Читать книгу Танго скорпионов. Авантюрный роман - Владимир Козлов - Страница 5

В семье Пороховых было пятеро детей. Мать всю жизнь проработала в кинопрокате. Находясь на пенсии больше времени, отдавала телевизору и вязанию. Отец Максим Васильевич у них был тоже на пенсии, но держался браво, не смотря, что у него были больные ноги, и на улице он всё чаще стал появляться с палочкой. Отец был наделен своими родителями революционным именем Максим, но ни к революции, и даже к отечественной войне он никакого отношения не имел. Все исторические события он пропустил, так как ему не было и семидесяти пяти лет. Он всю жизнь был связан с баскетболом. Сам играл, а потом работал тренером в детской юношеской спортивной школе. Старший сын Зиновий был фехтовальщиком. После окончания Химико – технологического института его направили работать в Тульскую область, где он обзавёлся семьёй и на родине появлялся редко. Со спортом он окончательно завязал, но к рапире по-прежнему тяготел. И он бы не бросил фехтование, если бы в новом городе были условия для тренировок. Средним был Семён. Он на год был младше Зиновия. Семён по жизни был спортсменом. Он себя посвятил гандболу. Две сестры, Влада и Кристина, были старше Александра и работали во дворце бракосочетаний, а жили во Владивостоке. Обе были замужем. Их браки были счастливыми и удачными, поэтому на жизнь они не жаловались. Был у них ещё один родственник Яша, – это сводный младший брат Порохова Максима. Он жил не в городе, а соседнем Сквознянском районе, в лесном посёлке Каролина. На пятнадцать лет он был старше Александра, и младший брат никогда не называл Якова дядей. Так как Яков был ровесником Семёна, – поэтому и называл его Саня только Яшей. Яков работал раньше техноруком на лесопункте Каролины, но когда Орловский леспромхоз развалился, он с женой решил из леса не выезжать, и согласился работать в лесхозе лесничим. Его жена Лиза, тоже по профессии технорук, приехала в Каролину после окончания Воронежского лесотехнического института, но по своей профессии ей работать не пришлось, так как вакансий не было и ей пришлось в первое время на верхнем складе работать учётчицей, а затем мастером на лесоповале. В первый день своего пребывания в посёлке она познакомилась с Яшей. Позже они поженились, и от их брака появилась девочка Юля. Десять лет было дочке, когда развалился леспромхоз и начался повальный отъезд семей из посёлка. Лиза работать стала лесником. Незаметно выросла дочка. Окончив среднюю школу в Орлах, она поступила в Новосибирский университет и к этому времени готовилась стать журналистом, заканчивая, последний курс. Она приезжала на каникулы в заброшенный посёлок, где стояло много ветхих строений не пригодных для жилья. Наведывалась она к родителям обычно со своими однокурсницами. Подругам быстро надоедала красивая природа и скучное времяпровождение, и тогда они собирали свои сумки и уезжали к себе домой в город. В Каролине проживало всего лишь две семьи. Это её родители и престарелая семья бывшего немецкого заключённого Курта Штамма. На войну он был призван после гибели своего отца, «единственного родственника в Германии» в сорок втором году. Сразу был отправлен в Киев. Он был водителем при штабе. В сорок третьем году, когда немцы оставляли город его машину подбили, и Курт раненый и обожженный попал в плен. Его освободили из лагеря военнопленных, который находился в этой местности в тысячу сорок восьмом году. На родину он не уехал тогда, так как его никто там не ждал. В пятьдесят третьем году женился на молодой учительнице русского языка Корневой Фаине Васильевне. В леспромхозе он работал на тракторе, трелевал лес. Был передовиком производства. От брака с Фаиной у них было трое сыновей, которым Курт не решился дать свою фамилию. Поэтому записал их на фамилию Фаины. Все сыновья выросли, выучились, жили и работали в городе. Два сына братья Герман и Иван работали врачами – стоматологами, а младший Филипп пошёл по материнской тропе. Преподавал в школе изобразительных искусств, предмет рисования. Он был инвалидом детства. Сильный сколиоз сделал его кособоким. По этой причине он не имел семьи. Родителей сыновья не забывали и навещали их почти каждые выходные. Особенно частым гостем в их доме был Филипп. Он был холостой и своим временем располагал, как хотел. Почти каждую субботу он садился на машину и ехал к родителям. Филипп не был ни охотником, ни рыболовом, его больше прельщала окружающая среда. Он мог до темноты ходить по лесу в поисках замысловатых коряг, которые создала природа похожими на людей и различных зверей. Эти коряги он превращал в произведение искусства и продавал по хорошей цене коллекционерам художественно – прикладного искусства или сдавал в магазин «Народные промыслы». Всю свою деятельность он называл освоением мира и гордился этим.

«Ничто так, духовно не обогащает человека, чем природа, – говорил он, – ни одна книга не может лучше привить любовь к природе, чем соприкосновение с ней в натуре!»

С Александром Филипп был знаком, но в городе они встречались редко, так как сферы деятельности их разнились, а просто так встретиться, что бы пообщаться и выпить по пиву их взаимоотношения не были столь близкими. Александр, чаще виделся с его братьями Германом и Иваном. У них был свой семейный стоматологический кабинет, где работали и их жёны. Александру не раз приходилось обращаться к ним со своими зубными проблемами, где они лечили ему зубы бесплатно. После чего Александру приходилось вести братьев в бар и благодарить за лечение.

Александр собрал рюкзак, и сев в автобус поехал до Больших Орлов, так назывался один из посёлков лесных угодий. Водитель автобуса по его просьбе остановился на развилке, разделяющий лес от большого посёлка. До кордона Каролины от Орлов нужно было идти по лесной на половину обледенелой дороге шесть километров пешком. Там, куда не попадали лучи солнца на дорогу, был сплошной каток. Видно было, что по этой дороге давно не ездил транспорт, так как тонкие ледяные корочки на лужицах поблескивали играючи отражением лучей солнца и были ни кем не тронуты. Снег на дороге уже не лежал, но его было много в самом лесу. Отчего на узкой дороге охваченной с двух сторон лесной стеной было светло. Лёгкий морозец и тяжёлый рюкзак заставлял идти Александра быстрее, но кожаная подошва его туфлей и скользкий наст постоянно разводили его ноги, отчего он неоднократно оказывался лежащим на спине. Не вытерпев, очередного падения, он достал из рюкзака монтажные сапоги и, переобувшись, уверенно ступая, пошёл по скользкой дороге, не опасаясь ни льда, ни воды.

«Такая погода лучше, чем распутица», – подумал он

В Каролину он пришёл через час. Две сибирские лайки встретили его громким лаем. Это были собаки не его дядьки, а старого немца. У Яши были тоже две собаки, одна колли, другая немецкая легавая.

Услышав лай собак, из дома вышел сам Курт. Предусмотрительный Саня знал, старого немца, как заядлого и умелого рыбака. Не раз он с Куртом ходил на большую рыбалку, по его личным секретным местам. Поэтому в кармашке рюкзака, для него он припас набор блесен.

– Никак ты Сашок решил нас навестить? – спросил он, – давненько ты к нам не заглядывал.

– Семьёй занимался, – не до вашего края, было, – ответил Александр, – а сейчас я свободный, вот решил родственников навестить.

Курт, в облезлом кожушке приложив правую руку к пояснице, сошёл с крыльца и протянул гостю руку.

– Это дело хорошее, нельзя родственников забывать! – постанывал он и от боли в пояснице. – Только не знаю Яков дома или нет? Утром видал на своём мерине Агапе, в лес отправлялся, а Лиза должна дома быть. Заходи вечерком брусничной наливочки выпить? – предложил Курт.

Сашка помнил вкус этой приятной, но убойной силы наливки. В последнюю его побывку в Каролине, старый Курт его так накачал, после чего Сашку от запаха спиртного воротило полгода. Тогда он был молодой и ещё не обстрелянный по питью. С алкогольными напитками не был так осторожен, как нынче. Толи дело сейчас, выпил две стопки, закусил хорошо и утром голова не трещит и дышится легко. Эта норма спиртного с того времени для Сани стала традиционной, больше нормы он пить себе не позволял. С той поры мыслил он всегда трезво, да и не было у них в роду, кто заглядывал в рюмку частенько. Увлечение спортом отбивало у их семейства эту охоту.

Саня радушно пожал руку ветерана и, сняв с плеч рюкзак, достал оттуда маленькую коробочку, в которой хранились блесны.

– Это вам дядя Курт, – в знак рыбацкого уважения, – протянул он немцу коробочку.

Старик принял подарок и, открыв коробочку, ахнул. Его глаза ожили, и он моментально прекратил стонать.

Блесны, словно золотые, играли ярким блеском на солнце. Старик не отпустил Саню, пока не просмотрел тщательно подарок. А когда он засунул за пазуху коробку, повторил приглашение, забыв отблагодарить младшего Порохова.

– Так ты Сашок не забывай, заходи, обмоем эти золотники, а уж только после я ими налима потягаю.

– Спасибо, зайду, если получится, – ответил Александр и зашагал к дому дядьки, который стоял почти рядом, но вдавался с одной стороны забором в лес.

Александр знал, что прямо за этим забором протекала речка Каролина, в которой была чистая и проточная вода, и даже летом в такой воде долго нельзя было находиться. Постоянно от холодной воды у него сводило ноги. Но он любил там ловить рыбу и раков. Устанавливал рачешницы, а на рыбу ставил верши из плетёной лозы ивы, куда заходили щуки и налимы. Летом налим не попадался, в основном это были щуки, а повезёт и голавль в гости может зайти. Пескаря и ельца в этой речке было видимо – невидимо и ловил он его на удочку в тихой заводи ради спортивного интереса. Сейчас было самоё время, когда налима можно ловить не только вершами, но и на обыкновенную леску с крючком без наживки. Он заглатывал с жадностью крючок до самого хвоста, который вытащить было не возможно. И тогда приходилось леску обрезать и завязывать новый крючок. А крючок возвращался назад, только после потрошения рыбы. Он вспомнил вкус отварной головы налима и, облизнувшись, не входя во двор, крикнул:

– Лиза встречай гостя, я приехал!

– Санька заходи? – открыла она окно, – собак в доме нет, они все за Яковом в лес увязались.

Александр открыл калитку, и смело прошёл к крыльцу. Навстречу ему вышла Елизавета. Она была одета в ватную жакетку и джинсовые брюки. На голове у неё была бейсбольная шапочка с длинным козырьком и надписью «РЕЧФЛОТ». Елизавета была не старая женщина, ей было всего сорок пять лет. Большое домашнее хозяйство отрицательно не повлияло на её возраст. Она была жизнерадостна и моложава.

– А Валерку, что с собой не взял? – спросила она.

Александр скинул с себя рюкзак и, поставив его к печке, сказал:

– Всё нет Валерки, мы с ней развелись. Я теперь женихом стал, правда, безработным. Но думаю, у вас отдохну пару неделек и поеду на заработки в Северные края. В Якутию старателем на золото или камушки, – уточнил он. – Там у нас родственники живут в Алдане и Удачном. Получу расчёт и вперёд, – буду там ряпушку и омуля ловить.

– Нет в Алдане уже у нас никого, – оборвала его Лиза. – Они выработали свой северный стаж и переехали в город Ржев. А в городе Удачном, тебя никто не сможет пристроить к большим деньгам. Там нет больших начальников из нашей родни никого. Самый важный чин у рода Пороховых это машинист мельницы на ГОКЕ.

– Выходит эту затею необходимо выкинуть из головы, – не унывая, ответил Саня, – но ничего, без работы не останусь. Здоровья много, желания уйма. А физической работы в нашей России по горло.

– Ты, что институт кончал, чтобы мешки ворочать? – подковырнула она его. – Чай инженера, всюду требуются.

– Знаю, я это требование, – махнул он рукой, – у меня много друзей инженеров без работы сидит. Валерка тоже классный инженер! С красным дипломом институт закончила. А кому сейчас нужен её диплом?

Она осуждающе посмотрела на Саню и искренне запричитала:

– А вот с Валеркой ты зря развёлся. Она пригожая и умная, как Софья Ковалевская. Вы с ней были хорошей парой. И если бы вы обзавелись ребёнком, то и жизнь глядишь у вас наладилась. А так жил каждый для себя, а вдаль не смотрели. А ведь не молодые уже. Не успеешь, проснутся, как сорок стукнет. Мне самой порой кажется, что я только вчера приехала сюда молодой студенткой а, сколько времени утекло. Уже наша Юлька институт в этом году закончит. А так стареть не хочется, не далёк тот день, как в бабку, превращусь.

– До бабки тебе ещё далеко, – сказал Александр, – вон попкой виляешь не слабее молодой.

– Это ты видишь, да старый Курт, а Яшка мой уже внимания не обращает, – уйдёт с утра в лес и за полночь приходит. Агапа измотает и сам еле живой является. Я уж его подозревать стала, не завёл ли он себе какую кикимору из ближней деревни?

– На него Лиза это не похоже, – защищал дядьку Александр, – он никогда в жизни не проявлял интереса к чужим женщинам. Ты сама, наверное, в застое находишься, и расшевелить его не хочешь.

– Саня ты, что опух с горя? – хлопнула она ладонями по своим ляжкам, – у меня, что во дворе стадо коз и коров? Кто меня в застой поставит? Хозяйства большого нет, одна коза и с десяток кур. Лес и река кормят, рыбы много, птицы и зайца тоже немало бегает. Только твой дядька Яшка способен меня в застой поставить, потому что он природу любит больше, чем родную жену.

– Наверное, он к вам равноценно относится, – резюмировал Александр. – Яша знает, что ни ты, ни природа от него, ни куда не сбежите.

– Куда уже бежать, я в городе жить всё равно не смогу. У меня от Орлов голова болит, а город вообще терпеть не могу, – бросила она в сердцах. – Кругом одна политика, в поликлинике, в магазине в транспорте. Одна только трескотня про неё. Как так можно жить, – ума не приложу?

Александр достал из рюкзака большой кулёк шоколадных конфет и высыпал на стол.

– Вы здесь, как троглодиты засели, и насущные проблемы народа вас не интересуют, – сказал Саня, – зачем вам это? Живёте без телевизора, газет не получаете. Все новости узнаёте, наверное, по рации. Лоси мимо вас бегают, а может и добровольно в гости заходят? – всегда завалить можно. Мясная проблема в вашем доме не ощущается, а в городе не каждый имеет возможность купить свинины или говядины. В лучшем случае суповым набором радуют себя, где каждый мосол рашпилем обточен. Вот тебе и дикими кажутся городские разговоры.

– А и правда, чего я языком мелю? – встрепенулась Лиза, – сейчас я тебя свежим маралом и угощу. Позавчера Яков привёз, отбил у браконьеров смертельно раненого. Пришлось добить его и разделать, не выкидывать же. Государству его доставить не на чем. Машина поломанная стоит. Не обеднеет, думаю Россия бес центнера мяса?

Она принесла из чулана большой кусок мяса и, положив на стол перед Александром, сказала:

– Пили сам его, сколько съешь, а я полезу в погреб за брусничной наливочкой.

Она сбросила с головы кепку, пригладила около зеркала волосы и скрылась за тяжёлой дубовой дверью. Вернулась с двумя трёхлитровыми банками наливки, когда Саня искромсал ножом всё мясо.

Лиза посмотрела на приличную горку мяса и, покачав головой, спросила:

– Саня ты, что думаешь, я тоже с тобой марала буду, этого есть?

– А, что разве не будешь? – спросил он.

– Мы уже объелись его с Яковом, я лучше рыбы себе нажарю. У меня она уже начищена.

– Какая рыба? – спросил Саня.

– Твоя любимая, – налим, – обрадовала она его.

– Ты знаешь Лиза, я перед самым вашим домом помечтал, как бы съесть голову налима. Видимо эта мечта, у меня сейчас, словно вещий сон воплотится. У меня уже слюни потекли от предвкушения богатого обеда.

– Да нет Санька, можешь сегодня ещё помечтать, а слюни утереть. Если бы я знала, что ты приедешь, собакам похлёбку бы не стала сегодня варить из этих голов. Завтра сам наловишь, а сегодня будешь довольствоваться тушками. Яков точно с твоим приездом далеко от дома не будет уходить. Вот с ним и будешь ловить. Он приспособился полыньи, горящей форсункой растоплять, и когда стемнеет, острогой ловит. Говорит хоть и не так интересно, чем удочкой, зато много.

Она быстро приготовила на печке мясо с рыбой, и они сели за стол, где помимо жаркого были солёные грибы и мочёные яблоки.

Наливка оказалась крепкой и приятной, а мочёные яблоки показались солоноватыми и мороженными от, которых у Сани свело скулы.

– Ты где их хранишь? – спросил он, когда спазм его отпустил.

– В погребе всё, но яблоки держу в металлической бочке обложенной льдом. Мы с Яшей, так привыкли закусывать брусничку яблочками, что лучшего нам и не надо. А насчёт телевизора ты Санька ошибся, что мы его не имеем. Всё у нас сейчас есть и телевизор и музыка хорошая. Только программы наш телевизор плохо берёт, но мы видео через него смотрим. Кассет накупили множество, да Юлька присылает порядком. Так, что скучать особо нам не приходится. Ты бы, прошёл по комнатам посмотрел? А то ведь дальше кухни никуда не заходил, а не был у нас, наверное, года четыре.

– Пять лет, – уточнил Саня и, встав со стула, пошёл гулять по комнатам. Следом за ним устремилась Лиза. Она с гордостью расхваливала новую мягкую мебель и палас, который почти полностью закрывал некрашеный пол. В углу в керамической большой напольной вазе стояла высокая пальма. Потолок не давал ей разрастаться выше, и её верхние стебли были сильно согнуты. Создавалось впечатление, что не пальма растёт, а потолок давит своей тяжестью на неё.

– Вот здесь я Саня в основном обитаю, а Яша живёт со спартанской обстановкой. У него не комната, а сплошной склад.

Лиза открыла комнату мужа, где около окна красовался знакомый Саньке сбитый из дубовых досок стол, на котором стояла рация «Алтай» и самодельная двух ярусная кровать, возвышавшая в углу комнаты. Она занимала немного места и вида спартанской обители не портила. Эту кровать Санька тоже помнил, Яша мастерил её вместе с его отцом лет двадцать назад. Он внимательно посмотрел на стены и увидал, что рядом с ружьями на стене у него висела новая уздечка и блестящая коса с длинной ручкой, а на полу лежали два седла для лошади, от которых сильно пахло кожей. Вся вторая половина комнаты была заставлена книжными стеллажами, забитыми всяческой литературой и глиняной посудой.

– Убедился Саня, что мой муж не хочет никакой цивилизации? – спросила Лиза. – Понял, наконец, что ему приятней на дощатой лежанке спать одному, чем под боком у жены на мягком диване?

– Я Лиза знаю, только одно, – сказал Саня. – Если дома книги есть, то это уже цивилизация. А то, что в комнате нет люстры и занавесок на окнах, и в придачу разносится запах кожи от лошадиных сёдел, это ни о чём мне не говорит. Я знаю, что с книгами Яша не одичает. Только не пойму, зачем ему столько черепушек из глины? – спросил Саня.

Лиза рассмеялась после его слов на весь дом.

– Ты не вздумай при нём это ляпнуть? – непременно обидится. Он вдруг стал себя считать творцом эпохи нового века. Нашёл залежи какой – то редкой глины. Филиппик ему привёз гончарный круг из города и вот в гостевой комнате гончарным делом и лепкой занимается. Он и Юлькину комнату заставил глиной, превратив её в экспозицию, считая, что это красиво. Она летом приедет, выкинет всё, если не понравится. А свою опочивальню я ему не даю захламлять, разрешила только вазу для пальмы изваять.

Саня подошёл к стеллажам и, взяв в руки керамическое изделие, похожее на цветочную вазу, постучал по ней пальцем. Раздался, не глухой, как ожидал он, а звонкий и протяжный звук, словно эта ваза была изготовлена из хрусталя.

– Интересно, – изрёк Саня.

– Интересно, то, что он из этой глины соорудил себе камин в конюшне и обжигает в нём свои черепки.

– Лиза ты зря обижаешься на него, – сказал Саня, – у каждого человека, помимо основной работы должно быть хобби. Он же должен свой внутренний мир, чем – то обогащать. И как знать, может это действительно глина редкостной породы? Что – то звук у неё, какой – то странный, с мелодичным звоном.

– Он называет это звуком упавшего дуката, – сказала Лиза. – Говорит, как Филипп положит на них свою краску, так им дукаты посыплются со всех сторон. Но пока я не видела ни одного дуката. Хотя мне они здесь и не больно нужны. Юльке мы уже купили в городе квартиру. В Новосибирске она не останется, а здесь будет поближе к нам. Навестить когда, всегда время найдёт.

– Я слышал от Яши, про квартиру. Он же был у меня, когда к отцу в больницу приезжал.

– Как кстати, отец себя чувствует? – спросила Лиза.

– Неплохо, но иногда с палочкой ходит. На одной ноге, сделали операцию, а на вторую денег нет, – сообщил Саня.

– И сколько такая операция стоит? – поинтересовалась Лиза.

– Семьдесят тысяч, оценивается каждая нога, после длительных спортивных утех, – сказал Саня. – Как хорошо, что я рано ушёл из этого спорта, – без сожаления произнёс он. – А отец ещё судил до пятидесяти лет, а там беготни за матч хватает, и сам почти до шестидесяти лет со своими старичками поигрывал, несмотря на то, что ноги у него давно болели. Вот и конечный результат получился его спортивной деятельности.

– Пошли ка Санька за стол? – потянула она его к столу, – а то у меня в кухне жара, наливка боюсь, закипит, в голову может сильно после ударить. А про эти горшки, – показала она на керамику изготовленную мужем, – ты ещё успеешь наслушаться вволю.

Санька мясом уже не закусывал после наливки. Он набросился на налима и плотно поев, вышел на крыльцо.

Весеннее солнце не на шутку разгулялось к этому времени. С крыш большими градинками падала капель, а небольшие сосульки временами отрывались от карниза крыши и летели, вниз падая на деревянный настил, где разлетались на мелкие осколки, словно разрывные снаряды. Долго ему быть в одиночестве на крыльце не пришлось. На улицу вышла Лиза и, достав из кармана своего ватного жакета сигареты, закурила. Она так заманчиво втягивала дым в себя, и приятно выпускала его, что Саньке в эту секунду вдруг захотелось покурить вместе с ней. Несмотря на то, что он никогда не курил, Саня перехватил у неё из руки горящую сигарету и затянулся. После чего сильно закашлялся и возвратил сигарету хозяйке.

– Нет, Санька, – тебе курить не к лицу, как и твоему дядьке, – сказала она, – я даже представить себе не могу Якова с сигаретой в зубах. Хотя трубка бы ему пошла. У него борода колоритная как у морского волка, но запаха табака он не переносит. А я уже втянулась, считай больше двадцати лет дымить начала, как только Юльку грудью откормила, так и закурила от скуки. Но на здоровье не жалуюсь. Курт шестьдесят лет уже курит, а его ни одна лихорадка не берёт. В лес далеко, один уже не ходит, если только с Яковом, на Агапе или на нашем драндулете рванут.

– Его, наверное, лес спасает от всяких напастей? – сказал Саня.

– Это само собой разумеется, но он я тебе скажу, давно забыл вкус чая и кофе и употребляет только лесные напитки. Заваривает боярышник, шиповник, облепиху и черноплодную рябину, а из спиртных напитков, кроме своей клюквенной и брусничной настойки ничего не пьёт. А Фаина у него и водочку любит и самогонку гонит. У них гости, чаще, чем у нас бывают. Мы то, что, считай миром забытые люди. Юлька разве, что приедет раз в году, да ты раз в пять лет, – уколола она его. – Семёна откровенно сказать, мы часто видим, но его в лес ни за какие калачи не заманишь сейчас. «Не хочу, говорит летом кормом у комаров быть, а зимой волком на луну выть». И занятой он очень. А твой отец, много лет уже не появлялся здесь, а ему не мешало – бы отдохнуть в нашем краю. У нас в лесу лучше дышится, чем на любом климатическом курорте. Моря нет, – зато Каролина есть, хоть и узкая, но вода в ней чистая и проточная, как в роднике.

– У Семёна, своя программа была, спортивно – коммерческая. Потом у него сбой пошёл, и он сейчас устроился на новый заводик, после чего я его сам месяца три не видел, – сказал Саня.

– Дурака он валяет Семён, – засмеялась Лиза, – три брата, а все такие разные, будто воспитание получали по отдельным учебникам. Семёна работать не заставишь. Он здоровенький сейчас в больнице лежит, книжки читает, да молодым медсёстрам под халаты заглядывает. Мы были на прошлой неделе у него с Яшей. Весел и нос в табаке. Целью Сёма задался, – во что бы – то ни стало, добиться себе группы по инвалидности. Всю жизнь пытается кого – то обмануть.

– Правильно делает, – сказал Саня, – не всё же нас государству обманывать.

– Не мне судить, – затушила Лиза сигарету о стойку крыльца, – я вашу городскую жизнь узнаю, только от гостей, когда они наезды к нам делают. Для меня лес и наша Каролина самая ясная и близкая жизнь.

– А за, что речку Каролиной интересно назвали? – спросил Саня, – я почему – то раньше значения этому не придавал.

– Её раньше называли речка Сошка, а когда в войну здесь лагерь для военнопленных организовали, её немцы в Каролину переиначили, а почему, это тебе лучше спросить у Карла. Он, что – то рассказывал, но я не вникала. Он всю историю нашей местности знает лучше любого краеведа. Но Каролиной её называют от Орлов и до нас, а дальше она для всех Сошка. Хотя она во многих местах, протекает, как ручей и по сути дела образовалось несколько рек.

Из глубины леса раздался лай собак.

– Весну наша псарня почувствовала, – сказала Лиза, – у них в это время лай добрый и ласковый, не то, что зимой. Знать Яков, где – то поблизости. Вначале собаки на подворье прибегут, а потом всадник появится. Они, почувствовав дом, бегут, как угорелые. Сейчас к своему корыту подбегут, нажрутся и к печке лягут.

И действительно вскоре собаки показались около дома. Они не стали дожидаться, когда им откроют калитку, а пролезли в свой лаз под забором и бросились в первую очередь не к еде, а к гостю. Обнюхав его и облизав ему руки, они поняли, что это свой человек стоит около хозяйки, и бросились к своему обеду. За собаками показался и Яков он восседал на рыжем коне с густой бородой, но вместо ружья у него за спиной висела лопата. Наперевес хребта Агапа лежали два резиновых мешка изготовленные из автомобильной камеры.

– Опять свой лепной материал привёз, – заворчала Лизавета, – теперь с места не тронется, пока он у него не закончится.

Яша, ещё не заехав во двор, увидал племянника стоявшего на крыльце и помахал приветливо ему рукой. У ворот он шустро соскочил с лошади и в первую очередь бросился обниматься с гостем.

– Молодец, что приехал Санька! – радостно сказал он, – видать, налима хочешь отведать? Так бы не приехал. Теперь и мне всё не так скучно будет. Лиза меня в последнее время совсем не хочет понимать, – скосил он один глаз в её сторону, – я ведь Саня в искусство ударился.

– Черепушки лепить ты считаешь искусством? – разозлилась на мужа жена и зашла в дом.

– Вот такая капризная она у меня стала, – пожаловался Яша племяннику на жену, – курит много, поэтому и психует. Я вот не курю, так у меня нервы, как броня ни за, что не пробьёшь. Ты хоть надолго приехал? – спросил он у Сани.

– Пару неделек думаю отдохнуть, – ответил племянник, – а там видно будет.

– Что значит, видно будет? Это неправильный ответ, – возразил Яша, – оставайся на весь отпуск? А там глядишь, и Сёма приедет, если успеет к этому времени завершить своё дело.

– У меня отпуск теперь стал бессрочным, – сказал Саня, – насели на меня там прилично, – пришлось рассчитаться с завода. Буду искать себе другую работу.

– Без работы в наше время тяжело, – с сожалением произнёс Яков, – да и инженеров сейчас не больно жалуют, всё больше экономисты, да бухгалтера требуются. Не знаю, что из этого получится?

– Так развалили все предприятия, вот и инженера остались не у дел, – сказал задумчиво Саня.

– Ладно, Санёк ты не горюй? – Всё образуется у тебя, – подбодрил племянника Яков. – У нашего рода фамилия не застойная, а взрывоопасная, сродни атомной бомбе, что – нибудь, придумаем. У меня тут задумки есть перспективные, которые нам принесут удачу. А если мы к этому делу подключим Семёна, то успех колоссальный будет обеспечен. Сейчас я Агапа в стойло поставлю, и мы с тобой за наливочкой обсудим мои проекты.