Читать книгу Нормандский гость - Владимир Москалев - Страница 5

Королевский дворец с виду оказался мрачным, темным, будто логово Вельзевула. Стражники у входа с застывшими, будто под гипсовыми масками, лицами тоже не отличались приветливостью. Имя дяди короля не возымело на них должного действия, и гостям довольно долго пришлось ожидать у дверей, пока один из стражей, ушедший с сообщением, не вернулся обратно. Можер недовольно оглядел вооруженных копьями, секирами и мечами франков и тут же окрестил их «приспешниками сатаны».

Внутри дворец также не блистал великолепием: всё массивное, угрюмое, из потемневшего дерева и мертвого камня – не отшлифованного, не разукрашенного, без орнамента. Лишь потолок сверкал разноцветной лепниной; рисунок на библейский сюжет тянулся по всему залу и уходил вглубь галереи.

Король принял гостей в своем кабинете на втором этаже, справа от парадной лестницы. Обстановка его апартаментов тоже не прибавляла бодрости духа: громоздкий темный стол с кривыми ножками, словно паук в центре паутины; рядом – трон в виде продолговатого ящика со спинками сзади и с боков; слева и справа две мраморные колонны. Подлокотникам трона придана форма причудливых животных с разинутой пастью и высунутым языком; на сиденье – подушка. Вдоль стены тянется длинная деревянная скамья, над ней – два узких окна.

Король Людовик молод, ему всего двадцать лет. Он одет в короткую тунику, поверх нее – порфира с золотой застёжкой, на икрах ног – повязки лентами, выглядывающие из кожаных полусапожек, голову венчает шляпа. Корона с убрусом[3] и драгоценными камнями лежит на столе, рядом со скипетром.

Увидев вошедших, Людовик, заулыбавшись, с восторгом воскликнул:

– Дядя! – и бросился навстречу Карлу Лотарингскому.

Карл обнял его, заглянул в глаза:

– Вот мы и встретились, племянник.

– Ах, почему же вы раньше не приезжали?.. Впрочем, похоже, я сам тому виной.

– Ты, я вижу, рад моему приезду, – улыбнулся Карл.

– Еще бы, чёрт возьми! – ответил юный монарх. – Но вы, значит, сомневались во мне, потому и не появлялись раньше?

– Признаюсь, я был в нерешительности. Она и удерживала меня от нашего свидания.

– Вы о моем отце? – король нахмурился. – Да, я помню, что между вами произошло. Он жаждал обладать всем и оттого невзлюбил вас, лишив всего, что положено брату, такому же королю. Вы были оскорблены, унижены, и я искренне огорчен этим. Грех ненависти тяжелым грузом лежал на его сердце, он и свёл его в могилу. Бог наказал моего отца за несправедливый поступок. А ведь даже я советовал ему вернуть вас ко двору, раскрыв объятия родному брату.

– Ты и вправду говорил об этом, мой мальчик?

– Да, дядя. Но он не послушал меня. И остался один. Думал, справится с империей. Но в одиночку даже волки не нападают. А ведь перед ним был сильный враг: император Запада и глава Христианства, помазанный самим папой, защитник церкви, опекун королей!.. Но… – тут Людовик с любопытством поглядел на спутников Карла, – мы, кажется, не одни? Я всё хочу спросить: кто это с вами?

– Очень хорошие люди, племянник, и мои друзья. Надеюсь, они станут и твоими.

Людовик уставился на Можера.

– Этот вот, огромный, похож на бродягу. Прямо разбойник с большой дороги. Где вы его нашли?

– Этот великан, этот бродяга, разбойник, как ты его назвал, не кто иной, как Можер, сын Ричарда Нормандского.

Можер вышел вперед, чуть склонил голову, пробормотав про себя: «Вот так приветили! Слышал бы это мой достославный предок…»

– Сын герцога Ричарда? – вскричал в удивлении король. – О небеса! Как же можно ошибиться…

– Всему виной мой необычный наряд, ваше величество, – подал голос нормандец, будто взревела басом на низкой ноте труба музыканта. – Это и ввело вас в заблуждение, как некогда вашего дядю, а меня – в смущение, и уже вторично. Я и пришел сюда, чтобы сказать вам об этом.

– С тобой произошла неприятная история, верно? – обратился к нему король. – Как иначе объяснить твой вид? Ты расскажешь ее королю? Очень хочу послушать, это меня развлечет в моей тюрьме, которая зовется королевским дворцом.

– С удовольствием, – ответил нормандец, – хотя, считаю, интересного здесь мало, скорее, от моего рассказа повеет грустью.

И он поведал королю о том, что с ним приключилось.

– Так вот оно что, – протянул Людовик, когда Можер умолк. – Король норманнов желает помочь королю франков?

– Герцог Ричард и король Лотарь были не дружны. Первому не нравились набеги на границы Нормандии, второму не давала покоя ее независимость. Но она признана актом вашего деда, и, хотя провозглашена была им скрепя сердце, вашему отцу надлежало бы помнить об этом и жить в мире с правителем Норман дии. Имея такого союзника, можно было свалить Оттона.

– Твоя правда, граф, – ответил король. – Это было еще одной его ошибкой. Стремление к единовластию привело к тому, что они стали наслаиваться одна на другую. Но я не стану действовать как отец, чьи ошибки мне приходится исправлять. И если герцог Нормандский посылает мне в помощь сына, протягивая таким образом руку дружбы королю франков, то я готов ответить ему на это.

И он с чувством протянул руку гиганту, которую тот с радостью пожал.

– Пусть герцог Ричард едет в гости к франкскому королю, – добавил Людовик. – Клянусь Создателем, я приму его как родного отца и мы станем добрыми соседями.

– Ей-богу, лучше не сказала бы и родная мать! – вскричал Можер. – Вы молоды, ваше величество, я всего года на три старше, но разрази меня гром, если ваши поступки уже сейчас не выдают в вас дальновидного политика и мудрого правителя.

– Ах, если бы еще не моя мать, – неожиданно вздохнул король. – Ее политика разнится с моей, она трётся ласковой кошечкой о ноги Оттона… Но, чёрт возьми, граф, – Людовик пригнулся и, сощурившись, попытался заглянуть за спину собеседника, – кто это прячется там от моих глаз и трётся не у германских, а у нормандских ног?

Вия, пунцовая от смущения, вышла из-за Можера, будто из-за крепостной стены, и низко поклонилась королю.

– Кто это, Можер? – спросил монарх, с удивлением разглядывая юную певунью. – Ты пришла с графом? – обратился он к ней. – Почему же я тебя не увидел?

– Ваше величество, за такой спиной, – Вия выразительно скосила глаза, – мог бы укрыться добрый десяток таких, как я, вы бы и не заметили.

Людовик рассмеялся:

– И в самом деле. Но кто же ты? Подойди, не бойся, короли не кусаются, и если ты пришла с миром, то я готов дружить с тобой, как и Можер. Ведь это так, я угадал? – Людовик бросил взгляд на нормандца.

– Истинно, государь, – ответил тот. – Мы встретили Вию у дороги, она играла на ротте, а услышав от нее грустную историю, решили взять ее с собой. Не поверите, ваше величество, но эта музыкантша из рода Пипинидов. Она сирота, живет в бедности. Нам с вашим дядей девчонка пришлась по нраву, клянусь преисподней, а потому мы решили… нам показалось это несправедливым и… – Можер взглянул на дядю короля.

– Эта девушка скрасит твое одиночество, племянник, – произнес Карл Лотарингский. – Она хорошо играет, поет, танцует, вышивает, даже обучена грамоте. К тому же умеет предсказывать судьбу. Так ей ли жить в бедной лачуге? Что скажешь на это?

– Быть тому, станешь жить во дворце, рядом с моими покоями, – сразу же решил Людовик. – Ты будешь одета, обута и сыта. Согласна?

– Птице лучше петь на воле, нежели сидеть в клетке, ваше величество, – ответила Вия. – Но коли она будет всегда сыта, да к тому же с родичами, то она готова рискнуть.

Людовик просиял и взял ее ладонь:

– Я приставлю к тебе служанку, она обучит дворцовому этикету. Без этого, увы, нельзя.

– Я прилежная ученица и, думаю, очень скоро пойму, что к чему.

– Мы будем встречаться каждый день, Вия, – пообещал король. – Поверь, видеть твое приятное лицо после кислой физиономии моей матушки будет для меня отдушиной. Мы скоро подружимся и будем мило беседовать. Знаешь, это все же лучше, нежели, выслушав очередные матушкины наставления, оставаться одному в этой комнате в обществе мрачных стен и этого трона, похожего на гроб.

– Думаю, смогу вас немного развлечь, – заулыбалась Вия. – Я знаю много интересных историй о наших с вами предках, мне рассказывала моя мать, а она слышала об этом от своей.

– Вот и прекрасно, – воскликнул Людовик и хлопнул в ладоши.

Вошел дежурный стражник.

– Отведи эту женщину к Одроаде, одной из камеристок королевы-матери, – приказал ему король, – пусть она позаботится о сироте. Ее покои будут рядом с моими. Ступай. Нет, постой! Я дам еще одно поручение. С тобой пойдет граф Можер. Отведешь его к Эсхару. Передашь: пусть оденут графа соответственно его титулу. Ты, Можер, после этого приходи ко мне, – добавил Людовик, обращаясь к нормандцу. – Мы с дядей будем тебя ожидать.

Поклонившись, все трое вышли.

Людовик и Карл уселись на скамью.

– Ах, дядя, мне так тяжело, – вздохнул юный король. – Мое правление никому не приносит радости, а мать постоянно вмешивается; она хочет править сама.

– Первые же твои шаги должны были показать всем твою состоятельность и здравый ум, – ответил герцог Лотарингский. – Надо было немедленно оказать помощь графу Барселоны в борьбе против сарацин. Лотарь не успел этого сделать, обуреваемый навязчивой идеей захвата Лотарингии. Этот шаг снискал бы его сыну уважение всех епископов королевства. Узрев в бездействии короля нежелание поддерживать духовенство в борьбе за христианскую веру, они назвали тебя слабым. Тебе надлежало бы помнить, что правление надо начинать, опираясь на Церковь.

– Я не знал, что мне делать. Мать советовала с этим повременить и без конца твердила о Вердене. Ей не давали покоя лотарингские узники, и я послушал ее: выпустил всех, кроме одного.

– Этим ты, во-первых, погубил дело отца, а во-вторых, возобновил лотарингское сопротивление власти Каролингов. Теперь о повторном походе на земли предков нечего и думать. Бреши нет, империя воспрянула духом. И это было твоей второй ошибкой.

– Мне трудно бороться с матерью и архиепископом Адальбероном. Этот служит императрице, исполняет всё, что скажет ему Феофано. Вероломный лжец и германский прихвостень! Ведёт двойную игру: хочет угодить и Каролингам и империи. А ведь он давал вассальную присягу моему отцу! И нарушил ее самым бессовестным образом, без конца предавая его. А теперь они оба заставляют меня признать над собой власть Оттона… А вы, дядя? Не с тем ли и приехали ко мне? Всем известно, что вы служили ему. Ведь это он сделал вас герцогом Нижней Лотарингии, и вы дали ему клятву верности. Более того, когда Оттон в ответ на разорение Ахена выступил ответным маршем и загнал отца в Этамп, то в Лане он провозгласил вас королем.

– Что ж, племянник, – невесело ответил Карл, – я и есть король. Только без короны и королевства. Монарх по рождению, праву, но не по очереди. Однако ждать мне ее ни к чему, не имеет смысла, ведь у тебя будут дети, наследники престола.

– Что же тогда вами руководит?

– Лотарь сделал меня изгоем, а ведь я его брат и имею такое же право на корону. Но он лишил меня его. Теперь, когда твоего отца нет, мною движет единственно восстановление справедливости. Я хочу жить как дядя короля, а не как жалкий родственник правящей династии, ждущий очередной подачки от императора и всецело зависящий от него. Я хочу, чтобы все знали: ты не один, у тебя есть дядя, который приехал в Лан для того, чтобы у его племянника всегда был под рукой верный друг и советник. Пусть знают все: мне больше не по пути с империей, я такой же Каролинг, как и ты. Но если я и поступал в свое время неподобающим образом, то вызвано это было не предательством к памяти моих предков, как ты, наверное, думаешь.

– Мой отец – вот причина всему! – воскликнул Людовик. – Но я не желаю его проклинать, как не советую этого делать и вам. Я всегда уважал отца и был с ним рядом. Но я никогда не одобрял его незаконного поступка по отношению к своему брату. Он прямо-таки вас ненавидел. Что тому причиной, для меня всегда было загадкой. Быть может, вы ее разрешите, дядя? Теперь ни к чему секреты, нам нечего таить друг от друга, ведь нас осталось всего двое из великой династии. Два последних Каролинга!

– И в этом ты прав, – Карл хлопнул рукой по колену Людовика, – поэтому мы должны держаться друг друга: ты – меня, а я – тебя. Потому я и здесь.

– Мне остается только радоваться этому, – растроганно произнес юный король. – Хоть одна родственная душа будет рядом. Я не имею в виду мать. Но вы, дядя?.. Сказали, вам надо держаться меня. Только ли для того, чтобы я своей властью заставил почитать вас и говорить как о моем любящем дяде, а не о герцоге Лотарингском, вассале Оттона?

– Не только, – молвил Карл, сжимая племяннику запястье. – Я здесь еще и потому, мой мальчик, что обязан защищать тебя. Наши судьбы отныне сплелись воедино; погибнешь ты – и тотчас не станет меня. А со мною умрет последний Каролинг.

– Вы опасаетесь за мою жизнь, дядя?

– И у меня есть к тому основания. Я вижу недовольство, слышу ропот и улавливаю витающую в воздухе перемену…

– Перемену? – в страхе округлил глаза Людовик. – О чем вы?.. О, бог мой, кажется, я догадываюсь. Боитесь… меня могут убить?

– Само провидение уготовило мне встречу с Можером, так я отвечу тебе. Ричард словно видит всё наперед! Даже там, у себя в Нормандии, он почуял ветер перемен. Его сын станет теперь твоим телохранителем, мой юный король, лучшего не найти. А его отцу мы напишем письмо. Помнишь ли времена, когда герцог Нормандский был злейшим врагом франкского короля? Нынче же нет у тебя друга умнее и могущественнее герцога Ричарда.

– А Гуго? Ведь у него больше власти, чем у короля. И он силен. Он добр и мне нравится, отец верил ему и завещал опеку надо мной.

– Буду предельно откровенен с тобой. Гуго не предаст, он франк; Париж и всё, что вокруг от Орлеана до Санлиса, – его владения. И на него ты также смело можешь опереться в своей борьбе. Но знай: он – тот, кто сядет на трон после тебя.

– Выходит, он готовит заговор? – Людовик в испуге отшатнулся. – Но ведь вы только что говорили о надежном друге и опоре, соратнике в борьбе…

Карл успокоил его:

– Он и пальцем не шевельнет, чтобы занять твое место. За него это сделают другие.

– Кто же? Его вассалы?

– Те, кто любит силу и власть.

– Церковь! – вырвалось у короля.

– Тсс! – приложил палец к губам Карл. – Помни, у этого монстра, что ты сейчас назвал, могут быть уши, которые совсем рядом.

– Даже здесь, во дворце, в моих покоях?

– Здесь более чем где бы то ни было. Церковь ныне вовсе не духовный институт, как о том принято думать и говорить. Белое духовенство вершит политику, направляя власть, сжимая или разводя ее пружины в нужное время и направляя их усилия в требуемую сторону. Епископы заводят любовниц, устраивают заговоры, ходят в мирском, воюют, охотятся наравне с герцогами и графами. Сам папа частенько надевает светскую одежду и не отказывает себе в удовольствиях: бражничает за одним столом с князьями, не чуждается оргий, охотится, ходит на рыбную ловлю. Но не об этом сейчас речь. Ты молод, неопытен, вокруг уйма советчиков. К примеру, твоя мать…

– Она в тесной дружбе с реймским архиепископом, а он, как известно, пёс у ног Аделаиды, моей бабки, которую зовут «матерью всех королевств». Только не моего, – возвысил голос Людовик, – ибо мать рода нашего, отныне и вовек, – королева Бертрада, жена Пипина Короткого, и от нее пошли все монархи, которые зовутся Каролингами, а не Людольфингами! Я уже говорил, дядя, поэтому повторяю: они оба нападают на меня, заставляя вылизывать чашу с похлёбкой для империи. Но я король этой страны, и это моя родина! Эту землю оставил мне в наследство отец! Всю жизнь он воевал с Оттонами, не желая имперской опеки над страной. Так почему я не должен идти по его стопам? Почему франк должен ходить под германцем? Разве Верденский договор не упорядочил империю Карла Великого, поделив ее на Франкию, Германию и Италию? Отец совершал ошибки, – кто их не делал? – но в одном был прав: франкам не ходить в слугах у Оттона! Я готов с ним дружить, могу даже выслушать его совет, но подчиняться, быть его вассалом – никогда! Мой народ свободен, и я не позволю ему гнуть спину перед Людольфингом и его византийской родней. А если этот паук протянет свои лапы к Франкии, я пойду на него войной, как мой отец. Он ходил на Ахен к праху Карла Великого и взял этот город, повернув бронзового орла на верхушке крыши на восток, согласно желанию нашего великого предка. Я же возьму в плен самого Оттона вместе с его мамочкой Феофано, а потом стану диктовать свою волю папе. Заупрямится – пойду на Рим, не испугавшись его проклятий и отлучений. У меня будет надежная опора – Церковь. Помешает Адальберон вместе с его питомцем Гербертом, я знаю это. Но я подниму против него всех епископов и архиепископов Фландрии, Нормандии и Вермандуа, и он падёт, раздавленный мною.

– А мать? Королева Эмма? Как поступишь ты с нею?

– Ее, чтобы не совала нос, сошлю подальше. Пусть плетет свою паутину в одном из замков, ее сеть уже никому не сможет причинить вреда.

– Выходит, ты не гнешься под нажимом этих двоих? Что ж, неплохо, отец остался бы довольным тобой. Но что советуют тебе другие, вассалы герцога франков, например?

– Быть послушным Гуго, следовать его велениям – вот чего они хотят.

– Ты согласен с ними в этом?

– Отчасти – да, ведь так завещал отец. Но Гуго хочет, чтобы я вывел из Вердена свои войска. А мой отец захватил этот город! Жители приветствовали его. Они и по сей день не желают признавать над собой власть Оттона. Новый епископ Вердена, племянник реймского архиепископа, тоже Адальберон, пытался войти в город, но не был впущен. Тогда Герберт – тот еще лис, продажная шкура – ну да вам он знаком, дядя…

– Еще бы! – отозвался Карл. – Помощник Адальберона Реймского, его правая рука. Как и учитель, предаст любого, кто воюет с империей и кого выгодно предать.

– Так вот, он пригрозил жителям Вердена анафемой, если те не откроют ворота. Но его не послушали. Тогда он проник в город и упросил графов Эда и Герберта, лучших друзей отца, разрешить ему свидание с пленной лотарингской знатью. И с кем же? С братом Адальберона, Годфридом! Да и как упросил? Он попросту купил их!.. Ах, дядя, кругом меня одни враги и сплошь предатели. И в этом кольце стоит, то исчезая, то появляясь, вот-вот готовый навсегда скрыться в пучине наводнения, маленький островок – трон короля франков.

– Я всегда подозревал Адальберона в измене, – произнес Карл. – Я был свидетелем множества его предательств по отношению к королю Лотарю, которому он присягал в верности. Удивлен, как твой отец терпел этого Иуду и не предал его смерти.

– Нами с отцом были перехвачены письма Герберта. Он писал их в прошлом году. Кому, как вы думаете?

– Либо родственникам, либо таким же изменникам, как и сам.

– Они были адресованы императрице Феофано! Знаете, что в них было? Он называет византийку своей госпожой! Клянется ей в верности, готов повиноваться во всем! А меня и отца они с Адальбероном считают врагами, нашу власть Каролингов – тиранией, от которой им всем, епископам и архиепископам семейства Арденн, единственное спасение – убежище подле германского трона под византийской юбкой. Таковы они все, среди них епископы Льежа, Трира, другие. Я уже не говорю о брате Адальберона и его племянниках. Все они призывают, причем открыто, оставаться верными своей государыне Феофано и ее сыну и по мере сил сопротивляться франкам. Чуете, дядя, что за ветер и куда дует?

– Архиепископ Реймский глава всему мятежу, верно ли я понял тебя, племянник? Именно его следует судить за измену.

– И двуличие! Нет, этому хорьку не откажешь в изворотливости, он старается угодить всем, не боясь попасть меж двух жерновов. Он пишет архиепископу Трирскому, что всегда будет хранить верность обоим королям. Это он обо мне и отце. И тут же вспоминает, что он облачен-таки духовным саном и в этом должен смотреть на вещи с позиций слуги Господа. А посему тут же упоминает о Божьих велениях, которые ставит выше вассальной присяги. Намекая этим на явную измену, он берет Господа в свидетели и взывает к его мести в случае своей погибели.

– Похоже, этого святошу надлежит взять под стражу, – заявил герцог Лотарингский.

– Мой отец не поверил его уверениям в верности. Он знал его лживую натуру и не ошибся. При штурме Вердена Адальберон, как вассал короны, к тому же получивший письмо Лотаря, обязан был выслать подмогу. Вместо этого хитрый лис ответил, что не узнает почерка короля, а посему указ считает подложным. Это вынуждает его отказаться от подчинения королю.

– Сколь же терпелив был твой отец, – обронил Карл.

– На этот раз терпение его лопнуло, и он предал этого монаха суду.

– Дальше можешь не продолжать, – прервал его Карл. – Я присутствовал на этом суде, слышал обвинения, но был далек от подробностей. Его обвиняли в том, что он собирался просить у Оттона епископство для своего племянника. Причем в наследственных владениях Лотаря. Второе обвинение – по поводу духовного сана: он не имел права посвящать своего племянника в епископы без согласия сеньора, твоего отца.

– Да, дядя, это было совсем недавно, и вы, наверное, помните, что он ответил?

– Разумеется. По его словам, мой брат вовсе не собирался возвращать себе Лотарингию, во всяком случае, ему ничего об этом не известно. Что до остального, то дядя попросту не желал, чтобы племянник, выйдя из-под его власти, подпал под влияние другого.

– Весьма неубедительно, как вы полагаете? – спросил Людовик.

– В это мало кто поверил. Но, похоже, его это не особо заботило. У него был сильный союзник, на чью помощь он рассчитывал. Догадываешься, о ком я?

– Император?..

– Гуго!

Король вздрогнул:

– Как только упоминают это имя, мне становится не по себе. Всевластный герцог, могущественный правитель, самая сильная фигура на шахматной доске, до поры до времени скрытая другими… Он – волк, его глаз зорок, он изготовился к прыжку и ждет лишь удобного момента для нападения.

– И все же он не пойдет против законной власти. Риск велик, а герцог осторожен. Да и вряд ли, если вдуматься, ему нужно больше, чем сейчас.

– Согласен с вами, дядя. Тем не менее я чую в нем соперника, хотя и не вижу явной измены.

– И не увидишь. Никто не может угадать, когда змея сделает бросок.

– И все же она попыталась укусить.

Людовик намекал на явный контакт герцога франков с Адальбероном. Это было и немудрено. Герберт, этот маленький златоуст, ученый клюнийский монах (обучался в Галлии, Испании и Риме), бывший каноник, аббат в Орильяке, активный политик, ближайший помощник Адальберона Реймского, епископ, а впоследствии папа Сильвестр, был наставником сына Гуго и не раз жаловался воспитаннику на несправедливость, учиняемую над Адальбероном.

И герцог франков принял свои меры. Собрав немногочисленное войско, он двинулся на Компьень, где происходил суд. Это было угрозой и приравнивалось к неподчинению королю. Лотарь уступил, испугавшись возмущения знати во главе с тем же Гуго. Адальберон был освобожден, судить его вновь никто больше не собирался.

Это был шах Лотарю. И он ушел из-под угрозы, почуяв в Гуго соперника более сильного, нежели сам Оттон. Результатом этого демарша явилась вражда первого герцога с королем франков. Последний, впрочем, оказался не настолько глуп, чтобы затевать опасную игру со столь сильной фигурой, какой был Гуго – его вассал и союзник, который встал на пути у Оттона во время его вторжения во Франкию в ответ на ахенскую кампанию Лотаря 979 года и заставил того повернуть вспять. Гуго повторил подвиг своих предков, приняв на себя миссию спасителя королевства. Это принесло славу Каролингам и озарило величием Франкское королевство.

Свято помня об этом и не желая вражды по такому пустяку (так и сказал Лотарь, в сердцах махнув рукой на Адальберона), король через какие-нибудь полмесяца помирился с герцогом франков. Партия императора в ответ на это заскрежетала зубами, а Лотарь в радости доверил Гуго опеку над своим племянником Тьерри.

И все же вновь меж этими двумя пролегла черная тень. Причиной тому – неуёмное желание Лотаря овладеть Лотарингией, столь дорогой его династии. Он стал готовить поход, однако не позвал с собой Гуго. Но не потому, что последнему нечего было делать в Лотарингии (его владения находились в Вермандуа) и у короля без того хватало войск, если принять во внимание огромную сеть королевских епископств от Нуайона до Лангра – главное его достояние – и помощь вассалов его и герцога франков. Но Гуго – и об этом стали уже поговаривать открыто – стал склоняться в сторону империи. Атака на него была предпринята двоими: Эммой, женой Лотаря, и Гербертом, который, выслушав сообщение своих шпионов, немедленно известил письмом императрицу о готовящемся на нее нападении. И Лотарь, не получив от герцога франков в этом отношении никакого вразумительного ответа, желал теперь только одного: невмешательства Гуго. Пусть сидит в своем Париже и не сует нос в его дела. Планы же короля были таковы: от Вердена начать поход на Нижнюю Лотарингию. Цель – два важных города: Льеж и Камбре. Получив донесение о готовящемся марше франкского короля, епископ Ротхард немедленно выразил покорность франкам, оговорив, правда, условия: безоговорочная сдача Камбре после того, как все лотарингские князья сдадутся на милость победителя.

Едва Лотарь собрался выступить в поход, как прискакал гонец из Барселоны. Граф Борель просил помощи у франкского короля против чумы в тюрбанах. Мусульмане, те же сарацины, злейшие враги христианства, осадили Барселону, поставив под угрозу Испанскую марку. Лотарь попал в затруднительное положение, впору разорваться надвое. Его лотарингские планы были грандиозны, он горел жаждой деятельности. Но и просьбу графа Барселонского нельзя было оставлять без внимания. Франкский король ненавидел сарацин, разбить их наголову, потопив нашествие неверных в крови, считал делом чести. Решение пришло незамедлительно: основное войско он сам поведет на Льеж, другая часть, возглавляемая графами Анжу, Шартра и Труа, поспешит на помощь христианам.

Но добиться похвалы от папы и звания рьяного защитника христианства Лотарю было не суждено. Внезапная смерть от простуды скосила франкского короля в первых числах марта 986 года. Поговаривали, будто здесь не обошлось без Эммы, его супруги, на которую определенным образом воздействовало семейство Арденн, однако доказательств этому не имелось.

Карл Лотарингский, наблюдавший из Брюсселя за ходом событий, понял, что его племянник остался один. И стал ждать. Но Людовик не звал его, боясь ослушаться отца, хотя тот и не давал ему в отношении брата никаких указаний. Тогда Карл, видя, что племянник совершает ошибки одну за другой, и догадываясь, что это дело рук членов императорской партии, замышляющей убрать (почему бы и нет?) последнего потомка Карла Лысого, поспешил к нему на помощь, прекрасно понимая, что со смертью племянника вскорости падёт и он сам.

Понял Карл и намек Людовика на попытку сближения Гуго с империей. И ответил, сразу же расставив фигуры по своим местам:

– Ты – последний, а Гуго дальновиден. Иметь друзей среди наиболее влиятельных членов императорской партии – это ли не ближайший и самый верный путь к престолу?

Людовик вздрогнул, схватил Карла Лотарингского за руку:

– Выходит, дядя, он наш враг?

Улыбнувшись, герцог похлопал его по ладони:

– Никоим образом, мой мальчик. Ни наш, ни Франкского королевства, ибо в этой земле его родовые корни.

– Да, но ведь вы только что сказали… Как же мне вас понять?

– Ты уже понял, что я сказал раньше, повторяться не буду.

– Каков же вывод, дядя? Я спрашиваю вас как человека, не желающего зла. Как мне быть? Пойти по стопам отца и взять силой Лотарингию?

– Тебе это не удастся, никто с тобой не пойдет. Ты слаб, а Оттон силен. Пешке не устоять против слона.

– Но что же делать? Оставаться в своих владениях, отказавшись от замыслов отца, и править, опираясь на знать, как советуют мне, полагаю, мои недруги?

– Это и будет самым мудрым решением, мой юный король. И слова эти, поверь, исходят из уст не льстецов, а преданных тебе людей.

– Я сделаю по-своему и пойду на Оттона, как отец, – упрямо возразил Людовик.

– Глупость никогда не приводила к добру.

– Глупа та птица, которой не мило свое гнездо.

– Наделать ошибок легко, исправить потом трудно.

– Ошибки не будет, и я уничтожу Адальберона! Ведь он искал мира между Франкией и Германией! Как же можно жить в мире с соседом, который отнял родовые земли твоих предков и не хочет отдавать! Искать мира с империей!.. Этот реймский ренегат хочет меня погубить, я вижу это. Но я снесу ему голову вместе с митрой! Однако, чую, одному не под силу будет свалить такого быка. Мне нужен союзник – влиятельный, сильный. Где его взять?

– Далеко ходить не нужно, он совсем рядом.

– Это вы, дядя?

– Это Гуго.

Король нахмурился.

– Снова вы о нем. Впрочем, вы правы. Да так оно и было.

– Значит, ты подчинился ему? Отдал себя под его власть?

– Во всяком случае, попытался это сделать. Я наговорил ему кучу любезностей, припомнив при этом наставления покойного отца. Ненависть к Адальберону всецело завладела мною, и я сказал герцогу, что готов полностью предоставить себя в его распоряжение. Он спросил, что меня тревожит в данный момент, чего я хочу, и от него в частности? И тогда я посвятил его в свои планы, обрисовав Адальберона как самого презренного негодяя, какого когда-либо носила земля. Он всегда помогал Оттону, злейшему врагу франков, переписывался с ним и Аделаидой, а когда герцог едва не разбил Оттона при отступлении от стен Парижа, этот Иуда дал германцу войско, чтобы поддержать его. Воображаете, дядя, до какой степени подлости и вероломства дошел этот имперский лизоблюд! Я сказал Гуго, что мечтаю покарать его.

– Реакцию герцога нетрудно было предугадать, – задумчиво произнес Карл Лотарингский. – Твоя речь не вызвала у него бурного восторга.

– Почему вы так решили? – с интересом спросил Людовик.

– Вряд ли Гуго мог планировать натянутость отношений между ним и Церковью, откуда один шаг до папы.

– Вы словно сами присутствовали при этом разговоре. Так оно и было. Я заметил, что герцог помрачнел. Теперь я понял причину этого. Но непонятным было его дальнейшее поведение: он с готовностью пошел со мной осаждать Реймс.

– Он не посмел перечить воле короля, вот мотивы его действий. Ведь он всего лишь твой вассал. В случае чего вина ляжет не на него. Тонкий политик, хитрый и осторожный, продумывает каждый свой шаг. Однако что же дальше? Вы осадили Реймс?

– Но не взяли его, потеряв много людей.

– И ты снял осаду?

– Вначале я отправил к Адальберону гонца с предложением добровольно сдать город, пока дело не дошло до штурма, а потом позорного изгнания архиепископа из королевства. Далее ему предписывалось принести клятву верности франкскому королю и разрушить имперские замки в его епархии.

– Архиепископ, конечно же, стал уверять тебя, что наветы на него ложны, он всегда был предан своему королю, а посему не понимает, что происходит: почему осада, чего от него хотят?

– Клянусь, вы меня удивляете, дядя! – воскликнул король. – Что заставило вас так подумать?

– Я почти в два раза старше тебя, племянник, и немало повидал в жизни. Будь это воин, он вышел бы на битву, а поскольку он духовное лицо, то, как и всякий церковник, стал изворачиваться, пожимая плечами и делая удивленные глаза. Хитрость и лицемерие – обычное оружие церкви.

– Ах, дядя, как мне не хватало всегда вас и ваших советов, – сокрушенно вздохнул Людовик. – Вероятно, тогда всё сложилось бы иначе… Но я продолжу. Мой посланник прибавил, что архиепископ согласен, как я того требую, держать оправдательную речь и для этого готов встретиться со мной в Компьене. Это меня устраивало, тем более, что погода не благоприятствовала длительной осаде: стоял март, люди мерзли. Я снял осаду и отошел в Санлис.

– Остальное мне известно, – сказал Карл. – Архиепископ, конечно же, не выполнил твоих условий и не разрушил имперские замки.

– Мало того, – поспешно добавил Людовик, – он послал туда сильные гарнизоны, будто бы кто-то уведомил его о моих планах захватить эти замки. Но я догадываюсь: это Герберт, больше некому. А тут еще епископ Ланский Асцелин…

– Ты получил мое письмо в начале этого года? Понял, наконец, что он любовник твоей матери? Он был им и тогда, при твоем отце. Я знал об этом и пытался раскрыть Лотарю глаза на измену жены… а он изгнал меня. Не зная, какой найти предлог, он использовал первый подвернувшийся под руку, обвинив брата в клевете.

– Этот Асцелин тоже имперский прислужник, как и моя мать. Ну да с волком дружить – по-волчьи выть. Я выгнал обоих, приказал им убираться из королевства. А они нашли приют… у Гуго.

– Они упали в ноги сильного, моля его о защите, – мрачно изрек Карл.

– Теперь вы видите, дядя, все ополчились против меня. Даже Эд и Герберт, верные слуги отца, замурлыкали у ляжек толстухи Аделаиды. Впрочем, после смерти своего сеньора они продолжали также верно служить и его жене. И вот теперь, когда все отвернулись от меня, лаская преданными взглядами красные сапожки на ногах Феофано и тройной подбородок ее свекрови, мамочка Оттона шлет мне предостерегающее письмо. Она угрожает войной, если я не прекращу нападок на Адальберона.

– Высоко же она ценит жизнь реймского ренегата, коли решилась на такое, – обронил герцог. – Тебе стоит призадуматься, племянник: слишком велики у империи шансы на выигрыш.

– Я не отступлюсь от своего! – решительно отрезал Людовик. – И я избавлюсь от реймского волка, мечтающего напиться франкской крови. Суд назначен на двадцать седьмое марта. Осталось ровно два дня.

– Кто же будет судить архиепископа помимо тебя? – усмехнулся дядя. – Его сторонники, такие же слуги империи?

– Мои вассалы, вся франкская знать!

– Не боишься последствий необдуманного шага?

– Кто посмеет подать голос против франкского короля?

– Римский папа и император Оттон.

– Меня поддержат герцоги и графы.

– Голос одного из этих двоих будет весомее.

– В своих владениях я – король, и архиепископ Адальберон – мой вассал.

– Это не понравится империи, тебе не стоит наживать в ее лице врага. Резолюция суда не должна вызвать недовольство. Феофано уже косится на тебя из-за Вердена; неугодный ей вердикт заставит ее двинуть на Лан свои войска.

– Но я не могу оставить безнаказанным этого реймского плута!

– Ты стоишь на зыбкой почве, тебе следует свернуть на грунт.

– Искать мира с империей?!

– Только тогда она закроет глаза на этот суд.

– И отдать ей Верден? Одно из двух главных епископств! Ворота Лотарингии!

– Если хочешь, поставь условие.

– Никогда! – воскликнул король, вскочил и принялся мерить комнату шагами от стены к стене. – Ведь мой отец завоевал этот город! Отдать его – значит предать отца! Склонить шею перед трясущейся от старости жирной германской свиньёй!

– Тогда готовься к войне.

– Пусть так! Я первым пойду на Оттона!

– И будешь разбит.

– Еще посмотрим, как я сверну ему шею.

– Королевство франков велико, тебе не успеть собрать войско. К тому же не все пойдут. Каждый граф и герцог – сам себе король. Чего ради ему встревать в твои распри с империей?

Людовик остановился близ дяди, лоб прорезали морщины.

– Думаете, мне не одолеть германца?

– Как ястреб ни быстр, орел все же сильнее.

– По-вашему, надлежит искать с ним мира?

– Сделай хотя бы вид, научись фальшивить. Тебе надо набраться сил, а дальше посмотрим. Нынче ты – лишь волчонок, Оттон – матёрый волк. Только равный по силе сможет победить его. Эту силу даст тебе время. И запомни твердо еще одно: худой мир лучше доброй ссоры. Хорошо ли, когда кругом тебя враги? Намного лучше, если они становятся друзьями.

– А вдруг Оттон, усыпив меня, нападет?

– С какой стати волку нападать на собрата, коли тот не отнимает у него кусок?

– Значит, мне надлежит подчиняться империи?

– Франкия станет лишь ее частью, а ты – другом императора, но не его вассалом. Как Ричард Нормандский по отношению к франкскому королю. Он – твой друг, тем не менее ничем тебе не обязан. Он король своей земли, ты – своей. Вы всего лишь добрые соседи, не связанные вассальными присягами. Постарайся, чтобы на тех же позициях стояли Римская империя и Франкское королевство. Хотя бы временно, пока ты не войдешь в силу. Ее даст твой авторитет и знать – мощный кулак, против которого Оттону не устоять. Там, в Ахене, знают это и опасаются. Вот почему к тебе подсылают дурных советчиков. И вот причина, в силу которой империя, помявшись немного для приличия, протянет тебе в ответ руку. Не говоря уже еще об одном: ты найдешь самого сильного союзника в лице герцога франков. Увидев, сколь крепка власть короля и велико к нему уважение, он поможет тебе свалить Людольфингов, навсегда избавившись от их опеки, если, конечно, к тому времени ты останешься верен своей мечте и делу жизни отца.

Людовик молчал. И вновь, заложив руки за спину, зашагал по кабинету, теперь из угла в угол. Карл Лотарингский, откинувшись на спинку скамьи, наблюдал за игрой чувств, отражавшихся попеременно на лице племянника. Если Людовик даст согласие – окажется в выигрыше. Угроза ему, а с ним и династии отпадёт. А значит, Каролингам еще долго править, и он, дядя последнего из них, всегда будет добрым советником и помощником юному Людовику. И для этого готов не пожалеть ни сил, ни средств, а возможно, и самой жизни. Ибо он, как никто другой понимал: Людовик – последнее, что осталось от Карла Великого. Не станет его, оборвется и династия. На смену придет другая, где ни ему, ни сестре Матильде уже не будет места. И от Каролингов останется лишь память.

И Карл напряженно ждал. Что выберет племянник – жизнь или смерть? Последняя неминуема, стоит юному королю ответить «нет». С византийской кровью шутки плохи, об этом Карл знал, тому было немало свидетельств. И как ни охраняй сына Лотаря, Феофано найдет способ избавиться от него, подослав убийцу.

Но Карл не отступится от своего. Он приехал в Лан, чтобы вытащить племянника из лап смерти. Это стало целью его жизни, ради этого он пойдет на всё. И он уже приготовился повторять все сначала, прокручивая в уме варианты новых аргументов в пользу мира, как вдруг Людовик подошел, вновь сел рядом, пытливо и доверчиво посмотрел герцогу в глаза и сказал:

– Пусть будет так, дядя. Я верю вам, потому что знаю и вижу: вы не желаете мне зла. Ведь мы Каролинги и нас осталось только двое…

– Я рад твоему разумному решению, сынок, – растроганно ответил Карл и заключил племянника в объятия.

На некоторое время они замолчали. Неожиданно Людовик поднял голову:

– Каковы же будут наши действия?

– Во-первых, забыть на время об архиепископе. Пусть сидит в своем Реймсе, твоя охрана не даст ему высунуться оттуда. Суд над ним отложи на месяц или два. Это время мы посвятим заключению мира, сейчас это важнее. Здесь тебе нужен будет посредник – тот, кто устроит переговоры.

– Герцогиня Беатриса, сестра Гуго, подойдет для этой цели. Весьма ловкая особа. Она уже занималась этим одно время в Вормсе и Франкфурте. Она же – активная участница в деле заключения мира между Оттоном и его дядей Генрихом Баварским. Кстати, на днях у меня был ее посланник. Она приглашала меня к себе. Но я не поехал, подозревая какую-нибудь каверзу с ее стороны, она мастерица на всякие штучки.

При этих словах герцог чуть заметно улыбнулся:

– Она женщина умная и, уверен, не желает тебе зла.

– Надеюсь на это. Однако прежде я все же буду судить Адальберона.

– Так-таки не дает он тебе покоя, – с укором покачал головой Карл.

– Это будет моим условием: сначала суд, потом мир. Думаю, возражений не последует. Игра для империи стоит свеч.

– Что ж, пусть будет по-твоему, коли уж ты настаиваешь, – немного подумав, ответил герцог Лотарингский.

– Так мне будет спокойнее. Иначе лис улизнёт. Сославшись на мир, Оттон выпросит его, либо архиепископа попросту выкрадут.

– Ты король, тебе решать, – согласился Карл. И улыбнулся: – Тут я не советчик. Но выступлю твоим посланником в Верхнюю Лотарингию к герцогине Беатрисе. Денек отдохну, осмотрюсь, а послезавтра еду к ней в Мец.

– Решено, дядя!

Вдруг в коридоре послышался тяжелый топот ног, стук об пол древка алебарды и чей-то громкий голос:

– Клянусь бородой моего прадеда Роллона, либо я вышибу тебе мозги, каналья, либо воткну вместо факела в стену!

Вслед за этим началась возня, кто-то сдавленно закричал, взывая о помощи.

Король в страхе уставился на дверь, потом перевел беспокойный взгляд на Карла:

– Что это, дядя? Уж не убивают ли кого? Что там происходит?

Карл рассмеялся:

– Ничего особенного, племянник. Это вернулся Можер.

Людовик, сразу расслабившись, перевел дух:

– А я уж подумал, не убийцы ли за мной?..