Читать книгу Нефела, Облачная страна - Владимир Михайлович Горбачев - Страница 5

Почти полгода прошло с тех пор, как Петр Вакано и его друг Гром обосновались на Южном полушарии Марса, в свободном поселении Ущелье. Название поселка объяснялось его расположением, и делалось понятным всякому, кто подъезжал к нему с севера, со стороны равнины. Вначале над бурыми холмами возникали черные вершины хребта. По мере приближения они вырастали, становились видны отдельные скалы. А затем открывалось и ущелье, уходившее в глубину хребта, и в нем – разноцветные купола поселка.

Поселение Ущелье было основано двадцать два года назад. В настоящее время в нем обитали полторы тысячи человек. Большая часть людей работала на шахтах – добывала руду, содержавшую вольфрам. Другие трудились на обогатительном комбинате, где руду превращали в металл, который затем отправляли на Землю. Кто-то был занят на плантациях, на станциях синтеза и очистки. В общем, здесь жил честный трудолюбивый народ. Жители Ущелья хорошо зарабатывали на продаже вольфрама; они ни в чем особенно не нуждались и не занимались такими незаконными делами, как продажа оружия, наркотиков или оснащение пиратских кораблей.

Однако здешние жители ценили не только труд и богатство, но и свободу. Они гордились тем, что основали свой поселок сами, без разрешения и помощи какого-либо государства или корпорации; потому Ущелье и имело статус свободного поселения. Здесь не привыкли слушаться начальства, ни земного, ни марсианского; не действовали многие запреты, которые выдумали чиновники в Вашингтоне, Страсбурге или Сентрал-Сити. Порядок в Ущелье поддерживался, можно сказать, идеальный, пиратам сюда ходу не было, а в остальном каждый был волен ставить собственный купол на свободном участке и жить, как считает нужным.

Именно это и привлекло Петра Вакано в горняцкий поселок. Явившись в мэрию, он откровенно объяснил, что занимается научными исследованиями, связанными с перестройкой живого организма – исследованиями, которые на Земле запрещены. Его работа может помочь справиться с врожденными патологиями, излечить болезни, считавшиеся неизлечимыми; она также позволит наделить людей и животных новыми, необычными свойствами. На Земле ему этого делать не разрешили, поэтому он и бежал на Марс. Здесь, в Ущелье, он планирует открыть научный центр. Будет ли мэрия ему в этом препятствовать?

Мэр поселка Виктор Селин, крепкий сорокалетний зеленщик (владелец плантации, на которой выращивали хлореллу и большую часть потребляемых в Ущелье овощей), поскреб в затылке и ответил так:

– До сих пор таких поселенцев у нас не было. Научный центр! И, как я понял, ты собираешься в своем центре не просто пробирки переставлять, а совершать какие-то открытия?

– Да, таких работ не проводит больше никто на всей Земле, – сказал Вакано. – У меня уже сейчас на подходе несколько открытий мирового значения. Но ведь вы слышали, что я сказал: подобные работы на Земле запрещены. К тому же их осудил Всемирный совет церквей.

– Но у нас-то эти работы не запрещены, верно? – сказал мэр. – А что до церквей, то не их это дело – всякие опыты осуждать. Пусть возделывают свою делянку, в душах человеческих, поливают и пропалывают. Глядишь, и вырастет что путное. Оставайся, парень, ставь свой купол, проводи опыты. Может, прославишь наше Ущелье на всю Систему, туристы будут к нам ездить. А что, ты правда врожденные болезни лечить можешь?

Вакано приступил к работе немедленно. С того момента, как они с Громом вырвались из заблокированного здания института, а потом каким-то чудом смогли вылететь с Земли – вначале на Луну, встретиться с Вакановичем-старшим, а потом на Марс – им владело настойчивое желание скорее продолжить начатое. Материалом для опытов служили мыши и мухи, привезенные с Луны; позже ему удалось установить связь с поставщиками и получать новый материал здесь, на Марсе. Кроме того, Петр продолжил опыты на Громе – он стремился наделить организм пса новыми свойствами.

С соседями доктор практически не общался – по работе это не требовалось, да и характер у него был нелюдимый (по крайней мере, он сам привык так думать). Кроме того, Марс – не Земля; здесь нельзя выйти вечером на лужайку, вдохнуть свежий воздух, перекинуться парой слов с соседом. Из-под купола здесь выходят только по делу, всегда в скафандре, соблюдая все меры предосторожности. Под открытым небом человек здесь дальше от природы, чем у себя в куполе, среди газонов и цветочных клумб. Каждое утро Вакано находил в тамбуре пакет с продуктами: молоко, фрукты, пищевые смеси, мясо для Грома; а оставленный им пакет с мусором исчезал. Несколько раз он получал приглашения принять участие в жизни поселка: вначале его пригласили на выборы новых членов поселкового совета, а потом пару раз – помочь в расчистке дороге, заваленной обломками скал после небольших колебаний почвы. Петр не хотел отгораживаться от людей и на предложения откликнулся. Правда, в поселке он никого не знал и на выборах голосовал наугад, да и при разборе завала принес не слишком много пользы; однако соседи его вклад оценили, и при встрече (а встречи вне купола здесь иногда все же случались) приветственно махали ему руками. Ему даже стали присылать приглашения на собрания трех местных церквей (католической, лютеранской и Общества Космического Разума), на театральные представления и танцы в общественном центре; но это было уже слишком, он от всего отказался.

Так прошел месяц, и доктор думал, что так будет и дальше; всегда. Однако он ошибся.

Однажды в почте он обнаружил письмо. Девушка, которую звали Марта Воронцова, просила разрешения посетить его купол, чтобы своими глазами увидеть, а если разрешат, и потрогать живую собаку. «Понимаете, я родилась здесь, на Марсе, – объясняла Марта, – и никогда не видела существа крупнее кошки. Кошки здесь есть у некоторых – вот у нас, например, – а собак нет. На видео они мне так нравятся! Очень хочется увидеть вблизи. Вы разрешите? Напишите, если можно, и я зайду со своей подругой. Мы отнимем у вас совсем немного времени».

Петр просмотрел послание дважды. Это был первый случай, когда девушка просила его о встрече. Правда, она хотела видеть не его, а Грома; правдой было и то, что Марта Воронцова ему не слишком понравилась. Хотя она записывала свое обращение сидя, все равно можно было догадаться, что она высокая, выше его. Вакано знал, что из-за малой силы тяжести дети, рожденные на Марсе, вырастают очень высокими – если не принять мер, то выше двух метров. Как видно, родители Марты таких мер не принимали. Она была высокая и не слишком красивая: близко посаженные глаза, острый подбородок. Нет, это была не та девушка, о которой он мечтал. Но было что-то в звуках голоса, в манере говорить… И потом – первый случай, когда девушка… Он дал согласие.

В назначенный вечер в его купол вошли две молодые особы. Одна привлекательная, кареглазая, хорошо сложенная – Жанна, другая высокая, угловатая, нескладная – Марта. С Громом вопрос приема гостей был согласован заранее. Пес против визита не возражал; как понял Вакано, ему это было даже интересно. Нерешенным оставался только вопрос поглаживания; его решено было пока отложить.

Поскольку Гром был объявлен главной целью визита, он был размещен на ковре в центре гостиной, люди уселись вокруг. Хотя доктор не скрывал, что его спутник не является обычной собакой, что он, в частности, умеет разговаривать, до сих пор никто в поселке не имел возможности в этом убедиться. Теперь же Гром смог продемонстрировать свое умение. Он ответил на вопросы, нравится ли ему на Марсе («Нет. Негде бегать. Не пахнет. Нет ничего живого»), не скучно ли ему здесь («Нет. Мы работаем. Я помогаю»), и ряд других. Потом беседа естественным образом коснулась той самой работы, в которой Гром, по его утверждению, помогал доктору. Вакано рассказал о своем открытии, возможностях, которые оно дает.

Уже спустя несколько минут доктор перестал ощущать какую-либо скованность; он беседовал с гостьями, словно со старыми друзьями (которых, надо сказать, у него до сей поры практически не было). А еще он перестал замечать черты, портящие облик Марты. Спроси его кто-нибудь в эту минуту: какая из двоих красивее? – он бы, не задумываясь, назвал дочь старателей Воронцовых. Ведь из этих двоих она была самой живой, самой умной, самой обаятельной. Да что там из двоих! Она была лучшей девушкой во всем поселке, на Марсе, а может, и во всей Системе. Ну, разве только пара-тройка признанных звезд экрана могла бы составить ей конкуренцию, но их не было в поселке Ущелье. Кроме того, Петр Вакано ясно понял, что Марта немного лукавила, называя Грома целью своего визита; цель была другая.

Чай был выпит, пирожные съедены, темы беседы исчерпаны; гости стали прощаться. И тут пес, последний час проведший в молчании, вдруг снова напряг нижнюю челюсть и произнес:

– Разве гладить не будут? Хотели гладить.

Он еще не успел договорить, а Марта уже стояла на коленях рядом с ним, и гладила черную курчавую шерсть, и ласково глядела в глаза.

С того дня Петр Вакано и Марта Воронцова стали встречаться. Иногда у него в куполе, иногда снаружи. Оказалось, что на Марсе все-таки можно совершать прогулки; долгие прогулки. Только время надо правильное выбрать. Лучше всего подходил вечер, когда маленькое холодное солнце опускалось за скалы, и горизонт окрашивался в нежные лимонные и сиреневые тона. Это длилось недолго – атмосфера была сильно разрежена, и темнело быстро. Зато потом высыпали звезды, каких не увидишь на Земле; можно было долго ходить, разглядывая созвездия, и беседовать. О чем они только не переговорили за время этих прогулок! Прошло несколько дней, и Петр знал Марту лучше, чем знал кого-либо в своей жизни; и хотелось узнавать еще, и еще беседовать. Правда, во время марсианских прогулок нельзя было ни обняться толком, ни тем более поцеловать девушку, и они перенесли свои встречи под купол. Гром деликатно удалялся в лабораторию, им никто не мешал. Так они стали мужем и женой. Вакано нанес визит родителям Марты, и они договорились о свадьбе.

Как уже говорилось, Петр с момента их первой встречи перестал замечать физические недостатки своей избранницы; для него они просто не существовали. Но для нее они оставались. И некрасивое лицо, и плоская грудь, и другие детали женской фигуры, на которые в первую очередь обращают внимание мужчины, и которые так ценят у себя сами дамы – все это ее мучило. Не то чтобы она боялась утратить привлекательность в глазах Петра, боялась, что разлюбит – нет. Но у нее было обостренное чувство красоты, она любила окружать себя красивыми вещами, растениями (у них под куполом был настоящий цветник). Собственную невзрачность она воспринимала как наказание за неизвестные ей грехи, и чувствовала себя виноватой.

Сама Марта не любила говорить на эту тему, и Петр долго ни о чем не догадывался. Об этой занозе, отравлявшей ее существование, он узнал случайно, когда затронул другую, столь же мучительную для Марты тему. Когда был назначен день свадьбы, и молодые стали строить планы на будущее, Вакано заявил, что хочет совершить с молодой женой свадебное путешествие.

– План будет такой, – рассуждал он. – Сначала Европа, это непременно. Италия, Франция, Англия. Каналы Венеции, улочки Рима, Елисейские поля… Потом Америка с ее водопадами. А еще Япония, Китай… Ну, и, конечно, моя Новая Зеландия. Там удивительные горы, пещеры, озера. Самое красивое на Земле место! За один месяц мы, конечно, всего не осмотрим, но хотя бы самое главное…

– Как красиво ты говоришь! Но прошу тебя, не надо, – сказала Марта.

– Почему?

– Разве ты не знаешь? Мне нельзя покинуть Марс. Кости слишком хрупкие, привыкли к пониженной тяжести. И сердце тоже. Никто из тех, кто были рождены в первые годы, не может летать. Это сейчас научились держать младенцев в гравикамерах, укреплять скелет. А мы – нас примерно полторы сотни – обречены.

Она помолчала, потом добавила:

– Думаешь, я не мечтала? Горы, моря, улочки Рима… Видео не заменяет присутствия. И никогда не заменит. На экране я была почти везде. Ладно, не будем больше об этом. Как идут твои опыты?

– Отлично, – ответил он, и замолчал.

Скрипел под ногами промерзший песок, тлел лимонный закат – ледяной опостылевший пейзаж, на который она была обречена. Как он мог забыть? Он ведь знал об этой особенности «детей Марса», но почему-то не применял ее к Марте. И понятно, почему: для него она не входила ни в какую группу, не поддавалась статистике, она была отдельно, совсем особенная.

– Я тебя вылечу, – глухо произнес он.

– Как?

– Так же, как научил Грома говорить. А сейчас учу держать предметы и лазить по вертикальной лестнице. С помощью моей плазмы.

– А разве… разве это возможно? Скелет? Сердце?

– Все возможно.

– А лицо? Грудь? Фигура?

– Все, – повторил он. – Но…

– Что, милый?

– Ты изменишься. Гром тоже не остался такой, как был. Я не знаю…

Она поняла.

– Не знаешь, будешь ли меня узнавать? Будешь ли любить? Мне кажется – да. Мне кажется, это не зависит от формы носа. Ведь я останусь твоей Мартой. И я буду любить тебя по-прежнему – о, как я буду тебя любить!

В ее глазах все ярче горел огонь надежды. Она вновь заговорила.

– Я знаю, ты меня любишь и такой. Но я буду красивей, гораздо красивей! И сильнее. Я всегда мечтала стать сильной. И я смогу улететь отсюда. Мы сможем путешествовать. Неужели это возможно?

– Все возможно, – повторил он.

Несколько дней ушло на анализы и составление программы. Спустя неделю Марте была введена первая порция плазмы.

Они никому не говорили о своих планах. Но у мыслей есть свои пути; иногда они передаются другим без всяких волн и проводов. Спустя две недели после того, как началась перестройка организма Марты, вечером, в купол доктора позвонили. Лицо, возникшее на экране, показалось Вакано смутно знакомым – это был один из жителей поселка, тщедушный и кособокий коротышка, кажется, китаец. Имени его доктор не знал.

– Добрый вечер, доктор, – сказал посетитель. – Я Чжан Ванли. Можно войти? У меня к вам серьезный разговор, который неудобно вести по телефону.

Первое, что подумал Вакано – что его в очередной раз хотят привлечь в одну из местных церквей. Или попросят участвовать в новой постановке поселкового театра. Какое еще «серьезное дело» может быть к нему у Чжана Ванли? Он открыл, досадуя на задержку и надеясь быстро с ней покончить.

Однако разговор с мастером по обслуживанию аппаратуры рудника (такую работу Чжан выполнял в поселке) затянулся. Затянулся настолько, что Вакано пришлось вернуться в лабораторию и перевести работу аппаратов по обогащению плазмы в автоматический режим, а потом позвонить Марте и сказать, что он немного задержится.

Началось с того, что Чжан осторожно спросил, правда ли то, что он слышал: что доктор Вакано проводит работы, которые позволяют полностью перестроить живой организм и наделить его новыми свойствами? Петр ответил, что сведения правдивы, однако методика не до конца отработана.

– Но ведь ваш пес, – сказал Чжан и скосил глаза на Грома, – ведь он, как я слышал, говорит?

– Да, говорит, – отвечал Вакано.

– И рассуждает? Он разумен?

– Да, я считаю, что Гром разумен. Но к чему эти вопросы? Вы кинолог? Или защитник животных?

– Нет, доктор, вы меня неправильно поняли, – сказал Чжан Ванли. – Я люблю животных, но я пришел говорить не о них. Я пришел говорить о себе. Я хотел бы, чтобы вы перестроили меня, как перестроили вашего пса.

– Перестроил? В каком смысле? Наделить вас большим разумом, что есть у вас сейчас, я вряд ли смогу.

– Речь не о разуме. Хотя думаю, что вы слишком скромны, и после ваших опытов разум тоже разовьется, следуя за телом. Я хочу получить новое тело. Хочу жить без протезов, без пластика в позвоночнике, без страха. Я хочу жить, понимаете, доктор? Я еще молод, а моя жизнь, в сущности, кончена. Я обречен до самой смерти находиться на Марсе, выполняя несложную работу, не требующую значительных усилий.

– Так у вас протезы… – догадался Вакано. – То-то я вижу…

– Я работал на линиях Фобос – Марс и Фобос – Европа, обслуживал сервомеханизмы. Нам дали корабль, вышедший из ремонта. Ремонт был сделан некачественно. Произошла авария, частичная разгерметизация корпуса. Куски разорванной обшивки отрезали мне обе ноги, расплющили грудь. Потом, когда автомат начал заделывать пробоину, меня залило пеной-герметиком, и она, затвердев, сломала позвоночник. Врачи потом сказали, что мне еще повезло: пена могла выжечь глаза. Мне выплатили все, что причиталось по закону, сделали протезы. Я могу жить, кажется, даже могу иметь детей. Но я не хочу так жить. Хочу стать сильным, сильнее обычных людей. Не бояться излучения, вакуума, больших ускорений.

– Зачем? – спросил Вакано. – Вернуться к работе в космосе – это я понимаю. Но вы хотите не просто вернуться. Вы хотите стать пруви. И я спрашиваю – зачем? Чтобы быть пиратом?

Чжан покачал головой.

– Нет. Пират – убийца, бандит. Я хочу стать воином. Не хочу служить ни правительству, ни какой-то компании. Хватит с меня компаний. Хочу жить в отдаленных мирах, мирах Края. Служить людям, защищать поселки от зверей и пиратов. Разве в этом желании есть что-то недостойное?

– Нет, недостойного тут нет ничего, – сказал Вакано. – Но я ведь говорил: методика не отработана, и я пока не использую свою плазму на людях.

– Разве? А Марта?

– Что Марта?

– Марта Воронцова бывает у нас на руднике. В том числе и в аппаратной, где я работаю. Она высадила у нас цветы и ухаживает за ними; она везде, где может, сажает цветы. Я знаю – она слабая, как я, с трудом поднимает один горшок. Но в последние дни стало иначе. Я заметил, что Марта теперь может поднять целый ящик с горшками. А еще она выпрямилась. Все время ходила согнувшись, а теперь вдруг выпрямилась. И лицо у нее изменилось. И я подумал, что это связано с вами.

– Вы ошиблись, – сказал Вакано. – Не знаю, что вам там показалось, но…

– Вы опять неправильно меня поняли, доктор, – сказал Чжан Ванли. – Я не собираюсь вам угрожать, шантажировать. Вы скажете «нет» – и я повернусь и уйду. И никогда не напомню вам о нашем разговоре. Но почему надо сказать «нет»? Ведь вам нужно отрабатывать методику. Вам нужны добровольцы. Я доброволец.

– Да, но… это процедура очень долгая, иногда болезненная… И я повторяю – я точно не знаю, какие будут последствия…

– Я не боюсь боли, – ответил Чжан. – И времени тоже не боюсь. Нельзя жалеть времени, проведенного в пути. Если есть Путь – время не важно. «Дорога в тысячу ли начинается с одного шага», – сказал мудрец. И еще он сказал: « Побеждает тот, у кого больше выдержки». У меня достаточно выдержки.