Читать книгу Два врага - Владимир Кривоногов, Дарья Кривоногова - Страница 6

Бывшая граница России с Казахстаном,

Природоохранный заповедник "Большие Донки",

двенадцать лет после Пришествия

– Вот ведь, как в жизни бывает! В Большом Мире творится черт знает, что! Континенты некоторые провалились, океаны, говорят, отравились! А у тебя, Василий Митрофанович, на болотах все чин чинарем – порядок и спокойствие! Селезень вон уток теребит. Тишина и кряканье. Гусь-то есть в этом сезоне?

Гость поудобнее устроился на сколоченной скамье за деревянным столом под навесом. За разговором неторопливо разлил на троих водку и одобрительно окинул праздничный расклад. Хлеб, соленые краснобокие помидоры, копченое сало, горка вареных яиц в отдельной миске, толсто нарезанная колбаса домашнего копчения, белые кольца лука и свежепророщенный укропчик радовали глаз приезжего.

– Ну, за твое неспокойное хозяйство, Митрофаныч! – начал тост седой человек в камуфляжной куртке. – За хлебосольного хозяина и честного егеря!

Василий Митрофанович Афанасьев, местный егерь и смотритель природного заповедника «Большие Донки», поднял свой стакан и ответил:

– Ты, Кирилл Геннадьевич, умеешь красиво сказать. А я не умею. Так тебе отвечу: давай лучше за встречу. Я тебя позвал на охоту, потому что ты нормальный мужик и настоящий охотник. По ранней весне косатого селезня много налетело, не дают, понимаешь, утке засесть – с гнезд сгоняют, изверги. Помощь мне твоя нужна. Рад тебе очень, встрече нашей. И Сергей, мой сын, сильно рад. Ну, с Богом. За встречу.

Чокнулись, выпили. Сын егеря из вежливости тоже взял свой стакан, громыхнул стеклом со взрослыми, но пить не стал, обратно поставил. Не жаловал он это дело. Да и годов еще четырнадцать всего.

Отец взял кусок серого хлеба, поморщился от выпитой чарки, нюхнул мякоть и потянулся за щедро нарезанным салом. Видно было, что доволен сыном – помощник растет – настоящий!

А гость, закусывая помидором, брызнул соком в сторону, незлобиво рассмеялся и продолжил:

– Хороший у тебя парень – мужчина! Уважаю за крепость характера.

– Нам, Геннадьевич, по-завтрему, – Афанасьев достал сигарету, чиркнул спичкой, прикурил, задымил, – на Лебединое плесо добраться бы засветло. Там утки черным-черно. По полсотне селезня разрешаю. Снизим пресс для уточек, а то эти «любовники» их замордовали. По потьмам, до зорьки вставать будем. Воды нонче много, поднялось болото. Там, где мы с тобой в прошлом годе пешком ходили через волок, теперь тычка на метр в воду проваливается.

Военный пенсионер Панкратов Кирилл Геннадьевич разлил по второй. Он любил степенные и неторопливые инструктажи Митрофановича. Все-то у него подмечено и по полочкам разложено. Вот и сейчас слова бывалого егеря ласкали душу, как старинная, волнующая, но красивая песня.

– Серьгу маво с собой не возьмем. Пущай на берегу кашеварит и хозяйство стерегет. – Егерь с любовью посмотрел на сына и добавил: – Успеешь еще патроны пролупасить. Мы с Геннадьевичем до Старой Гати завтра дойдем, я там сетешки развесил сушиться. Мы их соберем, а потом на «казанку» погрузимся и через бывший волок протянем до тропы. А там, через «Кирпичики» по чистой воде до крепкой лабзы.

Кирилл Геннадьевич, майор запаса, бывший командир разведроты, а ныне прихрамывающий после неудачного ранения в ногу, но еще крепкий здоровьем сорокалетний человек, с истинным замиранием души слушал столь милые сердцу речи егеря. Всю зиму готовился к этому событию! Весенняя утиная охота! Зорьки! Выходы! Заплывы! Ружья! Патроны! Охотничьи разговоры и разборы ситуаций!

Гость, не перебивая хозяина заимки, протянул ему налитый наполовину стакан. Тот взял и продолжил:

– Вот значит! А там через лабзу протащимся до трех березок и лодку спустим на чистую воду Лебединого. Я Геннадьевича в ближний скрадок посажу, а сам ему за спину на малую плесину быстро сетешки поставлю и к тебе, Геннадьевич, приплыву. Хочу тебя весенним карасиком завтра вечером попотчевать. Думаю, до зорьки управимся. Это только рассказывать долго. Чучел расставим – сиди, радуйся! Тока гуся не трогаем, мало его – не знаю почему. Шибко мало. Пролетит по потемкам и пусть себе летит. Нам с тобой утешки хватит. Жаль Катю нашу свояку отдал попользоваться.

– Что еще за Катя? – удивился Панкратов.

– А ты не знаешь ведь! – рассмеялся егерь. – Нам с сынишкой подсадная кряква в прошлом годе от браконьеров досталась. Мы их спугнули, они все бросили и смылись в темноте. Мы глядь, утка крякает на бережке у камышика в ящике. Настоящая подсадная. Мы с Серьгой ее Катей окрестили, так ведь она отзывается на имя! Хорошая такая – певунья! Селезень, дурачок, как услышит ее, с поднебесья к ней валится! А людишки убежали и хрен с ними. Сам знаешь, какой закон о военном времени теперь. Плохо им пришлось бы, могли и на срамоту решиться. В меня, например, пальнуть. Тяжелое время для всех нас началось, лихое. Но ничего, выдюжим! Давай выпьем за победу над пришельцами, тьфу, будь они не ладны, свалились на нашу голову супостаты!

– Давай, Митрофаныч! Чтоб им пусто в океане своем было!

– Давай!

Выпили с удовольствием. Пошли разговоры. Панкратов захмелел от водки и чистого воздуха. А егерь Афанасьев радовался новой встрече и пил наравне, и все равно, было незаметно, опьянел он или нет. Вставать завтра рано и дел запланировали много, и маршрут не самый простой выбрали, но решили вторую бутылку водки достать. Душой отдохнуть хотелось, а то эти ужасные события на Земле держали людей в напряжении, даже здесь в глубинке. Уж вроде бы сколько лет прошло после Пришествия, но страх не пропал. Он просто закостенел и провалился вглубь души, но не исчез.

Темнело в апреле все еще рано. Запалили костерок. Дымком подышать, да ладони к огню подставить – погреться.

– Нет теперь туристов, – продолжая очередную тему, сказал Панкратов. – Боятся люди на природу выходить. Мало ли что!

– И не говори! – подхватил Афанасьев. – Знаешь, как раньше бывало? Приедут к нам студенты на береговые плеса. Там летом красотища! Палатки поставят. Шумят! Подойдешь к ним, а там сидят барды, мать их ити! Дождище, дымище, комарище! А они на гитаре бренькают и рады-радехоньки. Свитеры на шею натянут, водки дрябнут, в штормовки укутаются и песни до утра в тумане поют. И бабы у них всегда в самого бородатого туриста влюблены. И турист этот всегда самый остроумный и в походе опытный. Бывало и по-другому. Наорутся песен, а потом палатки ходуном. Туристки визжат – хохотушки. Все зверье в округе распугают, всю птицу на болоте.

Панкратов засмеялся.

Егерь Афанасьев подхватил, хмыкнул пару раз и подвел итог:

– Много годов уж туристов не видали. Повывелись все. Нет сейчас таких чудиков. Но я их понимал, шибко у нас тут места красивые. И грибов ближе к осени видимо-невидимо! Если бы не мусорили и потише себя вели – милости просим. А теперь где их взять, туристов тех? То-то – нет никого.

После этих слов начали готовиться к ночлегу. Убрали остатки обеда. Афанасьев, как рачительный хозяин, объедки в пакетик сгреб – собаке.

В хижине на нарах разместились с удобством. Сухо, тепло. Зажгли фонарь. Расположились. В центре помещения, между двумя стеллажами-нарами разместилась хорошая печь с запасом сухих дров. Не дымит. Сергей еще час назад растопил. Весенние ночи прохладные, а бывает и ледок к утру ненадолго встанет. С печью – красота! Уютно! Тут и окошко имелось, небольшое. Но за ним ночь. Вроде бы дождик собрался капать, но передумал. Тучи низкие пришли – заволокло горизонт, не видать звезд.

– Зорьку бы не проспать! – сказал Панкратов. – Будильник на какое время ставить?

Егерь Афанасьев, ворочаясь под большой теплой шкурой, заменяющей одеяло – они с сыном ей одной накрылись – ответил:

– Мало спать осталось! Ставь, Геннадьич, на полвторого и свет выключай. Можешь храпеть, нам с Серьгой не помешаешь. Ну, спокойной ночи. Завтра охота!

Прикрыл глаза Кирилл Геннадьевич и сразу в сон провалился. А тут и будильник запиликал. Как будто бы и не спал вовсе. Тяжело. Но впереди день ярких событий. Вскинулся, как на боевом задании, не позволил себе даже минутки поваляться. Сел на нарах, свесил ноги – светильник горит. Присмотрелся. Сын егеря, Сережка, мелодично посапывает – ему так рано вставать нет надобности, а Василия Митрофановича уже и нет в доме. Прислушался. Точно. На улице уже гремит чем-то.

На улицу вышел, скрипя болотниками. Положил на стол оружие и патроны. Открыл рюкзак, проверил снедь и фляжку с водой. Сунул руку в боковой кармашек – спички завернуты в целлофан. Фонарик на месте, нож в ножнах, бинокль. Порядок! Посмотрел по сторонам. Темень хоть глаз выколи, зорьки нет и в ближайшие часы не предвидится.

Из темноты вынырнул егерь.

– Ну, как ты, Геннадьич? Оклемался? Нако, чайку попей.

С этими словами Афанасьев протянул гостю закопченную кружку – успел уже и костерок подпалить и чай подогреть.

– Бутерброд съешь? А то через пять минут выходим.

Панкратов взял горячую кружку и поблагодарил:

– Спасибо, Василий Митрофанович, в скрадке перекусим.

Аккуратно хлебнул горячего напитка, прочистил горло.

– Докладываю, оружие, патроны, еду проверил. Готов к выходу.

– Ну, вот и славно, – егерь закурил. – Сейчас подымим и тронемся потихоньку. А Сережка до восьми часов продрыхнет, а может, на рассвете с ружьишком на грязь и сходит. Любит он охоту – весь в меня.

Снарядились. Закинули на спины рюкзаки, двустволки на ремень, одели перчатки. Все вроде удобно, ничего не колет. Панкратов взял в левую руку старую тычку. Древко почернело уже, но до чего же удобное! Древесина от многократного употребления отлакировалась, как будто специально шлифовали, а Афанасьев на тропе уже зашевелился, весло из камыша вытащил, для опоры. Второе весло там осталось, на болоте, в лодке. К ней и пошли. Только бы до старой гати добраться – время на вес золота. А то выпорхнет зорька из-за горизонта, оглянуться не успеешь. А утка, она не дура, ждать не будет! По темноте еще на крыло встанет – размяться! А там и в поля уйдет. Не хотелось бы профукать первую зорьку.

Шли молча. Афанасьев впереди – своим фонариком тропку подсвечивает, Панкратов в арьергарде – своим. Без света бы очень тяжело пришлось. Вода по щиколотку, грязь чавкает, но изредка попадались кочки почти по колено. Их обходить надо, а то запнешься, упадешь. В темноте из-за камыша их не видать, хоть тропа вроде проторенная. Нет-нет, да и кусты какие-то сухие цепляются за одежду, корни в черной воде прячутся. С непривычки все пальцы на ногах собьешь, хоть в носках шерстяных и в сапогах болотных, а ощутимо.

Так и шли. Даже ритм набрали. Через час к гати вышли. Старожилы рассказывали, что здесь в незапамятные времена артель на Кривом острове работала – ондатру била да карася лавливала. Вот артельщики гать и сложили через топкие места. Правда, есть версия, что красные от Колчака здесь прятались, но сейчас уже никто ничего не докажет. Разве что мумифицированного болотом красноармейца с винтовкой если вдруг найти, вот тогда – да!

Через гать пробирались особо. Бревна давно сгнили и на них вторым или третьим слоем доски навалом брошены. Медленно, но прошли через топкие грязи, опасаясь провалиться между досок. Но тут не страшно – места-то хоженые вдоль и поперек. Главное, осторожность не терять, а так – ничего особенного. В конце до островка добрались, по крайней мере, нога не проваливается и кусты гуще. А за ними и к лодке вышли. Афанасьев перекур объявил. К сетям подошел – они у него на крепких стволах ракитника висели. Много, штук двадцать. Но Василий Митрофанович достал мешок и пару всего в него затолкал. «Нам и двух хватит. Не за рыбой идем». Погрузились в «казанку». Панкратов на переднюю скамейку сел, ружье рядом положил – стволами вперед, а рюкзак – на дно лодки. Афанасьев весла с левого борта сложил, достал длинный шест, встал на корму, оттолкнулся – и вышли на воду протоки.

Панкратов фонарем подсвечивал, но настроение поднялось! Вот она водичка! Ходить по болотине больше не надо, пускай ноги отдохнут. Сиди, наслаждайся природой в первозданной ее красоте. Тут нет человека! Это не его мир. Здесь обитает утка! Ну, и прочие водоплавающие. Красотища!

За полчаса прошли три протоки. Как по лабиринту! Только одному егерю было известно куда сворачивать. К четырем часам на большой плес вышли, «Кирпичики» называется. Пересекли его без волны в полной тишине, но все равно табунок «серяка» вспугнули. Утка захлопала крыльями по воде, взлетая, закрякала. Ушла.

После открытой воды к твердой лабзе прибились. Плавающий остров держался крепко, видать, корнями растений прирос ко дну. Уцепился тростником, так и встал между двумя плесами. На том конце плавучего острова три небольших березы росли, к ним и надобно лодку тащить. Цель близка – от этих одиноких деревьев огромное плесо открывалось – Лебединое. Там лебеди из года в год выводились, и казалось, что воды столько, что дальняя кромка камыша на фоне полоски леса только в хорошую погоду угадывалась, а в ненастье, как на море – берегов не видать! По плесине несколько островков с кустами свободно плавали, на них и были оборудованы Афанасьевым три скрадка – ближний, средний и дальний.

Все это Панкратов знал и радовался приближению охоты. До зорьки оставался час, а то и минут сорок. Успели впритык. Еще чучел надо было расставить, в скрадке устроиться, маскировку наладить, да и Василий Митрофанович с сетями хотел управиться. А на востоке забрезжил первый свет. Еще не лучик, так, бледное пятно, но уже сулило главное. Начиналась зорька!

Сноровисто выползли на лабзу, затащили на нее лодку и схватились вдвоем за носовую веревочную петлю. С натягом потащились дальше, выбрав направление на деревья. Лодка хоть и плоскодонная, а сил требовала.

И вот в тот самый момент, когда охотники достигли середины плавучего острова, углубившись в очень плотные заросли низкорослого кустарника, и началось светопреставление!

Небо лопнуло!

Через низкие, насыщенные влагой облака, с заоблачной высоты к земле пробивался яркий объект. Озарив окрестности зеленым неоновым светом и выделив все мельчайшие подробности тучи, нечто пробило облачность, спровоцировав несколько молний, которые с треском ударили в воду Лебединого плеса! После этого с огромной скоростью оно устремилось вниз.

– Митрофаныч! Ложись! Ракета! – закричал Панкратов и бросился плашмя на мокрую траву острова, закрывая руками голову. Кирилл знал эти песни наизусть. Пришлось в своей жизни повоевать, дай Бог не каждому!

Ощущение, что снаряд падает прямо на тебя, не отпускало. Но взрыва не последовало. Панкратов приподнял голову, осмотрелся. Не видать ничего. Привстал. Потом и во весь рост выпрямился. Светящийся объект не плюхнулся в воду! Его хорошо было видно в утреннем сумраке. Большой, не менее двадцати метров длиной, ярко высвечиваясь и бросая блики на поверхности озера, вибрируя и колтыхаясь, объект медленно опускался в черную весеннюю водицу.

Утки поднялось! Тьма! Гвалт, кряканье! Кинулась земная живность в разную сторону!

– Боже мой! – рядом прошептал Афанасьев и перекрестился. – Пришельцы! Это пришельцы! Да за что же это нам? Чем мы Спасителя прогневили?

Панкратов, времени зря не терял, быстро отщелкнул колпачки с оптики своего бинокля. Внимательно вглядывался в корабль врага, подмечал детали, запоминал.

«Так! Габариты: длина восемнадцать – двадцать метров; диаметр – метра три, не меньше, а то и все четыре. Свет идет из утолщения. На морковку смахивает! В воду опускается медленно, значит, имеется двигательная установка, использующая неизвестные людям физические принципы – выхлопа не наблюдается и ход плавный. Видимо, «морковка» перед поверхностью воды уже полностью погасила скорость! Ой, как плохо! Это не падение, это управляемый спуск!»

Афанасьев, продолжал вздыхать и беспомощно сжимать кулаки.

– Геннадьич! По телевизору говорили, что пришельцы только в соленой воде живут! Какого же рожна они в наше пресное болото приперлись? Они же пресную водичку вроде не жалуют!

– Видишь, Василий Митрофанович, теперь, похоже, жалуют! Решили, видать, континент осваивать.

– Ой, горюшко, горе! Конец Донкам нашим! Тут же глубины сумасшедшие! Ямы по восемь метров, а то и больше! Кто их тут мерил? Не промерзает болото до дна даже в лютую стужу. Потому и карась у нас знатный!

Панкратов по-прежнему смотрел в бинокль. Теперь мерцающий объект полностью погрузился в воду. Волны успокоились, но призрачный свет с глубины подсвечивал поверхность водной глади. Майор запаса достал компас:

– Подсвети, Митрофаныч.

Снял азимут, повертел головой, выбирая ориентиры. Все собранные данные внес в блокнот, достал любительскую карту, прилежно поставил карандашом крестик в том месте, где, по его мнению, приводнилось инопланетное устройство.

– Это вторжение в наш тыл, и мы в опасности. Давай думать, что дальше делать будем. Пока у нас есть время. Если есть.

Егерь сам был тертым калачом, сразу присел и шепотом ответил:

– Лодку обратно к «Кирпичикам» потащим. В камыше спрячем, потом вернемся посмотреть, что да как. Согласен?

– Согласен. Взялись.

Охотники осторожно, пытаясь не производить лишних звуков, развернули лодку и потянули волоком обратно, к чистой воде «Кирпичиков».

– Давай-ка оружие зарядим, – предложил Панкратов. – У тебя патроны с крупной дробью или с картечью есть?

– На утку шли, не взял. Зачем лишнее таскать?

Панкратов открыл один из клапанов патронташа и достал восемь патронов:

– На вот, разделим пополам. Когда к тебе ехал, думал, что по гусику пальну. Вот и захватил. Калибр у нас с тобой, Митрофаныч, двенадцатый. Так что подойдут патроны. Мало их, но это не по селезню стрелять, хорошо, если пару раз стрельнуть доведется.

Замаскировав лодку, повернули обратно. Старались не хлюпать сапогами и не производить шум.

А зорька уже разгорелась, рассвело. Солнца из-за туч не видно, но рассеянное освещение тоже впору. Закрапал дождик. Неожиданно от леса к большой воде потянулся туман. Рваными, отдельными кусками, как облака над самой землей, туманные лепестки растекались над зарослями камыша. Цепляясь за плотный кустарник, туман медленно и красиво завихрялся. Скоро видимость ощутимо упала. Три березки, к которым шли люди, исчезли из виду в плотной дымке.

– Тихо! – Панкратов присел, направив оружие вперед. – Впереди тень.

Афанасьев шагнул в сторону от тропы и тоже присел.

– Может быть, кустик какой-нибудь чернеет? – прошептал егерь.

– Нет, – коротко кинул Панкратов и шикнул. – Тсс!

Вязкая тишина накрыла болото. Ни крякнет утка, ни просвистит, пролетая. И ветерок, дуновение которого иногда чувствовало лицо, затух.

Безмолвие и напряжение.

От нахлынувших воспоминай Панкратова передернуло. Вот также с парнями своей роты на тропке в тропических джунглях однажды сиживал. И туман такой же был. Только дышать там было трудно. Из того злополучного рейда не все вернулись и сам рваное ранение в ногу получил. Плохое воспоминание, не к месту и не ко времени. Сейчас мы с егерем на войне – нельзя терять концентрацию!

Кирилл повернулся к Афанасьеву и, высвободив левую руку, махнул ему отрытой ладонью. Мол, оставайся на месте.

Егерь кивнул.

Майор кивнул в ответ и медленно двинулся вперед, держа на прицельной планке «вертикалки» расплывчатые очертания тропы. Большим пальцем правой руки сдвинул предохранитель и плавно переставил ногу, осторожно перенес вес тела. Отклонился вправо, чтобы сменить ракурс.

«Показалось или нет? Может быть, я себе выдумываю опасности?»

Сделал шесть шагов на полусогнутых ногах, остановился, пригнулся сильнее.

«Что это?»

Между двух берез стояло нечто! Это был враг! Пришелец!

Туман смазывал очертания, но прямоходящая рептилия повернула череп в сторону, и Панкратов увидел в профиль вытянутую морду и крепкий гребень, как у драконов в кино.

Майор Панкратов замер, как изваяние. В камуфляжной куртке он сливался с пестрым камышом. После долгой зимы камыш побило, и поэтому, давая много ломаных теней, заросли хорошо маскировали охотника.

Кирилл не мог принять решения, что же делать дальше. Он бывал в ситуациях, когда по нему стреляли злые люди и иногда даже попадали. Народец всякий случался. И туповатые бандиты, и опытные солдаты, а изредка судьба-злодейка сводила с хитрым и хладнокровным профессионалом. В каждом конкретном случае, Панкратов знал, как ему действовать. Противник был человеком и располагал теми же чувствами и возможностями, что и ты.

Теперь все было иначе.

Нельзя обманываться и воспринимать этих созданий, как животных или зверей. Они разумны – это очевидно. А тварь с интеллектом – втройне опасней! Умный противник склонен к ловушкам и сюрпризам. А вдруг эта стоящая рептилия или земноводное (кто там ее разберет) стоит не просто так? Да еще при этом нарочито отвернулась. Стоит, не шелохнется! То ли прислушивается, то ли ждет чего-то.

«Елки-моталки! Да он же приманка – подсадная утка! Ловля на живца! Значит, где-то рядом притаился второй!»

Волосы майора зашевелились под шапкой. Хотелось обернуться и посмотреть по сторонам. Ой, как хотелось! Нельзя, нельзя поворачивать голову!

Даже у рыб есть боковая линия на теле. Что-то вроде осязания на расстоянии. А вдруг и пришельцы имеют подобные чувства? Те же рептилии прекрасно распознают вибрацию и движение.

Панкратов скосил взгляд влево – на столько, на сколько смог. Вроде никого. Посмотрел направо, не поворачивая головы. Задержал взгляд. Вот тут и уловил боковым зрением черноту, раздражающее пятно. Но мог и ошибиться. Пятно не двигалось, а значит, это мог быть ранее незамеченный куст. От напряжения и неудобной позы заболели мышцы рук и спины.

Майор решился. Резко развернулся корпусом вправо, направляя стволы Иж-12 перпендикулярно тропе, и не прогадал.

На него метнулась тень.

Второй враг был именно там. До него не менее пяти метров, и расстояние, разделяющее противников, мгновенно сократилось. Амфибия, а это была именно она, прыгнула на человека, разбросав в стороны когтистые конечности. Поймать, схватить, растерзать.

Панкратов не то чтобы запаниковал, просто отвык он уже от таких вот потрясений. Но опыт и мастерство, как говорится, не пропьешь.

Кирилл выстрелил верхним стволом и в тот же миг ушел с линии атаки – сместился на шаг, в сторону притаившегося егеря. Но, как оказалось, мало, мало ушел. Дальше надо было! Заряд картечи ударил в левое плечо инопланетянина, развернув его в полете. Тварь заверещала, издавая противные щелкающие звуки. Падая на тропу, этот рослый инопланетный экземпляр задел-таки твердым, как металлический трос, хвостом раненную на службе ногу майора. Удар был очень ощутимым и крайне болезненным. Хлестко, как плеткой досталось. Кирилл хрипло вскрикнул и упал на спину, прямо на тропку. Плохо упал, невыгодно. Да еще напасть приключилась – при падении черная от грязи вода растоптанной тропы брызнула в лицо. Ослепило, заволокло пленкой. Рукавом попытался вытереть глаза. Часто замигал веками, направил ствол в сторону врагов.

«Там же еще один! И он стоять не будет! Да и подранок, наверное, не уснул». Панкратов оттолкнулся ногами, сдвигаясь подальше от упавшего страшилища. Еще не дай бог схватит за ногу, подтянет к себе. В горячке быстротечной схватки забыл про боль. Не до того сейчас!

Не видя, что происходит, Кирилл непроизвольно потряс головой. В этот момент прямо над ним прогрохотал выстрел. Заряд прошел в метре, а то и меньше. Как реактивный самолет пролетел! Неприятное ощущение. Но егерь видать попал. Визг вперемежку со щелчками потряс слух людей.

– Пригнись, Геннадьич! – крикнул где-то рядом Афанасьев и сразу выстрелил еще раз. Обрушившаяся тишина подтвердила второе попадание.

Кто-то схватил майора за капюшон куртки и потащил.

– Я это, я, – зашептал Василий Митрофанович. – Тот, которого ты подстрелил, зашевелился, лапами шарит.

– Все хватит, давай встану, – Панкратов уселся, с трудом приподнялся, встал. Отряхиваться не было смысла, со спины промок с головы до ног. – Второй где? Тот, который в березах отдыхал.

– А вон он валяется, – егерь быстро, но без опрометчивой спешки переломил ружье, зарядил пару «свежих» патронов и шепотом продолжил: – Он, Кирюша, когда ты упал, кинулся к тебе. Думал, мерзавец, что ты один был. Вот и оплошность совершил. Я его как родного встретил. Я такую утку с детства люблю, когда на тебя летит точнехонько. Тут ни упреждения, ни поправки на ветер не надобно делать! Прицелился и стреляй! Он запищал, запищал, ну и вторую порцию схлопотал. Успокоился – точно. Вторым выстрелом я ему в шею и морду попал – тут без вариантов. А твой – вон он дрыгается, страшила, но не встает.

Панкратов с опаской приблизился к бесновавшемуся инородцу. Тот почувствовал приближающегося врага, развернулся на земле и, видимо, превозмогая ужасную боль, уставился своими черными, как смоль, глазами на ствол ружья. Затих – видать, понял, что смертушка его пришла.

В голове у майора возник яркий образ маленькой ящерки или тритончика, греющегося на солнечной отмели. Он был такой беззащитный и миролюбивый, такой маленький и хороший.

– Мы тебя сюда не звали. Ты сам без спросу к нам пришел! – ответил навязчивому образу Панкратов и без всякого сожаления выстрелил прямо в эти самые гляделки. Нажимая на спусковой крючок нижнего ствола, Кирилл ощутил страшный, отливающий чернотой образ жгучей ненависти, вмиг сменившийся серой пеленой панического страха. Картечь ударила, и все видения сразу пропали. Инопланетянин умер.

Егерь Афанасьев осторожно обогнул труп и прошел дальше, посмотреть на другой. Панкратов присел на корточки, чтобы перевести дух. Левая нога отдавала тупой болью. Кирилл с большим трудом стянул правую перчатку, вытер чистой рукой глаза, поморгал, непроизвольно прослезился. Стало легче, зрение полностью восстановилось.

– Оба готовы! – вернулся егерь. Помог подняться своему боевому товарищу. – Оставим там, где лежат, или утащим хотя бы одного?

– Пускай валяются, – поморщился Панкратов. – Много чести. Нам и так поверят. Думаю, что вся «королевская рать» сейчас сюда на вертолетах мчится. Или нет? Как думаешь?

– Я думаю, Геннадьевич, к лодке нам стоит вернуться. У меня там термосок и бутерброды в рюкзаке. Восстановим силы, обмозгуем ситуацию. Сам-то как? Не ранен?

– Эта гадина хвостом мне по ноге попала. Сильно ударила – у нее там какие-то острые отростки. И боль не стихает, притупилась только. Но идти смогу.

– Тогда пошли к лодке. Там совет держать будем.

Вернулись. С трудом, но доковыляли. Панкратов сначала сам шел, бодрился, а потом нога при ходьбе стала отдавать такой невыносимой болью, что Афанасьев подставил плечо. Кирилл оперся, так и дошли до лодки.

– Плохо дело, – егерь усадил Панкратова на скамью «казанки».

– Надо рану проверить и обработать.

Осмотрел замокшую штанину. Присвистнул. Не только черная водичка постаралась, но и кровь. Крови было немного, но была. Егерь вынул перочинный ножик, аккуратно надрезал плотный материал камуфляжных брюк и кальсон.

– Синяк огромный! Прямо по старому рубцу. Не пойму, откуда кровь идет.

Егерь достал фляжку, промыл место ранения.

– А, ясно! Эта образина тебя шипом проткнула. Сейчас мы дырку заклеим, у меня аптечка есть. Лишь бы яду или заразу какую не занесло. Тогда плохо будет, а кость вроде цела, если не треснула, конечно.

Тем временем накрапывающий дождик усилился, и тяжелые черные тучи накрыли Большие Донки. Начинающийся было рассвет вновь сменился сумеречной мглой. Егерь Афанасьев осмотрелся и недовольно покачал головой.

– На стоянку надо выходить. Там сына моего в Новоникольское за помощью отправим, а тебя на заимке оставлю, ты теперь не ходок, а там патронов возьму с крупной дробью и обратно возвернусь. Пока мои Донки не освобожу, не уйду отсюда.

– Жаль, что так получилось, – мрачно проговорил Панкратов. – Ранение – это совсем некстати. Идти, конечно, надо. Гать пройдем, без вопросов. А вот на тропе нам тяжеловато будет. Тут без иллюзий – придется тебе, Василий Митрофанович, мне всерьез помогать. Я бывал на войне и возможности людей изучил. Обещаю, что мобилизую все свои духовные и физические силы, но на одной ноге, сам понимаешь, весь путь не осилю.

Егерь порылся в своем рюкзаке и достал небольшую аптечку. Постоял, хмурясь, и вдруг улыбнулся.

– Кирилл Геннадьевич, я тебе сейчас рану обработаю, завяжу бинтом. С тугой повязкой, может быть, легче будет. Затем костыль сладим. Думаю, дотащимся как-нибудь!

Афанасьев колдовал над местом ранения и полностью отдался этому занятию. Что-то бормотал и недовольно качал головой.

– Василий Митрофанович, – проскрипел Панкратов сквозь зубы. Боль накатила и стерпеть ее было очень трудно. – Мы с тобой сейчас совершаем большую ошибку. Почему мы решили, что противников было двое? Я считаю, что такой крупный вражеский корабль, может смело вместить целый отряд десантников.

Егерь с тревогой в глазах вскинул голову и ответил:

– Домой надо! Серьга мой один там спит. Волнуюсь за него.