Читать книгу Случайная симфония - Владимир Михайлович Марченко - Страница 37

Этот день я помню, как сейчас. Стояло лето, томный вечер призывно заглядывал в окна, приглашая на прогулку. Что удивительно, в тот вечер я ничего не писал, никуда не пошел и скучал, слоняясь мимо домашней библиотеки. Брал то одну книгу, то другую. Раскрывал, читал пару строк и ставил обратно. Глаза резали красные обложки зачитанного до дыр Аркадия Гайдара, маячил неверной позолотой «Идиот» и одиноко жались «Повести о любви». Мне хотелось чего-то о любви, но я не знал, кто из авторов стоящих на полке книг писал о ней.

Эта книга выглядела потертой. Светло-сиреневый переплет, стертые буквы. «Жизнь взаймы» и «Тени в раю». Я пожал плечами, почему бы и нет? Лег на кровать, включил лампу и открыл первые страницы…

Повесть «Жизнь взаймы» Эриха Марии Ремарка перевернула всю мою жизнь. Я проглотил ее залпом, потом так же быстро расправился с «Тенями в раю». То, что происходило в дальнейшем в моей жизни, прошло под вечным рефреном «потерянного поколения».

Доставая «Трех товарищей» – третью (вот совпадение!) книгу Ремарка, которую я прочел, я и словосочетания-то такого не знал. Мне было 19 лет и я хотел любви. Ремарк раскрыл мне глаза на то, какой бывает любовь и какой бывает философия. Я словно бросился в долгожданные воды прохладного океана. Я навсегда вошел в мрачный сонм «потерянных», но, как и герои Ремарка, относился к этому с цинизмом и бесконечным юмором.

Я проделал весь этот долгий путь. Потом были Хемингуэй, Ирвин Шоу, Бёлль, Олдингтон. Я мысленно пил мохито на островах, чувствовал себя ненужным продюсером в Ницце, запутавшимся клоуном и успешным, но несчастливым обывателем одновременно. Я понял, что все предыдущие годы читал бессистемно. Гайдаровская жажда революции и повести Льва Кассиля были забыты. После Ремарка, Хэма и Шоу беллетристика и повести о любви для меня умерли. И сейчас, спустя 10 лет я не смог прочесть ничего лучше. Просто не нашел.

Подтянутым и немым монолитом, напоминающем о моей судьбе, стал «Черный обелиск». От горячих слов «Фиесты» мне становится легче. А завершается это буйство разума невероятным оптимизмом «Вечера в Византии». Равно как мир, по мнению древних, покоится на трех черепахах, так эти три произведения нервной канонадой каждый день стучат в моем сердце и несут мое сознание к дальним вымышленным странам.

С тех пор я окончательно стал мечтать о собственной книге.