Читать книгу Парадокс Вигнера – 2 - Владимир Михайлович Жариков - Страница 5

Ранняя осень на Дону всегда прекрасная, переменчивая и яркая пора. Природа начинает меняться, будто чувствует приближение холодов и поэтому спешит идти в ногу со сменой времён года. Ещё тепло, но солнце уже не печёт, как летом, а меняющиеся цвета степи и берегов реки-батюшки радуют глаз и дурманят новыми запахами осени. Если выйти на высокий правый берег, то увидишь, как изменился цвет поймы. Пожелтевшие деревья и усохшая луговая трава придают ей вид давно созревшего перестоя. Где-то внизу, под крутым спуском растянулась на многие вёрсты широкая извилистая лента Дона, унося свои воды в Азовское море. Встречая восход солнца, можно видеть, как небо над поймой постепенно окрашивается от выглянувшего из-за горизонта светила в жёлто золотистый цвет. И только разбросанные небрежно высоко над головой перистые облака, чернеют на ещё темно-голубом фоне западной части неба.

Кондратий с Мирославой часто загуливались до утра. Вечерами они переправлялись на лодке с острова на противоположную сторону и вместе с Белояром и Анфисой веселились со станичной молодёжью. Когда далеко за полночь все расходились по домам, Кондратий с Мирославой отправлялись в степь на высокий правый берег реки. Здесь густо произрастал терновник, зрелая ягода, которого утоляла жажду и немного вязала во рту. Княжна беспокоилась о безопасном возвращения отца в Москву. Она часто говорила об этом Кондратию, а парень успокаивал свою целомудренную жену, как мог. Он заверял, что казаки, сопровождающие князя от устья Воронежа до столицы Московии храбрые рубаки, отличные стрелки и чуткие товарищи. Струги, доставившие посольство Новосильцева к слиянию Воронежа с Доном давно уж вернулись, а казаки, сопровождающие его почтовым трактом через Рыльск до Москвы, вернутся не скоро. И только от них можно будет узнать, что и как происходило в том переходе.

Отношения между молодожёнами были по-прежнему целомудренными, и Кондратий даже не пытался нарушать своего обета. Он терпеливо будет ждать, когда они отправятся в Москву с доброй вестью царю Ивану о разгроме войска Давлета Гирея. Там обвенчаются в церкви, отгуляют свадьбу и тогда уж вступят в полноценные супружеские отношения. Мирослава не напоминала возлюбленному о грехе, за который придётся отвечать перед Богом, если вступить до венчания в связь, но уже позволяла Кондратию обнимать себя более эротично и даже прикасаться к своей груди. Её девичье естество заставляло вздрагивать всем телом, когда он позволял себе это, но испытуемое ею удовольствие и уверенность в неприкосновенности своей непорочности, делали её смелой. Она с наслаждением подставляла ему губы и шептала самые нежные слова, приходившие девушке на ум. Кондратий тоже наслаждался ощущением её тела и, получая взаимное удовольствие, сдерживал себя изо всех сил. Так незаметно для влюблённых пролетело лето, и ночи ранней осени становились всё прохладнее.

Близилось время сбора в Раздорах казачьего войска для запланированного похода на Азов. Обычно казачьи сотни из других юртов, хуторов и станиц предварительно располагались на высоком берегу Дона, где начинался спуск к острову Поречный и станице Раздорской. Прибывали казаки в боевом снаряжении при оружии, с повозками обоза, на которых везли запас продуктов питания, пороха, пуль и шатры для лагеря, у некоторых имелись небольшие пушки. Их тоже грузили на обозные телеги, а деревянные лафеты под их стволы разбирали на время похода. Всё укладывалось компактно, дабы экономить место и не брать лишние повозки с собой.

Походные припасы казаков обычно состоят из сухарей, варёного пшена и жидкого теста, которое хранят в длинных бочках. Смешивая пшено и тесто, получают саламаху – лакомство, кисловатого вкуса. Дополняли походное меню сушёной или вяленой рыбой, солониной водоплавающей птицы, зайчатины, мяса диких кабанов и даже свиным салом. Какие-либо крепкие напитки были полностью исключены, строжайшее соблюдение трезвости в походе – закон. На Дону казаки ещё не занимались земледелием, но зерно и просо всегда было в достатке. Добывалось оно разбойными нападениями на торговые судна купцов в Азовском и Чёрном морях. По прибытию на крутой берег Дона сотники, оставляли там своих казаков и следовали в городок Раздоры на остров Поречный к атаману Черкашенину. Местные казаки постоянно дежурили у берега на лодках, чтобы прибывающих сотников без задержки переправлять через рукав Дона.

Сбор длился неделю, поэтому казаки, прибывающие раньше других, устраивали в степи соревнования, которые считались учениями перед маршем. Это были в основном скачки и джигитовка – езда верхом на лошади, во время которой казак выполнял различные акробатические трюки. Она считалась высшей степенью боевого искусства конника, а виртуозное владения его приёмами давало казаку огромное превосходство над противником в сражении. Джигитовка была двух видов: боевая и вольная. Первому обучали всех казаков в обязательном порядке, с оружием и походным вьюком. Это: стрельба из положения, сидя на коне, рубка шашкой чучел, подхват предметов с земли на ходу. Обязательно тренировали соскакивание и возвращение обратно в седло на коня, скачущего в галоп, а также умение производить подбор и эвакуацию раненого с поля боя.

Вольная джигитовка выполнялась без вьюков. Она включала: упражнения с пикой, скачку на двух конях стоя одновременно на обоих. Пересаживание со своей лошади на другую на полном скаку. Казак должен был уметь резко остановить и положить коня на землю с галопа. Он мог скакать стоя на седле, а также свешиваться вниз головой, переворачиваться на ходу лицом назад и продолжать скачку задом наперёд. При этом из такой позы он должен уметь отстреливаться от настигающих его противников и даже рубить шашкой. Акробатические упражнения включали в себя рассёдлывание коня на скаку, имитацию смерти, свешиваясь «обмякшим» телом вправо, влево, назад, умение пролезть под брюхом или грудью лошади и вернуться с другой стороны в седло. Многие упражнения должны были выполняться в групповой скачке, что позволяло получить навык коллективного боя.

Были в джигитовке очень интересные обманки, такие, как обрыв – имитация смерти коня и всадника. На полном скаку, лошадь падала, будто подкошенная пулей вместе с казаком и оставалась лежать до его команды. Вражеские войска были ошеломлены, когда «мёртвые» лошади вдруг вставали в нужный момент и «ожившие» казаки начинали наступать с тыла, наводя ужас на противника. Такой эффект неожиданности являлся большим преимуществом в бою казачьих сотен. Дрались казаки не на жизнь, а на смерть, только серьёзное ранение могло вывести из боя разъярённого до одури рубаку. Если сотник не давал команду на отход по тактическим причинам, то никто не мог оставить товарищей и выйти из боя. За трусость на Кругу жестоко наказывали плетью, привязывая к позорному столбу, чтобы видел, как, проходя мимо, отворачиваются от него станичники.

Прибывающих в городок сотников радушно встречал атаман Черкашенин, приветствовал каждого с уважением. Их кормили за общим столом и размещали на ночлег в гостевых куренях. Когда собиралась половина от их общего числа, атаман с войсковым старшиной Пантелеем на майдане проводили им теоретические занятия, заодно экзаменуя по приёмам ведения сечи. Когда всё войско было уже в сборе, он ставил каждой сотне конкретные боевые задачи, где находится, когда вступать в схватку, что делать в непредвиденных ситуациях и даже какую походную песню запевать, отправляясь из Раздор. Особо уточняли все сигналы, которыми казачьи сотни обменивались в бою – залп из пушки, пищалей, групповое одновременное поднятие пик вверх острием и другие. Это была своеобразная выучка, без которой не обходился ни один поход.

В то время, когда крепостное крестьянство России было поголовно безграмотным, разносторонние знания донских казаков не уступали уровню Европы. Военные занятия требовали от них и знаний, и смекалки, и практических навыков. Донцы были мастерами в добывании селитры для взрывчатки, умели точно рассчитывать, куда вывести подкоп под стеной крепости. В морских походах умели отлично ориентироваться по звёздам. Часто находясь в крупных сражениях, они обладали обширными практическими знаниями географии, хорошо ориентируясь на суше. Многие умели писать и читать. Обучали этому донских казаков, свои учителя по книгам в большинстве своём, рукописным. В Раздорах таким гуру был войсковой старшина Пантелей, которого все уважали не менее, чем атамана.

После отплытия из Раздор князя Новосильцева, Кондратий и Мирослава тоже начали учить молодых казаков грамоте. Они собирали их по вечерам прямо на майдане и, соорудив нечто наподобие классной доски, с усердием обучали чтению и письму. На их уроки приходили и взрослые казаки, и даже Пантелей, который понял, что Кондратий обрёл дар Божий и после встречи с ведьмой, «прозрел» обширными знаниями. Атаман тоже так считал, что сыну его новые способности «свалилися с неба прям у голову, когда углядел ведьму на струге». Но многое, о чём рассказывал Кондратий, никто не понимал даже образованные московские дворяне Мирослава и Белояр. Атаманский сын как будто забывался, когда начинал рассказывать о химии, физике и устройстве неведомых машин.

Когда начали прибывать сотники, Черкашенин искренне радовался, их собралась уже примерная половина от ожидаемой численности войска и насчитывала порядка сорока человек. А это означало, что вся конница для похода на Азов будет более семи тысяч шашек. Как обычно атаман собрал сотников на учёбу, но к их удивлению дал первое слово Кондратию. У многих прибывших издалека сотников от неожиданности открылись рты, Кондратий «разучилси гутарить по-казацки». Он произносил речь с акцентом, подобным говору купцов Московии, рассказывая стратегию и тактику ведения боя Александром Македонским. Многие термины казаки не понимали и поэтому часто переспрашивали их значение.

– Братья казаки, вы знаете, кто был Александр Македонский? – неожиданно спросил Кондратий.

– Да хто знить, – послышался дружный ответ, – но песнь про яго спеваем походнаю!

– Какую? – искренне удивился Кондратий, не ожидавший такого ответа.

– Щаго ты дурня-то валяишь? – смеялись сотники, хорошо знавшие Кондратия, – скольки разов сам её запевал! …«У Вавилоне было у славном городи», …али ни памятуишь?

– Это я проверял вас, – сконфузился Кондратий, не любивший эту песню, – отправимся на марш, с другой! Батя мой, атаман сам запевать будет! Согласны, братья, казаки?

– Любо, Кондрашка! – прогорланили сотники, – но ты щаго нам тут про песни-то гутаришь?

– Ет ён перед московиткой княжною харахоритси, – загоготали раздорские сотники, – жанитись жанилси, а спить-то отдельна!

– А ну цыц, болтухаи! – прикрикнул на раздорских сотник Фрол Бакланов, – негожа нос сувати, куды заяц хвост-обрубок свой не суёть….

Черкашенин смутился от подковырок в адрес сына, ему было стыдно, что Кондратий женился, но невестка ещё ходит в девках. Сделав строгий вид, Михаил поднял вверх руку, это означало, что атаман будет говорить.

– Братья казаки! – прокричал атаман, – мой сын Кондрашка, ужо показал сабя, как стратег и пусть ён гутарить сычас про то, щаго удумал про осаду Азова и разгрому войска Давлета. А пасля я и Пантелей, как обыщно поспрашаем кажного из вас, щаго знаити у воинскам скусстве?

– Любо, нихай гутарит Кондрашка! – кричали сотники.

– Для тех, кто не участвовал в принятии решения Кругом в начале лета, – приступил к изложению стратегии Кондратий, – я расскажу сначала о том, что задумал крымский хан Давлет Гирей! Он собирается идти походом на Москву и сжечь её, и в этом хану помогает турецкий султан и враги наших запорожцев-братьев, – ляхи. В крепость Азов доставлен приказ султана, чтобы беспрепятственно пропустить высаживающееся там крымское войско. И не только оказать содействие, но и приютить на время полного формирования всего войска Первая часть совсем скоро приплывёт по Чёрному и Азовскому морю. Они планируют собрать там сорок тысяч сабель и, обойдя Дикое поле по территории Речи Посполитой, сразу выйти к южным засекам Московии. Как вы знаете, Всевеликое Войско Донское приняло дары Московского царя Ивана и заключило с ним союз.

Наша главная цель похода – не допустить формирования в окрестностях Азова крымского войска и как только первая часть начнёт высаживаться на берег, разбить её наголову. Нам нужно захватить все галеры, на которых приплывут крымчане. Лишившись флота, Давлет Гирей откажется от своего похода на Москву, а мы выбьем турок из крепости Азов и оставим там свой гарнизон. Русские купцы беспрепятственно смогут выходить в Азовское море и дальше в Чёрное, да и нашим заморским «походам за зипунами» на басурманов тоже никто не будет мешать. Вот такая цель, товарищи мои, казаки!

– Так ить можна сходу узять Азов, – послышался голос сотника Варлама, – щаго ждати крымчан, покель они приплывуть? Нас таперича стольки, што любуя крепость можна за трое дён узять!

– Можно! – согласился Кондратий, – но мы этого делать не станем! Первая часть ханского войска будет равна примерно по численности нашим сотням. Поэтому, даже по всем благоприятным раскладам, придётся вступить с ним в большое сражение. К тому же захватив галеры крымчан, мы увеличим количество пушек для штурма крепости. А если мы первоначально возьмём Азов, её стены нам не помогут в предстоящем сражении с войском Давлета. Ну, что мы будем прятаться за ними? Разместим там всего пять-семь сотен, а остальные как? Галеры не станут палить из пушек по сражению на берегу, иначе положат своих в первую очередь. А вот по стенам крепости обязательно откроет огонь. Да и у нас силёнок будет гораздо больше, если не расходовать их на взятие Азова с ходу.

– Турки тожа не стануть сидеть у крепости искрестив руки, – не унимался Варлам, – нащнуть палить по нам со стен….

– Ты Варлам бряши, да не дюжа забрёхивайси, – осадил его атаман, – табе гутарют, што палить из пушек по нам, смешавшимися с крымчанами тольки дурак могёть, а из пищалей нихай пробують, хрен у их щаго выйдить. Ты сам-то пыталси когда нить стрельнуть с такого далека, да ишшо по двигающимся басурманам?

Варлам понял свою ошибку и замолчал, а Кондратий продолжил излагать стратегию похода. Он объяснил, что флотилия казачьих стругов отправится вниз по течению одновременно с конницей и предупредил, чтобы это движение было изначально синхронным.

– По берегу шагом или рысью идут сотни, – объяснял Кондратий, – а по Дону струги на вёслах. Конница будет по необходимости регулировать скорость своего движения, чтобы не опережать и не отставать от флотилии. Не доезжая до острова, где Дон делает крутой поворот и открывается вид на крепость Азов, необходимо остановиться, чтобы с её стен туркам был невиден наш подход. Это нужно для того, чтобы выманить галеру, охраняющую Азов с моря и Дона за остров, где спрячется вся наша флотилия. В противном случае галера откроет пальбу из пушек и повредит хотя бы один из наших стругов. Их нужно беречь, как зеница око, ведь на море предстоит сражаться с превосходящим числом крымских галер. Отбив турецкое судно, флотилия поплывёт к устью Дона, а конница двинется тремя, примерно равными группами, и дислоцируется с трёх сторон – от Дона, Азовского моря и степи на расстоянии, превышающем дальность стрельбы.

– Кондрашка, а щаго нам боятися, што нас углядять турки, – уточнил войсковой старшина Пантелей, – мы раньше вечера не смогём дойтить до Азова, а по темкам хто нас узреить?

– Надо рано утром отправляться в поход, – возразил Кондратий, – с таким расчётом, чтобы до наступления темноты выманить за остров турецкую галеру. Нам нужно взять её не повредив, она пригодится нам в бою на море. Наша флотилия разделится на две части, командовать первой атаман назначил меня, а второй княжича Московии Белояра. Мои струги займут позицию в устье Дона, а вторая часть Белояра обойдёт Азов по морю и станет на якорь у берега с другой стороны. Там есть мыс, за которым она может спрятаться. Как только крымчане начнут высадку на берег, мы атакуем их с трёх сторон на суше и с двух на море. Галеры непременно откроют по нашим стругам пальбу из пушек, поэтому морской бой будет самым тяжёлым для нас в предстоящем сражении. По моим подсчётам у крымских галер, которые больше наших стругов по водоизмещению, и пушек в полтора раза больше.

– Кондрашка, итить тваю матрю, турецкаю, – возмутился Черкашенин, – ты щаго ет гутаришь по-непонятнаму? Какоя-такоя водосмещеня?

– Водоизмещение, батя, – повторил Кондратий, – иначе говоря, размер судна….

– Так и гутарь, – сердился атаман, – штоба усе вразумели тваю речу!

– Чтобы держать связь флотилии во время похода, и после него, – продолжил Кондратий, – при мне постоянно будет находиться молодой казак Савка, а при Белояре – Ерошка. В случае непредвиденных ситуаций, мы будем высаживать их на шлюпки и отправлять к атаману, чтобы согласовывать наши действия. Эти молодые совсем казачата постоянно будут находиться при нас и в сражении не участвуют. Они ещё плохо обучены, им до двадцати пару лет не хватает, но оба настойчиво просили атамана взять их в поход.

И ещё хочу напомнить, что сражаться придётся с пешими крымчанами, поскольку лошадей они, скорее всего, намерены доставить к Азову отдельным рейсом в последнюю очередь. Это даёт большое преимущество при нанесении первого удара, но главный недостаток в том, что коннице нужен простор для манёвра, а его не будет. После начала боя всё равно придётся спешиться, увязнув в горах тел убитых. Необходимо, как можно дольше оставаться в сёдлах, потому что пеший казак слабее верхового. Лошадей нужно беречь, наши дрессированные кони сами быстро покинут поле боя, убегая на степной простор. …Я вроде всё рассказал!

Сотники внимательно слушали Кондратия, прибывшие из дальних хуторов и станиц, кто мало знал его, были уже осведомлены раздорскими о «дюжих способностях» атаманского сына. После Кондратия выступил Черкашенин, он назначил командовать двумя сотенными группировками Варлама Кружилина из станицы Голубинской и Фрола Бакланова из Раздор. Третьей Черкашенин решил командовать сам. После атамана слово взял войсковой старшина Пантелей и зачитал составленный им совместно с атаманом список трёх сотенных группировок. Он выкрикивал фамилии сотников входящих в первую из них, дислоцирующуюся от Дона, вторую от мыса Азовского моря и центральную от степи под командованием атамана. Черкашенин и Пантелей приступили к экзаменовке сотников по тактике ведения верхового сражения, называемого казаками сечью.

Белояр подошёл к Кондратию и обнял его, поблагодарив за доверие, он впервые будет командовать флотилией. Молодой княжич сиял весь от радости и уверял, что оправдает это доверие, не щадя жизни. Кондратий посоветовал благодарить не его, а сотника Бакланова, это он рекомендовал атаману кандидатуру Белояра и поручился, что княжич не подведёт. Фрол уже видел его в сражении и убедился в способностях и отваге молодого дворянина из Московии. К тому же невеста Белояра Анфиса была родственницей супруги Фрола, и он надеялся, что парень женится на ней по возвращению из похода. Тогда Баклановы станут родственниками московских князей, что, несомненно, придаст важности их семейству.

Экзаменовка сотников показала высокую боевую подготовку Войска Донского. Атаман остался доволен товарищами, каждый из которых являлся таким же, как и Черкашенин выбранным атаманом в своём юрте, хуторе или станице. Коллективно проштудировали сигналы, необходимые в сражении и все вместе отправились на противоположный берег посмотреть итоговые соревнования по джигитовке. Казаки показывали чудеса в конной акробатике, и не случайно донцам с таким обученным войском удавалось одерживать победы с многократно превосходящими силами врага. На следующий день атаман объявил об отдыхе перед выступлением в поход. Вечером каждый должен был пораньше лечь спать, чтобы за несколько часов до восхода солнца выступить на марш.

Вечером Кондратий пришёл к куреню, в котором проживала Мирослава. Он гнал от себя мысли, что он может, не вернуться из этого похода и видит любимую последний раз. Чтобы не давать повода для сплетен бабам и девчатам, живущим в городке, Кондратий никогда не входил в курень княжны и, постучав в дверь, ждал, когда она сама выйдет к нему. Приставленная к княжне в качестве прислуги молодая девка Лукерья всегда выбегала первой, чтобы убедиться, что это пришёл Кондратий. Затем она молча шныряла обратно и спустя минуту-две выходила Мирослава. Судя по тому, что девушка уже была одета для прогулки, Кондратий твёрдо знал, что она с нетерпением ждала его.

Но в этот вечер он пришёл рано, было ещё светло, и Мирослава не ожидала его раннего прихода. Кондратий договорился с Белояром не гулять, как обычно в станице, чтобы было больше времени попрощаться с любимыми девушками, ведь рано утром предстоял многокилометровый марш флотилии. Когда княжна собралась на свидание и вышла, Кондратий предложил ей провести время под раскидистой «ивушкой-вдовой». Это было одним из их любимых мест, находящимся в стороне от станицы на берегу Дона. Там они чувствовали магический дух верности, витающий под ивой и лежащим у её комля сухим стволом погибшего дерева-мужа. Переправившись на лодке на противоположную сторону, влюблённые пришли к «вдовушке», чтобы ещё раз пропитаться её духом верности и любви.

Здесь вдалеке от людских глаз можно было целоваться даже днём. Мирослава с тревогой смотрела в глаза Кондратия, она ждала, он скажет, что непременно вернётся живым из похода. Но парень умышленно заговаривал время, рассказывая о смотровой джигитовке, которую продемонстрировали сегодня атаману лучшие наездники Войска Донского.

– Милый мой Кондратушка, витязь непобедимый, – прервала его Мирослава, – я очень переживаю за тебя! Как там всё сложится в вашем походе, у меня душа стонет, я боюсь, что басурманы ранят тебя, любимый мой…. Возьми меня с собой! Я буду помогать тебе во всем, даже подавать порох и пули, ядра могу носить к пушкам….

Кондратий, молча и крепко прижал к себе девушку и, улыбнувшись, начал жарко целовать её губы, шею и грудь. Он тихо молвил девушке самые ласковые слова, какие мог знать и уверял любимую, что его не берёт ни пуля, ни турецкий ятаган. Руки Кондратия опускались всё ниже и вот они уже коснулись самого запретного места целомудренной Мирославы, кровь ударила парню в голову, а княжна даже не пыталась ему мешать. Она тихонько стонала от переполнявших её чувств и была совсем не против близости, того неведомого для каждой девушки ощущения части любимого внутри себя.

А Кондратию показалось на время, как он оторвался от реальности и будто парит в чудесном мире неземного удовольствия. Его разум отключился, руки сами по себе скользили по прекрасным девичьим бёдрам, ягодицам, груди. Мирослава дрожала всем телом, и это возбуждало парня ещё больше. Он всё чаще возвращал руку в то место, которое дурманит мужской мозг воображением, инстинктивно изучал его ощупью, нежно лаская и не отрываясь от затяжного поцелуя. И ему и ей в эти минуты мир казался второстепенным приложением их любви и стремления обладать друг другом, желанию слиться воедино. Но внезапно Кондратию пришло понимание о данном им обещании, и необходимости строго его выполнения.

– Не сейчас, любимая, – прошептал он, – вернусь из похода, поедим в Московию и когда обвенчаемся в церкви, станем мужем и женой. Я ведь обещал твоему отцу, что до этого не нарушу твоего целомудрия!

– Милый мой, любимый витязь, – отвечала Мирослава шёпотом, – я вся в твоей власти и подчинюсь тебе, решай сам, мой князь, мне так хорошо с тобой, что я совсем не своя!

…Рано утром, за несколько часов до восхода солнца, Кондратий явился на пристань, где его уже ждали казаки и Белояр. Княжич не спал всю ночь, волнуясь о предстоящем сражении, поэтому пришёл на пирс одним из первых. Всё было оговорено заранее, распределено на две части флотилии, каждый казак-матрос знал своё место и обязанности до мелочей, ждали приказ на отплытие. Флагманским стругом Кондратия было то самое судно, на котором он вёз князя Новосильцева в Раздоры. Сигналом началу марша по правому берегу Дона конницы распределённой на три группировки условились считать коллективный залп из пищалей, который дадут со стругов. Кондратий стал рядом со штурвалом главного струга своей части флотилии, и скомандовал залп. Он прозвучал, как единый выстрел, так синхронно пальнули из двадцати пищалей. Войско Донское вышло на марш.

Ночь выдалась лунной, лёгкий, но уже прохладный ветер дул в лицо и напоминал о наступлении осени. Струги выстроились попарно по течению Дона, справа шла часть флотилии Кондратия, слева – Белояра. Зажжённые на носу и корме фонари, были ориентирами для штурвальных и хорошо обозначали на воде всю флотилию. Её отлично было видно с берега, и Черкашенин соблюдая условность, временами посматривал на реку. Издалека флотилия была похожа на стаю диких гусей, плывущих в тихую заводь. Спустя четверть часа после отправления конницы атаман лично затянул походную песню. Вскоре она уже разливалась над просыпающимся Доном тысячами мужских голосов. Казаки верили в приметы и считали, что это приносит успех в сражении:

Пролягала ёна шлях-дорошка,

Пролягала ёна усё широка,

Во Турецку землю,

Во Турецку землю.

Как по ентой было по дорошке,

Как по ентой было по широкай.

Стоял бел шатёрик,

Стоял бел шатёрик….

В походе казаки терпеливы, выносливы и неприхотливы, они способны совершать марш-броски до пятидесяти вёрст за день без единого привала. Если требовала обстановка могли на ходу скудно перекусить, очень мало спали, оставались всегда на чеку, были постоянно готовы броситься в атаку на врага. А ещё казак крепок своей вековой, неизменной дружбой с конём и сильнее её на всем свете не бывает. Он может не один день пролежать вместе с лошадью в кустах, в камышах, не скучая, не теряя бодрости, и зорко следить за врагом. Но и без коня казак скор и подвижен, как вьюн, гибок, подобно молодому стеблю или прибрежному тростнику. Взгляд у каждого смелый, открытый и в то же время приветливый с доброй усмешкой.

Черкашенин не спешил с привалом. Первый отдых должен быть у острова, где потопили турецкую галеру, когда брали в плен Серхат-бея. Струги флотилии во время привала должны были опередить конницу, с целью немного раньше прибыть к исходной позиции перед поворотом Дона к Азову. Время пока подойдёт конница, Кондратий намеревался использовать для захвата турецкой галеры, выманив её из устья Дона. Казаки-матросы стругов тоже должны пообедать во время привала конницы, дрейфуя по течению без вёсельной тяги. Быстро управившись с едой, команда каждого струга снова налегла на вёсла. Кондратий стоял рядом со штурвальным и своим трёхмерным зрением просматривал окрестности сверху. Конница после привала продолжила свой марш, а на подходе стругов к острову, за которым Дон резко поворачивал к Азову, Кондратий увидел в море напротив крепости …каравеллу. Турецкая галера стояла на якоре ближе по реке, и выманивать её теперь было опасно. Кондратий скомандовал стоп флотилии с постановкой на якорь, нужно было менять ранее разработанный план захвата.

Атаманский сын никак не ожидал увидеть у Азова европейский корабль. Сознание Седельникова хорошо осведомлено обо всех видах военных кораблей XVI века, а казаки такое судно никогда вообще не видели. Каравелла была намного больше казацких стругов, превосходило по водоизмещению и турецкие галеры. На вооружении каравеллы, Кондратий насчитал тридцать пушек, судя по количеству отверстий в бортах, по пятнадцать с каждой стороны. Такая артиллерия представлял серьёзную угрозу. Корабль невозможно взять конницей, это было бы просто глупо атаковать корабль с берега. Победить можно было только на воде, а как это сделать, не потеряв ни единого струга, нужно было придумать. Но где турки взяли каравеллу? Немного подумав, Кондратию дошло, что испанский корабль мог быть захвачен турками в Средиземном море и именно этот корабль, вероятнее всего, доставил в крепость дочь Серхат-бея.

Идея пришла быстро, нужно было только согласовать новый план с отцом-атаманом и Белояром. Никто ещё не понял, почему Кондратий дал сигнал: «Всем стоп на якорь! Ничего не предпринимать!» Струги спешно выполнили команду, но перекрикиваться между собой, чтобы узнать, в чём дело, было запрещено в целях конспирации. И хотя до крепости было ещё далеко, крики могли услышать замаскированные где-нибудь рядом караульные турок. Кроме Кондратия никто не мог видеть, что охрана Азова с моря и Дона усилена испанской каравеллой. Он немедленно приказал Савке, молодому пареньку, взятому с собой для связи, отправляться на шлюпке на берег, а причалив к нему быстро бежать навстречу коннице. Нужно передать атаману о непредвиденном осложнении ситуации. Для этого Черкашенин должен был остановить марш конницы как можно дальше от острова и срочно приплыть с Савкой на шлюпке на струг Кондратия. Спустя некоторое время к борту струга причалил посыльный от Белояра, Ерошка.

– Дядь Кондрат, – спрашивал казачонок из шлюпки, – княжич хотить узнати, щаго слущилася?

– Передай Белояру, чтобы сам быстро приплыл ко мне на струг, – распорядился Кондратий.

Прошло ещё четверть часа, прежде чем взволнованный Белояр появился на струге Кондратия. Получив ответ на свой вопрос, он долго молчал, соображая, что такое каравелла? Ему трудно было осмыслить определение «корабль намного больший, чем самая крупная турецкая галера».

– И что теперь? – спросил Белояр рассерженно, – нужно брать и эту каравеллу на абордаж!

– Не спеши, брат! – осадил его Кондратий, – сейчас прибудет сюда мой батя, и всё решим без лишнего риска. У этой испанки тридцать пушек на вооружении….

Солнце клонилось к закату, разработанный ранее план, явно срывался. Безвозвратно минул тот час, за который можно было бы заманить галеру турок в ловушку до наступления темноты и, окружив её за островом плотным кольцом принудить сдаться без боя. Турецкие моряки опытные бойцы и артиллеристы, но не самоубийцы, увидев, что погнавшись за маленьким стругом казаков, угодили в окружение двух десятков крупных, они бы не стали биться насмерть. Такое уже не раз бывало во время их попыток взять в порабощение казацкие хутора и станицы, расположенные на берегах Дона.

Прошёл ещё час, а Черкашенина всё не было, значит, конница намного отстала от флотилии, и это радовало Кондратия. На небе всходила луна, и турки со стен крепости могли обнаружить многочисленную конницу на подходе к острову. Но ещё не был слышен конский топот, значит, атаман остановил марш далеко от острова. С другой стороны нужно было спешить, пока луна не взошла слишком высоко и не помешала бледным светом предстоящему захвату каравеллы и галеры турок. Затягивающие небо облака успокаивали Кондратия, они служили хорошей ширмой для ночного светила, и можно было оставаться незамеченными длительное время. Наконец на берегу появился Черкашенин с Савкой, стараясь не шуметь, они тихо причалили к борту струга Кондратия.

– Кондрашка, ети тваю матрю татарскаю, – злобно пробурчал атаман, взбираясь на палубу, – ты хощь и стратег, но приказывати мане, атаману, енто ужо щерез край! Надоть самому ко мне прибыть….

– Не ругайся, батя, – успокоил его Кондратий, – я не могу бросить флотилию, мне нужно наблюдать за крепостью и Доном. Этого делать кроме меня никто не может! А у тебя там войскового старшину Пантелея за атамана можно оставить….

– Ну, будя мане ерундище гутарить, – прервал Черкашенин сына, – щаго кликал?

– Где ты конницу остановил? – поинтересовался Кондратий.

– У вёрстах трёх отсель, – выпалил атаман, – а щаго?

Кондратий, не спеша, членораздельно рассказал атаману причину остановки флотилии и необходимости изменения плана.

– Ты енто узрел сваим всевидящим оком? – спросил атаман, – не ошибси, сын?

– Батя, сколько мне можно доказывать свой дар Божий? – возмутился Кондратий.

– А щаго ента твая коравелла нам сделаить? – горячился атаман, – нихай пальнёть из пушек, хрен вона нас достанить….

– Если турки засекут приближение нашего войска, они приготовятся встречать наше нападение, – возмущался Кондратий, – тогда придётся штурмовать её и галеру стругами. Мы можем потерять половину их, а нам нужно сохранить каждый для предстоящей схватки с крымскими галерами. Ведь наша главная цель не крепость взять, а разбить войска Давлета….

– Ну, будя мане обущати, – возмущался атаман, – гутарь, щаго удумал?

– Мы сейчас с Белояром оставим на стругах по два человека, – начал излагать Кондратий, – а остальные высадятся на берег. Кроме шашек забираем с собой все имеющиеся на стругах кошки для абордажа и верёвки к ним. Ты, батя, возвращаешься к коннице и отбираешь сотни две казаков, прошедших морские сражения. Они по берегу приходят к нам, и мы все вместе отправляемся на захват галеры и самое главное – каравеллы. Через пару часов луна зайдёт за облака и к этому времени мы все должны собраться здесь на берегу.

Вплавь добираемся до галеры и одновременно до каравеллы и, забросив кошки, по верёвкам взбираемся на борта и захватываем оба судна. У нас главное преимущество – неожиданность, турки не ждут нападения и нужно сохранять осторожность, чтобы не обнаружить себя. Вода уже холодная, но захватить два таких корабля малыми потерями стоит этого купания. Вот такой у меня план. Мы с Белояром распределим казаков так, чтобы большая часть штурмовала каравеллу, а остальные галеру. Я поведу первую группу, Белояр – вторую! Уж очень мне захотелось устроить туркам сюрприз на испанской каравелле. Пусть знают, басурманы, казакам всё едино, галера или каравелла. Я уверен, когда турки в крепости поймут, что мы захватываем их корабли, они обязательно предпримут попытку спасти их. И на галеру и на каравеллу отправят десант на лодках и вот тут наша конница должна отсечь им путь между берегом и крепостью и уничтожить десант. Если не успеют закрыть ворота, то мы сможем малыми потерями взять и крепость….

Белояр внимательно слушавший Кондратия восхищался его умением находить правильные решения в непредвиденных ситуациях. Лицо княжича светилось гордостью за мужа своей сестры. Следом за атаманом он спешно покинул струг Кондратия, чтобы его половина флотилии незамедлительно приступила к высадке на берег. Взошедшая ещё выше по небу луна способствовала подготовке, вскоре на берегу сформировали две команды из казаков-матросов и с беспокойством ждали группу, отправленную атаманом. Ещё неслышно было лошадиного топота, а Кондратий, наблюдавший за берегом трёхмерным зрением сверху, объявил всем, что конница скоро будет на месте. Показались всадники, они шли галопом по берегу Дона без криков и гиканья, которыми обычно сопровождали атаку. Их численность немного превышала две сотни, «лишние казаки» должны были остаться с лошадьми на берегу.

Спешившихся казаков быстро распределили по двум командам штурмовиков. Как только луна спряталась за облаками, обе группы молча, соблюдая предельно тишину, отправились по берегу в сторону крепости. Было что-то мистическое в этом молчаливом походе, каждый сосредоточенно смотрел себе под ноги и если даже спотыкался, то не сопровождал это, как обычно, ругательством. Столкнувшись с такой организованной численностью «молчунов», марширующих по берегу ночью, можно было испугаться любому храбрецу. Казаки, словно тени шли к своей цели, не создавая шума, чему тоже были тренированы и не раз применяли «тихую» переброску своих сотен в сражениях. Исчезая в одном месте и внезапно появляясь, где их не ждали, они такими манёврами вводили в полное заблуждение противника, чтобы начав атаку, обратить его в бегство.

Достигнув места, с которого необходимо начинать заплыв на штурм галеры, группа Белояра остановилась, остальные шли дальше. Пускаться вплавь к обоим кораблям нужно было одновременно, поэтому сигналом начала заплыва должен быть крик большой выпи. Эта птица в брачное время издаёт характерный звук, напоминающий короткое басовитое мычание быка. В тихую погоду его слышно за два-четыре километра. В нём можно различить два типа: негромкое, высокое тоном «и» или «ы», звучащее два-три раза подряд, и вслед за этим сразу основной – громкий мычащий, или бухающий звук. Получается что-то вроде «ы-б-у-у-м-м-м» от трёх до восьми раз подряд. Слышать «пение» большой выпи можно главным образом в сумерках и ночью. За эти звуки выпь на Дону называют бугаем или водяным быком. Этот сигнал умели имитировать многие казаки, что являлось также элементом воинской выучки.