Читать книгу Век живи – век учись! Том 4. Астрономия, астрофизика, астропсихология… - Владимир Михайлец - Страница 12

Так сформулировал вопрос (примерно в те же годы) другой, тоже весьма неординарный, советский профессор Альберт Молчанов, основатель биолого-математической школы. «Но что общего может быть у биологии и математики?» – спросите вы. Давайте разбираться во всём по очереди.

Во-первых, с какой такой стати мы решили, хотя бы и временно, «предательски» бросить Козырева и «перебежать» в лагерь Молчанова? А вот с какой. Обычно в науке на пороге большого открытия всегда оказываются сразу несколько исследователей. Мало того! Частенько, по прошествии времени, разгорается спор: так кто же из них, собственно говоря, был первым?

Такая участь постигла даже великого Галилея – изобретателя телескопа. Появились публикации, что первый телескоп смастерил совсем другой человек. Ну, а Галилей, пользуясь своим авторитетом, «прихватизировал» (на современном языке) это открытие. Или взять самого Эйнштейна. «Нет, совсем не он, – утверждает кое-кто. – Украл он, украл теорию относительности!» Опять же, исходя из позиции современной человеческой морали…

Короче говоря, при всём уважении к Козыреву, надо признать, что вопросами времени занимался не только он один. В частности, тот же Молчанов. Ну, а как последнему удалось объединить биологию и математику (а также физику, потому что время, да ещё и астрономию, потому что планеты), в единое целое, пойдёт разговор ниже. Правда, только тезисно, помня о том, что раздел-то наш, всё-же, посвящён Козыреву.

…Итак, слово предоставляется неординарному (как мы его выше величали) профессору А.М.Молчанову. В любых процессах есть переменные, время изменения которых коротко, и переменные, остающиеся, по сути дела, постоянными в течении длительного времени. Представим себе, что перед нами река (Опять река, как и у Козырева! – Прим. ред.). Для неё можно рассматривать два радикально различных масштаба: сезон и тысячелетие. Если мы берём год, то река – это поток воды, а её структура – это русло. Если же мы берём в качестве масштаба тысячелетие, то река – это осадочная порода, а её структура – долина…

Во времена Эйлера с орбитами большинства планет разобрались. И лишь Юпитер и Сатурн отказались укладываться в общие рамки. И именно в связи с этой задачей Эйлер сформулировал и принцип наименьшего действия, и вариационное исчисление. И пришёл к выводу, что есть дополнительная сила – бог, которая бдит за мировой гармонией. Теорема о бытии божьем Эйлеру казалась доказанной строго математически. И вот, как раз эту теорему Лаплас и опроверг. «В этой гипотезе я не нуждаюсь!» Но сказал он эту фразу не Эйлеру (тому посчастливилось уже умереть, чтобы не услышать такое), а… самому Наполеону.

Для вас лично – автомобильный пример. Вы едете в плохую погоду, капелька дождя быстро падает на ветровое стекло и медленно сползает вдоль него. Пока она на этом стекле, быстрыми перерменными можно и должно пренебречь – говорит теорема Тихонова. Справедливости ради, надо сказать, что несколько раньше появилась теорема Ван дер Поля о быстрых и медленных движениях…

В мои уравнения из чисто формальных соображений введён был некий параметр «альфа», от которого зависела скорость протекания процессов. Потом оказалось, что он в точности соответствует в реальности толщине восковой оболочки микроба. В ряду кислотоупорных бактерий на одном полюсе стоит проказа – она протекает длительно и вяло, долгое время почти ничего не происходит, правда, зато она и неизлечима. На другом полюсе – так называемый телячьий туберкулёз, развивающийся за полгода, но зато для человека практически неопасный…

А вот история диполя, породившего математическую теорию туберкулёза. Снова говорит профессор Молчанов. Человек этот – я буду называть его Медик – возник, разумеется, не сам по себе и не на пустом месте… Медик, который три года ходил и говорил одну и ту же фразу, но каждый раз произнося её со всё большей убеждённостью: «Туберкулёз имеет волнообразное течение»… У него была одна счастливая находка: он догадался отсчитывать время рецидивов не с моментов обращения больного к врачу, которые вполне случайны, а с начала заболевания, которое он рассчитывал каким-то ему одному ведомым способом. И тогда оказывалось, что через три года образуется резкий пик ухудшения болезни. Причём у него – он ведь не математик – получалось ровно три года, день в день.

Всё последнее время я говорю об одном и том же. А именно об идее, прямо вытекающей из самого глубокого, на мой взгляд, открытия в современном естествознании, сделанного Лапласом, – разных масштабов времени…

Ну всё, хватит. Переубедил в пользу Молчанова? Нет? В любом случае, надо возвращаться к Козыреву, а то обидится дед. Ведь профессор продолжает читать ту свою давнюю умопомрачительную лекцию в Ужгороде. И там ещё осталось ох как много интересного!