Читать книгу Черный призрак - Владимир Лосев, Владимир Лосев - Страница 4

Постепенно во мне это предчувствие преобразовалось в ощущение страха, причем необъяснимого. Мне казалось, что до этого я никогда не бывал в таком жутком лесу, в котором даже кусты обычного орешника выглядели мрачно, словно нахохлившиеся огромные существа, готовые наброситься на любого, кто мимо них проходит. А деревья здесь росли настолько огромные, что их ствол впятером невозможно обхватить, кроны и листва которых терялись в невообразимой высоте.

На самом деле, лес как лес, просто что-то внутри меня делало его страшным… Или нет?

Здесь устроить всего один маленький леспромхоз, и все сразу станет другим: просеки тут же появятся, тропинки, дороги, электричество, и вполне можно жить…

– Скажите, – крикнул я в удаляющуюся спину. – А у вас тут лес не заготавливают? В смысле, может, просеки есть? А то идти по чащобе тяжело…

– Нет, здесь лес не рубят и, думаю, вряд ли когда-нибудь будут. – Профессор оглянулся и остановился. Я подошел к нему, тяжело дыша. С удивлением заметил, что на голове у моего проводника надета бейсболка – удобная кепка, тепло и на голову ничего не валится. А мне на голову уже насыпалось немало всякой трухи, падающей с веток, – сразу не догадался натянуть капюшон. – Места здесь опасные…

– Это почему не будут? Люди сейчас за деньги готовы лезть хоть к черту на рога, никого не напугаешь. А тут такие толстые стволы, за которые китайцы хорошо заплатят…

– Приезжали сюда, и не раз, различные люди, китайцы, кстати, тоже. Даже контрольные рубки назначали, а потом все отказывались, сворачивались и уезжали…

– Отчего так?

– Этот лес себя тронуть не даст, много в нем существ разных собралось, которые так просто свое жилье не отдадут. Одно слово – кордон.

– Не понимаю, о чем вы…

– Даже машины импортные привозили, которые лес сами пилят. Пригоняли «КрАЗы», приходили лесорубы с мотопилами, чтобы сучья обрубать, а через пару часов уезжали, побросав все оборудование. – Сергей Сергеевич остановился, поджидая меня. Кричать в спину и мне было довольно неприятно. Когда к нему подошел на пару шагов, он продолжил: – В десятке километров отсюда имеется целое кладбище техники, оставшееся от любителей даровых денег.

– А почему технику не забрали?

– Не смогли. Машинами люди управляют. Лес каждого проверяет: если у тебя дурные намерения, то близко к себе не подпустит. Лесорубы одно дерево свалят, а потом убегают с дикими криками и больше никогда не возвращаются. Страшно им.

– Мне почему-то тоже, хоть у меня и топора нет, – вздохнул я. В этом лесу все как-то было не так, посему людей я понимал. – Но все равно слабо верится, чтобы люди отступили.

Сергей Сергеевич недоверчиво хмыкнул и внимательно посмотрел на меня. Не знаю, что он хотел увидеть на моем лице, но явно увиденное ему не понравилось, вздохнул и как-то грустно продолжил:

– Конечно, пытались продолжать рубки. Что только не делали, даже какие-то особые шлемы выдумывали для защиты от Пси-излучения. Это термин не мой, а одного предпринимателя. А все равно итог был таким же: люди бежали, а техника оставалась, теперь ржавеет понапрасну, потому что лес забрать ее не дает.

– Сегодняшние богатые люди за свою собственность готовы половину населения страны в могилу отправить, да они бы сюда танки нагнали и все вытащили бы.

– Такое тоже было. Военные тут как-то хотели ракетные шахты ставить, но и они ушли, несмотря на приказ министра обороны. Всей силы нашей армии только и хватило на то, чтобы котлован выкопать, теперь там лесное озеро образовалось, а на берегах множество ржавеющей техники находится, в том числе и танков. Надеюсь, со временем все исчезнет. Лес довольно быстро уничтожает следы пребывания людей…

– Вас послушать, так у вас здесь что-то вроде зоны…

– Зоны в смысле тюрьмы?

– Нет, зоны в смысле «Сталкера». Был такой фильм, да и игра довольно приличная получилась.

– А… вон вы о чем рассказываете, юноша… – Профессор улыбнулся. – Фильм не смотрел и в игру не играл, а вот книгу читал. Там говорится о том, как инопланетяне прилетели на нашу планету, устроили пикник на свежем воздухе, посидели, выпили, про жизнь поговорили и улетели по своим делам, а муравьи и всякая другая живность ползает, крошки подбирает и недоумевает, откуда взялось такое богатство.

– Нет, это вы что-то путаете, – авторитетно заявил я. – Там про людей, а не про насекомых.

– Ну, это мы себя людьми считаем, а «чужие», возможно, имеют другое мнение, иногда я и сам иначе думаю.

– А… в смысле, что мы не очень-то разумны? – Мокро, холодно, противно. Хорошо, что на мне воинская одежда, в ней не холодно, она не промокла, да и двигаться в ней легко. Профессор в своем ватнике тоже, похоже, чувствовал себя прекрасно, должно быть, его одежда оптимально подходит для такой чащобы. Это у речки в ней жарко, а здесь хорошо. Непонятно только, о чем он говорит. Но лучше разговаривать ни о чем, чем идти молча. Неприятно здесь и тревожно, а разговор отвлекает. Я вздохнул и ответил:

– Книжку не читал, а фильм смотрел и в игру играл. Там солдаты зону охраняют, в которой находится нечто, что любые желания исполняет. Вот люди туда и прутся, в основном психи разные, потому что дойти трудно, погибнуть можно. Эти сумасшедшие, дойдя до золотого шара – исполнителя желаний, вдруг понимают, что все их желания – обыкновенная глупость и жизни их не изменят, потому как они сами ее строят…

– Так оно и есть, обычно мы даже не задумываемся над природой своих желаний. – Сергей Сергеевич резко свернул в сторону, даже не знаю, что он там увидел, я последовал за ним. – Существует выражение: бойся своих желаний, потому что они могут исполниться. Мудро сказано. А здесь, в этом лесу, такие слова звучат особенно верно. Не знаю, как насчет зоны, а в этих местах вполне могут желания исполниться, причем любые – какие только в голову придут.

Дорогу перегородили упавшие стволы сосен и елей, погибших от старости, покрытые скользким зеленым мхом, высасывающим из когда-то могучих деревьев последние соки, превращая в труху. Профессор перелез через этот завал и помог мне, подав руку.

Кричали птицы, галдели вороны, где-то вдалеке щелкал соловей или птица, похожая на него. Странно все это до чрезвычайности после города – может, действительно зона? Только в кино была какая-то станция, завод, а здесь глухой нехоженый лес.

Дорог нет, как и троп. Как находит путь профессор, непонятно. Он шел впереди бодрым шагом, не оглядываясь на меня, и не сворачивал, словно мысленно провел через весь лес прямую линию, по ней и двигался.

– Эй! – Я крикнул вслед только для того, чтобы не остаться наедине с лесом. Странная здесь стояла тишина, сырая, наполненная влагой и тихим скулежом ветра в листве.

– Я слушаю вас, юноша.

– Что вы подразумевали под тем, что любые желания могут исполниться? Здесь же лес вокруг, электричества нет, телефон не работает. А если я захочу стать олигархом?

– Живет здесь один исполнитель желаний, – Сергей Сергеевич посмотрел на меня с непонятной улыбкой, – только к нему никто не ходит. Он может вас сделать даже императором вселенной. Дрема – большой мастер.

– А куда делись все желающие стать счастливыми?

– Попасть сюда непросто, это я уже объяснял, да и все, что он дает, – лишь иллюзия, ложные ощущения, как во сне. Наверняка у вас, юноша, тоже такое было: во сне любили прекрасную женщину, а просыпаясь, вдруг понимали, что это всего лишь сон и пора бежать в ванную…

Профессор неожиданно остановился, так что я чуть ему в спину не врезался, и стал ругаться долго и изощренно. Такого многоэтажного и отборного мата не слышал раньше, хоть и вырос не в оранжерее. В нем рассказывалось обо всем: о лесе, о деревьях, о небе с солнцем, хоть его не было видно из-за листвы и хвои, упоминались предки и прародители этого леса, его сегодняшние обитатели, и все они занимались сексом в особо извращенной форме.

Причем как лейтмотив обязательно присутствовал леший, который, видимо, и вызвал этот мощный словесный поток, поскольку самые ужасные слова предназначались именно ему. Из всего сказанного мне удалось понять, что именно он мешал нам двигаться к цели, постоянно меняя сам путь.

Наверное, это было поэтическим образом, довольно бессмысленным, с моей точки зрения. Лешего профессор костерил долго, угрожая жуткой расправой, которую с ним проведет какой-то колдун, а если у него не получится, то придет Дрема и ему станет не до смеха…

Профессор выдохся примерно минут через пятнадцать, перестал материться и проговорил уже вполне нормальным голосом:

– Выходи, а то точно Дреме пожалуюсь.

И я окончательно понял, что предо мной душевнобольной. Правда, сначала настороженно ждал, что кто-то появится, но время уходило безвозвратно, а ничего не происходило.

Сергей Сергеевич снова выругался, сплюнул, потом мрачно пробормотал:

– Ушел, паршивец! Разговаривать не стал. Не понравилось ему, видите ли. Ладно, я с ним потом разберусь.

– А что случилось? – Все время ругани и крика я отдыхал, устроившись на дереве, – воспользовался благоприятным моментом. Все-таки уже часа три по лесу ходил, устал с непривычки. – Стоило ли так ругать природу – мать нашу!

– А вы, юноша, так и не поняли, из-за чего этот сыр-бор?

– Нет, не понял. По-моему, ничего не случилось, лес тот же, деревья тоже.

– Взгляните сюда. – Профессор ткнул пальцем вниз. Я увидел сорванный мох рядом с его кирзовым сапогом, испачканным в зелени, а под ним след ноги примерно моего размера; приглядевшись, понял, что это мой след. У моих ботинок точно такой же протектор, поэтому глупо было ожидать, что в этом нехоженом лесу ходят два таких же идиота, как я, при этом носящих ту же обувь. Такое слишком нелогично и нереально. – Узнаете?

– Похоже на отпечаток моих военных ботинок, – кивнул я. – Только непонятно, откуда он здесь взялся?

– Не он откуда, а мы. – Сергей Сергеевич сделал пару шагов и показал на куст. – По кругу идем уже третий раз, я и веточку вон на том кусте заломил, как только почувствовал неладное. Взгляните. Специально сломал дважды, зверь так не ломает.

Ветка действительно оказалась надломлена в двух местах.

Похоже, что мы действительно заблудились. Забавно только то, что профессор в своем промахе стал винить кого-то другого, в данном случае лешего, словно тот и на самом деле существует.

Впрочем, мне-то какая разница? Хочется ему считать виновным во всех своих бедах кого-то другого, пусть считает, главное, чтобы дорогу больше не терял.

– У меня компас есть.

– А… – Профессор мрачно обошел куст, на котором была заломлена ветка, и пошел дальше к высокому дереву. – Не поможет он нам, если леший балуется. К тому же в этом лесу ни один прибор не работает.

– Компас есть компас, его стрелка всегда на север показывает, и это не прибор, в нем электроники нет, – возразил я. – Скажите, в каком направлении идти, я буду смотреть на стрелку и корректировать наше движение при необходимости.

– Неужели все так просто? – Сергей Сергеевич как-то странно ухмыльнулся. – Нам нужно на запад. Покажите направление, с удовольствием воспользуюсь вашей подсказкой.

Я с готовностью выхватил нож и посмотрел на рукоять, потом растерянно развел руками:

– Что-то не то здесь, наверное, выход железных руд…

Стрелка крутилась по кругу, причем сначала справа налево, потом слева направо, чтобы окончательно меня запутать, а заодно и унизить перед профессором, который, взглянув на компас, ехидно ухмыльнулся.

– Нет здесь ни руды, ни излучения, а есть зловредный леший, которому почему-то не нравится, что вы в его местах оказались, юноша.

– Почему это именно я ему не нравлюсь? Может, как раз вы его раздражаете? – Я ответил только потому, что решил подыграть. Давно известно, с психами не нужно спорить, наоборот, следует потакать их иллюзиям. – Это вы матерились на него, а не я, ко мне, думаю, у него претензий нет, мы с ним незнакомы.

– А как его иначе остановить, если не ругать? Надо показать, что мы разобрались, кто нас по кругу водит. И говорить нужно на языке, понятном любому. Мат – универсальный язык для общения с нечистью, они его хорошо понимают. Надеюсь, после моей речи мешать нам больше не станет, он обычно понятливый – если понял, что его раскрыли, то уходит…

– Если бы ваш выпад подействовал, то стрелка на компасе остановилась бы, – заметил я. – А она все еще крутится, значит, по-прежнему где-то рядом ваш… этот… леший.

– Она и дальше будет крутиться, место здесь аномальное, – Профессор снова решительно зашагал вперед. – Здесь же не просто тайга, а преддверие кордона, то есть зоны, по-вашему. Место, чуждое человеку, странное и опасное.

Я пошел за ним, с подозрением косясь по сторонам. А куда деваться? Отсюда мне обратно до деревни дороги не найти – ни с компасом, ни без него. Вокруг одни и те же деревья, сосны да ели, высокая трава, мох да кустарник. Как дорогу определить без компаса и звезд? Хорошо в городе: на домах названия улиц пишут, а здесь в лесу блуждай с лешим или без него, пока случайно на просеку не выйдешь или на что-то другое, сделанное людьми, – например, грунтовку.

Кстати, отсюда, думаю, и народные поверья появились. Если заблудился, то ищи виновного. А кого найдешь в лесу? Правильно – ищи лешего, то бишь лесного человека.

Сергей Сергеевич остановился и достал из котомки пластиковую бутылку со своим эликсиром. Интересно, как его самогон пластик до сих пор не проел? Крепости в нем градусов семьдесят, как в абсенте, а то и больше.

Правда, плохого ничего об этом горячительном напитке сказать не могу. Чувствовал я себя после него прекрасно. Вчера была жизнь не в радость, сил оставалось только на то, чтобы умереть, а сегодня уже отмахал тридцать верст по глухому лесу, и все нипочем.

– Будете, юноша?

– Почему бы и нет? Можно и выпить. А долго еще идти?

– Идти до конца дня.

Даже засмеялся от неожиданности.

– Это как армейская присказка – копать отсюда и до обеда. А у вас, профессор, – топать отсюда и до вечера?

– Может, и раньше придем, леший вроде отвязался, к черному лесу подходим, а я в него без выпивки не захожу и вам, юноша, не советую. Беда там живет, и не одна, а с десяток…

Он выпил пару глотков и протянул пластиковую бутылку мне, я тоже выпил, а потом запил водой из армейской фляжки.

– А что в этом лесу не так?

– Все в нем не так, в этом лесу частенько туманы бывают, а после них разная живность остается. Умирать-то она умирает со временем, только в это время в него лучше не заходить. Страшно мне всегда бывает, когда к нему подхожу.

Меня эта фраза удивила – думал, только мне не по себе. Местные жители по идее уже должны были привыкнуть к особенностям своего ландшафта и всякой живущей в нем гадости, а не пить самогон перед походом в свой лес.

– Что ж мы тогда этим путем пошли?

– А другой дороги здесь нет. Обойти черный лес не обойдешь, болото не даст, оно здесь старое, тяжелое, утонуть легко. Многие люди погибли, особенно в те времена, когда только селиться начинали. Тогда люди из двух деревень через трясину решили гать проложить, чтобы удобнее и быстрее друг к другу добираться, да ничего не получилось, потому что мужики стали один за другим тонуть…

– Леший постарался? – Это я так пошутил. Забавно мне было все это слышать. Не знаю, когда здесь гать строили и люди гибли. Но, на мой взгляд, лучше бы пригласили мелиораторов, те вокруг болота отводные каналы бы прокопали, и лет через десять от болота никаких следов бы не осталось – копай себе торф да дороги строй. Всем польза. – Деревенских баб пугал да запутывал? А мужики сами испугались?

– При чем тут леший? – Профессор зашагал вперед. – Он в болото не полезет, ему туда нельзя.

– Неужели еще кто-то страшней здесь живет?

– Страшней, не страшней, а в болото ему нельзя.

– И кто же мужиков погубил?

– Кикимора постаралась. А если учитывать, что живет там она не одна, а вместе со всем своим большим семейством, то понятно, почему деревенский люд испугался и перестал гать тянуть. Жить всем хочется, а от этой нечисти в болоте защиты нет, она и под водой и в любой трясине себя прекрасно чувствует, потому как болото – естественное место ее обитания.

– Вам бы сказки рассказывать или писать, богатым бы стали, – усмехнулся я. – Больно складно получается: если не лешего, то кикимору встретишь, в любом случае заплутаешь или утонешь. Можно подумать, именно эти существа людям жить не дают, всех погубить норовят…

– Да нет, – пожал плечами Сергей Сергеевич. – Они никому жить не мешают, иногда даже помогают, только и от человека требуют не меньшего.

– И чего же?

– Обычно – покоя. Вам бы понравилось, если бы через квартиру, где вы живете в Москве, рельсы проложили и поезда метро пустили?

– Такое я даже в кино не видел! – Я ошарашено посмотрел на профессора. И словно наяву увидел, как через квартиру Ирки несется поезд метро, размазывая нас по стенкам. – Ужас какой-то!

– Но представьте себе, что такое возможно…

– Квартиры у меня нет, потерял вместе с работой и любимой. – Я помрачнел. – Если поверить, то, конечно, не понравилось бы. Но кто ж через квартиру рельсы тянет? Снесли бы дом, жильцов отселили, а на этом месте выстроили потом все, что захотели…

– Хорошо, что вы это смогли представить, – улыбнулся Сергей Сергеевич. – Теперь вы сможете понять, почему кикиморам не понравилось, что деревенские мужики через болото гать потянули, через их родной дом. Вот они самых зловредных и настырных мужиков утопили, чтобы другим неповадно стало.

– Вы говорите так, словно это и на самом деле правда и нечисть существует.

– Главная правда в том, что больше в этих местах никто из людей не живет. Селились не раз, дома строили, дороги кое-где положили, а потом уходили. За горой десятка три деревень брошенных…

– Вроде той, где вы живете? Куда меня Кирилл привез?

– Я там бываю редко, мой дом в другом месте, и не деревня это, а выселки.

– А в чем разница?

– Если человек деревню обидит своими поступками, то люди его прогонят. Воры, разбойники, убийцы, колдуны да ведьмы во все времена отдельно от других жили, кроме того, частенько девок развеселых да на любовь податливых выселяли.

– Это какие такие девки?

– Которые никому не отказывали, за это их деревенские бабы быстро из деревни выживали, чтобы семьи не разрушали. Вот и приходилось им отдельно дома строить. Мы как раз в таких выселках ночевали, где раньше разбитные женщины жили. Отсюда и название – Любины. Видели, какие избы? Они хоть маленькие, а построены добротно, от души, это потому, что каждый деревенский мужик старался помочь несчастным женщинам. Впрочем, вряд ли их несчастными можно было назвать. Как мне рассказывали, у них ни с чем проблем не было, хоть не сеяли, не пахали, а еды всегда хватало.

– Какие-то странные порядки у вас здесь, словно в прошлом веке.

– В глубинке во все времена свои законы и правила, отличные от светских, существовали, потому что люди жили другие. Никогда не задумывались, юноша, над тем, чем русский человек отличается от прочих?

– И чем же?

– А мы со всеми ужиться можем, даже с колдунами да ведьмами. Это в Европе бушевала инквизиция, а у нас ничего подобного не было, мы и с нечистью общий язык находили, и святых людей не трогали.

– Ну, не знаю, хорошо ли это. Сами говорите, люди свои дома, ими же выстроенные, бросили и ушли.

– Не из-за нечисти ушли, а из-за того, что кордон здесь, а с него туманы приходят губительные. С лешими да кикиморами общий язык во все времена находили без особых проблем, иногда даже дружили…

– Глупости все это! – скривился я. – Напугать меня хотите или еще того хуже? В психдиспансере случайно не обследовались? Напридумывали себе всякого и сами же боитесь.

– Направление на запад не подскажете, юноша? – Сергей Сергеевич встал и, достав котомку, выпил своего эликсира. Мне на этот раз не предложил, должно быть, обиделся. – Для вас, человека цивилизованного, это не составит большого труда.

Я взглянул на компас: черный кончик крутился то в одну сторону, то в другую.

– Стрелка на месте не стоит, думаю, здесь поблизости выход железной руды имеется, другого объяснения не вижу.

– Если вы заметили, юноша, то гор здесь нет, и под нами метров пять плодородной почвы. О какой руде вы говорите?

– Ну, может, залежи хорошие…

– Нет под нашими ногами ничего, геологи проверяли. А вот леший и кикиморы действительно здесь живут.

– А я не верю в то, что они вообще существуют.

– Я понимаю, что вам их надо один раз увидеть, никто поначалу не верит. Так нам куда?

Профессор остановился, задумчиво глядя по сторонам. Я тоже посмотрел вокруг. Лес как лес, такой же, как и везде, интересно, как в таких местах дорогу находят? Раньше, знаю, на деревьях зарубки делали, но здесь ни одного затесанного ствола не заметил.

Я выпил воды из фляжки.

– Вы же здесь не раз ходили, выходит, направление знаете, вам и компас не нужен…

– Кто сказал, что я здесь часто хожу? – Сергей Сергеевич поднял руку вверх, словно направление ветра угадывал. – Сюда люди зря не идут, а если приходят, то обратно не торопятся. Я на кордоне живу, здесь бываю редко, поэтому и леший меня не признает. Будь иначе, давно бы с ним договорился.

– А разве с нечистью можно договориться?

– Со всеми можно договориться, если знать как. Леший – существо разумное, русский язык понимает, особенно матерный, от татар научился. Похоже, все-таки правильно привел, метров на двести промахнулись, но это не страшно. Черт! – выругался Сергей Сергеевич. – Бегом назад!

– А что такое?

– За мной, юноша, если жить хотите.

Он вдруг резво вскочил и влетел в густые кусты на краю поляны. Когда мы пробились через них, обрывая листья и ветки, то едва не свалились в глубокий, заросший травой и молодыми деревцами овраг, который оказался за густыми зарослями.

Я бы точно упал вниз, если бы Сергей Сергеевич не поймал меня за рукав.

– Да что такое? Куда мы спешим?

– Слышите?

Я прислушался. Ничего, только шум ветра да крики птиц. Воронье раскричалось.

– Ничего необычного.

– Тогда можно выходить. – Профессор помог мне выбраться на большую поляну. – Неужели ошибся? Вроде слышал что-то…

И тут началось. Со всех сторон на нас полетели черно-желтые тучки. Насекомые. Похожие на пчел, только крупнее. Может, трутни или еще какая гадость.

Я стоял и смотрел, как они летят на меня с низким басовитым звуком. Внутри все похолодело.

Было их много, и летели они со всех сторон. Срывались с ветвей деревьев, вырывались из травы и неслись прямо на нас с пронзительным угрожающим гуденьем, словно самолеты в пикировании. Сразу вспомнилось некстати, как во время Второй мировой войны немцы сбрасывали с большой высоты пустые бочки, те летели вниз с таким жутким воем, что на земле бойцы обмирали от страха.

Вот и сейчас нечто подобное произошло со мной. Я знал, что надо что-то делать, но не мог двинуться с места.

– Ложись! – прокричал Сергей Сергеевич. – Шершни!!! Голову прикрывайте руками. Главное, глаза берегите, иначе слепота гарантирована, даже мазь не спасет. Поползли к кустам, там отлежимся, может, отстанут.

Я прополз всего пару метров, как на меня опустилось сразу три или четыре шершня, и один из них тут же меня ужалил. Боль дикая!!!

Мне в мягкое место словно несколько раз шило воткнули. Я вскочил, замахал руками, отбиваясь от теплых небольших телец, покрытых упругими желтыми шерстинками. Не знаю, что имел в виду профессор, когда этих насекомых назвал шершнями. Насколько помню из школы, шершни бывают размером с обычную осу, может, чуть больше. Это их матка достигает трех с половиной сантиметров, а эти насекомые все были такого размера, а некоторые даже больше!!!

Кузнечики. Саранча! Обезумевшие майские жуки с жалом! Единственное, что немного утешало, что они не так сильно ядовиты, но зато и ужалить могут не один раз.

Больно!!!

И тут на меня налетела вся туча. Или почти вся. Не знаю, сколько их было. Сто тысяч, двести, миллион. От их жужжания у меня уши закладывало.

Жалили со всех сторон. Я выл от боли, орал, визжал, бешено размахивал во все стороны руками. Мне это нисколько не помогало, хоть и сумел несколькими удачными ударами сбить немного насекомых на землю и растоптать ногами.

Но порадоваться этому не успел: на меня навалилась новая туча и покрыла с ног до головы живым, копошащимся ковром. Их было так много, что они меня сбили с ног, а может, я сам споткнулся. Не помню. Не осознавал ничего, кроме дикого ужаса.

Меня кололи, били, и мне вдруг стало пронзительно ясно, что живым не выбраться, зажалят насмерть! Шансов спастись никаких. Я хоть и полз по направлению к кустам, но получалось очень медленно и тяжело. Да и больно было неимоверно!!!

Бежать я не мог, от проникнувшего в кровь яда в теле разлилась слабость, а грудь сдавило так, что едва мог дышать. Перед глазами все кружилось, а сердце колотилось так, словно желало выпрыгнуть из тесной грудной клетки.

Я понимал, что умираю, но ничего сделать не мог.

До кустов оставалось метров десять, но это все равно что не одна тысяча километров, а мне такого расстояния не преодолеть, потому что мои ноги превратились в дуршлаг. Глупо умирать от укусов тысяч жалящих насекомых, к тому же больно, противно и очень унизительно…

Меня жалили по ногам, рукам, которыми я все еще прикрывал голову и особенно глаза, по мягкому месту, которое давно превратилось в нечто вроде подушки для иголок. Боль была настолько дикой, ни с чем не сравнимой, что внутри все переворачивалось.

И не было мне спасения, даже сознание не удавалось потерять. А еще мешало громкое монотонное гудение надо мной, которое сводило с ума, предвещая новую еще более страшную боль. Меня обвевали миллионы маленьких крылышек, и это пугало не меньше.

Ко мне пришла смерть, к сожалению, не самая лучшая. Впрочем, наверно, других и не бывает.

Когда я понял, что до кустов не добраться никогда, и даже ужас, живущий во мне, не может помочь выжить, я завизжал тонко, пронзительно, как раненый заяц.

А мне ответил тонкий звонкий свист, который каким-то невероятным образом сумел перекрыть жужжание.

Он шел откуда-то со стороны кустов и исходил явно не от этой пикирующей смерти, а от кого-то другого.

Шершни на мгновение замерли, я воспользовался этим, вскочил, захлопал по телу, сбрасывая с себя раздавленные остатки насекомых распухшими руками, и рванулся к спасительным кустам, не обращая внимания на то, что рой резко поднялся вверх, застилая ясное голубое небо с белыми гроздьями облачков.

У кустов упал на землю и пополз к корням, где находились самые крепкие ветки: мне казалось, что их хватит, чтобы спрятать меня от этого гудящего ужаса. Упершись головой в переплетение ветвей, завыл и заплакал от страха и стыда, ожидая мучительной смерти, пока не почувствовал прикосновение теплой человеческой руки.

– Вылезайте, юноша, шершни улетели, а нам нужно идти дальше.

– Куда это они? – Я все-таки выполз, хоть это потребовало от меня огромного волевого усилия. Голос срывался от рыданий. Никогда не думал, что меня могут довести до самой настоящей истерики обычные осы-переростки. В моих глазах они превратились в божественное возмездие, от которого никуда не спрятаться. – Они вернутся?

– Надеюсь, что нет.

Я огляделся. Поляна была пуста, на траве валялись раздавленные остатки не менее полусотни насекомых, некоторые еще были живы и ползли по траве к кустам.

– Что это было?

– Шершни, вы же видели. – Профессор пожал плечами. Он был спокоен, словно такое с ним происходило каждый день. И действительно, чего бояться? Ну, подумаешь, налетели, едва не убили. Делов-то! – Похоже, где-то тут недалеко гнездо, а мы случайно вторглись на их территорию.

– Какие это шершни, они же размером с воробья!!

– И все-таки это они, просто мутировали, соединившись с насекомыми, которые прилетают вместе с туманом.

Я посмотрел на руки, которые на глазах распухали, превращаясь в нечто невообразимое. Мне стало дурно, и меня вытошнило. Когда немного пришел в себя, то спросил:

– Я умру?

– Если ничего не делать, то вполне возможно. В мире известно немало случаев, когда шершни зажаливали свою жертву насмерть, люди и звери умирали от анафилактического шока.

– Так сделайте хоть что-нибудь, – прохрипел я от боли. – Посмотрите, во что они меня превратили! Я напоминаю подушку для отравленных иголок, вон, как меня раздувает, точно умру от аллергии. Мне больница нужна, и срочно, вызывайте вертолет!

Перед глазами все кружилось, а от слабости качало, в голове гудела сотнями шершней болезненная чернота, я с трудом соображал и едва выговаривал слова.

– И как же я вам его вызову, юноша? – вежливо поинтересовался Сергей Сергеевич. – Связи здесь нет, телефоны не работают, а до ближайшей больницы километров семьдесят.

– Значит, все? Смерть?! – Я не заплакал, сдержался, хоть на душе стало горько. И всего-то? Даже не пожил по-настоящему, а уже все закончилось. Зачем я только сюда пришел? – Сделайте хоть что-нибудь…

– Да, да, в этом вы правы, – покивал профессор. – Если не принять мер, точно умрете. Раздевайтесь немедленно!

Я, охая и ахая, начал сбрасывать с себя новый комбинезон, правда, на нем теперь виднелось немало пятен и ярко выделялась зелень от травы.

Господи, как же мне больно!

Слезы сами лились у меня из глаз. И при этом не было стыдно. От такого любой, даже самый крепкий мужик сломается, не то что я. Чего стоит сила и мощь человека против роя шершней? Вот если бы у меня был огнемет или хотя бы водомет, я бы им отомстил! Сволочи!!!

Сергей Сергеевич достал из своей котомки металлическую коробку, на которой был нарисован индийский слон, – в таких упаковках обычно индийский чай продают. В ней оказалась бело-желтая мазь, густая, плотная, словно вакса, которой чистят обувь. Вот ею профессор и начал меня мазать, осторожно втирая в каждую ранку.

После того как обмазал с ног до головы, налил мне самогонки в кружку и заставил выпить.

Кожа уже через пару минут стала гореть так, словно ее обмазали скипидаром, но после того, как жжение прошло, стало легче. Боль понемногу стала терпимой, а окружающее пьяно закружилось перед глазами.

– Одевайтесь, юноша, нам здесь задерживаться нельзя. Могут прилететь другие насекомые, больше и крупнее, и так легко будет не спастись.

– Это, по вашему мнению, было легко? – Я начал одеваться, временами подвывая от боли. – Лучше бы спросили, смогу ли идти?

– Спрашивать не буду. Бессмысленно это. Пойдете или умрете. Другого выбора нет. Уговаривать меня не надо, просить о помощи тоже. Сейчас как раз тот случай, когда утопающий должен спасать себя сам. Так что пошли. Я уже знаю, где мы.

– Где?

– В лесу, недалеко от нужного нам ручья. Пойдем по нему, там русло идет по оврагу, в нем на нас никто не набросится. Вы идете или останетесь дожидаться нового нападения?

Я встал, зашипел отболи, потом начал натягивать на себя комбинезон, подвывая и вскрикивая. Точно мне надо было умереть вчера! Утешало только то, что понемногу спадал отек с рук и лица и боль точно стала терпимой, да и голова немного прояснилась.

– Пойду, хоть и понимаю, что шансов на выживание нет, но надежда умирает последней. – Одевшись, я встал с травы и ощупал себя. Боль еще чувствовалась, но она слабела с каждой минутой. Я понимал, что умру. От яда шершней меня могли спасти только в больнице, потому что он воздействовал на все тело, отравляя кровь, печень, почки и сердце. Но сейчас это было неважно, поплакать над своим хладным телом смогу и потом. Наверное, если останусь жив. – Я готов.

Меня удивляло спокойствие профессора, но я неожиданно для себя поверил ему. Возможно, действительно меня снова спасет его мазь, тем более что руки уже вернулись в обычное состояние, а голова перестала кружиться, и тошнота уже не так подступала к горлу.

Мы пробились через кусты орешника и оказались на краю нового оврага.

– Здесь придется спуститься. Желательно двигаться медленно и осторожно, иначе можно и шею сломать. Спуск довольно крутой, да еще трава мокрая. Лететь хоть и недалеко, но приземление будет довольно болезненным.

– Спасибо вам за доброту вашу, за то, что ведете меня путем, где выжить невозможно. Хоть бы помогли, руку подали, я же умираю…

– Вам, юноша, уже ничего не грозит, и вы гораздо моложе меня, сами должны мне помогать, а не скулить.

Мы, держась за свисающие сверху корни деревьев и кусты, поползли вниз. Это оказалось совсем не просто. Крутой склон не позволял удержаться, стоило отпустить ствол осинки или ветку куста, как ноги начинали скользить по высокой влажной траве. Хватались за все, до чего могли дотянуться, и медленно шли ко дну. Фраза смешная, но в данном случае абсолютно правильная – мы действительно спускались к дну оврага.

Овраг оказался нешироким, метров пять, довольно глубоким, а в самом низу тек ручей. Здесь стоял такой промозглый холод, что даже волоски на руках и ногах встали дыбом.

Вода в ручье текла черная, как сажа, хоть при этом казалась абсолютно прозрачной и невозможно холодной, почти ледяной. Я смыл пот и грязь с лица и рук, но когда наклонился, чтобы попить, то профессор остановил, осторожно тронув за плечо.

– Здесь не пейте, юноша, болеть будете животом, а нам еще далеко идти, не хотелось бы вас на себе тащить.

– А что в ручье-то не так? – пробурчал я недовольно. – Снова демон прячется или шершни рядом?

– На этот раз все гораздо проще, в воде слишком много торфа. – Сергей Сергеевич показал рукой вверх по течению. – По берегу пойдем, но временами все равно придется пошлепать по воде. А демона здесь нет. Просто черный ручей выбегает из черного леса, поэтому и пить нельзя…

Мне стало смешно. Несмотря на то что боль еще не до конца ушла, и на то, что повода для смеха тоже не было, захотелось смеяться. Наверное, истерика. Или действие мази с самогоном.

– В темной комнате черный человек с черными руками ловит непослушных маленьких детей и ест живьем. Такими страшилками нас в детстве пугали…

– А я не пугаю. – Профессор аккуратно вымыл лицо и руки и зашагал бодрым энергичным шагом вдоль ручья. Вот уж кому ничего не делается – и насекомые его не трогают, и здоровья хоть отбавляй. Дедушка. Ровесник Ильича. Я взглянул на часы: они показывали полтретьего, время летело с бешеной скоростью, так скоро и вечер настанет.

– Вода в ручье черная?

– Похоже на то…

– Поэтому и прозвали Черным ручьем. А черная она, потому что бежит из болота и несет в себе частицы торфа, а торф действует на организм как слабительное…

– Понятно. – Я с опаской покосился на воду, мучительно вспоминая, что находится в армейской аптечке, есть там лекарство от поноса или нет. Должно иметься, но лучше не рисковать. – А почему лес назвали черным?

– Потому что горел он не раз из-за торфа. Нам придется через него идти, но попасть туда можно только одним путем – через ручей.

– Туристы поджигают, наверное, костры разводят? – решил показать, что тоже что-то понимаю. Телевизор смотрел, и не раз, знаю, из-за чего пожары бывают, пожарные рассказывали. Любят у нас лес поджигать, правда, насколько мне известно, еще никого не обвинили, потому как доказать такое невозможно.

– Туристы сюда не ходят. Пару раз геологические экспедиции здесь работали, а больше никого не бывает, кроме тех людей, что сам вожу. Но я костры не развожу в лесу и другим не даю.

– А геологи что искали?

Я спросил и вдруг понял, что не чувствую боли, хоть не так давно твердо знал, что умираю. Неужели так на меня подействовала профессорская мазь? Или его самогон так хорошо обезболивает? Я задрал рукав и посмотрел на руки: многочисленные точки, остававшиеся от жал шершней на коже, куда-то пропали, отек тоже исчез.

– Железо.

– Так значит, я прав – это из-за него здесь стрелка вращается?

Нет – точно ничего не болит. И перед глазами перестали порхать черные точки.

– Железо в торфе есть, его растения накапливают, потом на дно оседают, металл собирается в кринки, это такие куски торфа с землей и останками растений. Раньше люди из болота добывали железо, правда, получалось оно плохим по качеству из-за многочисленных примесей. На стрелку компаса кринки не действуют, потому что разбросаны по всему болоту, а не лежат в одном месте.

– Вы же сами сказали, что геологи здесь железо искали.

– Какой-то умник вроде вас, юноша, тоже решил: если стрелка вращается, значит, здесь есть руда, и направил сюда геологическую партию. Трех тогда человек здесь потеряли, двое утонули, один сгинул без следа. Из-за этого экспедицию пришлось свернуть, с тех пор сюда больше никто не приезжал. А на картах геологов появилась надпись: «В районе имеется источник неизвестного излучения, чрезвычайно опасного для жизни. Экспедиция возможна только при наличии специализированной техники, пригодной для прохождения болот, и специальных скафандров с высокой степенью защиты…»

– А вам-то откуда это известно?

– А я сам с этой экспедицией ходил, до самого болота довел. А как причитанье кикиморы услышал, сразу понял: дальше идти не стоит, раз она кричит, надрывается. Попробовал объяснить начальнику партии, что лучше вернуться, но меня не послушали.

– И что?

– Геологи – современные, хорошо образованные люди, для них так же, как и для вас, юноша, если наукой что-то не объяснено, то этого не существует. Посмеялись надо мной, стариком, и пошли дальше. О том, что получилось в результате, я вам уже рассказал.

– Но они были правы. – Я пожал плечами. – Так оно и есть, наука всему уже нашла объяснение.

И в самом деле: то, о чем чаще всего рассказывают местные жители, – есть суеверие чистой воды и глупости, которые придумываются от скуки, поскольку телевизора и радио здесь не имеется. А еще через какое-то время люди сами начинают в свои россказни верить. Заблудился в лесу – леший с дороги сбил. В болото попал – кикимора лютует.

– Не всему ученые нашли объяснение, многое до сих пор неясно…

– Лет сто назад объяснили ученые люди про болотные огни, и о том, что на болотах светится – метан это вспыхивает, так что кикиморы тут ваши ни при чем.

– А вы сами эти огни хоть раз видели, раз так уверенно об этом рассуждаете? – Профессор посмотрел на меня через плечо: по-моему, с усмешкой. – Это зрелище любого вводит в дрожь.

– Пока не довелось.

– Откуда же у вас, юноша, столь великие познания в этом вопросе?

– Благодаря науке. – Я развел руками. – Учился, образование высшее получил…

Мы пробирались дальше по оврагу, кусты постоянно преграждали путь, приходилось обходить и, чаще всего, лезть в ручей.

Ботинки на мне хоть высокие, армейские и теоретически не должны промокать, но уже после первого погружения в них противно захлюпало.

Только остановиться, чтобы воду из них вылить и носки выжать, смысла не было. Стоит ли выливать воду, если через десять шагов снова наберешь? К тому же берег ручья круто спускался к черной воде, в которой даже рыбы не водилось, поскользнуться легко.

– Так почему лес горит, если дело не в туристах?

Я это спросил только для того, чтобы не молчать. Противно это, сразу мысли разные в голову начинают лезть. О смерти. О прожитой жизни. О господи! Вот не повезло так не повезло!!! Здесь все убивает!

– Чаще всего из-за молний, которые в деревья бьют.

– Давно известно, что железо к себе небесный огонь притягивает…

– Известно, да только геологи ничего здесь не нашли, нет тут полезных минералов для добычи.

Несмотря на то что в овраге было прохладно и сыро, пот с меня тек ручьем. Одежда армейская, но после того, как пропиталась водой, идти в ней стало далеко не так приятно, как раньше.

К тому же устал. Давно так много не ходил по лесу. Да еще и после нападения шершней тело стало слабым, больным. А профессору хоть бы что: чешет себе впереди, и все ему нипочем. Вроде и немолодой человек, сто с лишним лет, если не обманывает, а силы и выносливости столько, что можно только позавидовать.

Примерно часа через полтора, когда я уже понял, что придется ночевать в овраге, мы уперлись в скалу, которую ручей прорезал на две неравные части.

Серый камень с темными прожилками тянулся вверх, поверхность гладкая, словно шлифованная. Скала поднималась метров на двадцать, корябая быстро темнеющее темно-серое небо. Без веревки и альпинистского снаряжения можно даже не пытаться подняться – зацепиться не за что, а падать придется на острые камни, которых лежало внизу немало.

И оставаться не хотелось: у ручья костер не разведешь, ровного места не найдешь, да и спать придется ногами в воде.

– В этом месте ночевать нельзя, – покачал головой я. – Наверно, придется вернуться обратно. Дальше дороги нет.

– Наш путь дальше по ручью, только так можно подняться до озера. Это хоть и неприятно, но вполне реально.

Профессор полез в воду, двигаясь к скале по воде, погрузившись в нее по пояс.

Я посмотрел и, поежившись от холода, полез за ним. Сергей Сергеевич приподнялся и, невероятно изогнувшись, полез прямо в расселину. Пришлось вслед за ним пролезать в холодной черной воде по гладкому, отшлифованному водой каменному ложу, которое тянулось вверх метров на двадцать.

Брызги били в лицо, ноги и руки от ледяной воды очень быстро перестали сгибаться и онемели. Поток воды оказался не очень сильным, но все равно норовил сбросить вниз. Хорошо, что в камне имелись неровности, за которые мы судорожно цеплялись и подтягивались, хоть временами даже просто удержаться оказывалось чрезвычайно трудно.

Я хватался за все, что мог, вставал на четвереньки, захлебываясь от бившей в лицо воды, чтобы на пару мелких шажков пробиться вперед. Останавливаться было нельзя, течение сразу медленно, но неуклонно начинало сталкивать обратно в овраг, ноги скользили по камню, а пальцы разжимались.

Быстро стемнело, в сером сумраке слышалось только наше тяжелое дыхание и плеск воды внизу.

Не знаю, каким чудом нам удалось долезть до края расщелины и выбраться из ручья на берег. Я упал на серый холодный песок черного озера, глядя на красное, словно обмороженное солнце, которое опускалось в мрачные чертоги черного леса.

Вид, надо сказать, открывался жутковатый.

Озеро с черной водой, гладкой, словно застывший битум, а в нем отражался лес с кривыми обгорелыми стволами, и это все – никаких других цветов, кроме черного и красного.