Читать книгу Переезд на юг - Владимир Макарович Шапко - Страница 5

Порядки в российской миграционной службе Табашникова поразили. В первый раз он пришёл на Свободную №1 ещё в феврале, в начале, сразу после приезда. Если в Казахстане переселенца гоняли по кругу, но что-то делали ему, здесь царил полный застой. Узкий, плохо освещённый коридор был почти пуст. Два-три понурых человека на диванчиках возле закрытых дверей. На вопрос отвечали что-то невнятное. Кто с опущенной головой – пребывал в коме.

В вестибюле образцы бланков почти под потолком. (Специально?) Прочитать и понять что-нибудь в них невозможно. Только если подтащить и залезть на стол. Зато на другой стене, прямо перед тобой – Доска почёта. Как в старые добрые времена. Передовики полицейских дел. Строгие мужчины и женщины в кителях и погонах. Туалеты (два), конечно, только для них. Закрыты на ключ – недержащую старуху родственники быстро повели на улицу. В реденькие кусточки. И вообще, чтобы сидела дома! Или приходила с забитым памперсом.

И ни одного консультанта. Ни в самом вестибюле, ни в коридорах – нигде.

Подпершись кулаками, сидела в солнце из железных прутьев кассирша. Сказала:

– Приходите во вторник или в пятницу. К семи, к полвосьмого утра. Будут записывать на талоны. А потом в два часа выдавать. Там всё скажут.

Табашников кипел, уходя из здания на Свободной.

Ехал в тесном автобусе, удерживаясь за железную трубку спинки впереди. Перед носом подпрыгивал толстый круглый затылок с ушками и без шапки. Похожий на шмат сала, обработанный паяльной лампой. На сильном ухабе Табашников ткнул сало лбом, едва успев подхватить свою шапку.

– Шо такое! – скосилась голова. Застряв в толстой шее.

– Извините. Ухаб…

– Зачем ты пошёл туда один? – ругал Агеев. – Не мог меня дождаться? Зачем? На тебе лица нет.

Домашние его за столом (сын и сноха) смотрели на Табашникова с жалостью: ещё один приехал из Казахстана. Энтузиаст.

Ребенок, сидящий на коленях матери, дёрнулся ручками к Табашникову. И вдруг внятно сказал: па-па.

Все рассмеялись. А умилённый Табашников взял Юлечку на руки и стал смотреть с ней в телевизоре старую-престарую сказку на новый лад. Рекламную мультипликацию. Маша и Медведь. Где большущий Медведь, похожий на беременного водолаза, запросто шарил на компьютерной клавиатуре рядом с крохотной смеющейся Машей. Прижимая клавиатуру к себе, как на бандуре лапой играл. Юлечка внимательно смотрела. Чёрные глазки её были размером с черешни.

Поужинав со всеми, Табашников и Агеев ушли в одну из спален большой квартиры Агеева-младшего, куда Евгения Семёновича сразу по прилёте заселили. Там спокойно стали обсуждать, как действовать завтра на Свободной, 1.

Утром следующего дня возле трёхэтажного здания ФМС, возле его синих сосен, Табашников толкался, лез к длинному парню с тетрадкой и ручкой, который выкрикивал «кому в 9-й», а Агеев, как гончак, напрягался у закрытой двери. Чтобы ворваться в ФМС первым, рвануть по коридору и встать у девятой двери. Где прибежавший с длинным парнем список должна утвердить какая-то секретарь. И есть шанс, что Табашников не вылетит из списка и получит-таки в два часа вожделенный талон.

Поболтавшись полдня по городу, заходя куда попало и даже пообедав, в два часа талон получили. А на другой день, уже в четыре часа дня, Табашников зашёл наконец в дверь 9-го кабинета.

Он глубоко заблуждался, посчитав российскую ФМС неповоротливой, застойной: два раза в неделю страсти здесь кипели нешуточные. Это был стиль работы такой – допускать ураган, бурю, натиск людей только во вторник и пятницу. Чтобы в остальные дни была полная тишина и покой. Чтобы только иногда остаточные слабенькие волны поколыхивались в коридоре. Осторожно лизали бы мощные двери начальников.

За столом сидела еврейка в очках. Но необычная: с чёрным табуном перманента и в форменной полицейской куртке с погонами. К тому же косящая под казачку. И небезуспешно: слова с нагайками скакали галопом.

Табашников сидел, недоумённо вслушивался, спрятанный за экран компьютера на столе начальницы. Выглядывал оттуда. Еврейка-капитанша перебирала его бумаги и свободно поливала в пространство перед собой. О муже, о низком своём давлении, о капельницах из-за этого, о своей отставке, её просят на коленях, не уходи! как можешь ты бросить всё! на кого! кому работать после тебя! сижу, болею, но сижу, и благодарные мои подопечные тоже просят, которые ходят ко мне месяц там, два или полгода, не уходите, Ангелина Марковна, мы без вас пропадём, наши-то молодые совершенно не умеют работать, нацепили погоны, а все ко мне: помогите Ангелина Марковна, посоветуйте, что делать, подскажите, по всякому пустяковому вопросу! телефон разрывается. Подскажите, Ангелина Марковна, посоветуйте!..

– Где вы родились? Тут не совсем понятно… Где вы там?

– Я здесь, – выглянул Табашников. – Я родился в Семипалатинске.

– Хорошо. Вот вам две анкеты. Всё заполните подробно. Родители, дети, жёны. Где сейчас живут. Образование ваше, судимости и так далее. По возможности заполнять все графы. На сегодня всё. Возьмёте талон ко мне на следующей неделе. Сами видите – завалена работой. Все ко мне, все ко мне. Идут и идут. Помогите, посоветуйте, Ангелина Марковна.

Табашников поднялся. Чего-то ждал. Женщина перебирала на столе другие бумаги. Чёрный табун вокруг лица был спокоен. Обуздан.

– Идите. Всего хорошего.

Табашников вышел. В коридоре перед 9-м было по-прежнему пусто. Точно так же – когда и пришёл на приём.

– Вымогает взятку, – смялся дома Агеев. – Неужели не понял? Я специально после обеда тебя одного к ней послал. Для закалки. Но мы тоже не дураки – тоже потянем волыну. Нам с тобой торопиться некуда. И походим к ней, и поездим в Краснодар, куда она тебя не раз будет отправлять. Мы с Машей три месяца ходили к ней – и выморщили-таки РВП. Никуда не делась. А ты хочешь платить? Богач?

Юлечка на коленях у Табашникова трогала его застывшее большое лицо: па-па, па-па.

Агеев хохотал. Схватил смеющуюся девчончишку и начал подкидывать.