Читать книгу Звезда сыска - Владимир Кузьмин - Страница 3

До Новособорной площади, где стоит театр, идти можно было двумя путями. Можно было свернуть направо, а можно и налево. Налево получалось заметно быстрее, но по плохой погоде там легко было в грязи увязнуть. Но сегодня снег под ногами вкусно поскрипывал, а это верный знак того, что все лужи и вся грязь не только укрылись под снегом, но и замерзли. Прохожие уже протоптали в обе стороны изрядные тропинки в наметенных за сутки сугробах, а кое-где и дворники успели разгрести снежные завалы. Деревья стояли в шапках из снега. Было очень красиво и совсем не холодно, хотя дыхание и замерзало паром.

Я чуть подумала и решила идти влево. До самого моста тянулись лишь деревянные дома в один, редко в два этажа. А уже за мостом между ними стали встречаться и каменные здания. Почтамтская и вовсе была застроена сплошь большими каменными домами. Многие из них были бы уместны и в самой Москве. А Троицкий собор и вовсе как две капли воды был схож с храмом Христа Спасителя. Разве что меньше размерами. Но все равно – огромный, по большим праздникам в нем по две с половиной тысячи людей собиралось. Дышалось и шагалось так легко и весело, что даже захотелось прогуляться немного дальше театра, чтобы посмотреть, как после снегопада смотрятся университетские клиники, сам Императорский университет и окружающая их березовая роща. Но желание попасть в театр побыстрее было сильнее, и я свернула к служебному входу в наш храм Мельпомены.

Первым на глаза попался, конечно же, Михеич, мастер шумов и старинный дедушкин приятель.

– Здравствуй, дочка! – обрадовался он моему появлению. – Рад тебя видеть. Можно сказать, что несказанно рад.

– А ты, Михеич, подожди радоваться. Ты мне лучше ответь – это с тобой дед опять куролесил накануне?

Михеич растерялся, не зная, чего и сказать в ответ.

– И к Портнову заходили?

– И откуда ж ты все всегда знаешь? Оно, конечно, что дед в моем обществе вчера пребывал, о том догадаться несложно. С кем ему еще умные мысли обсуждать? А вот про Портнова от кого проведала?

– А куда вы еще анисовую водку пить ходите? Я ведь такие запахи за версту чувствую. Ладно, недосуг мне с тобой разговоры разговаривать. Ты мне лучше скажи, господин Корсаков уже прибыли в театр?

– Прибыли, прибыли. Да что случилось, из-за чего такое спешное дело к господину Корсакову?

– Дед простудился, я сегодня его замещать должна.

– Вот не было печали. Ну, так ты иди, Дашенька. Господин Корсаков у себя в уборной, не иначе. А что, дед сильно захворал?

– Думаю, пару дней пролежит. А вот вы все тут в конце концов так заболеете, что надолго сляжете. Почему опять не топлено?

– Так господин хозяйственный распорядитель все дрова экономят. Говорят, что дров едва хватит на спектакли топить…

Я не стала дослушивать и прошла на второй этаж к артистическим уборным. Александр Александрович Корсаков и впрямь был у себя. Сидел перед зеркалом в накинутой на плечи шубе и, похоже, проговаривал монологи. Про себя, не вслух. Он так любит: сидит тихо, и лишь губы двигаются безмолвно. Я чуть постояла в дверях, не зная, стоит ли мешать. Опять же жуть как интересно было смотреть за господином Корсаковым, когда он вот так репетирует. Вроде ничего не слышно, но по тому, как лицо меняется, свободно можно догадаться, какие слова у него в этот миг в голове.

Александр Александрович в конце концов, видимо, сбился, потому как нахмурил брови обиженно и совсем уж не по-театральному. Ну я и решилась подсказать. Суфлер я или не суфлер? Потомственный! Так кто же должен актеру реплику подать?

– Уснуть и видеть сны… – полушепотом, но очень четко произнесла я.

– Ну да, конечно! – воскликнул обрадованный актер. – Благодарю вас, юная барышня. Чем могу честь иметь и оказать содействие такой приятной особе?

– Здравствуйте, Александр Александрович! Во-первых, попрошу вас распорядиться, чтобы печи начали топить, как положено, а то у нас все актеры на генеральной репетиции простуду подхватят.

– Так я… Уже того… Спрашивал на сей предмет господина Шишкина. Но он уверяет…

– Что дров мало! – закончила я. – Чушь! Дров в театре достаточно. А экономию господин хозяйственный распорядитель пытается вести в корыстных целях. Я даже знаю, кому он их продать намерен. Если что, так я самому Евграфу Ивановичу пожалуюсь. Ему вряд ли понравится, что его дровами не театр собираются отапливать, а трактир господина Елсукова, что на Московском тракте.

– Ну так это все меняет, – сказал господин Корсаков и, выглянув в коридор, прокричал так, что слышно было, наверное, и на самой площади. – Михеич! Будь любезен, отыщи-ка мне срочным порядком господина Шишкина.

Моя скромная персона на время перестала существовать для Зевса-громовержца, в какового превратился в единый миг господин антрепренер[3]. Что произвело сильнейшее впечатление на примчавшегося Шишкина.

– Любезный… как там вас? – вопросил Зевс, хотя, несомненно, помнил имя-отчество вопрошаемого, и от стужи, звенящей в голосе Александра Александровича, в театре стало совершенно зябко.

– Митрофан Евлампиевич… – заробел господин хозяйственный распорядитель.

– Сие неважно! Непозволительно, любезный, вводить в заблуждение людей, вверенных вашему попечению. Извольте распорядиться насчет печей, иначе о вашей злокозненности станет известно господину Королеву. Навряд ли ему понравятся замышляемые вами и дружком вашим господином Елсуковым каверзы в отношении дров.

– Помилуйте…

– Не помилую. Ступайте, любезный, и не отвлекайте меня более от служения искусству!

– Да я мигом! Сей момент будет жарко!

– Вот именно, сей момент.

Шишкин выскочил за двери, успев бросить в мою сторону подозрительный взгляд, а господин Корсаков подмигнул мне и раскланялся. Я зааплодировала:

– Браво! Брависсимо!

– Ну, пустое! – заскромничал вдруг актер. – Вы мне вот что лучше сообщите, сударыня, откуда вы всегда про все знаете? Я вот ни на миг не усомнился, что дрова наши могут сгореть в печах елсуковского трактира. Но вы-то трактиров не посещаете?

Я пожала плечами:

– Просто я на прошлой неделе слышала, как господин Шишкин спорил с кем-то. Он просил по четвертному[4], а тот больше чем на двугривенный[5] не соглашался. Наша хозяйка не так давно купила дрова по тридцати копеек за сажень[6]. Так о чем могла идти речь возле дровяного сарая? Ну а кто приходил к Шишкину в тот раз, мне тот же Михеич сказал. Он-то как раз трактиры посещает и всех их хозяев в лицо знает.

– А может, господин Шишкин, напротив, сговаривался с трактирщиком о том, чтобы у того дрова прикупить?

– И притом предлагал более высокую цену, а продавец кричал: «Как хотите, но больше двугривенного с вас по великой дружбе не возьму!»?

– Логично. У вас потрясающие способности, сударыня. Вам бы на сцену, для актрисы жизненная наблюдательность и умение делать выводы отнюдь не лишни.

– На данный момент у меня более скромные намерения. Афанасий Николаевич заболел, и я намерена его заменить на сегодняшней премьере.

Господин Корсаков для начала сделал большие глаза, а затем побледнел вполне натурально.

– Но позвольте! – вскричал он. – Это никак невозможно! А вдруг кто из актеров забудет роль! Это же сочинение господина Шекспира! Тут никак невозможно текст портачить!

Господин Корсаков забегал по уборной – аж в глазах зарябило. Я дала ему вволю выговориться и, лишь когда он умолк, вежливо попросила:

– А вы меня испытайте. И потом, я уже подменяла дедушку. Извольте припомнить.

– Припоминаю. Но то была лишь репетиция. И потом в тот раз мы ставили не «Гамлета»! Не могу я девице четырнадцати лет от роду доверить дело столь ответственное.

– Пятнадцати, – поправила я.

– Что? А, все едино! Никак невозможно! Нет, надо поставить суфлером кого-то из актеров.

– Все актеры заняты в пьесе. Вы даже господина Массалитинова из любителей привлекли – Лаэрта играть.

– И все равно – я не могу пойти на такой риск!

– Что ж, извольте отменить премьеру, – со вздохом согласилась я. – Нужно только вернуть зрителям деньги за билеты. Дайте распоряжение кассиру.

Служенье музам, конечно же, бескорыстно. Но возвращать полный кассовый сбор! Покажите мне хоть одного антрепренера, который на это согласится.

– Сударыня, это шантаж! – заявил господин Корсаков, который нес ответственность перед труппой за сборы.

Я пожала плечами, в целом соглашаясь с такой оценкой. Александр Александрович еще чуток побегал по помещению. Потом замер, зажмурился и, покрутив указательными пальцами, попытался их соединить, не раскрывая глаз. Пальцы сомкнулись.

– Быть или не быть? – тем не менее возопил трагик.

– Ну конечно же быть, – оставила я за собой последнее слово.

– Извольте лезть в будку[7], – пробурчал Александр Александрович. – Репетицию начнем через четверть часа.

– Вот еще! – не удержалась я. – В будке сквозняк. Вот протопят, как положено, и я на спектакле в будку залезу. А сейчас увольте, рискуете без последнего приличного суфлера к вечеру остаться.

Корсаков не выдержал и рассмеялся.