Читать книгу Презрел и трон, и плаху. А. С. Пушкин - Владимир Леонов - Страница 3

***

«Сидя под палящим солнцем, мальчик наблюдал, как молодой человек сосредоточенно откалывал куски от большой скальной глыбы.

– Почему ты делаешь это?

– Потому что внутри спрятан ангел, и он хочет выйти наружу», – ответил Микеланджело»

Жизнь – трудный путь. За свои короткие годы я ходила разными дорогами. На каких-то меня встречали ветра, дующие в лицо. Какие-то были ровными и прямыми. Многие – темными и опасными. Однажды пробудился и понял, что уже много лет пробираюсь по узкой тропе, ведущей в никуда.

Я хотела совершать за день столько дел, сколько большинство людей не успевают сделать и за год. А потом – еще столько же. И освободить время для самых важных в жизни вещей.

Обычно наша жизнь – погоня за комфортом, материальным и эмоциональным. И в этом нет ничего плохого. Если мы не упускаем главное – заботу высшего порядка. Что мы хотим от нашей жизни? Это принципиальный вопрос. Мы здесь, в настоящем. Но зачем мы здесь? Что представляет собой каждый из нас как индивидуум? Что мы хотим сделать с нашей жизнью?

Нам всем это знакомо. И как же среди нас много тех, кто не может сойти с ложного пути, не говоря уж о том, чтобы отыскать новую дорогу, где можно найти смысл жизни, а значит, свое счастье, волю и долю.

Христианский мыслитель эпохи Возрождения писал: «В каждой душе живет тяготение к счастью и к смыслу».

Когда я была подростком, я хотела быть счастливым. И не просто счастливой, а быть в числе самых счастливых людей на свете. Но и этого мне казалось мало – еще я хотела, чтобы моя жизнь была осмысленна. Я испытывала себя вопросами: «Зачем я родилась? С какой целью Творец послал меня на землю? Зачем я живу, что я должна делать, и за что я умру? Какой уголок на земле я занимаю, и что я значу?»

Кроме этого, я хотела быть свободной. И не просто свободной, а быть одном из самых свободных людей на свете. Свобода означала для меня «способность делать то, что ты считаешь необходимым».

С возрастом я стала понимать, что многие знают о необходимости и полезности, но у них нет силы воли, чтобы это делать. Они просто живут в оковах – «рабы, прикованные к тачке».

Я искала ответы на все эти вопросы, спустя время поняла, что мое так называемое «счастье» ничем не отличалось от «счастья» любого другого: оно такое, чтобы «примкнуть, подчиниться и наесться». Оно полностью зависело от обстоятельств. Пока все шло гладко, я была счастлив, а когда дела шли в разнос, у меня на душе становилось мучительно безысходно. Вот такой сложился порочный круг.

Я была, как лодка в море, которая попала в волны – обстоятельства. Видимо, именно на такой случай в Библии есть слово, очень подходящее для описания такой жизни: ад.

Я не знала тогда еще, что жизнь – это не высокие горы, за жизнью надо нагнуться.

Я не знала никого, кто бы жил по – другому; я не знала никого, кто мог бы научить меня жить по – другому; я не знала никого, кто мог бы дать мне силы изменить жизнь. Все вокруг только говорили мне, что я должна делать, но никто не мог дать мне силы, чтобы это делать. Я начала испытывать постоянную неудовлетворенность, скрытый заглушенный стон: человек, который мечется в поисках смысла и применения своих недюжинных сил.

Я была искренен в своих попытках найти значение, истину, смысл и, конечно, чувствовать себя счастливым.

Иногда мне хотелось стать камнем- казалось, легче быть камнем, чем человеком. Легче согреть камень, чем разбудить сердце человека. Камни остаются камнями, что бы с ними ни произошло, а вот люди могут потерять свое человеческое начало, их сердца могут закаменеть… Самый холодный камень может быть согрет солнцем, и, если к нему прикоснуться, он отдаст свое тепло.

А вот сердце человека замерзает до такой степени, что вернуть ему былое тепло не в состоянии даже самое жаркое солнце и, чтобы отогреть его, надо иметь огромное терпение, потому, что иногда на это уходит вся жизнь. Это явление Достоевский одозначил, как умиление своей мерзостью…

Судьба и творчество Пушкина волнорезом вошли в мое обветшалое и пресное сознание, что наша жизнь – это море, по которому мы должны идти бесстрашно, как по земле, и осознавать, что все в жизни происходит по необходимости, через борьбу и преодоление; проводить день без тревоги, трусости и притворства; а для этого быть теми, кто помнит и знает, о чем помнить, чему молиться и не «собирать себе сокровищ на земле».

И еще я поняла, Пушкин мне это исподволь подсказал – как сложится судьба, никто не знает… Но жить надо свободно и не бояться перемен. Когда Бог что – то забирает, не упусти того, что он даёт взамен… Как говорил мизантроп, любитель свободы и холостяк Шопенгауэр: «Сделать человека счастливым не входило в планы Творца».

Словом, быть в жизни похожим на светлячка, который светит только в полете и не зависит от милости цветов. И помнить о словах Экзюпери, что все мы – дети одного корабля, уносимого течением времени.

Все, что нужно, – это делать шаги с той самой закваской из философской и поэтической ноты Пушкина, с емким определением «Жизнь задыхается без жажды жить». Из далекого и теперь уже недосягаемого для меня времени я слышу слова из этой пушкинской ноты:

– Вы пришли в этот мир не для того, чтобы быть неудачником. В вас течет кровь победителя, а не жертвы. Прометея, а не Терсита. Вы пришли для мысли и деяния, чтобы совершить «Подвиг, стяжавший в потомках больше славы, чем веры».

Вы не овца, терпеливо ожидающая кнута пастуха. Откажитесь ходить в овечьей отаре, стоять в хлеву и быть мясом для бойни. Откажитесь слушать стоны и жалобы. Станьте Панургом, под флейту которого пляшет и слабый и сильный мира сего.

Зачем Вам плясать под чужую дудку, лучше танцевать под собственную музыку!

Выбор только за Вами, чтобы земная жизнь была как амброзия – напиток бессмертных богов. И была названа: «Прекрасное и яркое создание»

Вам дана природой одна великая способность – творить жизнь по собственному вкусу и желанию, исполненную счастья, радости, достатка и любви. Помните: «Самое худшее безумие – видеть жизнь только такой, какова она есть, не замечая того, какой она может быть».

Наполняйте жизнью свои годы, а не прибавляйте их к своей жизни: по количеству прожитых лет никто вам не скажет, что вы прожили достойно: «Завтра, завтра, всегда завтра – так проходят годы».

Мыслите для собственного удовольствия! Поступайте для собственного удовольствия. Если вы пытаетесь доставить удовольствие каждому, это разрушение вашей целостности: «И будет судить не по взгляду очей своих, и не послуху ушей своих будет решать дела» – Библ. Ветхий Завет.

Каждый создает то, что он из себя представляет – либо Вы искра Гефестова огня, прометеевская гордость и дерзость либо Печальник и Тосковальник.

В жизни всегда нужно что – нибудь любить, что – нибудь делать, на что – нибудь надеяться. Жизнь бездельников не терпить, даже Земля – и та вращается!…

«И что ж? вссегда смешным останется смешное;

Невежду пестует невежество слепое» («К Жуковскому», 1816)

***

Еще в детстве, мальчиком проживая в крохотном селении у опушки леса, я представляла свою родину Россию как большую сказочную страну, которую населяют мужественные герои – трепетным детским сердцем ощущал все это могущество, богатство и счастье, а красота учился ценить и понимать любовь.

Правда, говорить о любви к родине у нас в деревне было не принято – она была такой же естественной и незаметной, как воздух, которым дышишь. Как свет, который видишь. Без них просто нельзя жить, вот и все.

В каждом доме затерянного поселочка держали собак и топили печки, вокруг которой, завершив дневные хлопоты, собирались все домашние, чтобы поговорить «за жизнь». Долгими зимними вечерами, усевшись за большим столом, наши добродушные родные вели нескончаемые беседы, обсуждая свои взрослые дела, а мы, озорная детвора, прижавшись к жарко натопленной печи, под треск горящих полен слушали бабушкины сказки. Тепло было в деревенской избе с ее незамысловатым бытом, которое и не замечалось из -за поселившихся в ней навсегда искренности, счастья и смеха.

Шумел на улице пронизывающий ледяной ветер: то ровно гудел в печной трубе, а то вдруг завывал, как голодный волк, или внезапно стихал в снежной пыли, словно окутанный нежной ленью. И казалось нам, что там, в снежной круговерти, злодействуют и дерутся между собой черти и ведьмы, а Баба- яга в ступе с метлой летает над крышами деревенских домов. А тут и бабушка, хитро посмотрев на нас и точно угадав душевное смятение маленьких сердец в ожидании чуда, певучим и мягким голосом начинала нараспев с доброй мечтательной улыбкой:

Мелодичные стихи, легкие и напевные, меняли ритм наших сердец, вызывая в них бурю эмоций и чувств. Мы замирали, очарованные музыкой слов, а бабушка нежно гладила нас по головкам и многозначительно вздыхала: «Пушкин… Это Пушкин!» А мы просили еще и еще… Пушкинские строки завораживали, покоряли нас простотой и искренностью чувств, они были такими теплыми, одухотворенными и живыми, словно сама жизнь.

– вслед за бабушкой повторяли мы вслух волшебные слова, которые проникали в самые потаенные уголки детской души. И виделись мне незаметные следы этих таинственных зверей, подобные которым я нередко обнаруживал поутру на белом снегу за домом. Усеянное ими снежное поле выглядело таким нарядно разрисованным, что невозможно было оторвать взгляд от этой необыкновенной красоты – будто кисть художника прошлась по холсту!

Чарующие строки ложились на душу и запоминались сами по себе, внося в детские сердца радостное восприятие жизни и придавая ей волшебство и загадочность:

Светлый Пушкин! Дивный Пушкин!

«…его можно узнать из тысячи!!»

и я сразу видела въяв этот закатный зимний пейзаж: и звездочку, и луну, и красный горизонт… Пушкин вел наши детские ощущения по проселкам и дорогам древней Руси, открывая для нас ее тайны и таинства.

От этой ворожбы, многообразия и яркости пушкинских образов, непрестанно и кругообразно плывущих и меняющихся, подобно ранним туманам и облакам, невольно возникал облик заповедной России с дремучими лесами у лукоморья и волшебным мощным духом.

А здесь еще пробегающий временами над крышей дома ветер напоминал своим шелестом о тех далеких волшебных временах…

Словно прекрасный и юный бог сна Гипнос, неслышно летит Пушкин на своих крыльях с поэтическим жезлом в руках и льет из рога чарующий лирический напиток. Нежно касается Гипнос, воплощенный в Пушкине, своим чудесным словесным жезлом детской души, и она наполняется карамельной сладостью, расцветает как молодой тюльпан, ярко и красочно.

Я опушу веки, закрою глаза и увижу. Это словно в ночь зажигается фонарь. И вижу круглые заснеженные горы, густые оливковые рощи, стада кудрявых овец у подножий гор.

Трогательный Пушким! Чародей вольнодумный и знаток тайн!

За ночь вровень с домом вырастала целая снежная гора. Утром на санках летишь с нее вниз – дух захватывает. Папа сделал мне из неотесанных талин лыжи, и я каталась на них с горки дотемна, пока не доносился со двора зов обеспокоенной мамы. Стихотворные строчки всплывают сами по себе, можно было не только произносить нараспев, но и петь -каждое пушкинское стихотворение подсказывало мотив и мелодию.

И я мечтала, и тихо пела, и все у меня внутри сладко томилось под звучание строк, вышивая на детской душе это нехитрое слово «любовь»:

А вот и замерзшее декабрьское солнце осторожно поднялось и удивлено и ласково оглядело землю, покрытую нетронутым мягким снегом. Прозрачное морозное утро исподволь наполнялось светилом и чистотой искрящегося под его лучами снега:

Все вокруг кажется волшебным и удивительно прекрасным, белым и чистым: и легкие узорчатые снежинки, летящие на землю для тепла и красоты, и пушистый снег, нежно укрывающий задумчивые ветки деревьев, и колючий иней, причудливой мозаикой украсивший замерзшие оконные стекла.

Все -таки природа – это мир сказки!

Я просыпаюсь с ощущением радости, потому что это так светло и ликующе воскликнул во мне Пушкин: «Мороз и солнце, день чудесный!», и подарил мне с этим напевным стихом изумительный образ:

И я весь день ношу в себе этот восторг и восхищение жизни.

Вот таким солнечно-волшебным вошел в мое детство Пушкин да так и остался в нем навсегда единственным и неповторимым, не имеющим себе равных, потому что «…из тысячи фигурок, даже одна на другую поставленных, не сделаешь Пушкина».

Через Пушкина я чувствовал и русскую землю, и небо, под которым родилась и жила. Он возвращался из своего отсутствия, живой и видимый, всматривался в меня своими всепонимающими голубыми глазами и говорил открыто:

Как я сокрушался, что не была современником Пушкина! Уж точно, не дала бы убить его на дуэли – грудь бы свою подставила, но не дала. Убийца Дантес был для меня самым отвратительным человеком на земле.

А когда я повзрослел, прочитал то, что я чувствовал в детстве, но высказать так точно, красочно и увлекательно не мог: «…мне нравилось, что уходим мы или приходим, а он – всегда стоит. Под снегом, под летящими листьями, в заре, в синеве, в мутном молоке зимы – всегда стоит.

Наших богов иногда, хоть редко, но переставляли. Наших богов, под Рождество и под Пасху, тряпкой обмахивали. Этого же мыли дожди и сушили ветра. Этот – всегда стоял» (Марина Цветаева)…

Вот такой в моем детском сердце жила волшебная страна… Россия – Родина среди нежных берез, утопающая в ветках черемухи.

В долгие зимние вечера мудрые и неторопливые старики вспоминали войны, которая вела Россия, чтобы оставаться свободной и независимой. А бабушки на старомодный манер с благоговением рассказывали нам, внукам, какая она сильная и бесстрашная – эта страна с названием Россия, самая главная в мире и такая большая, что нет ей конца и края. И все это завоевали для нас наши предки, смелые и мужественные.

А затем следовали дивные истории и чудесные сказки, в которых русские богатыри всегда побеждали своих врагов, а русских никто и никогда не мог одолеть, ибо не случалось еще такого, чтобы покорилась кому-то земля русская. И каждое слово наполняло нас священным трепетом и гордостью за наш великий народ… видела я в своем воображении князя Олега, победителя греков, как он прибивает щит победителя к цареградским воротам, а рядом с ним его храбрая дружина, и до меня доносился голос этого великого русского героя: «Кто более и славнее меня в свете?»

Потрескивали поленья в печи, тепло и уютно в доме. Здесь незримо присутствовала мудрость, а в наших душах – щемящая нежность и безграничное чувство родины с простотой Пушкина, идеалами Лермонтова, смехом Гоголя, верой Достоевского и мудростью Толстого. Притихшие от волнения, мы впитывали в себя эту негромкую и чистую любовь, – «скрытую теплоту патриотизма» – и грезили подвигами во славу своего отечества.

Вот так я, мальчиком, представлял себе Россию – огромный край, находящийся в самом центре земли, свободный и могучий, где даже войны и бедствия не могли убить доброту и мудрость, где поселилось счастье и славился так нужный на земле труд.