Читать книгу Миссия сострадания. Нескромные новеллы - Владимир Митюк - Страница 7

Павловск

Оглавление

Врагу не пожелаешь. Именно такой была ситуация, в которой я оказался на следующее утро после защиты диплома. Никаких подвижек не наблюдалось, обещанная мне аспирантура накрылась медным тазом, девушки – как не было, так и нет, работы и перспектив на будущее – никаких.

Подработка на кафедре тоже закончилась, осталось несколько случайных учеников, которым буду терпеливо вдалбливать недоученное ранее. И заниматься поисками работы. Через неделю смогу сколь угодно долго любоваться на корочки красного цвета, положенные отличникам, и свои накаченные мышцы. И всё. На помощь родителей рассчитывать не приходилось – они как-то ухитрились существовать на субсидии, выдаваемые в НИИ и на судостроительном заводе, и только. Они содержали дачу и старенький «Опель», и даже ухитрялись иногда подкидывать мне на жизнь. Я жил один – бабушка переехала в двухкомнатную квартиру к родителям, и меня поселили в комнату в коммуналке на Загородном, напротив ресторана «Тройка» – мол, взрослый и устраивай свою жизнь. Одно утешало – соседи, ветхозаветные старушки, уже перебрались к родственникам, или уехали на дачу, и комнаты пустовали. Так что я был фактически единственным жильцом, но что из этого? Квартира нуждалась в срочном ремонте. Я не ленился, но мог лишь поддерживать относительный порядок.

Выходя из дома, я смотрел на себя в треснутое зеркало, повешенное в прихожей ещё при царе Горохе. И старался не унывать.


***

В конце июня установилась прекрасная погода, около тридцати и сухо. Сидеть дома и ждать получения на руки диплома с понятной разве что узкому кругу специальностью – «кинетическая термодинамика», скучно, и я отправился Витебский вокзал.

В электричках свободно, ехать дальше Павловска я не собирался, сегодня в программе – Пушкин, Павловск решил оставить на завтра. Время меня не лимитировало, могу гулять сколько угодно, ученики придут ко мне в понедельник, и я буду терпеливо вдалбливать в их головы простейшие алгебраические действия. А на что ещё способен обладатель красного диплома?

Утро выдалось солнечное, почти ни облачка. До Витебского вокзала несколько минут неспешной ходьбы. Взял с собой бутылку с водой, положил в пакет вчерашний батон – покормить уточек возле водопада, и пошёл. Взял билет, ещё студенческий, и сел в электричку возле окошка – электричка Павловская, а народ стремится дальше, к дачным участкам. Электричка резво стартовала, мимо пробегали город, Шушары, поля, Пулковские высоты.


***

Основной контингент вышедших из электрички в Пушкине направляется в парк – парочки, родители с детьми, пенсионеры. Мне спешить абсолютно некуда, и я пристроился в хвосте колонны. Так и просочился внутрь вместе с группой туристов.

Сделал несколько кругов, посидел на лавочке, рассматривая преображающийся Екатерининский дворец, вдоль которого выстроилась длинная очередь, что-то отливало золотом, голубым цветом. Нет, скорее, лазоревым. Я был там несколько раз, но осенью, когда и туристов меньше, и погода предполагает.

Ещё один круг. Бутылка с водой становится легче. Останавливаюсь возле пруда – затончика с миниатюрной плотиной, перед озером – уточки сбились в стайку и ждут подношения. Отщипываю от батона, крошу в воду. На угощение мгновенно слетается несколько уточек. Тоже конкуренция.

Подходит девушка с маленьким мальчиком, он тоже хочет покормить уточек, но нечем. Батон переходит в его ручонки, малец доволен. Стою и наблюдаю, пока процесс не заканчивается. Мамаша уводит ребёнка по дорожке осматривать достопримечательности, я же направляюсь в противоположную сторону, топ-топ, мимо ресторанчика, вдоль озера с островком посередине. Хорошо. Мысли разваливаются, я даже не обращаю внимания на встречных девушек, расслабляюсь и не замечаю, как начинает сосать под ложечкой – ба, уже шестой час!

Допиваю воду, опускаю бутылку в урну, и направляюсь к вокзалу. Электричка минут через пять, это хорошо, покупаю «Советский Спорт», стаканчик крем-брюле, поезд останавливается, двери открываются, и я снова занимаю место у окошка, разворачиваю мороженое. Поезд трогается, сначала я просматриваю газету, чтобы потом углубиться в интересующие меня статьи. И вдруг слышу тонкий, немного надтреснутый смех. Поднимаю глаза, и вижу напротив не девушку-виденье, но молодую симпатичную женщину, в лёгком платьице, с коротким чуть рыжеватым перманентом.

Она улыбается и не отводит глаз:

– Простите, вы так аппетитно…

Я, естественно, смущаюсь. Что, советский человек не может спокойно съесть мороженое? На счастье, мимо проходит мороженщица с коробкой на ремне через плечо:

– Крем-брюле, шоколадное, трубочки…

Я злорадно достаю червонец, покупаю трубочку и протягиваю соседке. Та, на автомате:

– Спасибо. – Чисто автоматически, и не успевает отказаться.

Я могу торжествовать – в такой жаре мороженое неизбежно поплывёт, ей придётся доставать платочек, вытирать липкие пальцы. Невольно опускаю взгляд вниз – ровненькие загорелые ножки, туфельки на каблучках, но без задника; нога закинута на ногу, и они покачиваются. Оторвать взгляд сложно, да и зачем? Ножки – точёные, с едва заметными золотистыми волосиками, педикюр – в тон маникюру на столь же нежных ручках. И вдруг я понимаю, что женщина удивительно красива, непроизвольно краснею. Она же достаёт платочек, укладывает на коленки – столь же привлекательные, прикоснуться на мгновенье. Я схватил образ целиком и попал, но пока не осознал этого.

Всё-таки капельки тающего мороженого покидают оболочку трубочек. Я усмехаюсь про себя и вновь слышу так завороживший меня смех.

– Вы были в парке? – вопрос или утверждение.

– Да, только не часто случается.

Возможно, она видела, как я кормил уточек, или отдыхал на скамейке, скинув кроссовки. Как-то неловко.

– Во дворец ходили?

– Нет. Просто гулял.

– А почему? – что она ещё могла спросить, по ходу дела?

– Учёба, диплом, – отвечаю как школьник, – и так, уже сколько раз бывал.

– А во дворце?

– Только осенью, когда меньше туристов, погода плохая и нет желания бродить по парку просто так. И нас водили, когда в ещё школе учился.

Она, наконец, доедает мороженое, задумывается, куда выбросить обёртку, я прихожу на помощи и кидаю её в пакетик, женщина вытирает ажурным платочком пальчики, облизывает губы. И снова улыбается. «Руки липкие», я пожимаю плечами – надо было не допивать бутылку до конца, и не выбрасывать. Но кто ж знал!

Женщина снова о чём-то спрашивает, я отвечаю, большей частью, невпопад. Электричка тормозит, Витебский вокзал. Неужели всё? Сейчас провожу до метро, вернеё, просто дойдём вместе, и мираж исчезнет? Не мираж, а реальность. Я иду рядом, на каблучках она чуть ниже, направляется к входу в метро, оборачивается – «Спасибо за приятную компанию», и явно собирается нырнуть в прожорливые недра.

Я глотаю слова, успеваю вымолвить одно:

– А я смогу вас увидеть? – даже не спросив имени.

Она. Разве что пожалеть на ходу. Хлопает меня ладошкой по руке – как обжигает.

– Вы поедете завтра в Павловск?

Я вспоминаю закон парности событий….

– Да, – странно, но именно такой план был у меня на завтра. Потом – Гатчина, Петродворец – в будни там не так многолюдно, меньше праздношатающейся публики, к которой я с полным основанием могу причислить и себя.

– И хорошо, часов в десять, одиннадцать. В Павловске. Я буду…

Заходит на эскалатор, не оборачивается. В голове шумит – я испытываю дотоле неизвестные ощущения – мне нужна эта женщина, прямо сейчас.

Не зря меня называют тормозом – увы, я часто силён задним умом. Почему я, почему не проводил её, или не попросил номер телефона? А теперь остаётся лишь надежда. А вдруг женщина всё же приедет?


***

Вечер, но жара не спадает. Покупаю в киоске – тогда их ещё не снесли – пару бутылок пива и отправляюсь, перейдя улицу Марата, в сквер за ТЮЗом. С собой ножа нет, срываю пробку о скамейку, и запузыриваю бутылку залпом.

Сижу, с пустой головой, дома никто не ждёт. Что там в холодильнике? Пельмени, масло и, кажется, остатки сметаны. На сегодня – достаточно. Туалет напротив, нужно освободить место для второй бутылки – для меня, если признаться, это как слону дробина – с моим-то ростом.

Возвращаюсь на прежнее место. Уютный скверик с клумбой в центре окружён со всех сторон рядами невысоких кустов, четыре прохода, четыре скамейки. На одну, напротив меня, устраивается плотный среднего роста мужчина, в костюме и рубашке с галстуком. Ставит рядом с собой дорогой кожаный представительский портфель, из которого извлекает баночку пива. Дёргает за ключик, прикладывается – мы встречаемся взглядами и чокаемся на расстоянии. Залпом выпивает банку, затем достаёт деловые бумаги и углубляется в чтение. Бог знает, что подвинуло его остановиться в этом скверике, разве что желание поразмыслить на природе, не выезжая за город.


***

Я же погружаюсь в свои чувства – ну вот, опять. Разве я мог быть интересен такой женщине? Дамочка прогулялась, поговорила с попутчиком, и до свидания. К тому же она старше. Сколько же ей лет? – этот вопрос не вставал, вставало нечто другое об одной мысли. Я покрутил головой – нет, нужно было выпить портвейна, чтобы, чтобы…

Я представляю, как усаживаю женщину на колени, обнимаю так, что ей не под силу даже шелохнуться, нежно целую, она отвечает.

И тут мои фантазии прерываются на самом интересном месте – в скверике появляются новые действующие лица, и это отнюдь не мамаши с колясками или праздные пенсионеры.

Из-за кустов выбегает троица и начинает прессовать соседа.

Что-то мне не по душе, когда трое на одного, не важно, почему и с какой целью. «Эй, мужики, вы что, охренели?» – сначала спрашиваю, привстав с насиженного места, сосед пытается отбиваться, но не слишком удачно, от численно превосходящих противников. «А ты сиди, падла, пока тебя не трогают, не то сам получишь в репу». Ну, это вряд ли. Я замешкался – а как же завтра? Но удержаться не смог. Идиоты, надевать в такую погоду кожаные куртки, и жарко, и драться неудобно.

Адреналина хватило, даже слишком. Я отдышался, напоследок попинав поверженных хулиганов. Мой визави, тоже весьма не хилого сложения, отряхнул костюм, поправляет галстук.

– Ты что вмешался? – я сказал, что думаю.

– Спортсмен?

– Да не очень, так, но драться не люблю, а подобных типов – ещё больше.

– А сам кто? – на меня во второй раз за день смотрели изучающе.

Мне скрывать нечего, как и терять, рассказываю.

– А как с работой, перспектива?

Я лишь пожал плечами – мол, сам знаешь, в какой ситуации страна.

– Так ты в понедельник позвони, – мне протягивают визитную карточку, – что-нибудь да придумаем, можешь и позже, время терпит.

В ближайшем ларьке купили по бутылочке ещё не испохабленного новыми хозяевами «Невского», поговорили. Я посадил своего нового знакомца на трамвай, тогда ещё ходил 34-й, и пошёл домой.

Не успел войти, как зазвонил телефон – а можно сегодня позаниматься? Вздыхаю, но что поделаешь, это мой заработок.

Убил на пару оболтусов два часа, получил гонорар в конвертах, что было весьма кстати.

Потом ещё один – звонок – ты что, забыл, что сегодня группа отмечает, только до тебя не дозвонится, приезжай.

Если бы не завтрашняя надежда, ничто меня не смогло бы удержать, отрываться от коллектива я ещё не привык, но…. А быть где-то, когда перед твоими глазами прекрасный образ – я не мог. Отговорился, вот после вручения диплома – однозначно.

И ещё у меня была визитка, с адресом и телефоном. Возможность получить работу. Я решил позвонить в понедельник, но сейчас мое внимание было сосредоточено на одном. На одной женщине.


***

Едва дождался утра.

В половине десятого я сидел на лавочке под сенью Павловского вокзала. Ввиду близости и моих не афишируемых пристрастий, мне было знакомо почти всё – да, здесь выступал великий Штраус, и для кого был построен дворец, и как пройти незаметно, зайцем, и где туалеты, и куда ведут дорожки…. И где есть укромные местечки – ну, относительно, ведь не только я обладал подобным знанием.

В музее я бывал не часто, память хранила даже детские впечатления. Сейчас же я ожидал прибытия каждой электрички, не представляя, как будет выглядеть женщина, из какого вагона выйдет, и метался по перрону, как борзая перед охотой. Ну, я не знаю ощущения собаки, просто представил, как.

В воскресенье электрички прибывают одна за другой, я внимательно сканировал выходящих из вагонов женщин. С каждым прибывающим поездом экспонента моих надежд устремлялась к нулю.

Но почему я решил, что она исполнит обещание? Если подумать, она вовсе ничего не обещала, а только попыталась успокоить. Хорошо, что я курил мало, иначе бы урны были до предела забиты окурками.

Периодически впадал в отчаяние, сменяемое надеждой по прибытию очередной электрички. Наверное, со стороны я представлял собой жалкое зрелище. Особенно, когда меня взяли под руку.

– Давно ждёшь?

– Да нет, только что приехал, – честно соврал я.

– Да? Ну, тогда пойдём, – женщина всё поняла, и только улыбнулась.


***

Мы идём по главной аллее, перебрасываясь ничего не значащими фразами. На дорожку внезапно выбегает белочка – их тут расплодилось, зимы тёплые, покармливают. Достаю припасённый пакетик с орешками, выкладываю на руку – щекотно, пушистое создание моментально опустошает ладошку, прыгает и скрывается в ветвях. Съест или спрячет? Но я не задаюсь таким вопросом. Куда уж, когда рядом такая женщина. Сегодня она – в сарафане, с открытыми плечами, прикоснуться бы губами. Она могла гордиться своей фигурой. Туфли на шпильках сменила на удобные босоножки на платформе, сумочка на длинном ремешке – беленькая, застёжкой, в которую помещаются разве что кошелёк и носовой платочек.

Я делаю глубокомысленный аналитический вывод – женщина намерена погулять, и мы идём по традиционному маршруту к Павловскому дворцу. Никто, и мы, в том числе, не спешит. Слева остается стадион, карусели – народ, несмотря ни на что, выстаивает с детьми в длинной очереди, мы же следуем мимо, останавливаясь разве за тем, чтобы обозреть панораму нависающего над оврагом дворца. Здесь принять останавливаться. Просто красиво и необычно. Потом – по мостику и лесенке наверх, это тоже ритуал. Поддерживаем разговор, выходим, наконец, на площадь перед дворцом.

Рост благосостояния не населения, а страны выражается в том, что дворец окутывают строительные леса. Левое крыло уже успешно отремонтировано, и приняло цивильный вид, а правое – пока обтянуто зелёной прозрачной сеткой, дабы неловкий строитель не свалился ненароком на голову праздношатающейся, в значительной степени иностранной публике. Или я ошибаюсь, и правым крылом надо называть не то, что с внутреннего въезда, дворика, где перед входом выстраиваются экскурсанты, пока не наберётся достаточная группа, и на площади важно шествует мнимая Екатерина с искусственными буклями и такой же карикатурный Пётр Первый.

Отсюда разъезжаются на колясках, запряжёнными весёлыми лошадками, досужие отдыхающие и туристы. Может, правой стороной является та, которая справа, если смотреть на дворец со стороны мостика или луга, подходя по аллейке, пересекая почти пересохшую речку, заполненную уточками.

Мысли сбиваются. И тут до меня, наконец, доходит, что я до сих пор не поинтересовался, как зовут мою бесподобную спутницу?

– Извините, – я решаюсь взять даму под локоток, – я же не знаю, как вас зовут, – и краснею, как помидор.

– Татьяна Владимировна, – как бы обозначая границу, – а тебя?

Так, дистанция установлена.

– Максим.

– Ну, и меня можно на ты, я пока ещё, – она усмехается про себя, и снова берёт меня под руку.

– Пойдём во дворец?

– В такую погоду, терять время в очереди? Нет уж, пробежка с экскурсией по залам актуальна только осенью, лучше погулять по парку. И без экскурсовода. Ты же всё и так знаешь.

Я не могу не согласиться. Мы рассматриваем выложенные на лотках сувениры – так, по привычке. Просто за компанию. Благостное, пусть и напряжённое состояние прервала отнюдь не гладкая речь двух шестнадцатилетних девиц. Татьяна сделала вид, что не заметила этого.

Осмелев, беру её за руку – опять пробивает электрический разряд.

Мимо проезжает запряжённая уставшей лошадью карета, мы отпрыгиваем в сторону, я теряю её руку, больше такой возможности мне не представляется. Татьяна улыбается, мол, видишь как, мы идём по аллее дальше. Солнце поднимается к зениту, мы прячемся под неверную тень деревьев, сбиваемся с дорожки.

– Вот представляешь, мы здесь ходим, наслаждаемся, а двести лет назад, нет, больше. Император, со свитой и приближёнными.

– И придворными дамами, – вставляю я, – она согласно кивает, продолжая, – и кто-то следил за деревьями, регулярностью парка, ведь практически не осталось ни единого дерева с тех времён.

– Кроме дубов, и елей. А сосны живут около ста лет. А лиственницы – не помню, но долго.

– Наверное, подсаживали. И сейчас много молодых деревьев. И поросли – ивы, берёзки.


***

Мы проходим мимо расставленных по углам скульптур, не одни, экскурсантов и гуляющих прибавляется с каждой минутой. Хорошо, что по парку запрещено ездить на машинах. Но стоит свернуть чуть в сторону, как ситуация меняется.

Возле павильонов выстроились очереди, а мы спускаемся вниз, почти дойдя до края регулярного парка, где дорожки не так утоптаны, подходим к пустой усыпальнице, заброшенный вид которой не сможет изменить ни одна реставрация, проходим по мостику, стараясь не задеть качающихся перил. Одну сторону уже успели отреставрировать – сделали некое подобие прошлого, загнав стальные профили внутрь цемента, вторая же развалилась от времени и от людей, желающих унести с собою кусочек культуры. Пусть многое – новодел, это известно, но всё равно интересно и занимательно.

Отдыхающие фотографируются, приняв достойные для запечатления позы, я только глупо улыбаюсь. Ибо желание насквозь пронзает меня. Но я боюсь не только обнять женщину, но даже снова взять за руку. Она идёт рядом, будто ничего не замечая, будто мы и в самом деле на экскурсии.

Меж тем мы поднимаемся выше, поворачиваем направо, ещё дальше вглубь парка. Я эгоист и мне не хочется ни с кем делиться своей радостью, любовью. К чему – нам и так хорошо, без объятий, прикосновений. Платонизм, если не считать того, о чём посторонним знать не следует. Правда, девушка об этом пока не догадывается. Или всё-таки чувствует?

Татьяна останавливается и протягивает руку – я понимаю, достаю горсточку орехов. Откуда ни возьмись, появляются вездесущие белки. Одна из них, ловко перелетая и планируя меж упругих лап вековых елей, опускается прямо перед Татьяной. Она, притворно пугаясь, прижимается ко мне, не убирая протянутой руки с пригоршнею орехов. Наглые меховые создания прыгают, насыщаются, берут про запас, пряча на зиму. Но мне ни разу так и не удалось отыскать беличий схрон – то ли они сами забывают тайное место, то ли добыча достаётся более пронырливым собратьям.

Мне нравятся белки, но я думаю только об одном – прижать к себе женщину и целовать до изнеможения.

– Здесь всегда их много, я люблю гулять, остановишься – белки тут как тут, правда, симпатичные? – она оборачивает и смотрит на меня.

Я вижу в золотых глазах весёлые искорки. Будто она не понимает, что со мной происходит. Нет, понимает. Выражение её глаз меняется. И голос тоже изменяет тембр, даже чуть дрожит.

– Так, да? Тогда пошли.

Она сама берёт меня за руку, несколько шагов – и мы оказываемся в полном одиночестве. Скамейка не видна со стороны дороги, даже удивительно, что она оказалась не занятой. Мы садимся рядом. Нет, не совсем – полметра разделяют нас. Минута, другая проходит в молчании.

Наконец, я решаюсь, и привлекаю женщину к себе. Моя рука опускается ей на плечи, она вздрагивает и…. Целует меня. Вечность.

Я смотрю прямо перед собой, но не вижу ничего. И даже не чувствую, ну, почти – как ловкая ручка расстегивает молнию на моих брюках. Всё происходит настолько быстро и неожиданно, что я не успеваю среагировать. Но не могу управлять своим желанием, а оно – безмерно. Лишь глажу волосы склонившейся надо мной женщины.


***

Она достаёт зеркальце, наносит свежий слой помады. И всё? Прошло несколько минут, мы покидаем роковую и счастливую скамейку. Я ещё не знаю, что буду помнить всю сознательную жизнь – и эту скамейку, и окружающее нас, и эту женщину. Голограмма навечно отпечаталась в моём сознании. А она? Татьяна невозмутимо, абсолютно спокойным голосом, говорит со мной, словно продолжая экскурсию. Взяв меня под руку. Но как она может после этого?

Я пытаюсь обнять её, но встречаю такой взгляд, что подобная идея отпадает сама собой. А пульс прыгает, руки дрожат, я задыхаюсь и молю бога, чтобы она не заметила. Даже вчера, во время драки, я не испытывал подобного волнения.

Я наклоняюсь к женщине и шепчу:

– Я люблю тебя.

Она смеётся:

– Мне щекотно, но можешь поцеловать сюда, – она подставляет шейку, я едва прикасаюсь губами. Я готов умереть, но…

Я буквально теряю сознание. Будь я обезьяном, уволок бы женщину в вечнозелёные заросли тропиков. Но мы живём в ином мире. Грустно осознать, что больше эту женщину я не увижу. Никогда.


***

Действительно, всё. Она исчезает также внезапно, как и появилась. Я могу круглые сутки обшаривать окрестности, рыдать в отчаянии, но бесполезно.


***

В понедельник звоню и получаю работу. Не имеющую ничего общего с моей специальностью.

Но мне нравится, я чувствую удовлетворение, оказывается, я умею принимать быстрые решения, и не только применять силу. И посещение тренажёрных залов, и саун с девочками – тоже. Хотя девчонки мне безразличны, я только посмеивался. Однако… пришлось взять грех на душу и получить положительный отзыв, чтобы не смотрели косо и, не дай бог, и не причислили к меньшинствам. Производственная необходимость.

Потом уже отказ от участия в элегантных компаниях и оргиях я объяснял несчастной любовью, что было правдой, и коллеги-бандиты воспринимали это с пониманием. И одним конкурентом меньше. Убедившись в моей правильной ориентации, и, одновременно, спокойным отношением, меня, к вящему удивлению, стали приглашать на весьма интимные действа – потереть спинку или сделать лёгкий массаж.

Мне нравилось прикосновение к нежной коже, девочки не возражали, когда я несколько переходил границу дозволенного, и уже не стеснялись меня. Да и своих пацанов я разминал по полной схеме. Я ни у кого не учился, но – получалось. Правда, после подобных сеансов мне самому требовалось восстановление, но охват моих бицепсов лишь увеличивался. И малиновый пиджак пятьдесят второго размера казался маловатым.

А я старался, думая лишь о том, что, когда встречу женщину, буду уже состоявшимся человеком, достойным её любви. Построю дом или квартиру, и приведу женщину к себе. Именно это женщину, и никакую другую.


***

Меж тем я обязан вернуться в прошлое, чтобы быть честным перед собой – вы понимаете, мнение прочих мне абсолютно безразлично. Ведь никто не сможет ни обвинить, ни помочь успешному, продвинутому, накаченному.

Моё подсознание закрыто для других. Недоступно. Мои мысли – есть только его концентрация. Я вынужден существовать в этом мире, но без неё. Но ведь есть надежда.

После вручения дипломов мы собрались в кафе, затем переместились в соседнее, потом уже на чью-то квартиру. Утром я проснулся в обществе абсолютно голых однокурсниц, внезапно проникшихся ко мне расположением. Я не строил иллюзий – скорее всего, мой, так сказать, успех, объяснялся весьма прозаично, ибо не вязался с обычным обликом, – теперь всё, и можно оторваться в последний раз перед шажком в новую жизнь, или изрядной долей алкоголя, когда отказывают последние тормоза.


***

И я тоже вступил в очередной этап, где расстался с бесполезно внушаемыми моральными принципами, где не было ни сантиментов, ни доброты. Ни любви, ни женщин.

Финансовое благополучие открыло мне двери в аспирантуру, я был успешным бизнесменом, и меня приняли с распростёртыми объятиями. Шеф поддержал, и ближе к защите я занял высокое место в иерархии нашей фирмы. Малиновый пиджак отправился в шкаф, а я – в кабинет.

И моя жизнь пошла параллельными, не пересекающимися с прошлой жизнью, курсами.

Я жил, мечтал, надеялся, и был готов к любому повороту событий при неожиданной встрече. Но время шло мимо меня. Неужели наш город так огромен и беспощаден?


***

Пройдёт несколько лет, и однажды, находясь в душевном раздрае и смятении чувств, она случайно встретится с ним. Не узнает, и отдастся со всей страстью и безразличием…

Узнавание будет болезненным, с морем слёз и остановившимся сердцем. Искреннее изумление, взлёт и падение, и снова слёзы.

Она… не узнала? А потом – поняла? Семь лет, и ещё два месяца. Может быть, она всю жизнь искала меня, но судьба свела нас вместе только сейчас?

Стоит ли об этом спрашивать, возвращаться в прошлое, или не заморачиваться и с надеждой смотреть в будущее?

Миссия сострадания. Нескромные новеллы

Подняться наверх