Читать книгу Страна-анамнезия. Сатирический роман - Владимир Михайлович Жариков - Страница 2

***

Петр Серафимович Старообрядцев работал главным врачом Центральной психиатрической клиники уже пятый десяток лет. Он давно превзошел возраст, который не должен быть по определению у руководителя психиатрической клиники. Человек в таком возрасте, не может руководить не только клиникой, но и собственным поведением, впадая в старческий маразм. Петру Серафимовичу самому порой казалось, что он давно потерял связь с реальностью и постепенно сходит с ума, становится «работающим» пациентом клиники.

Чем больше он старел, тем больше убеждался в этой догадке. Ему не хотелось подтверждать на себе истину народной пословицы: «С кем поведешься, от того и наберешься», а поэтому всячески старался абстрагироваться от своего порой неадекватного поведения в кругу коллег. Старообрядцев давно бы уступил должностное кресло какому-нибудь молодому психиатру, но желающих стать главным врачом «психушки» не находилось, а если и появлялись таковые, то Петр Серафимович тут же вспоминая свое «трудное восхождение на психиатрический Олимп», всеми силами сопротивлялся назначению любого претендента. В этом и проявлялась его старческая неадекватность.

О нем перешептывались коллеги: «И хочется и колется…, но никому сдавать пост не собирается». Сам же Петр Серафимович злился, что ему пришлось затратить в свое время колоссальные усилия, чтобы стать главным врачом клиники, а тут нужно вот так просто отдать должность… неизвестному преемнику…, обидно!

Во врачебном коллективе Петр Серафимович никому из докторов и заведующих отделениями повода не давал думать о какой-либо преемственности, он умышленно не готовил себе конкурента, «выжигая каленым психиатрическим железом» возможных кандидатов. Чтобы создать иллюзию «незаменимости», нужно вовремя пресекать любую инициативу подчиненных, постоянно говорить, что они не смогут справиться с обязанностями главного врача. И тогда действующий руководитель становится незаменим на длительное время.

Психиатрия для Петра Серафимовича была не только его поприщем, профессией и наукой, но и средством удовлетворения собственных амбиций от банального самоутверждения до мании величия в превосходстве над пациентами и подчиненными. И это само по себе являлось какой-то патологией, плохо описанной в специальной литературе. Его клиника, которую он возглавлял, переживая многих правителей страны, всегда пользовалась специфическими для подобных учреждений «привилегиями», особенно используемыми в последние двадцать лет новейшей истории России.

Во-первых, это закрытость, препятствующая распространению из клиники сведений о фактическом положении в ней дел. Во-вторых, исключительное право определять «опасность лица для себя и окружающих» по собственному усмотрению, не прибегая к доказательствам совершения этим лицом каких-либо социально опасных действий и изучению конкретных обстоятельств, связанных с госпитализацией.

В третьих, невозможность для пострадавших в результате принудительной госпитализации и неадекватного лечения доказать в суде ущерб, нанесенный их здоровью психиатрами, или присвоение их имущества, чему способствует нынешнее законодательство и лишение человека дееспособности «предприимчивыми» врачами. В-четвертых, имеется возможность поставить психиатрический диагноз любому человеку на свое усмотрение. Для этого не требуется никаких объективных методов – ни рентгеновских снимков, ни анализов, ни неврологических и нейрофизиологических исследований.

Психиатрические клиники еще с советских времен пользовались дурной славой. При «дорогом и всеми любимом» Леониде Ильиче в них «прятали» несговорчивых диссидентов и всех, кто пытался доказать абсурдность политики КПСС. И в настоящее время можно говорить о таких социально опасных явлениях в сфере психиатрии, с которыми связаны нарушения основополагающих принципов демократии и прав человека. Каждый день в психиатрические диспансеры по всей стране поступают тысячи людей. Большинство из них снова возвращаются в общество, но и они еще долго будут страдать от фармакологических и социальных последствий лечения в психиатрических клиниках.

Принято считать, что психиатрические больницы и психоневрологические интернаты предназначены только для людей, выживших из ума к старости или потерявших родственников, рассудок и способность самостоятельно обслуживать себя. А психиатры честно помогают им справиться с собственными проблемами, нервными и психическими расстройствами. Пребывание человека в данных лечебных учреждениях расценивается как проявление гуманности и заботы.

Но мало кто знает, насколько грубы и неэффективны средства и методы лечения, применяемые психиатрами, и насколько невыносимо находиться там больным, которые лишены доступа к информации, возможности беспрепятственно передвигаться и распоряжаться своим имуществом, страдать от отсутствия приемлемых условий содержания, ухода и порядка. Даже тишина и чистота в психиатрических клиниках бывают далеко не всегда. Больные постоянно чувствуют подавленность и безысходность собственного положения. Наряду с тяжелой психологической атмосферой и отсутствием жизненной перспективы угнетающее действие на них оказывают психотропные препараты.

Психиатрия для многих пациентов – это горькие слезы и поломанные судьбы. Психиатрия давно стала доходной индустрией, действующей с таким же гигантским размахом, как сфера развлечений. Только она склонна навязывать свои услуги насильственным образом и применять далеко не самые безобидные способы воздействия на психику человека, которые часто приводят к непредсказуемым и разрушительным последствиям.

И этому есть объективные причины, используемые в качестве обоснований: недостаточная изученность мозговых механизмов вообще, неясность генеза психических заболеваний в частности и не изученность метаболизма и механизма взаимодействия психотропных препаратов с нервными клетками мозга. У большинства пациентов пребывание в психиатрических клиниках привело не к выздоровлению, а к постепенной интеллектуальной деградации.

Множество психотропных препаратов быстро вызывает привыкание и зависимость, и получается так, что через некоторое время пациент уже сам не может без них обходиться. Большинство психотропных препаратов имеет такие побочные действия, что их прием не позволяет чувствовать себя и жить нормально. Для назначения психотропного препарата, психиатры никого не предупреждают ни о побочных действиях, ни о способности препарата формировать наркотическую зависимость.

Конечно, социальное, научное и прикладное значение психиатрии – неоспоримы. Вопрос не в том, чтобы вывести психиатрию за рамки правового поля и круга медицинских дисциплин, а в том, чтобы ввести ее в данные рамки. Психиатрия стала классической медицинской дисциплиной лишь благодаря Пинелевской реформе, когда больных перестали держать в цепях, а главой учреждения вместо управляющего в полицейском чине сделали врача.

Эти события обозначили два важнейших принципа, которые в разных формах и проявлениях проходят через всю историю психиатрии, и по сей день сохраняют актуальность: принцип частичного разгосударствления и добровольности. В России важным шагом в направлении их соблюдения стал Закон о психиатрической помощи и гарантиях прав граждан, который обязывает получение информированного согласия и судебную процедуру в случае принудительной госпитализации.

И насколько бы врачи-психиатры ни считали данную процедуру обременительной для них, она призвана способствовать объективности психиатрических диагнозов, сокращению числа необоснованных госпитализаций и уважительного отношения к правам человека. Но этого можно добиться только при надлежащем исполнении, а не при имитации соблюдения норм закона.

В 2004 году отдельной книгой опубликованы результаты мониторинга 93-х психиатрических клиник в 61-м субъекте РФ. В большинстве регионов нарушается право пациента на объективное судебное разбирательство в связи с принудительным помещением в клинику. Порой оно проходит в отсутствии адвоката, самого пациента или его законного представителя, свидетелей со стороны больного. Врачи демонстрируют пренебрежение принципом информированного согласия, отражающим фундаментальное право пациента на свободу выбора.

В половине психиатрических стационаров вся корреспонденция, в том числе жалобы и заявления, изымается медицинским персоналом и не достигает почтового ящика адресата. Жалобы и заявления передают лечащему врачу, который прекрасно понимает, чем они ему грозят, поэтому он либо выбрасывает их в мусор, либо вклеивает в историю болезни, после чего у пациента выявляется «бред сутяжничества» и лечение дополняется новыми препаратами и мерами стеснения. Даже о существовании Закона о психиатрической помощи врачи предпочитают не сообщать пациентам, чтобы не было жалоб, заявлений и судебных исков. Злоупотреблениям способствует закрытость психиатрической системы и неведение, в котором намеренно держат больных. Статья закона о службе защиты прав пациентов, находящихся в психиатрических стационарах, так и осталась нереализованной.

Мы привыкли относиться к психиатрии с большой осторожностью. Негативное представление о ней в общественном сознании начало складываться еще в советский период. Тогда для этого существовали самые непосредственные причины. Достаточно продемонстрировать гражданскую позицию, не совпадающую с принятой идеологией, или выразить недовольство советским режимом и вы со страшным диагнозом оказывались в психиатрической больнице, где гибли надежды на благополучную жизнь и ваша репутация. Тех, кто попадал в психиатрические клиники за убеждения, называли диссидентами, или инакомыслящими. Эти случаи свидетельствуют, насколько широко можно толковать понятие психического заболевания и просто поставить диагноз любому человеку.

В Законе о психиатрической помощи говорится: «Диагноз психического расстройства ставится в соответствии с общепризнанными международными стандартами и не может основываться только на несогласии гражданина с принятыми в обществе моральными, культурными, политическими и религиозными ценностями либо на иных причинах, непосредственно не связанных с состоянием его психического здоровья».

Но с чем связана эта настойчивая попытка убедить нас в том, что диагноз не может основываться на перечисленных причинах и стандартах, отличных от международных? Связана она с тем, что еще недавно всё было не так. В отечественной психиатрии всегда были свои не только стандарты, но и психические заболевания. Вспомним, например, о вялотекущей шизофрении, которая появилась только благодаря туманным изысканиям отечественных психиатров и диагностировалась у тех инакомыслящих, у кого нельзя найти очевидных симптомов психического заболевания. А любой диагноз мог основываться и на гораздо более «невинных» причинах, чем перечисленные. Может он основываться на них и сегодня.

Несмотря на многочисленные и радикальные изменения в законодательстве, ни один диагноз, поставленный еще в советское время по политическим соображениям, пока не снят, пересмотрен или признан ошибочным. Этому феномену есть весьма простое объяснение: в историях болезни всегда перечислялись не причины, на которых основывается диагноз, а симптомы, не имеющие общего с «моральными, культурными, политическими и религиозными ценностями».

Но поводом для помещения в психиатрическую больницу могли быть не только психические заболевания или «неправильные» убеждения. Множество людей оказывались там из-за семейных ссор, конфликтов на работе, пьянства, отсутствия постоянной прописки, жилья или из-за того что, на их квартиру позарились родственники. Это означает, что психиатрия занималась не только лечением заболеваний. Ее место и роль в жизни общества оказались более значительными.

Определяя, с какими убеждениями человек имеет право жить в обществе, а с какими он должен находиться в клинике для душевно больных, психиатрия осуществляла идеологическую цензуру и способствовала укреплению тоталитарного режима. Путем изоляции лиц, склонных к бродяжничеству, алкоголизму и конфликтам, психиатрия обеспечивала общественный порядок, гасила негативные настроения, проявления враждебности и недовольства, связанные как с социальной несправедливостью, так и необеспеченностью, подавляла личную инициативу. Психиатрия всегда выполняла полицейские функции и являлась органом надзора и наказания.

Врачи, которые лечили советских диссидентов, до сих пор еще работают. Некоторые из них стали заведующими отделениями или главврачами, успели усвоить нынешнюю «продвинутую» лексику, «великосветские» ужимки и вольности, стали добродушнее, улыбчивее, пушистее. Но это не значит, что честнее. Все проявления имеют либо возрастной, либо напускной характер. Таким был и Петр Серафимович. Количество людей и имена тех, о ком он порой отзывался как о психически больных, производило странное впечатление, но еще больше удивляла его привычка судить о наличии заболевания у человека и его диагнозе заочно, не имея на руках истории болезни.

Эта привычка сложилась у него с тех тоталитарных времен, когда он мог решать судьбу других единолично, а для этого, кроме его «единственно правильного» мнения, больше ничего и не требовалось. Ему до сих пор непонятно, зачем при каждом недобровольном помещении пациента в клинику, нужно писать и тащить в суд кучу лишних бумаг и самого больного. То ли дело при Брежневе! Взяли и сразу же заперли в стационаре лет на 20, без свидетелей и шума. Либо в течение месяца превратили в овощ, еще хуже в перегной, тоже без свидетелей и шума.

Несмотря на принятие Закона о психиатрической помощи, по-прежнему нет никаких гарантий, что человек после оказания ему этой помощи сохранит свои права, имущество, рассудок и способность «самостоятельно удовлетворять основные жизненные потребности», а не превратится в вялое и безвольное «растение».

Закон фактически допускает подобную ситуацию, когда по телефонному звонку или другому «поступившему сигналу», человека могут забрать в психиатрическую клинику и подвергнуть его интенсивной «химической обработке», даже не выясняя, насколько «сигнал» соответствует действительности. После «обработки» человек зачастую уже не в состоянии доказать в суде ущерб, причиненный его здоровью и частенько вообще не в состоянии чем-либо заниматься.

Не желая отставать от более предприимчивых сограждан, психиатры кинулись зарабатывать деньги – как на самих пациентах, так и на их родственниках. Первые платят за снятие диагноза, с учета, за справки, требующиеся при трудоустройстве, получении водительских прав и «откашивание» от призыва в армию. А за то, чтобы человеку поставили нужный диагноз и взяли на учет, платят уже родственники, имеющие виды на его жилплощадь и имущество. И хотя родственники могут оказаться причиной госпитализации в психиатрическую больницу, те, у кого их нет, рискуют пострадать там еще больше.

В психиатрической клинике может оказаться любой. Путь туда чаще всего начинается с принудительной госпитализации, когда к гражданину домой приезжает психиатрическая бригада. Что случилось – никто не спрашивает. Зачем задавать вопросы, ведь все равно впереди освидетельствование? На лишние вопросы также никто не отвечает. Потенциального пациента вежливо просят сесть в скорую и не вынуждать санитаров применять силу. Услышав такую просьбу, будущий пациент оказывается в недоумении и требует объяснить, что от него хотят. Но процедура госпитализации не предусматривает этого.

Какие бы действия госпитализируемые граждане ни предприняли при этом – в любом случае они оказываются в заведомо проигрышном положении. Санитары и врачи вообще никак не реагируют на вопросы, доводы и недоуменные восклицания. Лишь впоследствии в истории болезни пациента будет написано: «В момент госпитализации не мог понять, что происходит, постоянно задавал вопросы, свидетельствующие о полной потере связи с реальностью и дезорганизации умственной деятельности» или еще что-либо подобное.

Одной такой записи в истории болезни достаточно для того, чтобы поставить диагноз «шизофрения» и назначить курс интенсивной терапии. Никаких дополнительных доказательств того, что гражданин намеревался, угрожал или совершил какие-либо социально опасные действия, не требуется. Право сделать вывод о степени «опасности для себя или окружающих» принадлежит исключительно лечащему врачу-психиатру конкретного пациента, который не обязан ни перед кем объясняться и отчитываться. Как он решит – так и будет! Врачи склонны использовать это в собственных интересах, одним из которых является поступление в клинику новых пациентов, а значит и больших денежных средств.

Недобросовестным врачам, которые стремятся прибрать к рукам жилье или имущество пациента, развязывает руки 29-я статья Закона: «Лицо, страдающее психическим расстройством, может быть госпитализировано в психиатрический стационар без его согласия или без согласия его законного представителя до постановления судьи, если его обследование или лечение возможны только в стационарных условиях, а психическое расстройство является тяжелым и обусловливает:

а) его непосредственную опасность для себя или окружающих;

б) его беспомощность, то есть неспособность самостоятельно удовлетворять основные жизненные потребности;

в) существенный вред его здоровью вследствие ухудшения психического состояния, если лицо будет оставлено без психиатрической помощи».

Неудивительно, врачи прилагают максимум усилий, чтобы как можно больше людей не остались без психиатрической помощи. Оказание сопротивления при госпитализации может только дать повод продлить срок пребывания пациента в психиатрической больнице, ужесточить для него режим и назначить особо интенсивное лечение. Но те, граждане, которые надеются, что если не сопротивляться, то в психиатрической больнице «во всем разберутся и отпустят», глубоко заблуждаются. В первую очередь от них потребуют подписать так называемое «согласие на лечение». Здесь можно снова оказаться в весьма уязвимом положении, потому что отказ подписать согласие на лечение психиатры склонны расценивать как негативизм и враждебную настроенность, обусловленные психическим заболеванием.

Добиваясь согласия на лечение, врач-психиатр может просто попытаться ввести человека в заблуждение: «Ничего не подписывают только нездоровые люди, которые боятся, что подделают их подпись, а потом продадут их квартиру, или еще чего-то. Почему Вы ничего не подписываете, если считаете себя здоровым? Мы такие же люди, как Вы, а Вы враждебно настроены. Это совсем ненормально!».

Если врач видит, что его доводы на пациента не действуют…, лечение начинается без его согласия. Появляются два-три санитара, один из которых со шприцем, просят пациента снять штаны и не заставлять их ждать. Естественно, человек отказывается. Тогда его хватают, валят, привязывают к кровати и делают укол. Как правило, колют большие дозы сильнодействующих нейролептиков, галоперидола и т.п., от которых человека перекашивает, у него возникают судороги, головокружение, оглушенность и туго подвижность, ему трудно шевельнуть рукой или ногой.

Через некоторое время, когда пациенту становится лучше, начинается следующий этап «переговоров» с требованием подписать согласие на лечение. Под воздействием этих препаратов в состоянии шока и оглушённости, когда откуда-то издалека доносится шипящий голос врача: «Подпиш-ш-ши, подпиш-ш-ши, иначе заболееш-ш-шь и пожалееш-ш-шь…», очень легко потерять самообладание и контроль над собою. Те, кто не выдерживают этих испытаний и подписывают согласие на лечение, фактически сами признают себя больными и подвергаются дальнейшей «химической обработке» уже на вполне законных основаниях. Таких пациентов большинство. Особо стойких и несговорчивых – ведут в суд.

Суду предшествует освидетельствование, которое проводит комиссия из трех психиатров. На честность и объективность двух других врачей, наряду, с лечащим принимающих участие в освидетельствовании, лучше не полагаться. Корпоративные и материальные интересы у них часто заглушают голос совести. Но даже тогда, когда в комиссии присутствует врач, который ставит верность профессиональным принципам выше хороших отношений с коллегами, вероятность выйти из психиатрической больницы, сохранив здоровье и репутацию, весьма невелика. Еще до освидетельствования пациента накачают психотропными препаратами, а когда ему потребуется четко ответить на пару поставленных врачами вопросов, изо рта у него будут идти только слюни и нечленораздельные звуки. В том же состоянии он окажется и в суде.

Несмотря на то, что процедура освидетельствования изначально включала беседу с пациентом, а также обсуждение его заболевания врачами и рассчитана на то, чтобы снизить риск медицинской ошибки и роль субъективного фактора при постановке диагноза, в данное время стала пустой формальностью и занимает не более минуты. Лечащий врач предлагает вариант диагноза, остальные одобрительно кивают – и все необходимые бумаги подписаны и переданы в суд, который также длится около минуты.

Суд, как правило, санкционирует госпитализацию и лечение. Он носит не менее формальный характер, чем освидетельствование, проходит без адвоката, но с участием прокурора, который спрашивает у пациента только фамилию и адрес. В суде пациент находится под воздействием психотропных препаратов, которые придают его внешности странный и отталкивающий вид: у него слезятся глаза, изо рта текут слюни, руки и ноги трясутся. Поэтому ни к нему, ни к врачам никаких вопросов у прокурора не возникает, как и сомнений в том, что пациент болен.

Все это с чувством вины осознавал и Петр Серафимович, а приближающаяся старость только горбила его от тех тяжких грехов, совершенных им при восхождении на этот «психиатрический олимп». Неслучайно в последние годы, он не то, подчиняясь велению моды, не то угрызениям собственной совести, стал регулярно посещать церковь и бюро ритуальных услуг.

В молитвах, он просил Бога избавить от этого тяжкого груза, превращающего довольно таки безбедную жизнь в непосильную борьбу с совестью. В бюро ритуальных услуг он высматривал дорогие гробы, изготовленные из красного дерева. Он и сам не понимал, что он просит у Бога – то ли освободиться от обязанностей главного врача, что он мог сделать сам по собственному заявлению, то ли избавить от этого горького осознания вины в искалеченных судьбах многих пациентов.

Наверное, Бог услышал его молитвы, а может быть в областном министерстве здравоохранения «вдруг прозрели» и решили отправить Старообрядцева на «заслуженный» отдых. Это неизвестно, только в один из обычных дней его неожиданно вызвали к областному министру здравоохранения. Петр Серафимович грешным делом подумал, что этот вызов «на самый верх» связан с очередным «потенциальным» пациентом, о котором «нужно проявить максимальную заботу и оказание психиатрической помощи» и который обязательно должен пройти курс интенсивного лечения, дабы «вернуть российского бизнесмена» в ряды активных субъектов экономического роста и мощи государства.

Он даже немного растерялся, когда министр здравоохранения всея области, предложил ему сдать полномочия главного врача молодому, но уже опытному, по словам министра, психиатру, кандидату медицинских наук.

– Я пригласил вас, господа, для того, чтобы ознакомить со своим решением, – пафосно начал министр, – скажу честно, оно далось мне нелегко. Ведь мы с вами коллеги, я по специализации тоже психиатр и когда-то руководил дурдомом, а после этого неожиданно возглавил здравоохранение области. Так вот, начну прямо без обиняков. Петр Серафимович, Вам пора на пенсию! Вместо Вас я назначаю Михаила Сергеевича Новостроева. Прошу любить и жаловать!

Михаил Сергеевич почтительно кивает головой и приподнимается, пристально глядя на Старообрядцева.

– Вы, Петр Серафимович, очень долго руководили областным дурдомом, – продолжал министр, – от чего можно сойти с ума! Пора бы и честь знать. В Вашем возрасте давно пора отдыхать…. Человек не может столько работать! Да еще с психами…. Многие не доживают до такой старости, как Вы, сохраняя ясный рассудок….

– А я-то думал, что Вы вызвали меня для нового поручения, – прервал министра Старообрядцев, – по выполнению очередного ответственного задания! А оно вон, что… на пенсию пора!

– Какого задания Петр Серафимович? Вы о чем? – не понял министр.

– Ну как же? – утверждал Старообрядцев, – если помните Ваше прошлое задание для меня – «упрятать» придурка Шалайболтаева в клинику…. Вы еще сказали, что он может составить серьезную конкуренцию нашему губернатору на предстоящих выборах.

– Я никогда Вам не давал такого задания. Вы что? – разгневался министр, – у Вас у самого что-то с психикой.

– Это у Вас, а не у меня, – спорил Старообрядцев, – какому нормальному человеку придет в голову дурацкая мысль, что нувориш из «новых русских», коим является наш губернатор, причинит меньше вреда жителям области, чем придурок Шалайболтаев? И, несмотря на это, я выполнил Ваше задание – принудительно госпитализировал его и поставил диагноз – вялотекущая шизофрения!

– Вы говорите о том, чего не могло быть в нашей демократической стране, – возмущался министр, – это во времена Брежнева было, но сегодня…? А это уже простите для Вас диагноз…. Но я не хочу отвлекаться от темы и продолжу. Вас заменит Михаил Сергеевич, молодой, но уже опытный специалист, кандидат медицинских наук, автор нового метода лечения психических болезней. Прежде чем вы поедете в клинику и приступите к передаче дел, я должен сказать несколько слов о проблемах психиатрии в общем и целом в этой связи.

– А может, обойдёмся без высокопарных монологов? – обиженно произнес Старообрядцев, – я уже все сам понял….

– Нет, я должен сказать, – настаивал министр, – я же несу груз ответственности за здоровье всех жителей области. Так вот! Метод Новостроева – это инновации в психиатрии! Это то, что сегодня нужно всей нашей медицине. Никто не ожидал, что мы так быстро будем решать проблемы здравоохранения страны одним нацпроектом типа «Здоровье»! Наши граждане просто сходят с ума от счастья! А для этого новые методы лечения психических расстройств будут, как никогда кстати. Новым болезням – новые методы лечения! Вы знаете, что руководство страны объявило о переходе на новые модернизированные рельсы, по которым помчатся в будущее составы нашей инновационной экономики….

– А мне помнится, – перебил министра Старообрядцев, – руководители страны использовали слово «рельсы» для того, чтобы народ поверил их обещаниям. Помните: «положу голову на рельсы», «даю правую руку на отруб»…. Тандем тоже что-то заговорил о рельсах, как бы чего не вышло! Членовредительства….

– Петр Серафимович! Я понимаю, что Вы обижены, но прошу Вас, не перебивать моего выступления, – обиделся министр, – …и когда проблема психических расстройств населения достигнет предельного уровня, мы с Михаилом Сергеевичем прогремим на всю страну со своей психиатрической инновацией по спасению населения от шизофрении, вызываемой реализацией нацпроектов типа «Здоровье»….

– А Вы-то тут причем? – снова перебил Старообрядцев, – Вы же не разрабатывали этот метод?

– Я не принимал участия в разработке метода, – сознался министр, – но надеюсь, что Михаил Сергеевич возьмёт меня в соавторы. А я со своей стороны обеспечу клинику достаточным для этого финансированием. Сегодня любому дурдому требуются деньги. Верно, я говорю Михаил Сергеевич?

Новостроев явно не ожидал такого наглого напрашивания в соавторство. Он удивленно посмотрел на министра и подумал: «Нужно использовать момент, поймать на слове министра по финансированию клиники», а вслух сказал:

– Верно! …Вы сразу подпишите смету, которую я подготовил?

– Нет! Это будет позднее, в рабочем, так сказать порядке, – парировал министр, – …что еще?

Новостроев и Старообрядцев молчали, и поэтому министр завершил беседу:

– Ну, раз вопросов ко мне нет, то сейчас же езжайте в клинику и приступайте к приемке дел! Вперед на шизу, господа!

На этом высокий прием закончился, министр занялся неотложными делами по оздоровлению нации, а Петр Серафимович вместе с Михаилом Сергеевичем поехали в клинику для приема-передачи дел. За всю дорогу они не проронили ни слова, считая, наверное, что весь разговор у них еще впереди.

***

Михаил Сергеевич Новостроев был одним из тех прогрессивных специалистов, которых не устраивали прежние методики лечения, считавшиеся постулатами в психиатрии, а также диагностика, изучающая методы исследования больного с целью распознавания болезни. Такие люди как Новостроев всегда ищут новые подходы к проблемам и стараются внести что-то свое в давно устоявшиеся каноны и постулаты. Но это не означало, что отвергается всё, чего достигла психиатрия, как наука за предшествующие годы.

В деятельности врача любой клинической дисциплины, в том числе и психиатрии, нозологический диагноз совершенно необходим. Но здесь психиатрия занимает особое место. Этот факт объясняется тем, что психиатрические диагнозы во многих случаях оказываются ненадежными. У одних и тех же больных диагностируются различные психические болезни.

Так диагноз шизофрении является очень распространенным среди части американских психиатров, в то время как другой их части, а также у психиатров Англии этот диагноз встречается намного реже. В то же время диагноз маниакально-депрессивного психоза, сравнительно редкий в США, имеет очень широкое распространение в английской психиатрии. Специалисты московской школы очень широко пользуются диагнозом «шизофрения», а психиатры питерской школы предпочитают у тех же больных диагностировать органические заболевания головного мозга и психозы реактивного и экзогенного генеза.

Современная психиатрия так формулирует самый распространенный в России диагноз шизофрению: прогрессирующее хроническое заболевание, отличающееся многообразием симптомов и синдромов, которую в целом можно описать как разрушение, расщепление личности. При данном заболевании страдают все психические сферы, но особенно – эмоциональная, волевая и мышление.

Соответственно симптоматика этой болезни: эмоциональное снижение и двойственность (амбивалентность) любовь и ненависть к конкретному человеку одновременно. Диссоциация эмоций – смех над горестным событием, а плач – над весёлым. Эмоциональная тупость – равнодушие, отсутствие сопереживания, волевых стремлений (абулия); апатия. Негативизм – бессмысленное противодействие. Мутизм – отсутствие спонтанной речи; аутизм – уход в себя; разорванность и соскальзывание мыслей – спонтанный переход от одной к другой; резонерство; продуктивные симптомы (галлюцинации, бред, утопические идеи).

Ненадежность диагнозов в психиатрии нередко влечет за собой врачебные ошибки. Специальных работ, посвященных их анализу и частоте, нет. В начале текущего столетия E. Kraepelin со свойственной ему прямотой и честностью сказал как-то, что среди первоначально установленных им диагнозов в последующем примерно лишь две трети оказывались правильными. Имеющиеся в настоящее время в психиатрии противоречия между понятием «болезнь» и «больной человек» существуют давно и могут быть распространены на всю медицину. Противоречия эти возникли еще в античный период, отражают собой антагонистические философские концепции Платона и Аристотеля.

По мысли Платона, идеи первичны по отношению к вещам и выступают как цели, определяющие их развитие. Чувственному познанию в этом процессе нет места. Аристотель, напротив, в познании окружающего мира ориентировался на чувства, с помощью которых осознаются отдельные предметы и события. По мнению Аристотеля, концепция Платона не объясняет мир, а лишь увеличивает количество предметов, нуждающихся в объяснении. Эти философские противоречия нашли отражение в двух греческих медицинских школах. Сторонники Платона считали, что основное значение имеет диагноз и классификация болезней. Сторонники философских взглядов Аристотеля в лице Гиппократа основное внимание уделяли особенностям проявления болезни у конкретного больного.

При изучении больных Гиппократ описывал симптоматологию болезней не как случайное сочетание признаков, а звенья развивающегося патологического процесса, отражающие сочетание различных условий. Динамическое изучение болезненных расстройств послужило Гиппократу основой для создания историй болезни, приводимых в его книгах. Гиппократ описывал в первую очередь больных людей, а не общие картины болезней.

Вопросам диагностики в трудах Гиппократа уделено едва лишь несколько страниц, в то время, как вопросы прогноза разбираются им самым тщательным образом. Гиппократ и его последователи рассматривали болезни как абстракции, создаваемые самими людьми. Вместе с тем такое отношение к диагностике не помешало Гиппократу выделить две формы психических болезней, названия которых сохранились в психиатрии до наших дней. Речь идет о мании и меланхолии.

В данном случае Гиппократ реализовал положение Аристотеля о том, что в медицине так же, как и в любой другой науке, следует использовать принцип изучения «подобных друг другу случаев с точки зрения того, что в них есть много общего». Таким образом, Гиппократ не отвергал полностью принципы сторонников Платона о существовании болезней и возможностей их классификации. Он только считал такие исследования подчиненными «живому наблюдению».

Возникшие в период античной медицины две противоположные линии развития в изучении болезней параллельно существуют в медицине до настоящего времени. Преобладание одной из них выражает либо философию времени, либо влияние выдающихся личностей и сделанных ими открытий. В психиатрии конца XIX века сторонниками учения о единицах болезни в психиатрии, т.е. последователями философии Платона, являлись K. Kahlbaum и E. Kraepelin.

Все эти постулаты являлись хорошо усвоенными истинами жадно учившегося студента Михаила Новостроева, но он не ограничивался этими знаниями. Так одновременно с университетским курсом психиатрии, Новостроев получил определенные знания из работ Пифагора, Эдгара Кейси, Джордано Бруно о реинкарнации человека, которые, по его мнению, прямо связаны с психическими заболеваниями.

Согласно этим работам, у человека существуют две разновидности памяти. Первичная – это кратковременное внимание и словесное выражение. Вторичная – инстинктивное, а также зрение, слух, понимание без слов того, что свойственно животным и маленьким детям. Объем первичной памяти несоизмеримо меньше, это то, чем мы пользуемся в повседневности.

Вторичная память проявляет себя у человека лишь во время сна с быстрым движением глаз. Считается, что ложная память – дежа-вю, возникает в результате нарушения работы воспоминания с его осознанием. Депривация сна служит дополнительным стимулом для возникновения ложных воспоминаний. Кроме того, выяснено, что эпилептики очень часто испытывали дежа-вю перед приступами, это позволило предположить, что ложная память связана с нарушением работы мозга, а именно гиппокампа (часть, находящаяся в височных долях, связана с обонянием и с обработкой пространственной информации).

Всплески дежа-вю случаются у маленьких детей и молодых людей, в старости же это почти не происходит. Логично было бы предположить, случаи дежа-вю должны возникать именно в старости. Но, все происходит наоборот. Платон говорил об анамнезии – припоминании, как средстве познания. Эту идею развил Джордано Бруно. Исходя из алхимических концепций божественности человеческого разума, Бруно апробировал методику возникновения магической памяти. Он активизировал длительную память клетки ДНК, с тем, чтобы вспомнить все реинкарнации. «Анамнезия достигнута, когда определенные пассивные нервные центры человеческого мозга становятся активными. Самостоятельно индивид не может достичь этого; активирующий раздражитель находится не в нем, а вне его. Нужно натолкнуть человека на раздражитель, только тогда в его мозгу начнется процесс, который, в конечном итоге, поможет ему выполнить свое предназначение» – утверждал Джордано Бруно. Перед лицом инквизиции, он заявлял, что человек – это не только тело.

Именно на этом утверждении Новостроев сформулировал парадигму для нового метода лечения психических заболеваний. Он после окончания медицинского университета занялся разработкой новой методики на основе практики, которую нарабатывал сначала в ординатуре и аспирантуре при университете, а затем работая лечащим психиатром в клинике. На основе разрабатываемой методики Михаил Сергеевич вскоре защитил кандидатскую диссертацию.

Забвение связано с иллюзией этого мира. За его границами и пределами человеческого разума лежит Истина. И прийти к ней можно только через отказ выполнять линейные функции программы, формирующей нашу реальность. Ответ всегда перед нами, Дух все время стучится в дверь. «Анамнезия – это рождение двух начал: человека и Святого Духа. Это не может произойти без его вхождения в человека. Это Ponds Dei, связь между двумя мирами».

На основе этих работ родилась так называемая техника Перепросмотра, которая является одним из краеугольных камней трансформации человека. Наряду с техникой Перепросмотра в настоящее время особое распространение получила техника Свидетеля. Это Перепросмотр, в котором делается акцент на осознании связи положения тела, дыхания и события в жизни, породившего определенный повторяющийся импринт.

Подобный акцент встречается и в саентологии – направлении, родоначальником которого был Рон Хаббарт. При всех положительных моментах этой практики, техника Свидетеля является начальной отправной точкой для действительного путешествия обратно, к началу времен, а не универсальным средством трансформации.

Безусловно, она носит и терапевтический эффект, благодаря чему многие практикующие врачи очень высоко её ценят. Этот эффект можно сравнить с исповедью, когда происходит такое же облегчение, если рассказываешь все тайные случаи из собственной жизни Свидетелю. Такая практика – дань нашему стремлению к коллективному состраданию. Но, все самое важное происходит с нами в одиночестве, рождение, смерть, как и истинное возвращение назад в прошлое.

Все наши объединения временны и мы должны это осознать, для того, чтобы не терять время, не ходить по дорогам, которые уже пройдены. Техника Свидетеля может помочь решить психологические проблемы определенного уровня, осознать повторения в жизни, извлечь энергию из прошлого, но это лишь малая часть того, что нам необходимо для путешествия в Бесконечность.

Изначальное намерение вспомнить все в Перепросмотре, служит катализатором такого рода воспоминаний, которые позволяют нам осознать собственную природу. В практике Новостроева одна больная вела свой дневник: «Вспоминая случай из детства, я ощутила давление в области солнечного сплетения, головокружение и в следующее мгновение я оказалась в море, серые волны, сумерки, я видела горящий остов корабля. Со мной рядом в воде находились двое моих маленьких детей. Я пыталась удержать их, но у меня не хватало сил. Вся моя воля сконцентрирована на том, чтобы спасти их, но я знала, мы утонем, надежды нет…, девочка ушла на дно первой, я держала сына, он смотрел мне в глаза, затем море забрало и его. Отчаяние, невероятная боль, мне осталось лишь умереть, когда мои легкие начали заполняться водой, я испытала жгучую боль в груди и очнулась.

Это воспоминание-проживание имело такую отчетливую ясность и эмоциональную наполненность, что я никак не могла прийти в себя, боль утраты обрушилась на меня. Однажды я потеряла своих детей. Я поняла, с чем связаны мои проблемы в этой реальности в отношении детей. Откуда такая озабоченность, желание помогать, защищать. Это моё основное слабое место, которое формируется диалогом, построенным даже не в этом мире: «Дети не должны плакать, страдать, умирать…» Но, осознание этого момента не решило проблему, я по-прежнему чувствую боль утраты. Я скорблю по тем детям, которых никогда не знала в этой жизни».

Еще одно воспоминание, записанное в ее дневнике: «Подобный случай произошел совершенно неожиданно, когда я шла по улице. Внезапное головокружение, я закрыла глаза, но почувствовала, что меня кто-то держит за руку. Это был мужчина. Стоял летний зной, от него предметы словно плавились. Моё эмоциональное состояние характеризуется как апатия. Я нахожусь на рыночной площади, прямо на земле сидят бедно одетые мужчины, тут же стоят плетеные корзины с едой. Тот, который был рядом, делает резкое движение, у меня перерезано горло, кровь заливает грудь, я вижу, как она стекает мне на черные косы и золотое ожерелье из монет».

Оба описанных случая являлись полным погружением в Перепросмотр, этот мир перестал существовать для нее, словно она приняла сильнейший диссациотив. Исчезла ее личная история, ее цели, они существовали только как тот эпизод, она все помнит, понимает, как подступает смерть, что может пойти дальше, назад в своих воплощениях, до тех пор, пока не исчезнет время.

В момент такого самопогружения осознаешь, что твоё «Я» – это всего лишь сон, бесконечная череда отражений божественного лика. Мы фиксируем себя в этом мире при помощи памяти и личного опыта. Внутренний мир человека превосходит его рассудок, но эго, в стремлении утвердиться, отравляет внутреннюю вселенную рационализмом и однозначностью.

Когда мы признаем, что являемся неизвестными, отпустим осознание, оно как парус выбросит нас в место, откуда мы родом. Все живые существа обладают инстинктом дома. То, что мы в этом мире пленники известно с древних времен. Гностики считали себя не принадлежащими этому миру вследствие непреодолимой тяги к освобождению, которая довлеет над людьми. Хотя мы и живем в этом мире, мы ему не принадлежим. В зависимости от степени осознанности человека, он воспринимает эту тягу по-разному, может интерпретировать её как стремление удовлетворить физиологические потребности, честолюбивые амбиции, жажду знаний.

Но, на самом деле есть только одна жажда – Свободы. Как говорил дон Хуан – мы навигаторы бесконечности. И если человек однажды говорит себе: « Я не могу умереть, ни здесь, ни сейчас, никогда…». В этом случае он нашел путь, неуклонно следуя по которому, он однажды придет в место, откуда родом все души….

Парадигма Новостроева гласила:

«Каждый, кого современная психиатрия считает больным, является человеком, находящимся в состоянии Перепросмотра и Свидетеля. Войдя в него во время сна, больной не смог по каким-то причинам, свойственным только его головному мозгу, выйти утром из этого состояния. Его мозг «завис», как компьютер при перегрузке оперативной памяти. Подобно этому мозг человека «зависает» при его состоянии Перепросмотра.

Его видения эмоционально сильные и возбуждающие, вторичная память полностью отключает первичную, вследствие блокирования функции головного мозга, формирующей нашу реальность. Человек в таком состоянии говорит и действует в соответствии с техникой Свидетеля, подсказывая окружающим именно то, что он находится в состоянии Перепросмотра или анамнезии».

Вывести человека из этого состояния без применения сильнодействующих препаратов – вот задача современной психиатрии! Исходя из нее, Новостроев считал возможным реализовать утверждение Бруно в обратном направлении, то есть «…нужно натолкнуть человека на раздражитель, чтобы в его мозгу начался процесс, обратный тому, который ввел его в состояние анамнезии и в конечном итоге, поможет ему навсегда выйти из состояния Перепросмотра».

Применение различных психотропных препаратов, как считал Новостроев не приемлемо по причине все той же недостаточной изученности мозговых механизмов вообще и в частности взаимодействия психотропных препаратов с нервными клетками мозга. А потому, по его мнению, такие сильнодействующие препараты могут вызвать необратимый процесс, после которого человек останется в таком состоянии навсегда, пытаясь продолжить путешествие в Бесконечность.

В практике Новостроева встречались пациенты, которые «подсказывали» саму методику их лечения. Такие люди не похожи на психически больных, наоборот их рассуждения и умозаключения отличались четкой логикой и обоснованностью. Если бы такого человека врач-психиатр встретил где-нибудь на улице, кинотеатре, кафе и пр., поговорил с ним, то однозначно не сказал, что его собеседник психически больной человек.

Наблюдения за такими больными показали, что состояние Перепросмотра у них появляется лишь на определенное время, именно тогда, когда их мозг не нагружен и работает «вхолостую». Стоило, только напрячь его беседой, в которой нужно сосредоточиться и не быть пассивным слушателем, его состояние принимало «здоровую фазу» при которой мышление работало четко, формулируя вполне осмысленные и правильные ответы на задаваемые вопросы.

Если такого больного подвергали «химической обработке», то его «нормальное» состояние появлялось все реже, пока не исчезало окончательно. Причем практически все поступающие в клинику больные первоначально обладали этим свойством «принимать нормальное состояние». Тем, кому Новостроев назначал вместо психотропных препаратов различные деловые игры и выполнение «очень ответственных поручений» для якобы реальных дел, быстро шли на поправку и выписывались из клиники. А через несколько лет таких больных вообще снимали с учета в психдиспансере.

Сложность методики Новостроева заключалась в том, что для каждого больного необходима индивидуальная деловая игра или поручение, которое было бы ему интересно. Если это подобрано безошибочно, то в большинстве случаев выздоровление пациента гарантировано. Михаил Сергеевич начал писать докторскую диссертацию. Но развить тему глубже мешало его должностное положение, определяемое полномочиями лечащего врача. Новостроев считал, что для проведения широкого эксперимента необходимо задействовать пациентов всей клиники.

Подбор индивидуального раздражителя в форме деловой игры являлся определенной сложностью еще и по причине того, что требовалось очень много времени на занятие с каждым конкретным пациентом. С ним необходимо не просто общаться, изучив анамнез, а временно вникнуть в его состояние и понять причины вхождения в Перепросмотр, определить тему, которой можно загрузить его головной мозг для начала процесса выхода из состояния анамнезии по Бруно.

В прежней работе, Новостроеву однажды удалось найти общую тему сразу для трех больных шизофренией. Анализируя причины, вызвавшие заболевание этих трех людей, Михаил пришел к ошеломившему его выводу. Они настолько разные, что невозможно предположить общую тему деловой игры для этих пациентов. Но к его удивлению у всех троих возбудился интерес к одной и той же теме, а он уже к тому времени умел интуитивно и визуально определять этот интерес по выражению глаз и эмоциям. Этот случай натолкнул его на мысль о разработке деловой игры, в которой могло бы участвовать большое количество пациентов.

Новостроев незадолго до предложения занять должность главного врача Областной центральной психиатрической клиники уже приступил к разработке методики такой деловой игры. Когда ему предложили должность, он с радостью согласился, понимая, что это шанс для успешной реализации его идеи и защиты докторской диссертации. Именно на должности главного врача он мог провести клинические исследования своего метода.

В состоявшейся беседе Новостроев озвучил просьбу министру по части оказания помощи в финансировании на приобретение системы видеонаблюдения, которая необходима для проведения эксперимента. Михаил Сергеевич намеревался установить ее во всех палатах клиники для ежесуточного мониторинга поведения больных. Требовались деньги и на косметический ремонт, который всегда должен проводиться при смене руководства. Министр пообещал решить этот вопрос после того, как Новостроев примет клинику. Теперь дорога к докторской диссертации открыта! С этим чувством удовлетворения Новостроев ехал сейчас в одном автомобиле со Старообрядцевым принимать дела….