Читать книгу О любви - Владимир Маяковский - Страница 20

Мне б хотелось

                              вас

                                    воспеть

                                               во вдохновенной оде,

только ода

                     что-то не выходит.

Скольким идеалам

смерть на кухне

                               и под одеялом!

Моя знакомая —

                                  женщина как женщина,

оглохшая

                   от примусов пыхтения

                                                               и ухания,

баба советская,

                             в загсе ве́нчанная,

самая передовая

                                на общей кухне.

Хранит она

                      в складах лучших дат

замужество

                      с парнем среднего ростца;

еще не партиец,

                              но уже кандидат,

самый красивый

                                из местных письмоносцев.

Баба сердитая,

                            видно сразу,

потому что сожитель ейный

огромный синяк

                                в дополнение к глазу

приставил,

                     придя из питейной.

И шипит она,

                          выгнав мужа вон:

– Я

        ему

                покажу советский закон!

Вымою только

                             последнюю из посуд —

и прямо в милицию,

                                       прямо в суд… —

Домыла.

                Перед взятием

                                             последнего рубежа

звонок

             по кухне

                              рассыпался, дребезжа.

Открыла.

                  Расцвели миллионы почек,

высохла

                по-весеннему

                                           слезная лужа…

– Его почерк!

письмо от мужа. —

Письмо раскаленное —

                                            не пишет,

                                                               а пышет,

«Вы моя душка,

                               и ангел

                                             вы.

Простите великодушно!

                                               Я буду тише

воды

         и ниже травы».

Рассиялся глаз,

                              оплывший набок.

Слово ласковое —

                                    мастер

                                                 дивных див.

И опять

                за примусами баба,

все поняв

                   и все простив.

А уже

           циркуля письмоносца

за новой юбкой

                              по улицам носятся;

раскручивая язык

                                   витиеватой лентой,

шепчет

              какой-то

                               охаживаемой Вере:

– Я за положительность

                                                и против инцидентов,

которые

                вредят

                             служебной карьере. —

Неделя покоя,

                           но больше

                                               никак

не прожить

                       без мата и синяка.

Неделя —

                    и снова счастья нету,

задрались,

                    едва в пивнушке по́были…

Вот оно —

                      семейное

                                       «перпетуум

мобиле».

И вновь

               разговоры,

                                    и суд, и «треть»

на много часов

                             и недель,

и нет решимости

                                 пересмотреть

семейственную канитель.

Я

   напыщенным словам

                                            всегдашний враг,

и, не растекаясь одами

                                            к восьмому марта,

я хочу,

             чтоб кончилась

                                           такая помесь драк,

пьянства,

                  лжи,

                          романтики

                                               и мата.