Курить есть у вас? – спросил Витёк.

– Есть, – ответил парень в клетчатой куртке и достал пачку сигарет Пэр.

Они вышли на улицу, и повели Витька за вокзал в укромное место, где стояли пустые ящики. Спрятавшись за ними, они закурили.

– Вас как хоть зовут? – поинтересовался Витёк.

– Меня Ромб, – представился старший парень в зелёном костюме. – Этот широколобый белорус, – показал он парня в клетчатой куртке, – Ластик, – он мой друг. Может играть на рояле и ларьки, взламывать, в которых шоколад и сигареты продают. А так-же он хорошо помогает мне карманы у ротозеев потрошить.

Затем Ромб обнял двух малышей за плечи. – А эти клопы из Серпухова, им по двенадцать лет. Они прилипли к нашему дуэту здесь на вокзале. Мы их накормили, но брать с собой не собираемся. Они не музыканты и даже не воры. Просто двоечники, убежали из дома, в школу говорят ни за какие калачи не пойдут. А зовут их обоих Сашками.

– Ну а у меня кличка Злой, – представился Витёк и для убедительности показал палец с наколкой. – А вы, как я понял из Белоруссии?

– Нет, мы с Ластиком из Горького, – ответил Ромб, – хотели в городе Дзержинске пристроиться. Там есть детский оркестр, при гарнизоне, но он духовой. Но дело не в этом. Проблема в том, что у нас родители есть, а туда берут только сирот или безотцовщину. Вот мы и решили махнуть в Краснодар, там говорят, принимают не только сирот.

– Так мы земляки, – обрадовался Витёк, – а я с Моховых гор в четырнадцати километрах от вас.

– Знаем мы, где ты живёшь, – сказал молчавший до этого Ластик, – приходилось там бывать и не раз.

Они пожали руки и обнялись.

– Есть хочешь, – спросил Ромб.

– Как удав, – оживился Витёк.

– Держи земляк, – вытащил Ромб из грудного кармана большой кусок копчёной колбасы и будь – то несколько часов лежавшую под прессом примятую булку.

– Ешь, мы наелись уже и в запасе у нас припрятано немало продуктов, прямо здесь в ящиках. Дорога длинная, пригодится. Да и деньги у нас имеются, – похлопал он рукой по карману.

Витёк, не разжёвывая, проглотил этот сухой паёк и, поблагодарив ребят, сказал:

– Я бы поехал с вами, но я не музыкант, я от милиции скрываюсь. Бабе одной в жопу засадил из ружья. Теперь мне срок накрутят, если поймают.

Ластик с Ромбом переглянулись и поняли, что в их компании объявился лидер. Совершить такое преступление им было не под силу. Для такой крутизны они считали, нужно обладать отчаянным характером и большой силой духа. Эти черты характера у них отсутствовали.

– По правде сказать, мы тоже больше взломщики ларьков и карманники, а не музыканты, – вырвалось у Ромба.

– Шесть ларьков и палаток взломали только за лето – гордо выпалил Ластик. – И ни разу не попались, а карманы у Ромба сродни развлечению. Мы счёт потеряли, сколько их почистили.

Витёк не верил Ластику, понимая, что эта мальчишеская бравада вызвана, тем, что Злого он видит в последний раз, вот и потянуло того на криминальное бахвальство. И он решил тоже немного возвыситься над новыми знакомыми.

– Если из дома убежали, значит, вы у легашей на крючке, а вот я по этой части ни разу не попался. Такие дела стряпал, нечета вашим ларькам, – раздувал себе авторитет Витёк, – я работал на пару с опытным рецидивистом. Он мне науку правильную преподавал. А сейчас мне срочно до моря нужно добраться. Я думаю в Грузию махнуть. Персики, сочные груши и виноград там, на улицах растут. Ешь – не хочу. Устроюсь на сбор мандаринов, где деньги килограммами платят. Как сумму приличную сшибу, тогда вернусь домой. У меня мать дома и сестра в отпуск с Севера приехала. Ищут, наверное, повсюду? Жалко их, но я выхода другого не вижу. Из Грузии черкну им, чтобы не волновались.

– Может и нам с ним в Грузию махнуть? – посмотрел Ромб у Ластика, – Сулико им сыграем, они нас точно пристроят на плантацию. Я слышал, грузины уважают тех русских, которые ценят всё грузинское. А Сулико, я тебе скажу, это не наш чижик – пыжик. Это самая любимая песня у них.

– Да я что, – замялся Ластик, – Сулико я, конечно, сыграю, но ведь в Краснодар же хотели. Там то же тепло.

– Подработаем в Грузии грошей и тогда уже махнём в Краснодар, – уговаривал Ромб Ластика.

– Ну, если так, то я не против мандаринов, – с неохотой пробурчал Ластик.

– Тогда поехали со мной, – предложил им Злой, – в двадцать два часа поезд на Батуми идёт. Сядем на крышу вагона – ресторана и в путь.

Ластик достал из-за ящиков спрятанную сумку, набитую до отказа продуктами. В ней оказался весь товар из мясной лавки, копчёные кости и колбасы разных сортов. Они на месте немного перекусили и тронулись на вокзал. Там Злой подошёл к ассирийке – обувщице и поблагодарил её ещё раз за вкусный ужин.

(Впоследствии, когда Виктор бывал в Москве, он в обязательном порядке навещал эту женщину на Курском вокзале). Дарил ей шоколадку или коробку конфет. Она работала там до 2000 года. Только будка её переместилась из кассового зала в переход цокольного этажа.)

….За пять минут до отправления поезда Москва – Сухими мальчишки впятером уже сидели на крыше ресторана. Они в то время много смотрели фильмов, в которых демонстрировали как в гражданскую войну беспризорники и солдаты ездили на крышах разных поездов, поэтому с лёгкостью согласились на рискованную поездку.

Их сняли с крыши сразу, не останавливая поезда.

– Вы, что погибнуть хотите? – кричал им усатый грузин, не залезая на крышу вагона.

Он держался за вертикальную лестницу одной рукой, а другой махал ребятам:

– Вас сейчас током убьёт, быстро спускайтесь? Не видите, здесь троллеи проходят? Через минуту черней меня будете. В уголь превратитесь. Быстро подходите ко мне?

Ребята догадались, что романтическая поездка с ветерком отменяется. Они с каждым прибавлением скорости поезда, начали осознавать, что находятся в одном шаге от смерти. Ветер начал трепать их волосы и одежду. В любую минуту их могло скинуть вниз и потоком ветра затащить под состав поезда.

Виктор понял, что совершил непростительную ошибку, заманив ребят на крышу. Эта поездка могла им всем стоить жизни, а ей они дорожили. Он сразу подтолкнул двух Сашек вперёд, крикнув им громко:

– Пошли на погружение в вагон, не – то вас сдует здесь. Мы следом за вами спустимся.

Они, согнувшись на коленях, поползли к лестнице, на которой стоял грузин.

Ластик в этот миг был так сильно перепуган, что увидав выглядывающую голову грузина, с испугу выронил сумку из рук. Колбасу и мясо моментально сдуло ветром с покатой крыши на землю. Первыми грузин принял двух Сашек, передав их в тамбур на руки одной из проводниц, – тоже грузинке, а старшие спустились сами, отказавшись от помощи грузина. Грузин оказался директором вагон – ресторана.

– Куда едете мальчишки? – спросил он.

– В Батуми, – опередил всех с ответом Злой, – мы там, в детском доме живём. Наш детский дом привозили на экскурсию в Москву, а мы отстали от них.

Все взрослые посочувствовали ребятам, но не поверили. Так – как одна из проводниц сказала, что у них детских садов в городе много, а про детские дома не слышала.

И проводница отвела их в свободное купе мягкого вагона. В купе Ромб начал ругать Ластика, за утерянную сумку.

– Из-за тебя растяпа нам придётся голодать, – ворчал он на друга, – или ты на деньги надеешься, – похлопал он себя по карману. Фига тебе, – карбованцы не на провиант, – они целевые у нас.

– Приедем на место, очистим любой ларёк, и запасы сделаем, на непортящиеся продукты, – успокаивал Ромба Ластик.

– Я слышал, что грузины не поощряют воровство, – заметил Злой. – Для них вор это последний человек и большой позор Грузии. Лучше будем у них питаться фруктами. Их воровать не надо. И рыбу будем на Чёрном море ловить. С голоду не помрём.

Не успел он это сказать, как открылись двери купе, и к ним вошёл грузин и проводница. Они принесли чай и бутерброды с маслом и сыром.

Ребята, перекусив немного, разомлели и под стук колёс безмятежно уснули. Разбудила их проводница, когда они проехали Тулу:

– Ребята по поезду идут ревизоры, вас они без билетов ссадят с вагона, а меня накажут, – сказала она. – Сейчас будет остановка в Скуратове, вы там сойдёте и перейдёте в общий вагон. Вас там посадят, я проводников предупредила. Ревизоры в том вагоне проверку уже сделали. Доедете до Батуми хоть и зайцами, но без тревоги.

В Скуратове они прибыли в два часа ночи. Идя кучей по перрону, мальчишки нарвались на наряд милиции. Их всех отвели в дежурный опорный пункт при вокзале, а под утро в сопровождении милиционера поездом доставили в Тульский приёмник – распределитель, куда помещали только несовершеннолетних бродяжек. В приёмнике их всех провели на второй этаж в большую комнату, где шёл ремонт. Оттуда поочерёдно заводили в кабинет директора. Это был здоровый, одноглазый мужчина, похожий на циклопа. Он выспрашивал у каждого, какая у того фамилия и откуда родом.

Естественно правды никто не сказал. Кое – кто называл из них вымышленные фамилии, а у которых врать не хватило смелости называли свою настоящую фамилию. Они боялись единственного глаза директора.

Злой назвал имя и адрес своего одноклассника и друга Краева Сергея по прозвищу Пыж. Он не знал, что Ромб выдал о своих метрических данных всю правдивую информацию с фамилией Виктор Яшин.

Они не догадывались всё это время, находясь рядом, что были однофамильцами. А Ластик по метрике Арсений Ласт, сказал, что он Леонид Арсеньевич Утёсов.

– Что же ты не Осипович? – спросил у него с недоверием директор, – глядишь, я бы сейчас про Мишку песню услышал, а не эту чепуху которую ты мне на уши вешаешь.

– А я могу, – заикаясь, произнёс Ластик.

– Что ты можешь? – зыркнул на него единственным глазом директор, – врать и бродяжничать?

– Нет, песню о Мишке могу спеть, – выпалил Ластик.

Он заметил, что глаз директора в это время приобрёл добрый оттенок и продолжил:

– Слышали, может – Мишка, Мишка, где твоя улыбка? – а ещё твисты могу бацать и кантату Александр Невский. С ней я на городском смотре выступал.

– Позже я познакомлюсь с твоим богатым творчеством, – и директор, поднявшись из-за стола взяв за плечо Ластика, выпроводил его из кабинета.

Их каждого поверхностно обыскали, но ничего не нашли, кроме сигарет, которые они ребятам сразу же вернули. Это радовало, – «значит, в этом заведение разрешалось курить» – думали они.

– А куда – же ты деньги спрятал Ромб? – вдруг вспомнил Злой.

– А я их директору в карман засунул на время, когда он меня обыскивал

– Ну и дурак, – прошипел Злой, – надо было их замыкать хорошо, ещё в поезде.

Ромб улыбнулся и показал квадратик размером с галету, перетянутую изоляционной лентой.

– Уважаю! – восхищённо произнёс Злой.

Затем их отвели в душевую и переодели в красные с белыми ромашками костюмы из фланели, а на ноги дали больничные тапочки огромного размера.

– Это, наверное, чтобы бы мы не убежали? Вот так нас, и одели, – догадавшись, сказал Виктор своим попутчикам, – и, похоже, кроме нас никого здесь нет. Тишина, как в читальном зале или заброшенном кладбище.

– Таких, как вы, здесь немного, а вот маленьких карапузов брошенных мамами – кукушками, человек десять наберётся, – сказала доброжелательная кастелянша с огромной родинкой над бровью. – Костюмы такие вам первым выдали. Они совершенно новые. Завтра остальных облачим. И запомните, ребятки отсюда никто не убегает. Здесь кормят хорошо, игр полно разных и учиться не надо. А сейчас пошли за мной в столовую.

Она закрыла склад и повела за собой ребят.

Столовая находилась в этом – же здании на первом этаже. В небольшом помещении, где стояли в два ряда длинные столы, очень сильно пахло щами и котлетами. Их обслуживал невысокий суетливый мальчишка с остриженной под ноль головой. Накрыв обеденный стол горячими блюдами, он принёс каждому по куску арбуза.

– Здесь все такие маленькие парни, как ты? – спросил у него Злой.

– Увидишь после обеда, – с ехидством оскалил тот два передних, как у кролика зуба.

Когда обед завершился, их повели на экскурсию, показав, спальные места, туалет, не забыв их предупредить, что туалет является единственным местом в помещении, где разрешается курить. Зайдя в туалет, Злой обратил внимание на наличие детских горшков. Они стояли вряд напротив окна обнесённого снаружи деревянной решёткой. Злой не считал такую решётку преградой, и он бы мог легко, прямо сейчас ногой проломить все заслоны на свободу. Но знакомство с другими обитателями этого дома заставило его остановиться от необдуманного шага.

Не успели они прикурить сигареты, как дверь открылась, и в туалет вошли пятеро рослых парней, которые значительно были выше и возможно старше Витька. Все они были лысые. За ними с наглым лицом зашёл мальчишка, обслуживающий их в столовой. Он закрыл за собой дверь и задвинул шпингалет. Один из лысых с головой формы, похожей на лимон, очевидно, был главным у них, перекосил своё и так отвратительное лицо, обошёл вокруг Витька и, сжав кулаки, спросил:

– Ты, почему фамилию свою наврал? – и, не дожидаясь ответа, ударил Витька в лицо.

Это был сигнал к избиению вновь прибывших беглецов, – по их диким порядкам, так называемая прописка. Команда лысых навалилась на новичков.

Злой, удар сдержал, но кулаками своими не стал пока размахивать. Он схватил два горшка в руки и первым ударом разбил обидчику голову, – уложив того на пол. Затем он бросился на помощь Ромбу, у которого из носу уже текла кровь. Его трамбовали сразу двое, прижав к кафельной стене, и он не мог дать им отмашки, только закрывал лицо руками. Виктор, этих драчунов тоже тесно познакомил с горшками, раскроив им до крови черепа.

Лёне Ластику и двум Сашкам повезло, с ними разобраться не успели. Молниеносная прыть Витька драку повернула в другое русло. Остальные двое, увидав, что новички дают сильный отпор, сорвав с дверей шпингалет, с криком выбежали из туалета. Вместо них тут – же появился директор и два дядьки. Увидав в крови троих старожилов, и Витька с горшками в руках, они взбесились. Один дядька вырвал из рук Витька эмалированную ночную посуду и, дав ему, увесистый подзатыльник потащил за собой. Его закрыли в кладовку, где лежали метла пилы и лопаты. Там он просидел около часа. Затем дядька, который посадил Витька в кладовку вывел его на балкон. Оттуда хорошо просматривался двор приёмника. Была видна баскетбольной площадкой и яма для прыжков в длину. Все содержатели приёмника до одного, находились во дворе на прогулке. В основном там были малыши. Того, кого он первым угостил горшком, во дворе не было. Ему уже сказали, что его увезли в поликлинику накладывать швы, а двое других сидели с перевязанными головами на бревне и не смотрели ни на кого. Ромб с Ластиком курили с взрослыми девчонками и о чём – то оживлённо говорили.

Когда прогулка закончилась, Витька привели в большой зал. В нём было множество настольных игр и музыкальных инструментов. У стены на стеллаже пылились баян, гармошка – двухрядка и струнные инструменты балалайки и мандолины. А главное там был настоящий бильярд. Витьку сразу вручил кий, один из парней с перевязанной головой, который сломя голову вылетел первым из туалета.

– Теперь ты распоряжаешься этим столом, – виновато произнёс он, – а Щеку, который нас позвал драться, завтра увезут в колонию. Он здесь самый старый жилец.

Злой играть на бильярде не мог, но кий в руки взял.

Ромб с Ластиком встретили его с большой радостью, будь – то не видели вечность, засыпав его новостями и рассказав о новых знакомых:

– Тут две наши землячки находятся, – сказал Ромб, – они сейчас полы в спальнях моют. Та, что длинноногая Альбина, а вторая поменьше Алтана, – она татарка. Ей уже семнадцать лет. Их тоже с поезда сняли. Они хотят в побег рвануть отсюда и нас с собой зовут.

– А у меня выход только один, – побег, – заключил Злой, – и я знаю, как его устроить. Сторожу ночью кляп в рот заткнём и свяжем. Ключи от всех дверей отберём, оденемся в свою одежду и вперёд.

Злой не знал, что помимо сторожа в приёмнике ночью дежурят охранники. Они же и экспедиторы, которые развозили беглецов по своим регионам. Он так – же не знал, что план его побега услышал мальчишка с зубами, как у кролика.

После ужина Виктор познакомится с девчонками. Альбина была его ровесницей, а Алтане шёл восемнадцатый год. Они уважительно смотрели в глаза Витьку, зная, как он лихо отбился от Щеки и его приближённых.

– Молодец, не посрамил Горький, – говорила Алтана, с тобой можно в побег идти. По секрету тебе скажу, у меня муж есть, он в Пицунде живёт. Мы с ним пока не расписаны, я к нему ехала, но не доехала. Я обязательно должна его увидеть. Мне в Пицунду край нужно попасть в ближайшее время.

– Попадёшь, – пообещал Виктор, – дай мне денёк осмотреться и рванём отсюда.

В этот день всех удивил Ромб. Оказалось, он хорошо играл на гармошке и баяне. Всем понравилось, как он исполнял Кукарачу, а воспитатель заставлял его несколько раз исполнить песню «По ночной Москве».

– Ты где так научился играть на гармошке, – спросил у Ромба Злой.

– В деревне, – ответил Ромб, – я в Киселях до четвёртого класса жил. Играть сейчас могу почти на всех клавишных инструментах, но больше всех люблю аккордеон. На нём Кукарача лучше звучит, чем на баяне. Отец если бы не пропивал получку, купил бы мне аккордеон.

– А ты бы в кружок, какой записался и играл бы там на их инструменте. Кружков полно сейчас и бесплатно всё везде, – посоветовал ему Виктор.

– Да ну их эти кружки, – там ноты учить заставляют, а я играю на слух без всяких нот. Я сходил один раз в дом пионеров, мне не понравилось. А Ластик долго туда ходил, но он на пианино играл, потом кларнет освоил. У них оркестр был хороший. Сейчас он на флейту перешёл.

– А мне кажется, на ларьки он перешёл, – ухмыльнулся Злой и попросил его исполнить ещё раз Кукарачу.

Тогда это была одна из популярных песен.

На следующий день Витька после завтрака директор отвёл в медицинский изолятор, там он неделю находился с пятилетним мальчиком по имени Миша. Этот Миша лежал с диагнозом, сучье вымя. У него под обеими мышками выросло семейство нарывов и Витьку приходилось ухаживать за ним и кормить с ложки, так, как сосед по палате руками не мог шевелить. Виктор был отрезан от своих друзей и почему он об этом хорошо знал. Директор рассказал ему, что про план побега, который он собирался осуществить со своими земляками, ему стал известен, поэтому он решил зачинщика этой нелепой затеи изолировать от общей массы подростков. Когда его вернули назад ко всем ребятам, то девчонок уже не было. Их увезли в Горький.

Перед обедом в приёмник зашёл почтальон и принёс несколько телеграмм.

Директор, держа в руке телеграммы, по росту построил всех ребят в игровом зале и, посмотрев в сторону Ромба, скомандовал:

– Яшин сделай шаг вперёд.

Из строя вышел Ромб и Злой, забыв, что он назвался в первый раз Краевым.

Ребята посмотрели друг на друга.

– Это же я Яшин, – сказал неуверенно Ромб Витьку и, разводя руками, смотрел то на своего однофамильца, то на директора.

– Ты чего Ромб мелишь, Яшин это я, – вспылил Злой.

– Мы сейчас разберёмся, кто из вас Яшин, – сказал директор и зачитал телеграмму:

«Пропал Яшин Виктор, возраст шестнадцать лет, паспорта не имеет, одет в свитер зелёного цвета, и зелёные брюки. Немедленно выезжаю».

Марина Яшина.

– Кем тебе приходится Марина Яшина? – спросил директор у Ромба.

– Не знаю я такой, – недоумённо пожал плечами Ромб.

– Это моя сестра, – произнёс Злой, – она мне, как мать.

– Вот это да, – произнёс Ромб, – может мы с тобой родственники?

– Все люди братья, – сказал директор и повёл обоих ребят смотреть их гардероб.

В мешке Ромба и Витька свитера зелёного не обнаружили. А зелёные брюки оказалось, опознавательным знаком не являлись. Почти каждый подросток носил брюки такого цвета, но директор склонен был больше верить Ромбу.

– Вы оба лгуны, – сделал заключение он, – заврались до чёртиков. Покрываете, друг друга, но меня не проведёшь, – погрозил он пальцем, – Мне хорошо знаком говор горьковчан, – музыканту эта телеграмма пришла. Вот сегодня его экспедитор и повезёт домой, а ты Краев разговариваешь, как москвич. Но не надейся, что мы тебя повезём в столицу, чтобы ты пятки смазал от экспедитора. Сдаётся мне, что ты несовершеннолетний преступник, недаром тебя дружки Злым называют. Признавайся, что натворил и почему бегаешь от милиции?

– Окститесь уважаемый, – нарочито начал окать Виктор. – Я коренной волгарь, по соседству с дедом Кашириным проживал. Чай, пожалуй, известен вам этот злыдень? Любой ребёнок знает, как он Алёшку Пешкова жестоко порол. А ехал я в Грузию, чтобы мандаринов от души нажраться.

– Не ерничай Краев, – шлёпнул он Витька без всякого зла по затылку. – Жалко, что тебя так не пороли в детстве, как Максима Горького. Придётся сводку о тебе запросить и выслать твою фотографию в МУР.

– Хоть в «ИНТЕРПОЛ» отправляйте, – досадовал Злой. – Как хотите, поступайте, но я вам клянусь, что был на мне свитер зелёного цвета. Я его в одном доме оставил, когда ехал на юг. А Марина это моя старшая сестра. Она из Заполярья приехала. Так, что меня нужно везти домой, а не Ромба. Чего боитесь? Я никуда не сбегу. Вот вам крест, – и он для пущей верности неумело перекрестился.

– Ты и креститься не можешь, бродяга маленький, – подозрительно взглянул директор на руки подростка. – Пионером точно был, комсомольский билет со значком, наверное, где – то дома лежит? Не верю я тебе, так – как вашего брата я с войны знаю. Не таких клоунов на чистую воду выводил. Ты или с Красной Пресни или с Марьиной рощи? Только там живёт самая отъявленная шпана Москвы.

Злой поняв, что бессмысленно переубеждать одноглазого, больше доказывать ничего не стал, а молча отвернулся и пошёл к биллиардному столу.

В этот вечер Ромба вывезли из приёмника, но экспедитор возвратился назад через пятнадцать минут с бешеными глазами. Сообщив, что музыкант сбежал от него на улице Октябрьской, недалеко от приёмника.

А на следующий день за Виктором приехала сестра и забрала его домой.

Тут директор понял, что допустил большую ошибку, что не поверил доводам неукротимого мальчишки, по кличке Злой.

Мать с сестрой дома ни, словом не обмолвились за его побег. Они были рады, что он нашёлся живой.