Читать книгу Гамак из паутины - Владимир Нагда - Страница 7

По причине древнего возраста особняк старался не вникать в перипетии страстей и дрязг, то и дело возникавших у его стен. Вся нынешняя суета, возня казались настолько неуместными, что и размышлять об их происхождении не представлялось приличным и достойным умственных усилий.

Оставаясь в полудрёме, он с ностальгией о былом каждодневно предавался воспоминаниям столетней давности.

Многое изменилось с тех пор, когда народ, издревле населявший эти земли, оставил обетованные долины и ушёл в горы.

Ураган – зародившись там, где начинается день – собрался несметной силой у восточного моря и стремительно, ослепляя блеском кривых мечей, заглушая крики несчастных ударами множества копыт, пронёсся над равнинами предгорий к западному морю. Презрев обычаи и вековые устои чуждого ему народа, натворил он на пути своём немало бед. Затаптывая копытами берега кристально чистых родников и рек, опустошая плодородные нивы, пронёсся он над землёй без жалости и сострадания, унося в небытие свободу и жизни законных обитателей этих мест.

И не было сил в одиночку защищать свои селения. Поэтому, не желая неразумно терять детей своих и жён и вымирать по чьей-то злой воле, ушли люди под защиту поседевших вершин.

Возможно, что решение это оказалось единственно верным. Крутые склоны гор, лабиринты тёмных ущелий и хрупкое равновесие белоснежных шапок, готовых в любой момент превратиться в безжалостного врага, стали пред степным завоевателем неприступной крепостью. Но время, отгородившись зубьями скал от остального мира, как это ни прискорбно, замерло, остановилось – и невозможно теперь судить: за какими стенами и чьей «спиной» покойнее.

Под строжайшим генеральским надзором, но согласно «высочайшим указам» царствующих особ, невдалеке от древних поселений – не затрагивая ни память, ни захоронения – возводились защитные валы, строились дороги и селились северные люди.

Приглашённые из-за границ архитекторы, отметая обязательные сплетни о стяжательстве и обмане, из какого-то захолустья сотворили образец культурного цивилизованного анклава. Огранив природные достоинства этих мест умением, знаниями и трудолюбием, северные люди строили город.

Не уступая «западным» примерам – а в чём-то и превосходя… – и не оглядываясь на постоянные претензии со стороны южных соседей, город поднимался и рос, пуская вечные корни в подножия окружающих гор.

По прошествии некоторого времени современникам уже трудно было представить себе другое место для отдыха и приключений. А где ещё могло быть лучше? Из строк письма родным и близким слышалось одно удовлетворение: «…он есть как райский уголок, богатый живительными источниками и восхитительным воздухом горных вершин!» И поправлялось здесь здоровье не только физическое, но и духовное.

Раннее летнее утро. Утомлённые от полуночных застолий, балов и непомерного испития нарзанов завсегдатаи «райского уголка» всё ещё нежатся в постелях. Первые солнечные лучи касаются подушек, перепрыгивают на лоб и щекочут ресницы, заставляя натянуть одеяло до макушки, чтобы в сладкой полудрёме томно забыться на какой-нибудь ещё часок.

Но были и те, кто полагал для себя совершенно обязательно забраться на недоступные скалы и с высоты птичьего полёта хотя бы раз – и я тут был! – обозреть панораму просыпающегося города. Яростно зевая и поёживаясь от свежего ветерка, наиболее стойкие представители курортного сообщества уже с первыми рассветными лучами упорно карабкались по склонам окружающих гор. Предвкушение радости от непременно неизгладимых впечатлений и, бесспорно, открытий воодушевляло их как ничто другое.

Не менее часа потратив на борьбу с цепляющимися за одежду ветками и колючками, но ухитрившись без особых несчастий проскользнуть сквозь густые заросли терновника, упрямые скалолазы могли считать восхождение свершившимся делом.

С неизмеримой гордостью установив стопу на ближайший камень, подбоченившись и поднеся ко лбу ладонь, можно было приступать к обозрению.

Правда, не одолев и середины склона – исцарапанные, уставшие, но счастливые – они, как оказывалось, достигали своей цели.

Пред взором, восхищая и поражая величием, из какой-то глубины вставала цепь неприступных вершин, простёршаяся от края и до края близкого горизонта нагромождением скал, снежных куполов и нахмурившихся тёмно-зелёных ледников.

Не соразмерив грандиозность представления с впечатлительностью некоторых натур, вид этот случайно мог и напугать – конечно же, что и такой возможен казус. Но и одного взгляда на красоту природы было достаточно, чтобы разбудить в утомлённой душе дремлющие до сего дня неведомые порывы чувств и тщательно скрываемые от посторонних глаз таланты.

А от волнений, страха высоты и невозможной усталости в объёмных заплечных сумках для борьбы с подобными недугами обязательно присутствовало самое надежнейшее средство, – это и копчёный окорок, и южная зелень, и парочка запотевших бутылочек чего-нибудь французского…

Солнце подбиралось к зениту, краски величественной картины постепенно истощались, меркли, затягивались на горизонте полуденной пеленой тёплого воздуха. В это время дня рассмотреть что-либо в той дали уже не было никакой возможности. Подобно миражу вершины гор исчезали, закрывались от глаз восхищённых зрителей белоснежными облаками.

Но и предаваться глубокой печали столь грустному повороту дела у восходителей не было особенных причин – могли быть только некоторые недоразумения.

Ох уж, эти дамы!

– Ну, где, скажите, мы же брали… тот же штопор? Он забыт остался?

– А Вы, поручик, как гитару вдруг забыть могли, когда ещё вчера уверили компанию в отменном времяпровождении?

– Ах, да! У вас всегда: то ложная тревога, то, в самом деле, горцы разошлись…

– Ах, думаете, вам с рук сойдёт?

– Мы всё же дамы?! Тащить на гору… и с утра! Простите, продолжать… известно, можно долго.

– Но вечером в «вокзале» поквитаемся мы с вами, и не отвертитесь…

– Ох, эти нам мужчины!

– Позвольте, где же вилки и ножи?

– Нам путь обратный предстоит – всё вниз нести?

– Да как же можно?!

Как хорошо, когда на восхождении присутствуют ещё и дамы. Какое счастье и соблазн! Они так веселы в начале: смеются, радуются… точно дети. К концу подъёма многое менялось – и смех не слышен и упрёки в сторону мужчин так и готовы с языка сорваться.

Заметить стоит, что в молчании мужском невысказанность та, однако, оставалась. Ну что тут можно возразить, когда от самого рожденья и кроме перелесков да оврагов подобное увидеть представляется не часто, а тут какие-то упрёки? Но напряжение сие снималось неизменно за «столом», а после…

Через какой-то час сосуды французского происхождения недвусмысленно просвечивались унылой пустотой. Запитые их содержимым копчёный окорок и зелень благополучно перекочёвывали в желудки восходителей. Да, всё когда-нибудь кончается.

Тогда-то, к всеобщему согласию и удивлению непосвящённых, из дорожной сумки доставался весомый аргумент: внушительных размеров глиняный кувшин, что говорило в пользу неунывающих мужчин. И восторгу от подарка не было предела: вино от местных виноградников – «…а мы не знали?!» – оказывалось ничуть не хуже заморского.

Тосты, эпитафии и другие упражнения в изящной словесности так и лились рекой, не оставляя от испорченного было настроения камня на камне. И вскоре после съеденного и выпитого наступала леность, комплименты дамам получались всё откровеннее и прозрачнее, а прошлые обиды и несчастья выглядели смешными, не стоящими даже малого внимания.

Правда, компанию – как-то вот и почему-то… – смущала перспектива спуска к обетованным низинам. Явно переоценив собственные силы – что в потреблении напитков, что в скалолазном мастерстве – искатели приключений исподволь посматривали в сторону крутой каменистой тропы, преодолеть которую им неизбежно предстояло. Тропа же, каким-то странным образом изменив направление и засыпавшись множеством неприлично неотёсанных камней, казалась намного круче и извилистей, чем при утреннем подъёме, что при ближайшем рассмотрении навевало тоску.

Городские строения, – вот только взор без страха вниз перенести – казались так близки, а мягкая постель настолько желанна, что не было никаких сил думать о предстоящем спуске и катящихся из-под ног камнях. Но внизу были друзья, соратники, подруги соратников, подруги подруг и уютные особняки, владельцы которых, ожидая возвращения постояльцев, готовили тёплую воду, тазы и остальное прочее – всё, что так необходимо для благополучного исхода мероприятия.

Пусть и с трудом – и с ахами и вздохами, и с непременными падениями в объятия услужливых кавалеров – добирались-таки восходители до границ, где выпрямлялась тропа, постепенно превращаясь в каменные плиты, где сердцу можно успокоиться, где посмеяться над недавним приключением представлялось всем никак не лишним.

Казалось, сам воздух, пропитанный дурманящим запахом цветущих каштановых аллей, обнимал спустившихся с «небес». Он нежно успокаивал, таинственно нашёптывал в растрёпанные причёски что-то весьма забавное и настойчиво напоминал о прелестях скорого вечера – словно умолял скорее позабыть о недавних трудностях и тяжких испытаниях.

Старания не оставались без ответа, усталость проходила без следа.

Часы приготовлений пролетали как минуты.

И вот, наконец, над городом вспыхивали звезды, и поднималась Луна, заливая аллеи и парки каким-то особенно загадочным светом.

На балах – что в цветочных галереях, да и в питьевых – суетились, прихорашивались, выпытывая правду о своей причёске или почти французских духах, незамужние и не совсем… столичные красавицы.

Но там случалось, правда, всякое.

Присутствие дам неизбежно приводило многочисленных поклонников в некоторое состояние, иногда грозившее непредсказуемыми последствиями: то тут, то там вспыхивали необязательные ссоры, которые по большей части заканчивались почти дружеским рукопожатием, но так случалось, что доходило даже до дуэлей.

И проходили дни. Время, отведённое для развлечений – знакомств, отчаянной любви, разочарований горьких, неутешных слёз – каким-то непостижимым образом просыпалось сквозь пальцы; сжималось сердце, взору странно, в смятении была душа, как вдруг зелёные аллеи вбирают в листья жёлтые и красные тона, расцвечиваясь так нежданно.

А в паузах всей этой суеты ещё минуты надобно найти для излечения недугов разных. Задумывалось это сразу, вроде по приезду, но было как-то недосуг, а до источника отчаянно не близко. А воды те, что в двух шагах, лечебным действием, конечно же, не обладали – ну, может быть, совсем чуть-чуть, на что и тратиться не стоит. Ну что ж, не удалось тот план осуществить. Теперь назавтра – в год… другой – приехать было бы неплохо, да и тогда нарзанами всерьёз заняться.

Но вот… совсем уже пора.

Осенний мелкий дождь всё чаще напоминал о тёплых столичных квартирах. Курортное сообщество, как спохватившись, гудело как растревоженный улей – кто же думал, что так скоро осень? Подыскивались лучшие экипажи. Мысли все в дороге, на сборы не хватало дня. Но обнаруживалось, что всё достойное намеченных претензий уже заказано – и останавливались на том, что есть: и с ветхим верхом и не с, желательно бы, мягкими сиденьями.

Определялся день отъезда. В назначенный день и час прибывала охранная команда казаков и длинная кавалькада экипажей, обязательно задержавшись на пару часов, медленно выползала за границы города.

Щемящее чувство расставания внезапно охватывало отъезжающих. Глаза наполнялись слезами, и воспоминания о прошедших днях сжимали сердце, горько-сладким комком подступая к горлу.

Возницы же, наоборот, думали о настоящем: о рессорах, о размытых осенними дождями и разбитых донельзя дорогах.

Вернувшись в столицы, обретя покой и позабыв о, так сказать, неимоверных трудностях, недавние восходители с нетерпением дожидались какого-нибудь бала или просто приёма. Именно там, с дрожью в голосе и воздыханием в груди, можно поведать оседлому и не выездному другу и обязательным его гостям о южном темпераменте, жестоких схватках и немыслимых потерях – как с той, но так и… с этой стороны!

И вспоминались страшные минуты, когда крутые склоны гор вдруг засыпались градом – природа, знаете ли, так шутить изволит. А вот бывали случаи, когда и сквозь кусты – да что там… сквозь столетние деревья! – нещадно расщепляя ветви и стволы, летели пули!

Ну как же при таком рассказе без злобных горцев обойтись?

Рассказчик, раскрасневшись и в пылу, размахивал воображаемой саблей и целился из не забитого порохом дуэльного пистолета в стену. Цель была ясна: гобелен, где силуэт в углу с кинжалом и ружьём маячил – «…там за кустом! Хватайте! Что, не видели?»

Эх! Нет коня, но за седло и венский стул сойдёт. И жмурились глаза от страха, и как хотелось там же побывать!

Но вот уже зима, и всем всё рассказали. Впереди долгие месяцы ожидания – ожидания весны и новых приключений.

Теперь, придвинув кресло к камину и накрыв колени пледом, можно доверить памяти самой отметить особенно приятные картины лета.

А за окном всё падает и падает снег. Где-то недалеко слышится нешуточная перебранка. Кучер – чья повозка, похоже, безнадёжно зарылась в сугробе – полагаясь на скорое разрешение проблемы, ругался с местным дворником. Тот же, на беду, отрешившись от морозной действительности, возвращался из трактира. Но что против стихии может выставить обычный дворник? С трудом осмысливая претензии, он почёсывал бороду и заплетающимся языком пытался доказать, что эдакие горы ему не по плечу – такое и до Пасхи одному не разгрести… втроём, конечно, было бы сподручней. Шагов за двадцать, отвернувшись, соблюдая должный порядок и дистанцию, за спорщиками краем глаза посматривал квартальный городовой, однако вмешиваться в спор по каким-то только ему известным причинам не торопился.

Ну, нет, сегодня ни к кому не едем.

И почему-то картины подвигов пред взором не вставали. Забавно, но из памяти всё больше виделся небольшой особняк, что стоял на Царской улице, По сути, ничего особенного в том особняке и не было. Однако вечера, проведённые в небольшой гостиной, доставляли не меньшее удовольствие, чем ежевечерний променаж по городским аллеям и, тем паче, утомительное присутствие в различных благотворительных обществах. А здесь, в тесной компании всегда были рады каждому, кто мог прийти и почитать что-то новое и хоть немного талантливое.

Чем-то особняк не был похож на своих собратьев, но чем… – это и объяснить невозможно. От таких же строений – сказать по правде, несколько замшелых – он и теперь ничем не отличался. Глядя на происходящее вокруг своих стен, особняк впитывал атмосферу прошедшего времени и времени нынешнего – запоминая и оценивая.