Читать книгу Лабиринты одиночества. Сборник рассказов - Владимир Муляров - Страница 4

– Скажите, Джафар Мусаевич … —

– Просто Джафар. —

– Джафар Мусаевич… Зачем Солнце светит? … Нам всем. – Глашка поставила свою правую ногу на выступающий из почвы кусок серой скалы, и смотрела на открывающийся отсюда бескрайний морской простор. И было что-то тревожное и в этом ее вопросе и в позе, в интонации ее внезапно дрогнувшего голоса. Они достигли того места на вершине Медведь-горы, которое очень круто сходило вниз и было обращено к Ялте. Вид отсюда был потрясающ в своем одиноком величии. Пустота окружающего их чистого, голубого воздуха, его необъятность, его ласковость и теплость делали твою душу такой же величественно-необъятной, любящей все вокруг! Эта пустота воздушного океана, окружавшего их со всех сторон, на самом деле просто была неким неисчерпаемым источником, от которого можно было питаться вдохновением целую вечность. Бескрайнего, чистого воздуха вокруг было так много, что у Джафара закружилась голова. И если бы не мелкая растительность вокруг, придающая ногам уверенность, он бы наверняка просто упал! Джафар Мусаевич, выросший в основном, как он сам про себя рассказывал, на востоке Сахары и в песках Северной Аравии, недолюбливал ни горы, ни воду. Особенно в таких масштабах как в Ялте. Одновременное сочетание и гор и моря не вызывало у него раздражения, но, скорее, некое внутреннее неудобство. Однако, это место было особенным. Это место не предполагало разговоров. Это место предполагало медитацию или молитву – кому как больше нравится. Внизу, при взгляде вправо, раскинулась Ялта, казавшаяся ему отсюда неким нагромождением игрушечных домишек на гигантской план-карте боевых действий.

Джафар молчал. Внезапно на него нашло мимолетное чувство тоски. Как дуновение ледяного ветра. От разлада с Ольгой Сергеевной, от… от рутины. Как будто человек потерял нечто очень ценное. «Зачем нам Солнце светит?» Повторил он про себя. «Зачем ветер, дождь? Зачем снега, которые заваливают избы под самую крышу? Зачем… Зачем тут со мной эта Глашка? И какого палого верблюда я полез в мои годы с ней на эту гору?»

– Так бывает. – Сказал он вслух самому себе, имея в виду свои испорченные отношения с супругой. – Бывает. —

– Не знаете вы, Мусаевич, зачем нам Солнце светит! – Повторила Глашка. – А хотите я сама вам скажу? – Она взобралась на высокую плоскую часть голой серой скалы и проворно повернулась на одной ноге к нему лицом. Похоже, у нее от высоты не кружилась голова! Она встала так, что Солнце, только что восшедшее в зенит, оказалось за ее затылком. И от этого ее волосы, колышемые ветром, излучали неистовое, слепящее глаза сияние! «Словно Нимб на иконах святых!» – Подумал Джафар. Он прищурился, глядя на эту… напасть. «Скольких мужчин она еще свела с ума?»

– Годов-то тебе, лет-от сколько? – Шутливым тоном спросил он, припомнив среднерусское просторечье и выраженно, по-Вологодски «окая».

– Какая вам разница? – Парировала Глашка и повернулась к нему в профиль. – Семнадцать уже! По осени маменька сватать грозились! —

– За молодого и богатого принца, что ли? – Пошутил Джафар. Его рассмешило это Глашкино «уже!»

– За … – Глашка начала-было говорить и замялась. – За … —

– Да за кого? —

– За Их Сиятельство, графа… Георгия Ивановича Извекова … —

– Но … – Начал-было Джафар, и слова застряли у него на языке. – Ему же… Ему же… Лет шестьдесят! —

– Не знаете вы ничего, милейший. Шестьдесят семь. Ему. – Сказала Глашка. Голос у нее хоть и был ровный, но от чуткого слуха Джафара не укрылась та горечь, которой были насыщены эти слова. И это еще мягко сказано! Джафар быстро представил эту картину. «Неравный брак». Да. Это все уже бывало, есть и будет случаться. Богатые, но старые дворяне вправе брать себе в… нет не в жены, в игрушки, забавы ради, подростков из дворян обедневших. Купаться в их юности, питаться их неиссякаемой молодостью, продлевая себе свои скучные, постылые, последние дни… К

ак ушат холодной воды на голову, вылила на него Глашка эти слова. Джафара захлестнула чудовищная ревность. За те два года, что он знал эту девицу, он уже настолько привык к ее постоянному, навязчивому присутствию в их с Ольгой номере гостиницы, в их жизни, что считал ее почти дочкой! Иногда ее навязчивость просто раздражала. Она всегда появлялась с утра, внезапно и без стука. Таскала из вазы сахар и конфетки, которые Ольга Сергеевна выкладывала специально для чая. Болтала без устали о пустом, не давала мысли сосредоточиться на чем-то одном. Джафара, который практически все время посвящал научным изысканиям, это бесконечно раздражало! Иногда, особенно в минуты, когда ему требовалось побыть наедине со своей женою, он просто готов был вытолкать взашей эту непонятливую девчонку, до которой еще не доходили простые житейские истины. Иногда… Иногда Джафар Мусаевич внимательно ее разглядывал, по мужски оценивая те изменения, которые сопутствовали естественному взрослению. Наслаждался ее фигурой, внимательно следил за тем как она двигается, мечтал, чего греха таить? А гражданская его жена, Ольга Сергеевна, любила Глашку как свою собственную. После потери Ольгой Сергеевной двойни первенцев во время родов Глашка была для нее любимым чадом! … Так проходили месяцы и годы. И однажды Джафар понял, что больше не может без нее обходиться. Без ее постоянного присутствия рядом. Это чувство в нем было платонически-чистым, девственным. Как и сама Глашка Разговорова. Это чувство было таким, какого он никогда до этого не испытывал, рассматривая прежних своих женщин в первую очередь именно как женщин. В том числе, конечно, так он смотрел и на свою супругу, красавицу и умницу Ольгу Сергеевну… И однажды до него дошло, что он теперь вот по-настоящему полюбил. Полюбил чисто, без намерения обладать этой… молодой женщиной. Без пошлости и потребительства, чем всегда отличались его прошлые связи. … Да и сегодня с утра вот поперся вслед за ней на пешую прогулку туда, куда сам ни за что бы не полез. В горы! Стоило ей только произнести слово… И тут вдруг оказывается, что… эту твою отдушину от мирской грязи, замуж решили выдать! «А ведь ее у меня больше не будет!» – Мелькнула мысль.

– А ты что? – Спросил он потухшим, хриплым голосом сквозь непослушное горло.

– Я-то? – Переспросила его Глашка. – Да мне… мне другой мил! – Сказала она и добавила – Это просто необходимость любить, Мусаевич! Солнце светит нам для того, чтобы мы умели… учились любить! – И эти простые ее слова высветили вдруг некую Истину, которая отпирает все секреты. Истину настолько глубокую, что в ней отсутствовала внутренняя логичность! Как будто некто невидимый шкатулку открыл и выпустил на волю Свет! «Солнце светит нам для того, чтобы мы учились любить!» – Повторял Джафар про себя. – «И ветер с дождем, стегающие тебя хлёстко по лицу, и снега, заметающие избы под самую крышу, и треск поленьев в печи, когда ты изнуренный и продрогший садишься возле с чашкой крепкого чаю… Это все для того, чтобы мы учились любить. Любить! … Боже, как это верно! Как верно!» Они посмотрели друг другу в глаза и сразу все поняли. Далее можно было уже ничего не говорить. Весь этот путь на гору, все предшествующие дни Глашкиного навязчивого присутствия в его жизни, его постоянные размолвки с женой… Его поиски… Чего? " … чтобы мы учились любить!» Да, вот этого самого места поиски! На вершине Аю-Дага. Под палящим полуденным солнцем, " … чтобы мы учились любить!» Солнцем, что сияло в ее волосах, словно золотая корона, все это… это то, к чему они пришли абсолютно закономерно. Неосознанно, но при этом совершенно закономерно! " … чтобы мы учились любить!» И эта абсолютная неизбежность какого-то надмирного, ничем не объяснимого процесса, приведшего, … сведшего их вместе в этой точке пространства и времени, она стала настолько очевидна, что в горле у него моментально встал комок! " … чтобы мы учились любить!» – Все звучало рефреном в голове. – " … чтобы мы учились любить!»

– Можно достичь своей цели просто переставляя ноги по земле! – Одними губами прошептал Джафар Мусаевич слова, сказанные ему не так давно Лисом. Елисеем. И ставшие для него настоящим открытием. – Теперь я это вижу! – Прошептал он. – Просто идешь и приходишь туда, куда надо! В место, где осуществляются все твои самые потаенные мечты! – Но Глашка, у которой, как и у Джафара, в ушах шумел ветер, этих слов не расслышала. – И сейчас мы пришли как раз в такую точку! – Завершил он свою мысль.

– la fuente de la eterna juventud! – Сказал он Глафире. – Так сказал бы Понсе де Леон, окажись он на моем месте! —

– Не ругайтесь при дамах, Мусаевич! – Кокетливым тоном сказала Глашка, беря его руку в свою и легко спрыгнув с камня на траву.

– Да я и не ругаюсь … «Источник вечной молодости». Вот, что значат эти слова в переводе с испанского. —

Глашка молчала. Только сильнее сжала в своей ладошке пальцы его руки. Она ожидала от него того, чего ждут от мужчин все без исключения женщины мира. Она хотела услышать его голос, который бы ее позвал… Все равно куда… И тогда вместо своего признания, вместо всех простых и таких нужных слов, в которых они оба так нуждались, Джафар ей сказал.

– Граф Георгий Иванович Извеков был бы для тебя великолепной парой! А ты для него – его… неповторимой музой! —

– Источником вечной молодости? Да? – Переспросила Глашка. Потом сильно потрясла головой и отвернулась в сторону.

Джафар промолчал. В очередной раз он мысленно корил себя за то, что вновь оказался крайне нерешительным в вопросах, связанных с женщинами. Даже со столь молодыми и очаровательными. Или же, напротив, в особенности со столь молодыми и очаровательными. Все это было для него задачами воистину нерешаемыми. И опять он вместо того, чтобы устраивать свою личную судьбу, решил проблему просто избавившись от нее. Как когда-то очень давно, обнаружив на пороге своего дома подкидыша-котенка, взял и выставил его вон, за калитку. «Пусть Извекову достаётся!» – Думал он. – «А у меня есть уже Ольга! Мне и этих… забот хватает!»

– Вы врете! Вы же все врете! – Неожиданно прошептала Глашка, качая головой. А потом повернулась к нему лицом и прильнула головой ему на грудь. – Зачем вы так… со мной? —

Она обняла Джафара Мусаевича своей свободной рукой и стояла, всхлипывая, уткнувшись носом в его сюртук.

– Вру? Тебе? – Удивился Джафар Мусаевич и неожиданно понял, что это как раз оно самое и есть. То, что он говорит ей, есть ложь. А что самое плохое, то, что он и сам себе, в своих же собственных мыслях лжет. И даже этого не замечает. «Солнце светит нам, чтобы мы учились любить!» Опять прозвучали в нем Глашкины слова. «И лгать нельзя, когда светит Солнце! Нельзя! Ибо любовь… она Свет и Солнце, и она неложна!» Кто-то невидимый вкладывал ему в сердце слова, смывающие с глаз пелену слепоты! И внезапно его внутреннему взору открылась вся глубина той бездны, в которую его завела… привычка всегда и во всем лгать! Себе, родным, друзьям, жене, всем… Эта патологически неисправимая привычка все приукрашивать, делать плохое лучшим с целью просто не расстраиваться самому и не расстраивать ближних. Строить эти бесконечные карточные домики лжи. Непрочные и неустойчивые, лишенные фундамента. А когда они неизбежно рушились, эти карточные домики, … он просто извинялся! Так, как будто его извинения могли компенсировать потерю времени жизни, проведенного людьми и им самим в этих иллюзиях! Ему представилась ложь, как некое тюремное заточение человека, оболганного и растоптанного, посаженного по ложному доносу! А когда выясняется, что сидел ты напрасно, тебя выпускают на свободу. Перед тобой извиняются и говорят, мол, простите, бывает! Да только вот лет, потраченных впустую, обратно не вернуть! Все в его жизни было именно таким. Сейчас он это отчетливо увидел! И неукротимое желание немедленно все исправить им овладело так сильно, что это не с чем было сравнить! Оно долго зрело внутри, и вот сейчас он это понял. Понял то, что по лжи он больше жить не может! И эту ложь, многогранную и многоплановую, немедленно нужно было исправлять! «Иначе – сказал он сам себе, – Иначе я погибну сам, погублю окончательно Ольгу и эту мою… прелестную маленькую напасть!»

Теперь, когда его мысли обрели, наконец, четкие словесные формулировки, он сказал.

– Я очень… хотел бы быть с тобой честен! Но… Если я скажу тебе всю правду о себе, мы никогда не сможем быть вместе! Готова ли ты пожертвовать своим чувством ради… ради … —

– А вы попробуйте! – Услышал он в ответ. – Попробуйте, я прошу вас! —

«Я тебя люблю! Как никого и никогда раньше не любил!» – Думал Джафар, произнося вслух совершенно иные слова и надеясь на то, что французского Глашка не знает так же, как и испанского.

– Nous sommes responsables de ceux qui ont apprivois! Suivez la route de l’amour! (Мы в ответе за тех, кто нас приручил! Следуй же дорогой Любви!) —

Но по всей видимости, Глашка знала французский!

– Это сказал Веселый Белка Маленькому Лисенку? Да? – Она улыбнулась, подняв вверх заплаканные глаза.

– Откуда ты знаешь? – Удивился Джафар.

– Ольга Сергеевна дали мне книжку почитать! – Сказала Глашка. – «Лабиринты Одиночества!» —

– Вот-те раз! – Воскликнул Джафар. Он был очень удивлен. – Любишь ли ты меня как Елизавета Петровна Веселого Белку? Или ты хочешь быть моим Маленьким Лисенком, ищущим себе хозяина, который бы о нем просто заботился? – Спросил он Глашку.

Но Глашка только отрицательно покачала головой. Она не намерена была шутить, и ее лицо стало по взрослому серьезно! Он смотрел в ее глаза, такие не детские на таком еще детском, прекрасном лице, и это разительное несоответствие сказало Джафару Мусаевичу о том, что Глафира намного, намного взрослее внутренне, чем выглядит внешне.

– Я любить хочу! – Взмолилась она. – Вас любить! – И затем, подчеркивая в сказанном букву «А». – Я ражать хочу! Детей. Вам! – Они так и продолжали стоять, обнявши друг друга. – Охранять ваш сон, любить вас. Заботиться о вас. – Она помолчала и прошептала. – Угождать! Я буду вам угождать. Я хочу вам угождать во всем! Я буду наслаждаться упреками, если вы решите меня ругать! … – Продолжала Глашка спокойным, уверенным голосом, глядя Джафару прямо в глаза. И этот ее тон говорил ему о том, что слова эти ею выстраданы. Это не был порыв, который иногда случается в речи человека, вдруг решившегося на откровения. Это… это было все продумано и много-много раз сказано в своих мыслях. Темными, бессонными ночами. В компании мокрой от слез подушки! «Она же живет с этим уже давно!» – Понял внезапно Джафар. – «И конечно, страдает!» – А если я вам когда-то надоем, – продолжала Глашка, – я дам… я позволю вам меня убить. Сбросить со скалы в море. Я из ваших рук приму все. И ладное, и худое! Все! Только не лгите мне! —

– Я и не лгу! – Оторопело сказал Джафар. Настало время откровений. Время, когда никакие иные слова кроме Правды звучать не должны! – Я тебя люблю! И это правда! Как никого и никогда раньше в жизни не любил! – Сказал он и крепко-накрепко прижал ее к себе. – Просто раньше я был слеп и этого в себе не видел! … Не видел! —

Их взгляды и дыхание слились и стали единым потоком. Мощным и прекрасным. Чистым, как окружающий их знойный воздух лета… И никто из них уже не мог различить где он, а где… другой. В объятиях казалось, что их души слились в одну, общую душу. И теперь соединились так, что разорвать это было невозможно, не убив при этом обоих! И это соединение их душ, мыслей и чувств вызвало у них такое внутреннее ликование, что у обоих перехватило дух! Как будто Рай снизошел на землю!

«Любовь, будучи Богом… это она, … Он… единственно и может подавать и дарить Себя, в качестве Любви, и обладать всем твоим естеством, во всей полноте своей власти, «… всё во всём наполняя …", по слову апостола!» – Думал Джафар, вспоминая слова, которые недавно читал. – «Я буду самой последней сволочью, если сейчас позволю себе погубить нас обоих!»

Глашка разорвала их единое, общее дыхание и смотрела на него, боясь даже моргнуть. Как будто краткий миг закрытых глаз мог прервать это невероятное единство!

– Все во всем наполняя? – Спросила она вслух то, о чем он только подумал про себя. – Это же мы с вами, родненький! – И это уже не показались ему удивительным.

– Если когда-нибудь, как ты предположила, ты мне надоешь, – ответил ей Джафар, – то с этой горы в море мы упадем вместе. – Потом подумал и добавил. – Потому что я тебя не предам! Не брошу! Я теперь просто не смогу быть… существовать отдельно от тебя! —