Читать книгу Половинки космоса (сборник) - Андрей Силенгинский, Светлана Соловьева, Владимир Марышев - Страница 4

Папин полотер сломался окончательно и бесповоротно. Сережке было до слез жаль механическую каракатицу – почему-то именно ее он любил больше других вещей, придуманных папой. Каждое Сережкино утро начиналось с появления в комнате полотера… Вернее, сперва в комнату заглядывала няня Нина, говорила «Подъем!» или «Пора вставать, соня!», а потом запускала машинку. Полотер деловито пробегался по медовому паркету, осматривался, перебирая суставчатыми лапками, помигивая желтыми огоньками и попискивая, а потом так яростно принимался за работу, будто от скорости и тщательности уборки зависела чья-то жизнь. А сонный Сережа, подпихнув плечом уголок подушки под щеку, нежась под теплым одеялом, прищуренным глазом подглядывал за его передвижениями. Фронт работ механизма был разбит на секторы: справившись с площадкой от угла до подоконника, он вспыхивал зелеными лампочками и перебирался в сектор, занимаемый письменным столом. Ловко лавируя между ножками стола и плотно придвинутого стула, он удовлетворенно урчал, поглощая невидимые пылинки и натирая паркет до маслянистого лоска. Следующий квадрат, следующий – ближе и ближе к Сережкиной кровати, и по мере приближения в Сережкином животе становилось все щекотнее, ведь тапочки неизменно ставили каракатицу в тупик. Если положение всех прочих вещей в комнате, введенное в память полотера при рождении, оставалось неизменным, то тапочки были звеном непостоянным – они могли оказаться левее или правее места, зафиксированного накануне, они могли стоять вместе или порознь. Наткнувшись на них, умная машинка озадаченно замирала, пятилась в нерешительности, объезжала находку по кругу, словно принюхиваясь, робко трогала лапкой-манипулятором. Тапочки были слишком малы, чтобы отнести их к предметам меблировки, и слишком велики, чтобы принять их за мусор: полотер не мог самостоятельно справиться ни с чем, что было крупнее фантика. Обиженно гудя, полотер катился в следующий сектор, иногда неожиданно возвращаясь к тапочкам снова, а иногда просто раз за разом притормаживая по пути. «Оглядывается!» – радовался Сережка, и в этот момент щекотка в животе достигала такой силы, что терпеть ее не было никакой возможности, и мальчишка, беззвучно хохоча, выскакивал из постели, подбегал к каракатице, гладил ее по теплому боку и, сжалившись, уносился из комнаты вместе с тапочками, освобождая прикроватный простор для маленького трудяги.

Полотер ломался и раньше, но тогда был жив отец: мурлыча что-то себе под нос, он разбирал механизм, находил причину поломки, менял детальку, зачищал контакт или подкручивал винтик. Сережка так хорошо помнил все последовательности действий для каждого случая, что мог запросто починить каракатицу и сам, но на сей раз дело было не в оплавившейся изоляции, не в окислившейся клемме и не в сгоревшей лампе – «умер» от старости блок, который папа называл «мозгом» полотера. Все утро Сережка ходил за няней Ниной, демонстрируя ей этот блок, и таки вынудил ее позвонить дяде Вите, который, приехав, только пожал плечами:

– В этом мире, дружок, – грустно сказал дядя Витя, – есть вещи, суть которых понимал только твой отец. Кибернетика сейчас активно развивается и в Америке, и в Японии, да и в нашей стране есть определенные успехи. Но то, чем занимался твой папа, основано на других принципах. «Мозги», созданные американцами или японцами, не оживят твою машинку, а починить ее родной блок… Даже если я передам его на изучение в наш институт, пройдет, может быть, целый год, прежде чем наши ученые разберутся в его устройстве. Да и зачем? Нынешние технологии проще и доступнее, так что имеет смысл купить новый полотер, а не возиться со старым. Ты меня понимаешь?

Сережка сердито сопел в ответ, глядя в угол гостиной. Нос раздражающе выдувал пузыри.

– Черт возьми, Нина! Я никогда не научусь читать выражение его лица! Он понял меня?

– Понял, понял, не волнуйтесь.

– Не станет больше доставать с этой рухлядью?

– Не станет.

– Вытрите ему нос и отведите… в парк, что ли? Пусть отвлечется и успокоится. Заеду в воскресенье.

На самом деле, лучше всего Сережке отвлекалось и успокаивалось на Луне – там было столько интересного! Там были «пейзажи, от которых дух захватывает», как выражался папа. Сережка не знал, есть ли у него этот самый дух, захватывает ли он кого-нибудь, да и слово «пейзажи» ему не особенно нравилось, но чуждая красота, открывающаяся взору из-под полога шатра, действительно завораживала. Другое небо, другие камни под ногами, сверкающие по-другому звезды и чудесная, невероятная половинка глобуса Земли, висящая слева над горизонтом – иногда ярко-синяя, с невесомыми разводами облаков, иногда – чернющая, почти сливающаяся с небом. Эта половинка была настолько близко, буквально за ближайшими глыбами, верхушки которых и составляли ломаную линию горизонта, что Сережку так и подмывало прямо отсюда, из шатра, дотянуться до глобуса рукой. Но в свое время папа объяснил, что расстояния на Луне только кажутся мизерными, а на самом деле до каменных глыб – очень и очень далеко, несколько часов пути, а до Земли – еще дальше.

У Сережки не было нескольких часов, чтобы добраться до обманчивого горизонта, – у него всегда был только один час на всё. Няня Нина называла это время «поигрушками». «Ты наелся? – спрашивала она после обеда. – Тогда можешь заняться своими делами, а после поигрушек мы почитаем. Хорошо?» Иногда он тратил этот час на мозаику и, если новая картинка оказывалась слишком сложной, возвращался к ней несколько дней подряд. Иногда включал игру, в которой надо было кнопочками клавиатуры управлять машинкой на экране, обгонять другие машинки, уворачиваться от столкновения, показывать лучший результат – он увлекался настолько, что забывал и о мозаиках, и о Луне. Но всякий раз ровно через шестьдесят минут в «игровую» входила няня Нина и безапелляционно выволакивала оттуда Сережку, не считаясь с тем, что машинка не доехала до финиша десяток-другой метров, а до полной готовности картинки осталось буквально две-три детальки.

Вообще-то Нинина пунктуальность во всем Сережке очень даже нравилась: если принять распорядок – проще жить. В девять ты готов к завтраку, в десять – к прогулке, ровно в двенадцать – к занятиям математикой и физикой, потом обед, потом – поигрушки и так далее. Никаких вопросов и неудобств. Наоборот, мальчишку крайне раздражало, если в привычный ход вещей вмешивалось что-то постороннее. Например, случалось, что дядя Витя приезжал в гости не в воскресенье, а среди недели, и тогда отменялась прогулка, или в воскресенье, но не в оговоренное время, а например, в обед, и тогда рушились Сережкины планы на ближайшие поигрушки. Или не приезжал вовсе – и это тоже было плохо, было нарушением распорядка, и найти замену запланированному приходу дяди Вити было крайне сложно, потому что «ребенку трудно перенастроиться», как говорила няня Нина. Еще случалось, что Сережа заболевал, и хорошо, что происходило это крайне редко, потому что даже обычная простуда влекла за собой скучный «постельный режим» и неминуемые визиты выбивающего из привычной жизни врача.

Так или иначе, но даже дисциплинированному Сергею иногда не хватало нескольких минут, чтобы закончить свои игры, и это было ужасно обидно, настолько, что он позволял себе выразить протест сердитым сопением, пузырями из носа или, если нос течь отказывался, нарочитым пренебрежением к струйке слюны, сбегающей из уголка губ. Нина, конечно же, нервничала и раздражалась, но виду старалась не показывать, а для положенного после поигрушек чтения выбирала такие интересные книжки, что через пару минут Сережка уже забывал про допущенную в его отношении несправедливость и лез в карман за носовым платком.

В свою очередь, Сережка тоже кое к чему приучил няню. Комната, которую Нина называла «игровой», на самом деле была вторым папиным кабинетом – только знать об этом никому не следовало. Крошечный чуланчик без окон со стоящей на колченогом столике старенькой ЭВМ – конечно же, после папиной смерти он не мог не привлечь внимания, и какие-то люди под руководством дяди Вити обследовали здесь каждый квадратный сантиметр, простучали и промерили тестером стены, пол и потолок. Старенькую ЭВМ, как и более современную машину из основного кабинета-библиотеки, намеревались забрать, увезти в папин институт, но Сережка вцепился в нее мертвой хваткой. Проверили – на диске только игры да специальные программы для обучения отстающих в развитии детей. Махнули рукой – понятно, что все свои разработки Сережкин отец вел и хранил не на этом допотопном динозавре. Данные на всякий случай скопировали – видимо, с намерением когда-нибудь с ними разобраться.

И в отведенное на поигрушки время мальчик закрывался здесь. Поначалу Нина пыталась составить ему компанию, но Сергей устраивал такие истерики, по сравнению с которыми пузырящиеся сопли казались невинной шалостью. Няня смирилась не сразу – бывало, неожиданно распахивала дверь, не особенно понимая, за чем именно пытается застукать подопечного, но и Сережке терпения было не занимать: целый месяц он для виду забавлялся исключительно мозаиками да гонками, а за вторжения наказывал судорожными припадками тут же, на полу чуланчика. И добился своего, выдрессировал – Нина таки подарила ему этот час свободы. Однако данная сделка была окончательной и пересмотру не подлежала: как ни старался Сережка увеличить отведенное на поигрушки время, няня оставалась непреклонной.

А это означало, что такие привлекательные путешествия на Луну приходилось сокращать до минимума. Любоваться пронзительными звездами лунной ночью, или до темных пятен в глазах яркими скалами лунным днем, или выпуклым голубым полуглобусом в любое время лунных суток – да, любоваться можно было бесконечно. А еще тут, под пологом шатра, находилось огромное количество вещей, сделанных руками отца. Да что там! – сам шатер они сооружали вдвоем, вместе! Сережка прекрасно помнил, как утрамбовывал специальной колотушкой грунт вокруг вбитых столбов, как высоко подбрасывало его после каждого удара, как нелепо долго опускался он обратно и как они с папой смеялись над этим!

А потом садились передохнуть, и отец рассказывал о силе притяжения на Луне, о коварной тени, о текучей пыли, о тугоплавких соединениях, встречающихся в лунных породах…

– Понимаешь, Серега, – задумчиво говорил папа, – соединения эти уникальны. Луна из-за своего небольшого размера не могла удержать летучие соединения, образовывавшиеся в процессе магматического развития. Понимаешь, о чем я? Вода, щелочи, углекислота – все ушло в космическое пространство, испарилось, а кислорода здесь никогда не было слишком много – поэтому нет сильно окисленных элементов. Миллионы лет метеориты дробили и перемешивали породу, дробили и перемешивали. Теперь у нас под ногами материал, изобилующий соединениями кальция, магния, алюминия и циркония, сцементированный в единую массу… Ты представляешь, какой это лакомый кусочек для цивилизации потребителей? Ты представляешь, что тут начнется, если люди получат возможность разрабатывать лунные недра?

Сережка представлял. Сначала здесь появятся огромные машины, чудовищные добывающие комплексы, и любоваться «пейзажами, от которых дух захватывает» станет невозможно. Потом Луна превратится в головку сыра, изрытую гигантскими сквозными дырами, а потом – когда-нибудь – и вовсе исчезнет. Не посветит в окно, не наколдует искрящуюся дорожку на море, не подтолкнет теплую волну прилива.

– А знаешь, что самое ужасное? – спрашивал папа.

Сережка не знал и оттого внутренне содрогался – разве может быть что-то ужаснее исчезнувшей Луны?

– Самое ужасное, друг мой Серега, что накроется медным тазом вся наша космонавтика. Уже сейчас появляются недовольные – дескать, ну, вышли в космос, утерли нос американцам, потом они нам утерли – а дальше что? Какая польза от полетов? И один из немногих аргументов за дальнейшее развитие космонавтики – поиск необходимых человечеству ресурсов, полезных ископаемых на других планетах. Понимаешь, о чем я? Пока наша цивилизация в поиске – она будет учиться летать: к Луне, к Марсу, к звездам, к иным мирам. А если цивилизации все поднести на блюдечке… Помнишь, летом, в Переделкино, я показывал тебе гнездо трясогузки?

Сережка помнил – и кучу хвороста под корнями могучего дуба, и беспокойную серую птичку с забавно дергающимся хвостиком, и крохотные яички на дне гнезда-чашки…

– Пока птенчик не вылупился из яйца, он питается веществами, которые его окружают. Потом его кормят мама с папой, а потом он учится летать – чтобы находить пропитание самостоятельно, чтобы знакомиться с другими птенцами, чтобы путешествовать в далекие прекрасные страны. Стал бы он рисковать и делать первый взмах слабенькими крылышками, если бы рядом, в пределах доступности, было полным-полно еды?

Сережка догадывался, что никто не стал бы рисковать.

– Правильно! – подтверждал папа его догадку. – Некоторые считают, что далекие прекрасные страны – это миф, а другие птенцы… Что ж, говорят эти некоторые, пусть другие птенцы из чужих гнезд сами к нам прилетают!

Сережка пытался осмыслить, понять логику подобных слов. А если в других гнездах тоже есть «эти некоторые», которые тоже отговаривают своих птенцов учиться летать, то что же – никто никогда не познакомится?

– Имеет ли право птица называться трясогузкой – или ласточкой, или лебедем, или орлом, – если она никогда не полетит? Нет, в лучшем случае, такая птица – курица, но никак уж не лебедь… Мы ведь с тобою не хотим, чтобы человечество превратилось в цивилизацию кур?

Сережка совершенно точно этого не хотел!

– Ты не представляешь, – мрачнел папа, – какая это была мечта – добраться до звезд! Сколько человек боролось за эту мечту, денно и нощно трудилось над ее осуществлением, сколько жертв, сколько ошибок!.. И сейчас – тысячи и тысячи людей работают, совершенствуют, готовятся… А тут я со своим телепортатором, черт возьми!

Папа так сокрушенно мотал головой внутри шлема, что Сережке становилось невыносимо горько, и слезы сами начинали течь, а вытереть их не было никакой возможности. Папа замечал это, взбадривался, подмигивал хитро и весело:

– Черт возьми, мы же не хотим, друг мой Серега, чтобы космонавты остались без работы? Не хотим, чтобы человечество прекратило летать, едва научившись делать первый взмах крыльями? И вот потому мы о нашем телепортаторе никому не скажем! Слышишь? Ни-ко-му! Мы с тобой обязательно дождемся того момента, когда к Сириусу будут летать все желающие, когда к Бетельгейзе звездолеты будут ходить чаще, чем электрички до Переделкино, когда мы, земляне, – слышишь? – сами отыщем братьев по разуму, – вот только тогда мы раскроем миру нашу маленькую тайну! Договорились? Надеюсь, я доживу до… Ну, а не я – ты-то уж точно доживешь!

И папа, чтобы Сережка больше не расстраивался, катал его на реактивном лунном мотороллере вокруг шатра, поднимаясь высоко над пологом, разгоняясь, тормозя и лихо разворачиваясь на одном месте.

Потом такие совместные путешествия на Луну повторялись все реже и реже – папа вообще стал редко бывать дома днем, прося присмотреть за сыном то соседей, то кого-нибудь из своих коллег-женщин. А если и бывал – в основном хмурился перед экраном ЭВМ в кабинете-библиотеке или ругался с кем-то по телефону. Иногда к нему приходил дядя Витя – «коллега недоделанный», как выражался отец. Сережка помнил, что тогда ни он, ни папа дядю Витю не любили. Незваный же гость в основном кричал на папу, а мальчишку вообще не замечал – наверное, тоже их не любил. Тем удивительнее было, что после смерти отца именно дядя Витя принялся заботиться о Сереже. И хорошо заботился, надо сказать! Не позволил чужим дядям и тетям забрать его в сиротский приют, оформил опекунство, нанял на работу Нину, которая на самом деле была по профессии не няней, а детским психиатром. Сладости приносил, мозаики… Про папу часто говорил – и только хорошее. Ну, и расспрашивал много, приглашая Нину в качестве «переводчика». Почему-то никто, кроме отца и Нины, не понимал, что хочет сказать Сережка.

Расспрашивал, были ли у папы излюбленные места в доме, не случалось ли такого, чтобы папа терялся – заходил в какую-нибудь комнату и вдруг исчезал? Не рассказывал ли он когда-нибудь о своих путешествиях на Луну? Не брал ли Сережку с собой в какие-то необычные места?

– Работайте, Нина, работайте! – шептал он после таких расспросов на кухне, думая, что Сережка не слышит. – Передатчик где-то здесь, я задницей чувствую!

– Я работаю, Виктор Палыч! – обиженно огрызалась няня. – Или вы думаете, что подтирание соплей и слюней – приятное развлечение? А передатчик… Я думала, что он в «игровой», уж слишком неадекватно мальчик реагирует на появление там посторонних.

– Мы проверяли!

– Я тоже. Может, этот ваш телепортатор когда-то и был там – вы же наверняка видели, что туда подведено дополнительное питание от автономного пакетника. А не мог он вывезти аппаратуру?

– Ох, Нина… Ищите, ищите! Озолочу! Если и вывез – наш дебилёныш мог видеть. Втирайтесь в доверие, пытайте, гипнотизируйте – какие там у вас еще штучки? Мне по-хе-ру! Работайте! Вы не представляете, какие средства вложены в этот проект! Каких трудов стоило доставить на Луну приемную аппаратуру! Что я скажу, когда в конце года с меня потребуют отчет? Что без своего дражайшего коллеги я – ноль без палочки?

Однажды Нина тоже закатила истерику – дяде Вите, там же, на кухне, и тоже шепотом. Сережка впервые наблюдал такое шипящее бешенство, и от этого сделалось невыносимо страшно.

– Пять месяцев! Пять месяцев, Виктор Палыч! Без выходных, без отпуска, без личной жизни! Кашки, слюньки, «Чук и Гек» и кособокие качельки в парке! Это невыносимо!

– За это «невыносимо» я плачу вам в месяц столько, сколько не зарабатывает ни одна валютная шалава за целый курортный сезон. А отпуск… Держите ваш отпуск!

На кухонный стол плюхнулось что-то увесистое, а позднее, в тот же вечер, Сережка видел, как за неплотно прикрытой дверью своей комнаты Нина пересчитывает не помещающиеся в руке сиреневые купюры.

– И еще, – добавил тогда на кухне дядя Витя. – «Чук и Гек» – это замечательно, но ведь я, кажется, просил вас сделать акцент на астрономии и физике небесных тел и посмотреть на его реакцию?

– В этих науках он смыслит куда больше меня.

– И?

– Я не могу понять, являются ли его знания теоретическими, или они приобретены посредством личного опыта… Пока не могу! – поправилась Нина, испугавшись чего-то. – Одно знаю точно: все, что когда-либо отец ему рассказывал или показывал, он впитал как губка, запомнил накрепко. Но сделать из усвоенного логические выводы, продлить цепочку, связать «а» и «б»… Шаг влево, шаг вправо – и он начинает плавать, замыкается.

– Значит, молчит как партизан?

– Рано или поздно расслабится и расколется! Если, конечно, ваши фантастические предположения верны. Мне до сих пор кажется, что, даже если телепортация была осуществлена, вряд ли отец стал бы брать больного сына с собой…

– Идите в задницу, дорогая няня! Если бы меня интересовало, что вам кажется…

Слова о том, чем именно чувствовал наличие телепортатора в доме дядя Витя, вызывали в Сережкином животе щекотку. Но ведь чувствовал! И это пугало. И сразу вспоминался последний разговор с папой… Самый последний.

– Ты помнишь нашу договоренность? – Папа вошел в Сережкину комнату поздно, мальчишка уже почти спал. У папы было больное серое лицо. – О телепортаторе – ни-ко-му! Ни одной живой душе! В особенности – коллеге моему недоделанному. Ты понял, о ком я? Вот и умничка! Ты у меня у-у-умничка! Никому!.. Вот так вот, друг мой Серега… Вот так вот, птенец ты мой неоперившийся… Завтра у меня очень нехороший день, решающий день… Очень неприятный мне разговор предстоит… Но ничего! Мы еще повоюем, правда?

И Сережка, согласившись, что – правда, заснул, а утром папа ушел на работу и…

Некоторое время после ненароком подслушанного разговора Сережа держался – никаких путешествий, только мозаики и гонки. Если няне платят за то, чтобы она нашла телепортатор, значит, телепортатором пользоваться никак нельзя!

А потом сломался полотер, и ни Нина, ни дядя Витя не знали, как его починить.

А Сережка покопался и понял: «мозг» каракатицы, конечно, был очень сложным, однако самые главные его части не были испорчены, из строя вышли только пластинки конденсатора – земная атмосфера со временем становится губительна для сплавов, полученных из материковых лунных пород.

Дядя Витя уехал, няня Нина сводила Сережку в парк, потом накормила вкусным борщом, а потом…

– Наелся? Можешь заняться своими делами, а после поигрушек почитаем. Хорошо?

Мальчик плотно прикрыл дверь в «игровую», прислушался – Нина мыла посуду в противоположном конце квартиры. Включить ЭВМ, дождаться полной загрузки, нажать хитрую комбинацию из семи кнопок на клавиатуре. Папа объяснял, что в этот момент к их старенькой ЭВМ подключается жесткий диск, который находится так далеко от дома, что посторонним обнаружить его связь с квартирой не представляется возможным. Программа с этого диска активировала начальный процесс телепортации: металлические ножки стула получали резонирующий импульс, «игровую» окутывало особенное электромагнитное поле – и Сережка оказывался в другой комнате, в похожей до мелочей – но другой. Такой же стол с ЭВМ, такой же стул с металлическими ножками – может быть, не такие же, а те же. Нажав еще одну комбинацию клавиш, Сережка запускал основной процесс. С момента нажатия у него было ровно пятнадцать минут, чтобы открыть дверь, ведущую уже не в квартиру, а в кладовую со снаряжением, дойти до скафандра, нацепить тяжеленные заряженные баллоны с воздушной смесью, облачиться в скафандр, проверить работоспособность систем жизнеобеспечения и вернуться к ЭВМ. Последовательность действий была доведена до автоматизма, папа по многу часов гонял его когда-то, заставляя раз за разом повторять – натянул термокостюм, влез внутрь скафандра, продул воздухоподающую трубку, подключил к резервуару, запустил подачу охлаждающей жидкости, развернулся корпусом, захлопнул крышку скафандра, включил поддув, в прикрепленное к рукаву зеркальце проверил показания нагрудных датчиков – работают ли?

Пятнадцать минут – ровно столько тратил из своего отвоеванного часа Сережка на подготовку к телепортации и примерно столько же – на обратный процесс возвращения-переодевания. То есть на любование «пейзажами, от которых дух захватывает», оставалось менее получаса, но на сей раз мальчишке и не требовалось так много.

Переход не был мгновенным – накатывало легкое головокружение, комнату окутывало марево, экран и клавиатура двоились, троились в глазах, расплывались-расширялись стены – а потом вдруг исчезала земная тяжесть, и вместо стен возникало чернющее бархатное небо с невыносимо сияющими россыпями звезд. Над головой – полог шатра, растянутый на четырех вбитых в грунт столбах, под пологом – инструменты, манипуляторы, измерительная аппаратура, радиоустановка, контейнеры для сбора образцов, кислородные баллоны, «вечный светильник», реактивный мотороллер и еще куча диковинных механизмов, созданных отцом для разных целей. «Возникал» Сережка на металлической площадке-таблетке полутораметрового диаметра в углу шатра, в непосредственной близости от одного из столбов, когда-то – бок о бок с отцом, теперь – один. Рука автоматическим жестом, сама собой вскидывалась к столбу – вернее, к оранжевому рубильнику на нем. «Если что-то пойдет не так, – раз за разом наставлял папа, – сразу же дергай рубильник. Услышишь шипение воздуха, или скафандр отрапортует о неисправности, или какие-то неприятные ощущения появятся, или даже просто увидишь, что вещи не на своих местах, – дергай, не раздумывай!»

Пока Сережке ни разу не довелось воспользоваться рубильником внепланово.

Был день, что значительно облегчало поиски необходимого материала. Справа, насколько он помнил, порода была ноздреватой, пористой – совершенно неподходящей. Слева, в направлении полуглобуса Земли, находилась довольно глубокая лужа пыли, что затрудняло определение состава породы по внешним признакам. Прямо по курсу высился соблазнительный пригорок подходящего оттенка, но, помня об обманчивости расстояний на Луне, Сережка решил не рисковать – вдруг на дорогу до пригорка уйдет слишком много времени?

Была еще куча грунта за спиной. Куча эта образовалась, когда аппарат, доставивший на Луну приемное устройство телепортатора, выкопал довольно глубокую яму для этого громоздкого устройства, накрытого сейчас площадкой-таблеткой. Куски породы самых разных размеров. Настроенный Сережкой механический анализатор, похожий на паучка, поползал по камням и пометил зеленой краской те из них, которые счел наиболее обогащенными нужными элементами. Мальчишка придирчиво осмотрел каждый и выбрал два, размерами с детские кулачки.

«Возникнув» дома, Сережка вдруг запаниковал – поигрушечное время опасно близилось к завершению, вот-вот должна была прийти Нина, а в руках у подопечного – два куска лунной породы! Выметнувшись из «игровой», мальчишка засуетился в своей комнате. Под кровать? А если няня вдруг решит устроить уборку и в связи с поломкой полотера начнет орудовать под кроватью шваброй? В шкаф с одеждой? А если Нина после мытья посуды занялась глажкой и сейчас как раз несет в комнату стопку отутюженных маечек?

Успел он в самый-самый последний момент.

Нина замерла в дверях, с изумлением глядя на Сережку.

– Ты… здесь? Что случилось? Почему ты закончил раньше времени?

Сережка сопел, таращась в угол комнаты.

– Сергей, что случилось? Почему ты не в «игровой»? Почему ты прервал свои занятия? Ты никогда раньше… Сереж, посмотри на меня! Ты что-то скрываешь? Ты напроказничал? Сергей, ты уже взрослый мальчик, ты не должен от меня скрывать!..

И так – долго-долго, едва ли не до хрипоты. Книжку она ему, конечно, так и не почитала. Более того – в наказание отправила мыться, хотя Сережка только накануне принимал душ. Заглядывала в ванную и непривычно злым голосом заставляла снова и снова намыливаться. Пока мальчишка вспенивал гель, добросовестно тер себя мочалкой и смывал пену тугой струей, она выходила, но снова и снова возвращалась… Наконец сжалилась – сама высушила ему волосы, нежно промокнула полотенцем стертую до крови кожу на плечах. Шептала:

– Прости! Прости, Сережка! Сам виноват – очень уж меня рассердил! Ну? Мир?

Сережка думал, что – конечно, мир. Иначе – как же еще? Иначе – куда деваться?

Он с трудом дождался ночи. В папином кабинете-библиотеке оставалось несколько простеньких устройств, не заинтересовавших людей, которые полгода назад проводили обыск под предводительством дяди Вити. Не привлекла их внимания самодельная плавильня, устройство которой папа объяснял Сережке давным-давно. И сейчас, выжидая, когда Нина уляжется и заснет, он повторял про себя последовательность действий: между двумя активными углеграфитовыми электродами нужно засыпать порошок – кажется, тоже углеграфитовый, но это не суть важно, потому что банка с порошком только одна, трудно перепутать. Включить в розетку портативный трансформатор, подвести от него напряжение к плавильне. Папа очень интересно рассказывал про омическое сопротивление, за счет которого в порошке происходит интенсивный нагрев, дающий возможность плавить почти все металлы – если, конечно, порция будет не слишком большой. Отец говорил, что это очень удачное устройство для использования дома – наружный слой порошка, несмотря на внушительную температуру, остается темным, от печки не исходит ослепляющего свечения, как при электродуговой сварке. Теперь Сережка понимал – действительно, очень удачно: Нина не проснется от вспышек!

Когда все стихло, Сережка выждал еще полчаса, затем вылез из-под одеяла, на цыпочках добрался до импровизированного тайника, пошарил ладонью… Пусто! Боясь включать свет, он засунул в тайник вторую руку – ничего! Может быть, Сережка все перепутал? Может быть, он все-таки спрятал камни под кроватью и забыл с перепуга? Под кровать он залез полностью, поползал там – ничего! Шкаф для одежды – пусто!

Раскачиваясь влево-вправо, Сережка сидел на постели и мысленно называл себя дураком. Он и раньше слышал – в основном от посторонних или от врачей – о своей ненормальности, но только впервые сам осознал, какой же он ненормальный! Как же можно было забыть, куда ты прячешь важнейшие вещи? А если завтра Нина снова рассердится и вместо поигрушек отправит Сережку мыться? Что будет с полотером? Его же просто выкинут на свалку, и никто – никто! – никогда больше не уткнется в тапочки с забавной растерянностью живого щенка!

Сережка ложился и вновь вскакивал, чтобы опять обследовать тайник: вдруг он действительно настолько ненормальный, что не может даже просто найти собственноручно положенные вещи? Терял же он машинки в песочнице, хотя из песочницы им деться точно было некуда!

В конце концов ближе к рассвету сон его сморил, а утро разбудило не привычным Нининым «Подъем!», а грубым дяди Витиным: «А ну-ка, иди сюда, имбецил!»

Сережка вылез из-под одеяла и послушно, в одних трусиках, вышел в прихожую. Он мог бы объяснить, что он не имбецил, что у него совсем другая болезнь, но, во-первых, дядя Витя совсем не умел читать по его лицу, а во-вторых, мальчишка вдруг догадался, что бывший папин коллега просто обзывается. Это было интересно и страшно одновременно.

– Где ты это взял? – строго спрашивал дядя Витя, держа на раскрытой ладони пропавшие куски лунного грунта.

Такой же вопрос мог бы задать и Сережка – где это взял дядя Витя? Потом мальчик увидел озабоченно хмурящуюся Нину и вдруг сообразил, для чего она вчера заставляла так долго мыться: ей нужно было время, чтобы спокойно обыскать его комнату.

Дядя Витя присел на корточки и, жутковато сипя, выдохнул Сережке в лицо:

– Немедленно отведи меня туда, где ты это взял!

Сережка представил, как он вместе с «коллегой недоделанным» перемещается из «игровой» в другую комнату, как облачаются они в скафандры – Сережка в свой, ставший уже тесноватым, а дядя Витя – в папин, как телепортируются на площадку-таблетку… Да, это можно было бы устроить! Только Сережка не стал бы объяснять, что и как необходимо проверить и подключить в скафандре. И уж точно не рассказал бы про оранжевый рубильник!

– Неблагодарный ублюдок! – выпрямился мужчина. – Кормлю его тут, все условия… Ты хоть понимаешь, что со мною будет, если мы не найдем передатчик? А не станет меня – отправишься прямиком в сиротский приют. Хуже! – в приют для идиотов. Рассказать, каково тебе там будет?

– Виктор Палыч, погодите! – вмешалась няня Нина. – Я не могу быть уверена, что образцы появились только вчера. Вчера я их нашла, но они могли долгое время валяться среди игрушек или…

– Долгое время? Дорогая моя, это элементарно проверяется! Любая лаборатория установит по наличию и толщине слоя окислов, сколько часов, дней или лет эти образцы провели в атмосфере Земли.

– Ну так проверьте!

– Что? Вы мне указываете?

– Я всего лишь беспокоюсь за состояние ребенка – смотрите, у него же сейчас приступ начнется!

Конечно, никакого приступа у ребенка не намечалось – просто пустил струйку слюны, как поступал всякий раз, пытаясь выказать пренебрежение или обиду. Но Сережка догадался, что Нина пытается его защитить – это было удивительно. И это было прекрасно, потому что ее слова подействовали на дядю Витю; он свирепо выдохнул, но от Сережки отстал.

– Иди умываться и чистить зубы! – подтолкнула Сережку Нина.

Пока он приводил себя в порядок, взрослые о чем-то говорили на кухне. Вероятно, детский психиатр подсказал ученому, как следует сейчас разговаривать с больным ребенком, потому что тон у дяди Вити совершенно изменился. Сережка уплетал рисовую кашу, а бывший папин коллега беседовал с ним как со взрослым.

– Я не знаю, что там тебе вдалбливал твой отец – наверное, какие-то умные и правильные вещи. Конечно, он привел какие-то аргументы, педантично обосновал свою позицию, которая теперь, разумеется, стала и твоей. Дружочек, я сейчас направлюсь в лабораторию и попрошу провести анализ породы. Если я неправ, если эти камни пролежали в твоей комнате еще с тех пор, когда твой папка был жив, – честное слово, я куплю тебе целую тонну мороженого, чтобы загладить вину. Но если окажется, что ты добыл их совсем недавно… В общем, у тебя есть время подумать. А пока будешь думать, вспомни вот о чем: когда наша страна запустила спутник – мы повергли в шок весь мир. Когда Юрий Гагарин первым из людей отправился в космос – мы укрепили свои позиции. Мы до сих пор гордимся своими достижениями, своими победами, но первенство наше ускользает, улетучивается… А мы ведь с тобою по-прежнему хотим гордиться своей страной? Мы ведь хотим, чтобы она снова стала первой? Господи, ты не представляешь, насколько богатой станет наша страна, если освоит межпланетную телепортацию! Какие ресурсы окажутся у нас в руках, какие перспективы!

В тарелке еще оставалось немножко каши, но Сережка вдруг замер с набитым ртом, а потом и вовсе вывалил непроглоченное обратно в тарелку: он с изумлением и оторопью осознал, что дядя Витя – «некоторый»! Один из тех самых «некоторых», что стремятся превратить землян в цивилизацию потребителей. Один из тех, которым плевать на полеты в космос, на прекрасные дальние миры, на мечту, ради осуществления которой трудились и погибали многие-многие люди… Это из-за таких, как он, уволят с работы всех космонавтов. И, может быть, именно из-за него не стало папы?

Сережка ошарашенно перевел взгляд на Нину: а она – тоже «некоторая»???

– Фу, Сережка, – брезгливо поморщилась няня, – ты чего творишь-то? Каша невкусная?

Удивительно! Оказывается, находясь в другой комнате, можно было слышать все, о чем говорят в «игровой». А там не просто говорили – там кричали!

– Немедленно вернись, негодяй!!! – сиплым басом вопил дядя Витя.

– Сережка, возвращайся! Я обещаю, что никто тебя не накажет! – одновременно с ним тоненько взвизгивала Нина.

Конечно, Сергей не рассчитывал на подобный расклад. Поняв утром, что через час-другой дядя Витя убедится в сроке пребывания камней на Земле, мальчишка решил не медлить – сгонять туда-обратно не в отведенное на поигрушки время, а прямо сейчас, как только представится возможность. Главное – починить полотер, а уж с любованием «пейзажами, от которых дух захватывает», можно будет подождать – до тех пор, пока дядя Витя не забудет про камни и не перестанет сердиться. Уж в этот раз Сережка спрячет кусочки грунта так, что даже Нина не найдет, пусть даже запрет его в ванной на целую неделю! Пусть даже дядя Витя снова приведет тех людей, которые простукивали стены «игровой», – никто не найдет! Конечно, Сережка будет скучать по Луне, но ведь он и по папе скучает – и ничего, терпит…

Нина, будто чувствуя решимость подопечного, не спускала с него глаз.

А потом в прихожей раздался звонок. Няня пошла открывать, а Сережка воспользовался шансом.

Плотно прикрыв дверь в «игровую», он нажал на кнопку включения ЭВМ. Старенькая машина всегда загружалась небыстро, но сегодня мальчик просто-таки плясал от нетерпения, потому что это был не час поигрушек, потому что в любую секунду сюда могли войти, схватить за руку… Нет, конечно же, никто не сможет заставить его показать хитрую комбинацию кнопок на клавиатуре, он ни-ко-му не расскажет их с папой маленький секрет до тех пор, пока звездолеты не станут ходить к Бетельгейзе чаще, чем электрички до Переделкино!..

– Подтвердилось! – ликовал в прихожей дядя Витя. – Эти булыжники еще вчера валялись на Селене!

– Но… как? – восклицала Нина озадаченно.

– А вот так, дорогуша, вот так! Где он?

– В гостиной… был…

– Пойдемте. Я, знаете ли, еще и на подстанцию позвонил – перепады напряжения, вызванные локальным всплеском потребления, случались в течение года регулярно. Раньше – без какого-либо графика, а в последнее время – угадайте!

Хорошо, что «игровая» была самой дальней от прихожей комнатой. ЭВМ наконец-то загрузилась, Сережка облегченно нажал одновременно семь клавиш, но шаги и голоса были уже совсем близко. Сейчас они заметят, что его нет в гостиной, и, разумеется, кинутся сюда, а резонирующий импульс только-только коснулся ножек стула!..

– А в последнее месяцы кто-то использовал электричество в неимоверных количествах всегда в одно и то же время! В послеобеденное время, дорогуша! Кто бы мог подумать, что наш борец за добро и справедливость не погнушается установкой «жучка» в пакетник? А я-то оплачивал квитанции за электроэнергию и локти кусал – расход такой мизерный, что даже на вывод в тестовый режим передатчика не хватит, не то что на саму телепортацию!.. Ну и где он? Вылезай, гаденыш!

– «Игровая»! – ахнула Нина, но было уже поздно.

Сережка облачался в скафандр и слушал, как в «игровой» беснуется дядя Витя.

– Пусть только попробует не вернуться сейчас же! – орал он. – Слышишь ты меня там? Не появишься через пять минут – потом хуже будет: проделаю в твоем животе дырку и все кишки по одной вытяну!

– Что вы несете? – возмущалась Нина. – Что вы ребенка пугаете? Ну появится он не через пять минут, а через пятьдесят пять – какая разница? Ему больше некуда возвращаться, а так хоть напоследок развлечется…

– Ресурс, дура! Ты думаешь, у телепортатора безграничный ресурс? Да это перемещение, может быть, последнее! Как я обнаружу основную камеру?

– Основную?

– Дура! Дура-дура-дура!!! Ты думаешь, он на Луну в шортиках перемещается? Слышишь ты меня там, имбецил? Считаю до десяти! Не вернешься – вырублю пакетник!

Эти слова были последними, что услышал Сережка перед телепортацией. Его потряхивало от страха, сопли, которые вытереть в скафандре нет ни малейшей возможности, предательски пузырились, но последнее путешествие он решил довести до конца. Ему даже не понадобился анализатор – в прошлый раз механический паучок пометил зеленой краской достаточно камней. Когда Сережка вернется в другую комнату, он засунет камень в рот – и это будет дополнительной причиной не раскричаться, не расплакаться, когда дядя Витя станет бить его и вытягивать кишки.

С «пейзажами, от которых дух захватывает», с бархатным небом и гроздьями звезд, с синим полуглобусом Земли и с обманчивыми лунными расстояниями придется попрощаться о-очень надолго.

Сережка вернулся на площадку-таблетку и потянул оранжевый рубильник.

Ничего не поменялось. Подпружиненная рукоять вернулась в исходное положение. Сережка дернул еще раз – безрезультатно.

«Наверное, он все же вырубил пакетник!» – еще не испугался, но озадачился мальчишка.

Какой дяде Вите прок оставлять Сережку на Луне? Конечно же, только в качестве наказания за непослушание. Насовсем он его тут не оставит. Если насовсем – то кто же объяснит, какие хитрые кнопочки нужно нажать, чтобы подключился удаленный жесткий диск? Телепортатор дяде Вите важнее всего на свете, а без Сережки ему телепортатор не найти, не запустить – значит, и сын умершего коллеги важнее всего на свете. Он попугает и врубит пакетник снова. Просто нужно подождать…

Сережка не знал, что дядя Витя и в самом деле собирался осуществить сие намерение. Не предполагал Сережка, как отчаянно бросилась на дядю Витю няня Нина, готовая ногтями и зубами защищать автономный пакетник. Но «коллега недоделанный» и сам вовремя опомнился:

– Пароль! – вдруг замер он. – Наверняка вход запаролен! Если отрубить питание – машина при повторном включении перезагрузится и потребует пароль на вход. Ваша взяла – будем ждать…

Дело было не в выработанном ресурсе телепортатора, не в перебоях с энергией и не в механической поломке – просто впервые за время работы «зависла» программа на удаленном диске. Через час умная машина сама обнаружила и исправила ошибку – но этот час решил многое.

Злился в «игровой» дядя Витя, но его злость не шла ни в какое сравнение с той, что впервые в жизни почувствовал Сережка: после шестидесяти минут бесплодных попыток запустить обратный процесс он уверился в том, что его решили оставить тут навсегда.

Будучи умственно неполноценным, он, конечно, многих вещей не понимал, а какие-то интерпретировал сообразно своему развитию, но арифметику он знал превосходно, и потому Сережке не составило труда подсчитать, на какое время ему хватит припасенных отцом баллонов с воздушной смесью.

«Некоторые» проявили себя во всей красе. Если цивилизацию потребителей еще как-то можно было понять и простить, то «некоторых», превращающих лебедей в кур, увольняющих с работы космонавтов, убивающих сначала мечту, потом папу, а потом и его, Сережку, – их можно было только ненавидеть. Отдать им телепортатор? Да ни за что на свете! Ни-ког-да!

Погрузив на мотороллер несколько баллонов с воздушной смесью, оставшиеся Сергей расположил в зазорах между грунтом и краями площадки-таблетки. Батарея от «вечного светильника», портативный трансформатор с активными электродами, топливо для мотороллера – и немного теоретических знаний, полученных от папы.

Когда шатер вспух огненным шаром, когда осколки породы вместе с обломками приемного устройства облако лунной пыли приподняло на добрую сотню метров, Сережка был уже далеко. Он направлялся к холмам на горизонте, до которых, как говорил папа, было несколько часов пути. Но ведь это пешком! А на реактивном мотороллере – гораздо быстрее. Земля, конечно, еще дальше, но Сережка обязательно до нее доберется, пусть даже придется лететь целый день. Главное – набрать скорость, достаточную для того, чтобы лунное притяжение выпустило в открытый космос.

Он будет очень уставшим, когда прилетит домой. У него будут больные глаза и морщины на лбу, но лицо его будет выражать такую решимость, что дядя Витя, конечно же, попятится, Нина начнет просить прощения, а Сережка, показав им язык или кукиш, пойдет в свою комнату чинить папин полотер.

Теперь для того, чтобы восстановить телепортатор, доставить его составные части на Луну, «некоторым» снова придется учиться летать.

Вот странность – Сережка знал очень много из астрономии и физики небесных тел, а о родной планете не знал практически ничего. К примеру, когда он приблизится к облакам – их лучше облететь стороной или прошить насквозь?