Читать книгу Стихи. Миниатюры. Сказки - Владимир Муляров - Страница 4

Предисловие

Как – то очень давно, в незапамятные времена, в тридевятом царстве,

которого больше нет, ближайший друг мой и одноклассник, будучи тогда еще

студентом матмеха ЛГУ, записал следующее интересное свое наблюдение…

Часть 1. Эскалатор

Как писал один великий скульптор – Микеланджело Буонаротти

(в переводе Андрея Вознесенского): «Теперь опишу свою внешность с натуры.

Ужасен мой лик – бороденка, как щетка. Зубарики пляшут, как клавиатура…» Ну, и так далее.

Подхожу к зеркалу. Смотрю… Круги под глазами. Одутловатая физиономия, от сна опухшего лентяя. Взъерошенная шевелюра с кисточками на ушах. Вечно мокрый нос и нечто сзади, выщипанное и вылезшее, полинялое, неопределенного уже цвета. Лысеющий, должно быть, мой хвостик… О! Великий гений, как же вы не одиноки во своей оценке!

«Улыбнись!» – Говорю я себе. – «От улыбки твоей убегут все печали. И к несчастью, не только они…» Первый сверху слева, пятый, третий снизу слева и второй снизу справа. Вот и все, что в памяти осталось от зубов… Страшно и глупо. Ибо что может быть страшнее и глупее беззубой белки? С облезлым хвостиком и кругами под глазами?.. А хочешь, я тебе спою? Слушай же!

«Фа-фа-фа. Ши-ши-ши.

Нифигашешки не шлышно

от Бежжубой белошки, в тиши

распевафшей пешни…»

Эскалатор… Куда он нас ведет? И что тебя ожидает наверху? Где те,

которые поднялись впредь тебя? Важно то что однажды, ступив на движущуюся эту ленту, назад дорогу не найдешь. И здесь уместно вспомнить, как некто Гераклит из глубины веков нам проорал «Нельзя войти дважды на одну и ту же ленту эскалатора!» И вообще, скажи спасибо за то, что твоя лента едет вверх! Посмотри на лица тех, кто движется навстречу по такой же ленте вниз! Они веселы. Они полагают, что их лента движется вверх, а наша – напротив, вниз. Если бы я был с ними, что видели бы мои глаза, зная, что минуту назад, находясь на другой ленте, я видел ту же картину с точностью до наоборот?..

Эскалатор…

Спрыгиваю с исчезающих ступенек и по инерции бегу вперед. Хвостик мой элегантно перекинут через левую руку, как салфетка официанта. Впрочем, нет. Скорее я похож на пожилого данди с тростью на руке. Стою, как и все. Жду поезда. И вот если вы меня сейчас спросите о том, куда я еду, то могу поклясться, что просто пошлю вас вслед этих рельс, ведущих в темноту.

«Как нам, стоящим на платформе, познать секреты поездов?» – как когда – то заметил великий Данте…

Лица, лица, лица…

Женщина со следами помады на губах и тремя сумками продуктов «…плывет в тоске необъяснимой…", как сказал бы уже совсем иной Питерский поэт времен Великого Забвения…

Мужичек интеллигентного вида в мятом плаще, в очках с перекошенной оправой… Группа товарищей с очень солнечного юга, стоящие вокруг своих баулов… Старикан на скамейке, босой, жующий булку… Впрочем, он вряд ли едет… Пацан – вылитый Гарри Поттер, – только без метлы. Но зато с крутой мобилой, от которой проку нет в метро, да еще и с пачкой сигарет в кармане… Кого еще я пропустил? Ах, да! Себя… Ну и я тут тоже стою.

Вот и поезд. Выходят, как всегда, до ужаса медленно… Пропускаем…

Садимся… Едем… Тесно…

– Послушайте, милейший… – это ко мне обращается некая пожилая особа, – не могли бы вы свой хвостичег опустить? А то щекотит очень он мне нос!

Конечно, конечно… Разумеется… Знаю точно, что вот теперь, когда я хвостик опустил, по нему будут топтаться исключительно с целью вытереть ноги. Я что ли первый раз еду? В метро вообще с хвостиками неудобно… Вот – вот. Уже и наступили… Девочке рядом со мной очень нравятся кисточки на моих ушах. Они и вправду, хороши. Я улыбаюсь ей своей очаровательной улыбкой… Ребенок весь в слезах, зато мамаша норовит проговорить в мой адрес все обиды несчастных дней ее чреды…

Бегут платформы, исчезая… И люди на них исчезают навсегда из

быстропеременной моей реальности вместе с платформами.

Проезжаем перегон от «Автозаводской» до «Коломенской». Мост и вид с него вполне отличный… Солнце, отражаясь от поверхности реки, приятно щекотит мне зрачок.

Боже мой, Боже мой… Прошли бесконечные века моих ожиданий и моих надежд, когда я вместе со многими другими, стоя на самом краю Вселенной, в преддверье Ничего, в таком же самом вагоне Московского метро, пристегнутый наручниками к верхней перекладине, мечтал лишь об одном пейзаже за окном – о том, что вижу я сейчас, и почему-то даже этому не рад?

Я бесконечное время думал о том, как исчислить бесконечное время… Чем можно его наполнить, если все конечное в нем имеет меру ноль? Ты, сущесвующий, конечный, есть. Но при этом тебя нет. В бесконечности ты даже не точка… И – совершенно уж смешно – ты даже и не ноль! Поскольку ноль – это вполне конкретная вещь, со своими свойствами и атрибутами,

которые не могут наличествовать у отсутствия чего – либо…

О, да! Я помню… Я помню все… Своё внезапное озарение, тут же переросшее в вопрос, звучащий в спину почти уже ушедшему Ребенку. Вопрос о том, что с нами будет, когда бесконечно долгое наше заключение, все же… закончится? И Его ответ. Как будто Он его ждал: «Надейтесь. Ибо Аз есмь Альфа и Омега, Первый и Последний. И Я, так же, впрочем, как и вы, невложим ни в какую бесконечность. Вы больше любой бесконечности. Надейтесь!» Вот что ответил тогда Мальчик нам, стоящим в ожиданье…

«Дай рабам Твоим терпение, да не покроет их скорбь!» (прп. Симеон Новый Богослов. Гимны. ПСС, т.1, стр. 44).

И мы ждали, ждали, ждали…

Протекали века, и геологические эпохи в каких – нибудь мирах сменяли друг друга. А наше бесконечное ожидание при этом нисколечки не убавлялось. Как, скажите мне, тут не впасть в расстройство?

Мысли… Вера, Надежда и Любовь… Вы полагаете, что это имена Святых? Конечно, это имена. Но вместе с этим кое – что еще… Вера, – когда ты веришь, дает тебе Надежду. Вера, если так хотите, в

Надежду превращается, когда в Вере больше нет нужды… По Воскресение из мертвых… Мы верили в теченье нашей жизни, и сейчас в нас наша Вера перешла в Надежду. (И, коль Высокое отбросить, то мы здесь надеемся неведомо на что. Поскольку наше ожиданье – бесконечно!..) Теперь, последнее. Любовь!

Она – есть завершение Надежды. Любовь есть то, что ожидает нас в Самом Конце Всего… Она растет в душе воистину вне всяческих пределов… Она – самая Младшая из мучениц-сестер. Она, Рожденная Мудростию позже всех, есть всех венец! Воистину, вот чем достойно можем мы заполнить бесконечность в ожидании прощенья! Ведь нам же сказано тогда (О, Господи, когда же это было?!), что невложим Господь ни в какую бесконечность! Но Он же есть Любовь! Поэтому Любовь – есть то, что будучи расцветшим в нас, нас делает тотчас размером – более всего! Вот чем заполнить можно ожиданье во

бесконечных временах. Достоит лишь любить…

Часть 2. What is love?

Едем. Коломенка…

Тут когда – то я сиживал в КПЗ. Нет – нет, не подумайте чего о моей незаконопослушности. КПЗ – это Коломенский пивной зал… Это из тех времен, когда из автомата за 20 копеек можно было получить поллитра отменного дерьма марки «Жигулевское»… Впрочем, нынешнее не лучше. Думаю, что пива сейчас вообще нет…

Едем. Каширка… Платформа с правой стороны. Да. Именно так, как я и помню. И голос дикторши все тот же. Значит ли это, что не один я прожил много эр и эпох? По привычке разворачиваюсь на 180 градусов и пытаюсь не мешать выходящим. Меня удивляет то, что никто кроме меня не предпринимает попыток перейти для выхода на другую сторону вагона? Подъехали. Платформа слева! Все выходят, и я, как самая настоящая глупая Белка, оказываюсь лицом к потоку, который норовит вынести меня из вагона. Слышу очень тихий мат…

Это гражданин в очках с перекошенной оправой высказывается в мой эдресс. Наверное, МИФИст… Теперь входящие заносят меня обратно… Едем… Мысли… Вот если ты материшься шепотом, то это что? Хочешь ли ты этим проявить свое уважение к оппоненту? А если тебе оппонент пофиг, то почему шепотом? Стесняемся`с? А нахрен тогда говорил над ухом девушки? Возможно, дорогой, вы извращенец?

Когда – то, в незапамятные времена, и я учился здесь, на родной Каширке. Да – да. МИФИ – моя Альма Матер. Строгости изложения ради, уточню. Тогда Белок в серьезные вузы не принимали. Была такая директива от ЦК – чтоб Белок не брать. И евреев тоже. Так вот. Учился у нас на потоке некто Мартышкин. Прозвища ему почему-то так никто и не дал. Даже странно. Он обожал делать следующее. Брал немного в термос разбавленной соляной кислоты и в вагоне в нее подсыпал сколько – нибудь сернистого железа. Газ, который при этом выделялся, называется сероводородом… Ну, дальше, я думаю, итак всем ясно. Сперва люди терпят, стоически не подавая вида. Потом начинают у них сдавать нервы, и тут начинается самое, значит, интересное…