Читать книгу Песочные часы арены - Владимир Кулаков, Иосиф Бродский - Страница 13

…В этот раз они просидели до глубокой темноты, пока не включили фонари на Арбате и не осветились желтым неоном старые дома Сивцевого Вражка. Художник дядя Женя, он же бывший цирковой полетчик, щелкнул выключателем, и кухню залил мягкий розовый свет древнего абажура.

– Это еще мама покупала. Я сохранил. Перевесил в кухню из нашей комнаты. Уютно как-то, тепло. Под этим абажуром такие люди сиживали!.. Не буду ничего менять, пока дышу. Это привет из детства. Человек жив памятью. Когда родители уходят, за их спинами остаемся мы… Один на один с Богом. Наша очередь…

Художник-полетчик говорил, говорил. Рассказывал о своей жизни неторопливо, обстоятельно. Чувствовалось, что разговаривать ему было не с кем: ни семьи, ни кошки, ни собаки. Даже телевизора нет. Пашка был замечательный собеседник – он молчал…

– Жизнь почти прожита… Когда-то летал, теперь вот ползаю. Есть у Екклесиаста библейское выражение: «Время собирать камни, и время разбрасывать камни». Цени время, Маленькая Жара! Разбросать-то я разбросал, а вот собирать мне, как оказалось, нечего. Всех и всё раскидал в одночасье…

Пашка слушал внимательно, изучая каждый штрих на лице говорящего. Глаза собеседника то вспыхивали, и в них чувствовалась жизненная сила, то гасли, как огни бакенов на реке перед рассветом. Этот, явно неглупый, человек сидел и рассказывал почти незнакомому парню всю свою жизнь. Пашка еще раз убедился, что поговорить тому было действительно не с кем. Стены трех комнат неухоженной квартиры умели только слушать…

– …После Англии была Америка. Там все партнеры и остались. В цирке Ринглинг. Вместе с реквизитом. Я домой. В Главке бардак. Номер восстановить не дали. Виктор Петрович, отец Валентины, к тому времени умер. Помочь некому. Мне сорок с копейками. К кому-то в номер пойти, продолжать летать, сам понимаешь – кому я нужен старый, ломаный-переломаный! Молодежь устроиться не может, а тут я. Прежняя система развалилась, новая непонятная. Каждый крутится, кто на пупе, кто на голове. Это тебе не былые времена с «Союзгосцирком», который мы, дураки, ругали когда-то. Не ценили…

Уволился. Пенсия, типа, есть, налетал. Хватит! Налетал, как оказалось, на три копейки. Мы же за рубежом были чаще, чем дома. Начали в бухгалтерии считать, а считать-то и нечего. Всё, что привозили, проценты там, отчисления, куда-то исчезло. В ведомостях пробелы, словно и не жили «Ангелы», не привозили медали с кубками с международных конкурсов и те самые отчисления. Короче, насчитали мне на максимум минималки. Я им, мол, нельзя ли хотя бы минимум максималки? Говорят – нельзя! Плохо работал. Это я-то, вольтижер с почти двадцатипятилетним цирковым стажем, трюки которого и сейчас не все повторить могут! Плохо работал! Козлы!.. Вот так и закончил. Ни званий, ни знаний – ни хрена! Выдала Родина пенсию – на болеутоляющее еще нужно добавлять… Дальше – больше. Сидеть на шее родителей в падлу. Я туда-сюда. Работы нет, образования тоже. Куда ни ткни – кругом цирк Кии, как мы шутили когда-то. Тут тебе и мой первый в жизни запой подоспел. Настоящий. От отчаяния. Раньше, в молодости, не употреблял. Почти. Не больше всех. Потом, с возрастом, как-то незаметно, втянулся. Стал уставать, старел, что ли. Восстанавливался только этим. Сначала вино, потом что покрепче. Зарубежье. Бары-рестораны – вот они! Валюты в карманах – шквал! Мы же из поездки в поездку. Кончилось все как-то неожиданно. Как в кинотеатре после сеанса. Свет зажгли – всё! Вставай, выходи. Следующие…

Попил я тогда, скажу тебе, от души. Родители мучились, тормозили, как могли. Куда там! У полетчиков небо большое, душа широкая. Печень только маленькая. Все мои местные арбатские «подстаканники» потихоньку поуходили. За ними, почти в одночасье, мама с папой, один за другим, как вода в песок. Все, кто жили тогда рядом, мне казались вечными. Ни хрена подобного! Вечность остается только здесь. И то, пока не снесут… – Художник обвел взглядом панораму стен. Всмотрелся, словно видел все впервые. «Да, неплохо ухайдокал квартирку. Ремонт бы…»

– Тут жили три арбатских поколения: бабка с дедом, мамка с папкой, вот теперь я. Доживаю… Допился тогда я до нищенства. Продал, пропил все, что привозил из поездок. А добра было немало. Японская техника! Шмотки из Италии, Франции, Америки – всё неношеное. Две «Тойоты» ушли. Остались только никому не нужные картины. И стены…

Сел я как-то утром на свой тощий тухес, осмотрелся. Задумался. Протрезвел. Пить завязал. Тоже как отрубило. Видимо, заполнились баки. Как еще цирроз не схлопотал, диву даюсь! Надо было что-то кушать. Продавать уже было нечего. Арбат – вот он! Попробовал толкнуть свою раннюю мазню – пошло! Вспомнил, что умею рисовать. Я когда-то этим серьезно увлекался. До циркового училища даже в школе изобразительного искусства занимался несколько лет. Там мой отец преподавал. Пророчили великое будущее… Параллельно фортепиано. Мама – педагог Гнесинки. Спортивная гимнастика. Хорошее детство…

Теперь вот из подъезда за угол, и ты на работе. Свежий воздух, кофе, интересные, почти интеллигентные люди рядом, с такой же оттраханной судьбой. Дети Арбата! Прям по Рыбакову…

Струя воды ударила в тонкий китайский фарфор. Потрескавшаяся кухонная раковина хрипло заурчала, засасывая коричневую жижу остатков кофе.

– Понимаешь, Маленькая Жара, для того чтобы разглядеть и оценить что-то грандиозное, человеку нужно отодвинуться от самого себя. В пространстве и во времени. Лишь тогда приходит осознание, осмысление истинности масштабов человеческой жизни. Если этого не происходит – значит, человек слеп и не умен. А может, уже и не жив.

Мир стремителен, время тоже. Люди встречаются, расходятся, рвут сердца в клочья. Одно исчезает, другое появляется. Мир изменяется ежесекундно. Он как гоночная машина. За ним не угнаться… Жизнь, как выяснилось, дает времени на созидание всего-то ничего. Люди же тратят его на ерунду, на разрушение. Все мы Геростраты. Я не исключение. Собственными руками спалил свой личный храм Артемиды под названием жизнь. Имя мне – пустота… Мудрость приходит, когда взлетаешь над обыденностью. Летаешь черным ангелом над суетой, даже если всем кажется, что ты не двигаешься, просто сидишь в раскладном брезентовом кресле на Арбате и пьешь кофе…