Читать книгу Люблю: стихотворения и поэмы - Владимир Маяковский, Владимир Владимирович Маяковский - Страница 32

Александр Сергеевич,

                                      разрешите представиться.

                                                                   Маяковский.

Дайте руку!

                    Вот грудная клетка.

                                                       Слушайте,

                                                           уже не стук, а стон;

тревожусь я о нем,

                                 в щенка смирённом львенке.

Я никогда не знал,

                                 что столько

                                                      тысяч тонн

в моей

            позорно легкомыслой головенке.

Я тащу вас.

                   Удивляетесь, конечно?

Стиснул?

                Больно?

                              Извините, дорогой.

У меня,

             да и у вас,

                              в запасе вечность.

Что нам

              потерять

                             часок-другой?!

Будто бы вода —

                              давайте

                                            мчать болтая,

будто бы весна —

                                свободно

                                                и раскованно!

В небе вон

                   луна

                           такая молодая,

что ее

           без спутников

                                    и выпускать рискованно.

Я

   теперь

               свободен

                               от любви

                                               и от плакатов.

Шкурой

              ревности медведь

                                              лежит когтист.

Можно

             убедиться,

                               что земля поката, —

сядь

       на собственные ягодицы

                                                   и катись!

Нет,

       не навяжусь в меланхолишке черной,

да и разговаривать не хочется

                                                      ни с кем.

Только

            жабры рифм

                                  топырит учащённо

у таких, как мы,

                            на поэтическом песке.

Вред – мечта,

                         и бесполезно грезить,

надо

        весть

                 служебную нуду.

Но бывает —

                       жизнь

                                  встает в другом разрезе,

и большое

                   понимаешь

                                        через ерунду.

Нами

          лирика

                       в штыки

                                      неоднократно атакована,

ищем речи

                   точной

                                и нагой.

Но поэзия —

                       пресволочнейшая штуковина:

существует —

                         и ни в зуб ногой.

Например

                  вот это —

                                    говорится или блеется?

Синемордое,

                       в оранжевых усах,

Навуходоносором

                               библейцем —

«Коопсах».

Дайте нам стаканы!

                                   знаю

                                           способ старый

в горе

           дуть винище,

                                  но смотрите —

                                                             из

выплывают

                     Red и White Star’ы[1]

с ворохом

                  разнообразных виз.

Мне приятно с вами, —

                                           рад,

                                                  что вы у столика.

Муза это

                ловко

                          за язык вас тянет.

Как это

             у вас

                     говаривала Ольга?..

Да не Ольга!

                      из письма

                                        Онегина к Татьяне.

– Дескать,

                   муж у вас

                                    дурак

                                              и старый мерин,

я люблю вас,

                      будьте обязательно моя,

я сейчас же

                    утром должен быть уверен,

что с вами днем увижусь я. —

Было всякое:

                       и под окном стояние,

пи`сьма,

             тряски нервное желе.

Вот

      когда

               и горевать не в состоянии —

это,

       Александр Сергеич,

                                          много тяжелей.

Айда, Маяковский!

                                  Маячь на юг!

Сердце

            рифмами вымучь —

вот

      и любви пришел каюк,

дорогой Владим Владимыч.

Нет,

       не старость этому имя!

Ту́шу

         вперед стремя´,

я

  с удовольствием

                               справлюсь с двоими,

а разозлить —

                          и с тремя.

Говорят —

я темой и-н-д-и-в-и-д-у-а-л-е-н!

Entre nous[2]…

                       чтоб цензор не нацикал.

Передам вам —

                            говорят —

                                              видали

даже

         двух

                 влюбленных членов ВЦИКа.

Вот —

           пустили сплетню,

                                          тешат душу ею.

Александр Сергеич,

                                   да не слушайте ж вы их!

Может,

             я

               один

                        действительно жалею,

что сегодня

                    нету вас в живых.

Мне

       при жизни

                          с вами

                                     сговориться б надо.

Скоро вот

                  и я

                        умру

                                 и буду нем.

После смерти

                        нам

                               стоять почти что рядом:

вы на Пе,

                а я

                     на эМ.

Кто меж нами?

                          с кем велите знаться?!

Чересчур

                страна моя

                                   поэтами нища́.

Между нами

                      – вот беда —

                                               позатесался На́дсон.

Мы попросим,

                         чтоб его

                                       куда-нибудь

                                                            на Ща!

А Некрасов

                    Коля,

                             сын покойного Алеши, —

он и в карты,

                      он и в стих,

                                          и так

                                                   неплох на вид.

Знаете его?

                    вот он

                               мужик хороший.

Этот

        нам компания —

                                       пускай стоит.

Что ж о современниках?!

Не просчитались бы,

                                     за вас

                                               полсотни о́тдав.

От зевоты

                  скулы

                            разворачивает аж!

Дорогойченко,

                          Герасимов,

                                             Кириллов,

                                                               Родов —

какой

          однаробразный пейзаж!

Ну Есенин,

                   мужиковствующих свора.

Смех!

          Коровою

                          в перчатках лаечных.

Раз послушаешь…

                                 но это ведь из хора!

Балалаечник!

Надо,

         чтоб поэт

                          и в жизни был мастак.

Мы крепки,

                     как спирт в полтавском штофе.

Ну а что вот Безыменский?!

                                                  Так…

ничего…

               морковный кофе.

Правда,

              есть

                     у нас

                              Асеев

                                        Колька.

Этот может.

                      Хватка у него

                                              моя.

Но ведь надо

                       заработать сколько!

Маленькая,

                    но семья.

Были б живы —

                            стали бы

                                            по Лефу соредактор.

Я бы

        и агитки