Читать книгу Песня Тайги - Владимир Нестеренко - Страница 6

Не вздумай спрашивать у настоящего таёжника, какой он пьет чай: индийский или цейлонский. Засмеёт таёжник…

Я первый раз тоже попал впросак. В рюкзаке у меня лежало несколько пачек индийского чая, самого высшего сорта. Я достал одну и собрался удивить всех редкостной заваркой.

Думаю, если у них окажется грузинский чай, я небрежно отстраню кашевара и скажу: «Позвольте, у меня индийский, высшей пробы».

И только я спросил, какой у мужиков чай, они меня огорошили:

– Таёжный у нас чай, парень. Нет нужды нам в тайгу заграничный товар нести.

Примолк я, жду этот диковинный чай. Кашевар берёт твердый чёрный комок, с виду похожий на обуглившуюся деревяшку, и бросает в ведро с кипятком, затем горсть каких-то корешков – тоже туда. Повисело немного ведро над огнём, снял его кашевар, поставил на землю, телогрейкой накрыл и стал ждать, когда корешки напреют.

Я отвернулся: смотреть не хочу на это варево, не то что пить.

Лесник Степан, кряжистый бородач, с широкой, как платформа, спиной, говорит:

– Погоди серчать. Сначала попробуй.

Я тогда мало знал Степана и всех мужиков, с которыми брусничничал, и всё удивлялся его медлительности. А выходило совсем наоборот: Степан к концу дня почти полную торбу трёхвёдерную набил, а я едва-едва ведёрко наскрёб.

– За меня чур лесной старается, – смеясь, говорил Степан, когда я спросил, как это он умудрился столько ягоды набрать. – Походишь с моё по тайге, и ты с чуром познакомишься. Чай наш таёжный всё тот же чур варить помогает.

Налил Степан мне кружку чая. Признаться, до этого часа я ни разу не пил такого вкусного, ароматного напитка.

Чёрный комок, что бросил в ведро дежурный повар, оказался чагой, корешки – баданом и родиолой розовой, или, как её в народе называют, – золотым корнем.

Через несколько дней я не только стал ценить аромат таёжного чая, но и почувствовал другое его свойство. В городе, бывало, наработаюсь крепко, устану и сплю как-то неспокойно, просыпаюсь, заснуть не могу, нервничаю.

В тайге тоже приходилось крепко уставать. Придёшь к таёжной избушке, присядешь у костра, ноги гудят, как трансформатор, кости ломит. Места себе не находишь. То встанешь, то сядешь, то ляжешь. Ну, думаешь, плохая ночь ожидается. Но пока ужин готовится, выпьешь таёжного чаю прямо на голодный желудок и вдруг чувствуешь, будто груз с тебя медленно снимают, будто ноги от свинцовых башмаков освободились. Потом, когда на отдых укладываться станешь, стоит себе приказать спать, как веки незаметно начинают смыкаться, а коль пожелаешь слушать таёжные истории, то слушаешь и сна – ни в одном глазу. Вот какой чудодейственный чай.

– Волшебный у нас чай, – улыбаясь, говорит Степан, – он помогает все твои желания исполнять. А если по-серьёзному сказать – чай этот нервы хорошо успокаивает, а когда нервы крепкие, то человек своими желаниями легко управляет.

Вот бы чудо-чая припасти для дома. Только найти чагу в тайге непросто, ещё труднее – золотой корень. Кто не знает, в каких местах чага водится, тот и вовсе не найдёт. Будет кружить по березняку и с пустыми руками придёт. Её надо искать на тех берёзах, что у болотца, или там, где мшистая влажная постель. Для берёзы чага – гриб-паразит: сидит на теле шишкой, пьёт березовый сок, разрушает ствол, а для человека – очень полезная лекарственная штука.

– Кто чагу пьёт, тот желудком не мается, печенью не страдает, – говорит лесник Степан. – Рекомендую каждому.

Степан знающий человек, я ему верю.

Из чего только он в тайге чай не варит! Кровохлёбка, красавица с ажурными листочками и пурпурными шишечками-соцветиями; бадан, что каменную россыпь покрыл своими широкими, бархатистыми листьями, похожими на сердечко; вечнозелёная лакированная брусника; роза коричная иглистая; наконец, смородина лесная – всё для чая годится. А брось их вместе – аромат по всей тайге пойдёт!

Горазды таёжники на выдумки, чаехлёбы отменные. Каждый, смотрю, то на россыпь сходит, чёрных прошлогодних листьев бадана и его корешков наберёт, кто к ручью за кровохлёбкой сбегает. А Степан всё чагу высматривает. Найдёт чёрный плотный нарост, если низко, топориком стукнет, отвалится кусок с кулак, а то и в два, он его в рюкзак, на зиму. Дальше идёт. Смотришь, потяжелел его рюкзак, разбух.

– Знакомый один просил, – говорит Степан, – так я для него стараюсь. Пусть пьёт наш таёжный чай, богатырский чай!