Полное собрание рассказов

Оглавление

Владимир Набоков. Полное собрание рассказов

От редактора

Дмитрий Набоков. Предисловие[12]

Рассказы, написанные по‐русски (1920–1940)

Нежить

Слово

Удар крыла

Звуки

Боги

Говорят по-русски

Месть

Благость

Порт

Случайность

Картофельный эльф

Пасхальный дождь

Катастрофа

Гроза

Наташа

Венецианка

Бахман

Дракон

Рождество

Письмо в Россию

Драка

Возвращение Чорба

Путеводитель по Берлину

Бритва

Сказка

Ужас

Пассажир

Звонок

Подлец

Рождественский рассказ

Пильграм

Обида

Занятой человек

Terra Incognita

Уста к устам

Встреча

Лебеда

Музыка

Хват

Совершенство

Адмиралтейская игла

Королек

Круг

Оповещение

Памяти Л. И. Шигаева

Красавица

Тяжелый дым

Набор

Случай из жизни

Весна в Фиальте

Облако, озеро, башня

Истребление тиранов

Посещение музея

Лик

Василий Шишков

Рассказы, написанные по‐английски (1943–1951)

Предуведомление переводчика

Ассистент режиссера

«Что как-то раз в Алеппо…»

Забытый поэт

Быль и убыль[81]

Жанровая картина, 1945 г

Знаки и знамения

Двуглавая невидаль

Сестры Вэйн

Ланс

Приложение

Комментарии

Дополнение

Комментарии редактора

Отрывок из книги

Весной 1971 года американский профессор русской литературы Стивен Ян Паркер встретился с Владимиром Набоковым в «Монтрё-Палас», чтобы составить список его русских и английских рассказов и установить их точную хронологию. В то время еще не были переизданы многие произведения Набокова, печатавшиеся в русских эмигрантских газетах в 1920–1930‐х годах, и задача состояла в том, чтобы решить, какие рассказы заслуживают перевода на английский язык и включения в новые сборники. К началу 1973 года в результате переписки Паркера с Набоковым и нового визита исследователя в Швейцарию было отобрано около пятидесяти рассказов и подготовлены различные версии их английских названий. Паркер готовил к публикации свое интервью с Набоковым и записывал сделанные писателем замечания о его собственных или чужих произведениях: «<…> он равнодушен к рассказам Исаака Бабеля и к одесскому культу в целом; “Пещеру” Замятина он назвал “совершенно изумительным рассказом”; он не мог вспомнить, почему посвятил свою “Обиду” Ивану Бунину, – возможно, оттого, что рассказ близок по тону и содержанию к некоторым лучшим его произведениям; <…> он не согласен с мнением Эндрю Филда[1], что “Картофельный эльф” его лучший рассказ»[2]. На вопрос: «Не могли бы вы дать определение рассказу как самостоятельному жанру, если, конечно, вы считаете его таковым?» – Набоков предложил аналогию из энтомологии: «Многие широко распространенные виды чешуекрылых производят выше границы распространения леса мелкие, но не обязательно чахлые разновидности. Рассказ по отношению к типичному роману представляет собой небольшую альпийскую или полярную форму. Он выглядит иначе, но относится к тому же биологическому виду и связан с ним переходными клинами»[3].

Вскоре после того, как часть русских рассказов Набокова была издана в английских переводах в новых сборниках «Красавица» (1973) и «Истребление тиранов» (1975), к нему в мае 1975 года обратился глава «Ардиса» Карл Проффер с предложением выпустить большое собрание его русских рассказов в двух или трех томах, расположив их по тематическому или хронологическому принципу. Набоков ответил согласием: «Русских рассказов хватит на два тома, десятка по два на каждый, – сообщила Профферу Вера Набокова. – Хронологическая последовательность нас вполне устраивает»[4].

.....

В тот счастливый день, когда хлестал ливень и ты так неожиданно хорошо играла, разрешилось то смутное, что незаметно всплыло между нами после первых недель любви. Я понял, что нет у тебя власти надо мной, что не ты одна, а вся земля – моя любовница. Душа моя как бы выпустила бесчисленные, чуткие щупальца, и я жил во всем, одновременно ощущая, как где‐то за океаном грохочет Ниагара и как, вот, в аллее, шуршат и хлопают длинные золотые капли. Посмотрел я на блестящую кору березы и вдруг почувствовал: не руки у меня, а склоненные ветви в мелких мокрых листочках, и не ноги, а тысяча тонких корней, вьющихся, пьющих землю. Захотелось мне перелиться так во всю природу, испытать, что значит быть старым боровиком с ноздреватым желтым исподом, стрекозой, кольцом солнца. Я был так счастлив, что рассмеялся вдруг, поцеловал тебя в ключицу, в затылок. Я бы даже стихи прочел тебе, но стихов ты терпеть не могла.

Улыб<ну>лась узкой улыбкой и сказала:

.....