Читать книгу Весенний дар. Дилогия - Владимир Невский - Страница 2

«Стук возникает, когда колёса поезда, наезжая на термозазоры, прогибают своей тяжестью рельсы и как бы запрыгивают со стуком на следующий участок пути. Затем подъезжает следующая колёсная пара, вследствие чего звук повторяется». Удивительная вещь эта человеческая память. Иногда выдает такое, о чем ты когда-то читал, не придавая особого значения.

Вот как сейчас. Едва Илья проснулся, а в голове всплыла эта энциклопедическая справка. Перевернулся на бок, и тут же боль пронзила насквозь его тело. Невольный стон сорвался с пересохших за мгновение губ. Он глянул вниз: в купе никого не было.

– Опять, наверное, подались в вагон-ресторан, – прошептал он о своих сослуживцах.

Вчера после полудня они, уже в запасе воины-пограничники, оккупировали втроем купе поезда, которому предстояло пересечь необъятную Россию с востока на запад, затратив на это почти целую неделю.

Из коридора послышался шум и громкий разговор двух парней. Ошибиться было невозможно: Ваня и Микола возвращались. Сам не зная почему, но Илья закрыл глаза, притворившись сладко спящим. В купе же друзья зашли тихо, по крайней мере, попытались это сделать. Только вот крупного телосложения Микола все равно задевал все углы, нарушая относительную тишину.

– Спить боэць, – сказал Микола на родном для себя украинском языке. Он часто в разговорах перескакивал с одного на другой, а когда волновался, то вообще мешал два языка, что не могло не рассмешить.

– Будить? – Ваня доставал из пакета алкоголь и закуску.

– Хай поспить, видпочине крихта.

– Эх, болит у него все, наверное, – горько сказал Ваня, покачивая головой.

– Еще бы! – усмехнулся в густые усы хохол и после непродолжительной паузы, на которую он не был способен, ударился в рассуждения. – Знаешь, я раньше думал, что только в американском кино существуют нелегальные бои без правил. Режиссерский прием для остроты ощущений. И на тоби!!! Виявилося правдою. И де? У нас!!! И все как в кино: богатые, опьяненные от денег, готовы платить за кровавое зрелище. Ставки, пари, тотализаторы. Гладиаторы, одним словом. Это ладно, но… чтобы Илюха согласился участвовать в этом? Просто уму непостижимо. Как он только согласился на такое?!

– Чувствовал силу и уверенность. Неплохо тот китаец, что часто гостил на заставе, обучил Илюшу за полтора-то года. Это мы с тобой не захотели постичь тайны восточных единоборств, а Илья настырный. Целеустремленный. Каждый день занимался до изнеможения. Вот и результат.

– Все одно! Пять боев подряд – это же самоубийство.

– Победителей не судят. Илья теперь у нас богатенький Буратино. Долларов настриг нехило.

Илья, вслушиваясь в разговор сослуживцев, невольно улыбнулся. Они еще не знали, да и не узнают уже, что он все свои сбережения поставил на тотализаторе на собственную победу. И ставка сыграла. Было ему, за что жилы рвать на ринге. Теперь в его рюкзаке покоилась весьма внушительная сумма в валюте.

– Эх, душа-то горит. Не сидится, не лежится – душа просит похмелиться. – Иван почесал волосатую грудь в распахнутой рубахе. – Буди чемпиона, лечиться будем.

Микола приподнялся, заглянул другу в лицо и тихонечко подул чесночным ароматом:

– Рядовой Арефьев! Подъем!

– Уже? – Илья приоткрыл один глаз.

– Пора, – широко, от всей необъятной души улыбнулся Микола.

Арефьев стал спускаться с полки, и снова боль двух переломанных ребер дала о себе знать. Он заскрипел зубами и сморщился.

– Болит? – сочувствующе поинтересовался Ваня.

– Сейчас полегчает, – отшутился Илья и взял стакан, наполовину наполненный водкой, что немного удивило друзей.

– А раньше ты вообще не пил. Ну, вчерашнее застолье понятно. Дембель, все-таки. А сейчас чего?

– А! – отмахнулся Илья и опрокинул огненную жидкость. Обожгло горло, побежало тепло, разлилось по всему телу приятной истомой, затуманивая боль, притупляя чувства.

Друзья последовали его примеру. Хлеб и колбасу не резали, а ломали руками на большие куски. Через некоторое время лица парней порозовели, выступил пот, тягостное ощущение испарилось. Разговор потек в медленном, даже ленивом русле. Ваня взял в руки гитару и неспешно перебирал струны, наполняя атмосферу какой-то тихой грустью. Беседа постепенно перешла на тему завтрашнего дня, в смысле планов на ближайшее будущее.

– Слушай, Илья, а что ты будешь делать с такими деньгами? – поинтересовался Савченко. – Только не думай, что я тебе завидую.

– А я завидую, – внес свою поправку Иван. – Только «белой» завистью.

– Да что вы, пацаны, – покачал головой Илья. – Были бы деньги, а…. Вообще-то, хочется жить нормально. Я же деревенский и мало чего повидал в жизни. А сейчас вон мать пишет, что совхоз наш обанкротился. Молодежь уезжает семьями в поисках нормальной жизни, кто в столицу, кто на север. Деревня постепенно вымирает. А в городе? Короче, я думаю, что деньги надо вложить в какое-нибудь дело. А ты, Микола?

– И те шо я? Батька мой имеет АЗС, при ней – небольшая гостиница для дальнобойщиков. Буду его дело продолжать, расширять и приумножать. Как-никак, а я его единственный наследник, – поделился своими радужными мечтами Микола, и они разом посмотрели на Ваню.

Тот отложил гитару и сорвал крышку со второй бутылки. Холодная влага полилась с приятным звуком в стаканы.

– А я, наверняка, покину наш любимый край.

– Куда это ты? – изумился Савченко. – Переконання було! Держаться всем вместе, дружба навек, взаимовыручка, и т. д.

– Брат мой переехал жить в Тольятти. И бизнес там открыл: торгует запасными частями. Завод же там, Вазовский. Вот и меня зовет. Настойчиво.

– Понятное дело.

– Но это же не значит, что на дружбе нашей я ставлю жирный крест, – засмеялся, но с натяжкой, Ваня и поднял стакан. – За вас, мужики!

– С Богом! – сошлись стаканы в громком звоне.

– Главное: не спешить жениться, – подвел черту разговора Микола. – Надо крепко встать на ноги.

– Вот это правильно гуторишь.

– В институт надо восстанавливаться, – думая о чем-то о своем, промолвил Илья.

– Какой? – не понял хохол.

– Я же на юрфаке учился.

– А чего тебя в армию побрили? – удивился Ваня.

– А! – как-то обреченно махнул рукой Арефьев. – Неприятность одна. Не хочется даже вспоминать.

– И не вспоминай, – «разрешил» Ваня и пропел под гитарные аккорды песенку голосом героя любимого мультфильма. – Неприятность эту мы переживем!

Учеба в институте отнимала много времени и сил. Илье не без труда давался «гранит наук», особенно профильные предметы. Приходилось заниматься дополнительно, просиживать часами за книгами, поглощая в огромном количестве библиотечную пыль.

К тому же, Илья подрабатывал барменом в ночном клубе по графику «ночь через две». И после каждой смены он чувствовал себя опустошенным, в голове не откладывалось ни йоты информации. Потом приходилось самому вникать в смысл лекции, донимая расспросами однокурсников, и опять же читать дополнительную литературу. Как-то помог, по доброте душевной, новому знакомому из архитектурного института с чертежами (Илья еще в школе слыл специалистом по черчению), так нерадивые студенты повалили косяком. Арефьев ворчал про себя, но за чертежи брался, лишними деньги никогда не бывают. Понимал, что мать в одиночку не сможет пять лет тянуть его учебу. Там еще и сестренка Зоя подрастала. Отец, конечно же, был и даже жил с ними под одной крышей, но… это было больше похоже на соседство. Все в своей жизни он променял на горячительные напитки и участия в жизни семьи почти не принимал.

Илья приезжал в деревню редко, да и то наскоками: вечером приедет, утром – обратно. Друзьями, с которыми можно и душу излить, и мечтами поделиться, он так и не обзавелся. Интересы местных парней как-то сосредоточились лишь на ночных гонках на мотоциклах, выпивке на танцах и рандеву с девчонками на сеновалах. Арефьев же любил поэтов серебряного века, футбол, путешествие и историю. Любимыми книгами для него были всевозможные энциклопедические словари и справочники. Зойка в шутку называла брата «профессор около всяческих наук».

Но это знаменательное лето ему пришлось провести в деревне. Без постоянного хозяйского присмотра провалился погреб, свалился забор, у бани сгнили нижние венцы. На отца было мало надежды. Вот односельчанам он помогал с великим удовольствием, потому как за работу те рассчитывались «жидкой сорокоградусной валютой».

И в первый же вечер произошла встреча, которая так резко изменила привычное и размеренное течение жизни.

Они столкнулись у калитки. Молодая, вполне симпатичная девчонка, с отличной, точеной фигуркой, которую можно было разглядеть даже сквозь широкий джемпер. Каштановые, чуточку вьющиеся волосы были собраны в два легкомысленных «хвостика» при помощи разноцветных ярко-ядовитых ленточек. Коричневые, коньячного цвета глаза отражали окружающий мир, приумножая его красоту и очарование. На носу – мелкая россыпь веснушек. Над верхней губой – маленькая родинка.

Молодые люди растерялись и удивленно смотрели друг на друга. Первым из легкого шокового состояния вышел Илья:

Изумление в ее прелестных глазках возросло в геометрической прогрессии.

– Я Олеся, – слегка подрагивающим голосом ответила она.

Пришло время крайне удивиться Арефьеву:

– Олеся? Захарчук?

Девчонка только кивнула головой.

– Боже мой! Как же время быстро мчится. Да ты стала настоящей красавицей!

Олеся смутилась, покраснела до кончиков волос. И стала еще красивее в столь непритворном смятении. Какое-то непонятное и пока необъяснимое чувство накрыло его с головой. Словно организм выплеснул гормон счастья сразу весь, без остатка. Но как тут можно было сдержаться, когда перед тобой стояла сама Чистота, Свежесть и Невинность? Илья все же взял себя в руки и лишь вздохнул тяжело, да и Олеся помогла:

– Мне пора, – и проскользнула мимо парня, задев немножечко плечом. Он только посмотрел ей вслед.

Весь день она не выходила у него из головы. Что бы он ни делал, мысленно же был в недавнем прошлом. Школа, дискотеки в местном ДК. Старался вспомнить Олесю в те годы, случайные встречи, мимолетные разговоры. Но не мог. Захарчук была младше его на пять лет, училась вместе с Зоей. Ну, бегает смешная рыжая девчонка с прикольными жиденькими косичками, и что? Не заострял внимания, не замечал. А вот теперь она выросла и как в сказке превратилась из гадкого утенка в прекрасного лебедя. Ей теперь шестнадцать лет. Прекрасный возраст, самое время для первой влюбленности, для душевных переживаний, для больших глупостей.

Несколько раз за день он порывался напрямую расспросить сестренку об ее подружке, но так и не решился. Зойка была остра на язычок, частенько мысли опережали язык, и сестренка просто «убивала» собеседника своими умозаключениями и критикой. Потом только каялась и вымаливала прощение у оскорбленных и обиженных. Все знали и не горели особым желанием становиться предметом ее шуток и намеков.

– И чего это мы молчим все время? – поинтересовалась она у него за обедом. Летом они предпочитали обедать на открытой веранде, откуда открывался вид на их улицу, утопающую в зелени и цветах.

«Вон там, напротив и чуть наискосок, и живет Олеся. Кудесница леса», – мысли по-прежнему плыли в одном направлении. А сестренке ответил:

– Что? Хокку?

– Не совсем. Это трехстишье моего знакомого. Не укладывается оно в общепринятую схему настоящего японского хокку. Вот и выдумал новый жанр. А может и не новый.

– Понятно, – она поковыряла вилкой в тарелке, откладывая в сторонку ненавистный ей жареный лук. – Значит, одиночество?

– Одиночество.

– Ни за что не поверю, что у тебя никого нет.

Илья решил «добить» сестренку, к тому же настроение способствовало наплыву из памяти поэзии знакомого:

– Во, дает! – Зоя, наконец-то, бросила «мучить» картошку и отложила вилку. – Только не надо тут прибедняться. Такие парни, как ты, всегда востребованы у девчонок. А ты же зачем-то ударился в поэзию, да еще с философским подтекстом.

– Я просто повзрослел, – с грустью заявил Илья.

– И поумнел? – сарказм был плохо скрыт, но Илья не отреагировал.

Он и в самом деле вдруг почувствовал, что чего-то он упустил в столь короткой жизни, безвозвратно потерял что-то доброе и милое. Осознал всей душой, и грусть обволокла его сердце.

Сказал и встал из-за стола.

Мерный перестук колес, принятый алкоголь, который на время притупил физическую боль, никак не могли сыграть роль снотворного и погрузить Арефьева в сладостные объятья сновидения. Душевная боль не ко времени проявилась, оттесняя все остальное куда-то на затворки сознания. Память дозировано выдавала яркие моменты из прошлого, словно показывая все то, что он потерял. И возможно утратил уже навсегда. Нельзя вернуть прошлое, невозможно распилить опилки. Возможно, будет другая любовь, другое счастье, другая жизнь. И будет так же светить ярко солнце, и речка отражать весь спектр, делая больно глазам. Все будет. Но уже по-новому. И не будет уже в новой жизни той, которая….

Илья даже заскрипел зубами от досады. И звук ему показался громким, побоялся, что может разбудить друзей. Но те сладко спали и сами не менее громко похрапывали. Он снова закрыл глаза.

«О внешности Алиеноры Аквитанской известно не очень много. В конце XII век Ричард Девизский, монах из Уинчестера, посвятил Алиеноре произведение, в котором описывает её как несравненную женщину, красивую и целомудренную, могущественную и умеренную, скромную и красноречивую, наделённую качествами, которые крайне редко сочетаются в женщине» – выплыла из памяти статья о королеве Англии и Франции.

– И это все о ней, – сказал вслух Илья, думая далеко о не средневековой красавице. Милый образ Олеси вновь возник перед глазами. Да не хотелось вновь терзать себя уже напрасными обвинениями и несбыточными мечтами. История не знает сослагательного наклонения, так к чему это все? Попытался переключиться: – Надеюсь, что за неделю нашего пути у меня сойдут синяки и гематомы. И я предстану перед родней во всем параде, счастливый и немного пьяный. От вина, от свободы, от нектара деревенского воздуха. И начну все с нуля. Институт, подработка, дискотеки и клубы. Может, и девчонка. – В конце концов, он понял всю напрасность своих попыток отогнать мысли о прошлом, вздохнул обреченно и прошептал в сердцах.

И снова погрузился в то далекое, прекрасное и ласковое лето.

Прежде чем приступить к ремонту забора, Илья решил попить чайку, помянув народную парадоксальную мудрость: «Чай не пил, какая сила? Чай попил – совсем ослаб». Пока ждал, когда закипит чайник, внимательно рассматривал забор, прикидывая, как и с чего лучше начать восстановительные работы. От невеселых раздумий его оторвал бархатный голос за спиной:

– Привет.

Обернувшись, Илья не смог сдержать счастливую улыбку: перед ним стояла Олеся.

– Привет.

– А Зоя дома?

Зоя с матерью ушли на окучивание картофеля и обещали прийти домой только ближе к вечеру. Однако коварство взяло верх над благоразумием:

– Она скоро подойдет. Садись, я налью тебе чая.

Трудно было просто так отвести от девчонки глаза, и он откровенно любовался ею. И было чем. Олеся в топике и шортиках выглядела соблазнительно и сексуально. Аж дух захватывало, и волна жара пробегала по жилам.

Быстро накрыл на стол: чай, конфеты, печенье. Олеся без жеманства присела за стол напротив хозяина. Обхватила бокал руками, словно грела их. Смущалась, ибо Илья продолжал рассматривать ее. Как художник, пытаясь запечатлеть в памяти каждую черточку, каждый штрих, каждый нюанс.

– Что ты так смотришь на меня? – наконец-то не выдержала она и посмотрела на него своими большими шоколадными глазками в оправе густых ресниц.

– И почему ты такая красивая?!

И Захарчук вновь смутилась, вспыхнула, краска залила ее лицо. Однако она довольно таки быстро взяла себя в руки:

– А знаешь, что благодаря тебе, у меня имеется кличка как у какого-нибудь мальчугана сорвиголова.

Илья даже поперхнулся чаем, сделав большой глоток.

– Как? – удивился он. – Причем тут я?

– Вот видишь, ты даже этого не помнишь. Ты оканчивал школу, а я училась в шестом классе. И вот как-то на перемене, проходя мимо, ты просто дернул меня за косичку и сказал: «Пеппи». Сказал и забыл, а одноклассники мои только так и стали окликать меня.

– Прости, – выдохнул Илья. Он, и правда, не припоминал такого случая. И теперь чувствовал неловкость за столь глупейший поступок. Досада слишком ярко нарисовалась на его лице, чем и рассмешила Олесю:

– Да ничего. Это не смертельно.

– Сейчас ты совсем не похожа на Пеппи.

– А на кого? – в глазах заплескалось ожидание.

– Не знаю, – растерявшись как-то, ответил Илья. Он никак не мог подобрать какой-нибудь красивый и оригинальный эпитет. Что-нибудь не банальное, не затертое, но не смог пробудить память. Просто взял ее ладошку и легонечко сжал:

– Ямочки на щечках, родинка на шее, складочки около глаз, морщинка на лбу, веснушки на носу. Такая очаровательная композиция, – тихо, с театральными паузами, сказал он и почувствовал, как слегка дрогнула ее рука.

– Я, пожалуй, пойду, – ошеломленно прошептала Олеся.

– А Зоя?

– Пусть лучше она ко мне подойдет, – девчонка вскочила и в спешке покинула веранду.

Илья только проводил взглядом до самого ее дома. Потрогал лоб, тот был горячим, в бисере холодного пота. А сердце колотилось бешено в груди, и с губ сорвались строчки:

Привокзальная площадь оживленно бурлила, демонстрируя бурную деятельность. Пассажиры, провожающие, носильщики, таксисты и торговцы сновали туда-сюда. На первый взгляд беспорядочно и хаотично, вызывая приступы охлофобии, даже если вы ранее не знали подобного страха. Однако, присмотревшись, понимаешь, что все тут заняты по существу одним делом: не опоздать. Не опоздать на поезд, успеть проводить, как можно быстрее продать, опередить конкурента таксиста и захватить простоватого пассажира. И если от мельтешения пестрых красок спасают затемненные очки, то от амбре перемешанных запахов…. Парфюм, перегар, пот, горелое подсолнечное масло, выхлопные газы. К этому надо еще привыкнуть, особенно если ты прибыл с дальней заставы, что затерялась в лесах Дальнего Востока.

Арефьев не без любопытства рассматривал суету родного города, открывая его, по сути, по-новому. Наконец-то сослуживцы распрощались с гостеприимной проводницей, пообещав наивно писать и не забывать, соскочили на перрон.

– Жесть!

– Морок!

– Город! – с небольшой грустинкой в голосе подтвердил Илья.

– Что, мужики, посидим за рюмкой чая на посошок? – Микола кивнул на небольшой ресторанчик, откуда доносилась легкая музыка, и аппетитно пахло шашлыками.

– Ну, здравствуй, город! – громко воскликнул Ваня. – Распахивай двери перед своим сыночком. Дембельнулся я! – лишь несколько прохожих посмотрели на него, продолжив свой путь. – Парни, а я ведь живу – отсюда всего две остановки на трамвае. Поехали, а? Родители сейчас такой стол организуют, мм! Когда еще увидимся? – он по-детски, в предвкушении праздника, заулыбался.

– Во-во, – подхватил тему Илья. – Это и надо нам серьезно обсудить. И лучше всего на нейтральной территории, – и первым направился к ресторанчику.

Он был старше своих сослуживцев на три года, что как-то сразу сделало его лидером в их компании, да и парни не особо противились. Наоборот, уважительно относились к его жизненной позиции и всегда прислушивались к советам. Вот и теперь они безоговорочно направились следом за ним.

Ресторанчик их приятно удивил чистотой, обслуживанием и доступными ценами. Может, просто они отвыкли от расценок средней полосы России. Заказали молдавский коньяк, салат и мясное ассорти.

– Итак, – хохол взял инициативу в свои руки. – Письма писать мы, конечно же, не станем. Це и дитяти зрозумило. Но вот встречаться регулярно мы просто обязаны. Живем в одном городишке, да и Илюха скоро тут же восстановится в институте. Давайте договоримся о времени и месте наших встреч.

– Я, кажется, уже говорил, что уеду к брату в Тольятти, – не без толики сожаления в голосе пробурчал Ваня.

– Прямо завтра, чи шо? – возмутился Микола.

– Нет, конечно.

Принесли заказ, лишний раз прибавив авторитета: рюмки чистые, салат свежий, мясо хорошо прожаренное. Микола разлил благородный напиток, выпили молча, не произнося высоких слов.

– Месяц можно отдохнуть, привыкнуть к гражданке, почувствовать ритм жизни. Вот и предлагаю встретиться ровно через месяц. Можно и здесь. А там уж и обсудить планы и перспективы, – подвел черту едва не разродившегося спора Илья.

– Згоден! – поддержал его Савченко, Ване оставалось только согласиться.

– За мудрость! – он поднял рюмку.

Лишь на мгновение Илья задержал сосуд в руке, глянул на напиток и подумал: «Цвет ее глаз», и тут же опрокинул горючую жидкость в рот.

Зоя и Илья собрались по грибы в лес, который раскинулся своими красотами и дарами всего в трех километрах от деревни. Поэтому единогласно решили совершить поход на велосипедах. И пока Илья приводил транспорт в порядок, ибо тот простоял в сарае почти год без должного ухода, сестренка куда-то потихоньку смоталась. Илья уже начал было сердиться на нее, время таяло, солнце катилось к зениту, обещая знойный и душный денек. Но когда она вернулась, то злость испарилась в одно мгновение, словно росинка, к которой прикоснулся лучик солнца. Ибо сестренка была не одна. Рядом с ней стояла Олеся, придерживающая свой велосипед и корзину. Олеся!!! Кроссовки, джинсы, легкий свитер, на голове ярко-зеленая косынка, гармонирующая с ее цветом волос, чьи пряди выбивались кокетливыми локонами. И опять, как говорится, Илья «поплыл». Творилось что-то у него на душе, кипело и бурлило, словно варилось в чугунке зелье колдовское.

– Привет.

– Привет, – она прятала взгляд.

– А куртки я все-таки возьму. Не ровен час, а дождь нам не станет сюрпризом, – Зоя бросилась в дом.

Илья замер истуканом, молчал, пока в голове не всплыло очередное трехстишье.

Олеся вскинула на него изумленный взгляд, при этом прищурив глазки.

Тупиковую ситуацию спасла Зоя.

Пока катились неспешно до леса, Илья развлекал девчонок рассказами о городе и веселой жизни студентов. Убеждал в необходимости поступления в институт, ибо образование теперь выходит на главные роли в социальном раскладе жизни. Но в основном шутил, читал стихи, устроил импровизированный диспут: «сорил» цитатами великих мыслителей, противоречащих друг другу. Это было так необычно, забавно и в то же время весьма поучительно. Три километра преодолели как-то незаметно.

Оказавшись в этом смешанном лесу, настроение резко сменилось. Ушел куда-то лирический и смешливый настрой. Просто лес своей загадочностью привораживал, захватывая незваного гостя целиком. Разнообразие цвета, игра света сквозь листву, ароматы, едва уловимые звуки и шорохи пробуждали первобытные чувства осторожности, восхищения и удивления. Свежая прохлада обнимала плечи, пробуждая азарт «тихой охоты». Лес был знаком с детства, но каждый раз умел удивлять, умел казаться абсолютно незнакомым и готовым приоткрыть завесу таинства. Они разбрелись по разным сторонам, изредка устраивая перекличку.

Илье крупно повезло. Он почти сразу же наткнулся на поляну с грибами. Корзинка наполнилась в одно мгновение ровными как на подбор подосиновиками. Даже было немного обидно, что потратил на поиски так мало времени, и он не успел насладиться всеми прелестями леса. Вернулся на поляну, где они договорились встретиться с девчонками. Сел на кочку, прислонившись спиной к старой березе с шероховатым стволом, закусил травинку и закрыл глаза. «Что происходит со мной? Сам ощущаю, что меняюсь. Может, и правда, юность уходит? В двадцать один год? Мало как-то. Хочется быть всегда молодым и беззаботным, да только жизнь, увы, никого не щадит. Грустно ужасно. Уже столько трудностей у меня было, но всегда только преодолевал их. Никогда и ничто у меня не получалось легко и просто. И, наверное, труднее будет дальше мне идти. Но все-таки впереди замерло в ожидании что-то большое и светлое. Я чувствую, что стою на пороге нового этапа. И хочется, и колется, и мамка не велит».

От невеселых раздумий его оторвал шорох за близстоящими кучкой деревьями. Вскоре на поляне появилась Олеся. Илья вскочил и помог девушке донести до места привала полную корзинку.

– Ух, ты! – восхищено сказал он, рассматривая грибы. – А ты молодец.

– Стараюсь, – она сняла косынку, на которую налипла паутина с мелкими листочками, и тем самым освободила «из плена» шикарные каштановые волосы, которые веером развалились на ее плечах. Солнце заиграло в них богатством бликов. Илья протянул руку и потрогал шелковистую прядь. Олеся недоуменно глянула на него. Но не оттолкнула, не отшатнулась, словно дала молчаливое согласие на продолжение его тайного желания. Илья притянул ее, прижал крепко к груди и жадно отыскал губами ее маленькие, чуть влажные губки. Жар пронзил его насквозь. Реальность таяла мгновенно. Да вот только старому ворону, доселе мирно дремавшему на ветке сухого колена, что-то не понравилось. И он от души гаркнул, развеял тишину и гармонию. Вздрогнула Олеся, оттолкнул парня, и смутилась, затеребила кончик косынки слегка дрожащими пальчиками. А у него на сердце клокотало счастье, как лава в кратере вулкана. Такого он никогда не ощущал, хотя и имел отношения с противоположным полом.

Зоя на этот раз появилась как-то не ко времени, не дала шанса развиться сюжету. Олеся бросилась к ней, как к спасательному кругу.

На обратной дороге Илья снова попытался вернуть антураж романтики и лирики. Но, ни анекдоты, ни шутки-прибаутки не подействовали. Зоя устала, по ней это было хорошо видно. Олеся вообще находилась в какой-то прострации и даже на вопросы отвечала невпопад. Да и у него самого не было особого желания резвиться и играть словами.

Когда они прощались, Илья успел шепнуть Олесе:

– Приходи сегодня вечером на речку. Где две ивы склонились.

Она метнула на него красноречивый взгляд, но промолчала.

Арефьев взял билет на автобус последнего рейса, проходящего в несколько километрах от родной деревни. Не хотелось случайно встретиться с земляками. Не хотелось засветло появиться в деревне. Лучше уж было отмахать тройку километров в сумерках осеннего дня и выйти к родному очагу со стороны огородов. Тем более в это время суток почти все население деревни заседает около телевизоров. Смотрят очередной сериал про красивую и, увы, не доступную жизнь богатых.

Время, что оставалось до отправления автобуса, он посвятил пешей прогулке по улицам и переулочкам города. И мелко моросящий дождь ему абсолютно не мешал, а как будто разделял его душевное состояние. Такая же промозглая, муторная слякоть. Разбросанные мысли, разобранные чувства, ощущение тупика.

Автобус двигался мягко и плавно. Осеннее солнце катилось к закату и приятно согревало через окошко. Илья прислонился к нему щекой и смотрел на пробегающую мимо панораму. Мелькающие столбы, деревья, проплывающие поля и перелески, изредка встречающиеся люди и деревушки. Эти меняющиеся, как в калейдоскопе, картинки обычно действуют как снотворное. Утомляют и убаюкивают одновременно. Взгляд становится безразличным и пустым, а потом веки тяжелеют, глаза закрываются, с каждым дыханием нарастает спокойствие. И ты засыпаешь.

Напрасно.

Илья даже попытался применить искусство самовнушения, которому научил его один китаец. Он закрыл глаза и стал медленно, с продолжительными паузами, произносить: «Тебе уютно и тепло. Веки становятся тяжелыми и опускаются. Хочется закрыть глаза под их тяжестью. Ты ощущаешь расслабленность и сонливость. Вспомни что-нибудь приятное, погрузись в эти воспоминания. Движение продолжается, оно как будто бесконечно. Оно расслабляет и слегка укачивает. Дыхание становится совершенно спокойным. Приятно быть полностью неподвижным и расслабленным. Не хочется шевелиться. Подумай, что ты можешь обрести что-то новое, хорошее там, куда приведет тебя дорога».

Тщетно. Аутотренинг не помогал. И чем ближе Илья был к родной сторонке, тем учащеннее начинало биться сердце, отгоняя зародыши расслабленности и покоя. Воспоминания были столь красочны и сочны, словно произошли накануне этого осеннего плаксивого дня.

Время неумолимо шло, поглощая настоящее. Олеся не приходила. Илья стоял около самой кромки воды и задумчиво смотрел на течение речки. Вот уже и луна величаво выплыла из-за туч. Полная, ярко-желтая, с черными прожилками. Отразилась на поверхности воды, и речка попыталась унести ее вниз. Тщетно. Отражение рябило, прыгало на гребнях мелких волн, но держалось уверенно, стояло на своем. Вот и Илья ждал, терпеливо, без намека на гнев и обиду. Просто стоял и ждал. А надежда между тем таяла, медленно и верно. А потом и вовсе плюхнулась в речку, понеслась по течению ее куда-то к устью, пока не скрылась за поворотом. Илья тяжело вздохнул, и тут же шестое чувство нашептало, что на берегу он не один. Он обернулся, прищурив глаза, попытался что-то разглядеть в темноте. Через мгновение ему это удалось: обняв плакучую иву за тонкий стан, Олеся наблюдала за ним. Сердце в груди подпрыгнуло, захлебнулось от радости. И он бросился к девчонке, но в метре от желаемого был остановлен. Олеся властным жестом ладошки погасила его безумный порыв:

– Илья! – выдохнула только и замолчала, словно боялась говорить. Боялась того чувства, что клокотало на душе. Да вот только учащенное дыхание и блеск шоколадных глаз были красноречивей любых слов.

– Я уже отчаялся.

Олеся оторвалась от спасительной ивы, сделала в сторону пару шагов. Помолчала, любуясь отражением на воде ночного звездного неба.

– Ты удивительный человек, Илья, – наконец-то сказала она. – Правда. Ты совсем не похож на всех наших деревенских мальчишек. – И вновь многозначительная пауза, после которой по всем законам логики, по всем канонам сюжетного развития, должно было последовать столь ненавистное «но». А дальше – отказ, причины, порой смешные, нелепые и далеко беспочвенные. А девочка тянула, мялась и никак не решалась произнести это короткое слово. Наверное, потому, как не было убедительных доводов. Илье пришлось помочь ей:

– Ты не хочешь со мною встречаться? – ударение упало на слово «не хочешь». И он угадал.

– Мои родители будут против этого.

– А ты? – он не давал и короткой передышке, не дал мимолетного облегчения после трудных слов. Олеся же опять ушла от прямого ответа:

– Они и так сердятся, что я дружу с Зоей.

Семейство Арефьевых не снискало уважения среди односельчан. Вся родня по отцовской линии славилась тунеядством и пьянством. Были среди них и самоубийцы, и уголовники, и распутные женщины.

– А ты? – повторил Илья, настаивая на скором ответе. Все остальное в данный момент его мало интересовало.

– Ты все сам прекрасно знаешь, на каком счету твоя родня. Мама говорит, что наш народ самый умный, и он не мог ошибиться, утверждая, что яблоко от яблони… – не стала говорить дальше, лишь обреченно махнула рукой.

Илья подошел к ней близко-близко. Он осторожным движением приподнял ее лицо за подбородок и взглянул в самую глубину темных глаз, словно хотел прочесть все тайные и сокрытые мысли. Усилий и не понадобилось: ответ, как и лунный свет, плескались на поверхности.

Пришли на ум стихи Алексея Толстого, которые он с жаром и произнес, а потом нежно и трепетно, словно жаждущий, припал к ее прохладным губам. Она вздрогнула, но Илья не дал ей возможности упереться кулачками в грудь и оттолкнуть. Лишь еще крепче прижал ее тонкий стан к себе и долго так не отпускал.

– И чего ты нашел во мне? – женская логика выдала вопрос не совсем по теме.

– Ты очень красивая, – откровенно ответил он, любуясь ее глазами, игрою чувств в их глубинах.

– Неправда. В деревне полно по-настоящему красивых и привлекательных. А уж просто симпатичных – еще больше. Пруд пруди. – Пыталась разговорами тянуть время, чтобы прийти в себя после каскада жарких поцелуев.

– Правда, – уверил в обратном Илья, но нут же сморозил глупость. – Есть в тебе неуловимое совершенство.

Олеся тут же отреагировала:

– Вот именно: неуловимое! – и голос совсем по-детски обиженно дрогнул.

– Но я разглядел, – Илья бросился исправлять свою оплошность, – а это значит… – он замолчал, лихорадочно ища достойное продолжение.

– Что это значит? – заинтригованно спросила Олеся.

– Это значит, что только вместе мы обретем истинное счастье, – скатился на банальность Арефьев, но это сейчас было и не так важно. – Мы с тобою – две половинки единого целого. Мы нашли друг друга, что само по себе огромная удача. И любовь наша будет жить, и процветать целую вечность.

– Ой! – Олеся рассмеялась. – А не рано ли о любви заговорил? Да еще о любви до гроба. Такими словами не разбрасываются, – добавила она уже серьезно.

– Конечно, я понимаю, что любовь проверяется годами.

– И расстояниями, – подхватила Олеся. – И преградами жизненного пути.

– Согласен, – Илья тоже стал серьезным. – Но вот влюбленность я точно ощущаю. Это, конечно же, не совсем любовь, но ведь и влюбленность может перерасти в настоящее, огромное чувство. Все зависит от нас и только от нас.

Олеся выскользнула из его объятий, подхватила с земли веточку ивы, обломленную во время последней грозы, и затеребила ее в руках, отрывая уже пожелтевшие листочки.

– А ведь может случиться так, что ничего и не получится. Несмотря ни на наше желание, ни на наше старание. – Совсем по-взрослому она озвучила свои опасения. – Нам не стоит трубить на весь мир о чувствах, пока еще зеленых и неокрепших.

– Хорошо, – быстро согласился с ней Илья, радуясь тому, что она согласна. – Давай попробуем, и никто не узнает о нашей дружбе. Поиграем в партизан.

Олеся лишь натянуто улыбнулась, словно плохие предчувствия не давали радости раскрыться в полной мере.

– Хорошо, попробуем.

– Слышишь? – загадочно спросил он.

– Что?

И вновь жадно припал к ее губам.

Ночь опустилась слишком быстро. Упала сверху темнота и окутала мир непроглядным покрывалом. Илья, до сих пор шедший не спеша, непроизвольно прибавил шаг. Взобрался на пригорок и попытался осмотреть окрестности. К своему большому удивлению, на месте, где раскинулась деревня, не было видно ни единого огонька. Он даже засомневался в правильности выбранного маршрута. Хотя: вот и старый дуб проглядывается, вон и заросший барский сад, где яблони давно перестали плодоносить, вон и кладбище староверов. Вышедшая на мгновение из-за плотного слоя свинцовых туч луна слабо осветила тропинку. Нет, Арефьев не ошибся. Почувствовал, как за два года сильно постарела деревня, утратив молодецкий задор и романтизм. Медленно и верно катит по пути полного краха и исчезновения с карт России. Поля зарастут, дома обвешают и развалятся, кладбище придет в упадок.

Дай ответ. Нет ответа.

К дому Илья подошел, никем не замеченный. Собака успела околеть от старости, а щенка еще не приобрели. Он подошел к окошку и осторожно заглянул в дом. Ничего в комнате не изменилось, и щемящее чувство накрыло парня с головой. Даже глаза по-девичьи повлажнели. Мама сидела в своем любимом кресле и, низко наклонившись, вязала носки. Работал телевизор, явно с приглушенным звуком, жирный кот лениво наблюдал за клубком шерсти. Илья вошел во двор и внимательно осмотрелся. Над крыльцом тускло горела лампочка, и это помогло ему сделать невеселое заключение:

«Отец, видимо, совсем перестал заниматься хозяйством. И забор опять требует косметического ремонта, калитка, вон, держится на одной ржавой петле. Дрова не колоты, а ведь зима уже вон за тем поворотом. Да и крыша в сарае, наверняка, протекает». – В подтверждение и половицы на крыльце как-то жалобно заскрипели. Он постучал в дверь.

– Кто там? – раздался такой родной и почти забытый голос матери. Добрый и ласковый, да так, что захотелось заплакать. Просто как в детстве.

– Это я, мама.

– Ох, – воскликнула мать. Потом торопливые шаркающие шаги. Волнение помешало сразу отыскать крючок и распахнуть дверь. – Сынок, Илюшенька, – только и шептала она, обливаясь слезами радости.

А он молчал, крепко прижав ее, и жадно вдыхал аромат ее волос, так вкусно пахнущий щами, скошенной травой и парным молоком.

– Все хорошо, мама. Я вернулся. Теперь все будет хорошо. Пойдем, а то простынешь, – обнимая ее за плечи, переступил порог дома. И тут же что-то тревожное проскользнуло в душе. Промелькнуло и затаилось. А мать никак не могла насмотреться на сына, прикасаясь нежно к волосам, к щетине на щеке, к плечам. А потом бросилась к плите и начала суетиться, накрывая на стол. А Илья прошелся по дому, переоделся, присел на краешек кровати. При этом громко вдыхал такой родной запах отчего дома. С кухни донесся аромат жареной картошки. И он почувствовал, что и по ней, родимой, он тоже так сильно соскучился. Никто так вкусно не мог жарить картофель, как это делала мама. Аппетит проснулся мгновенно. А на столе уже красовались и грибочки в сметане, и колбаска, и копченое сало с мясными прослойками, и хлеб, который тоже выпекала мама. В центре возвышалась запотевшая бутылка водки.

– А где отец?

Мама словно обессилела от его вопроса, устало опустилась на табуретку. Тревога вылезла из своего укрытия.

– Ушел.

– Куда?

– К Маньке, продавщице. Совсем ушел. – Она взяла себя в руки, продолжив метать на стол все, что было в доме съестного. Смысл сказанного с трудом доходил до Ильи, а когда в голове сложилась ясная и четкая картинка, не выдержал, чертыхнулся:

– Давно?

– Да с год уже. Не писала тебе, расстраивать не хотела. Да и Зойке запретила.

– Вот кобелина старая, – вырвалось у Ильи.

– Нельзя так, Илюша, – осадила его мать и добавила извиняющим голосом: – Отец все же.

– Ладно, мама, – успокоил ее Илья.

– А вот и картошечка подоспела, с пенками, как ты любишь.

– Как же ты тут одна-то?

– Ничего, привыкла уже. Зоя каждую неделю приезжает, иногда с подружками. Картошка в этом году хорошо уродилась. Дрова вон купила, нанять кольщика надо. Ничего, сынок, потихонечку да с Божьей помощью. – Она собиралась откупорить бутылку, но после недельного кутежа в поезде на нее и смотреть-то не хотелось.

– Не надо, мама, – остановил он ее. – Я не буду.

– Ну и ладненько, – обрадовалась женщина.

С упоением наблюдала, как сынок поглощает домашнюю снедь, с наслаждением слушала его голос, не вникая в смысл сказанного.

Илья думал, что вот сейчас он завалится на любимую кровать и провалится в глубокий и спокойный сон, как минимум, на сутки.

Однако по привычке проснулся рано. В доме висела непривычная тишина, и только старые ходики нарушали ее абсолютность.

Велосипедные поездки в лес стали постоянными. Вошли во вкус, устроив некоторое состязание. Матери и Арефьевых, и Олеси недоумевали, не успевали обрабатывать и консервировать. Подберезовики, подосиновики и маслята, благодаря нередким дождям, уродились на славу. И дети продолжали «тихую охоту». Зоя, по наивности своих лет, не замечала, что каждый раз становилась победителем, а вот брат и подружка все меньше и меньше наполняли свои корзинки. Удовлетворение и лавры победителя застилали ее глаза. Ведь Илья и Олеся совсем не стремились по грибы. Они просто устраивали для себя романтические свидания. Илья для рандеву отыскал посредине чащ густого ельника небольшую поляну, поставил со временем шалаш, скрытый от людских глаз. Все-таки пионерское прошлое с его постоянными играми в «Зарницу» пригодилось. Они весело проводили время. Как оказалось, много общего было у них: любили одинаковые фильмы и книги. Не всегда понимание прочитанного романа совпадало, потому они и спорили, доказывая друг другу свою точку зрения. Открывали для себя друг друга, и это было прекрасно и крайне интересно. Иногда Олесе казалось, что Илья уступает ей, легко соглашается с ее мировоззрением, хотя где-то в глубине души оставался при своем мнении. Радовалась этому обстоятельству прямо по-детски, не скрывая восторга.

– Удивительно.

– Что?

– Ты словно сошедшая с рекламных роликов: два в одном.

– То есть? – она не всегда могла сразу понять его замысловатые аллегории, и применяла свое тайное орудие: прищуривала глазки и прикусывала кончик губы. Коварство, видимо, в каждой женщине было заложено на генетическом уровне.

– И умная, и красивая. Одновременно. Большая редкость, надо признаться, – разговор катился, как часто бывало, в шутливо-игривом настроении.

– Ты мне льстишь.

– Я констатирую факты. А может, тебе не приятны мои комплименты? Наверняка, они ужасно банальны и местами пошлые.

– Нет, нет, – поспешно ответила Олеся. – Мне очень даже приятно. Редко кто называет меня красавицей. Умной, еще, куда ни шло, а вот….

Она положила голову на колени согнутых ног и стала наблюдать за божьей коровкой, которая карабкалась по ромашке. Илья любовался этой картиной, и на душе было так покойно и радостно. Только теперь он почувствовал всю глубину крылатой фразы «Остановись, мгновенье. Ты прекрасно!». Можно было, наверное, бесконечно смотреть на нее в минуты задумчивости, в минуты неподдельной радости. Как жаль, что в жизни так все скоротечно и непостоянно.

– Смотри, – Олеся показала на большой лист лопуха. – Видишь, какой он? Да на нем тонкий слой пыли. Хотя откуда она тут взялась? – жеманно пожала плечами.

– Космическая пыль, – предположил Илья. Его всегда восхищало умение Олеси видеть такие прекрасные мелочи, которые, как оказалось, окружают нас постоянно.

– А вот это след от росинки. Чисто-изумрудный. Такая тяжелая капля скатилась по нему.

Илья тут же откликнулся в тему, радуясь в душе на свою память:

– А у твоего знакомого поэта оригинального жанра что, трехстишья на все случаи жизни написаны?

– Наверное.

– Мне кажется, что он так пишет, потому что не умеет рифмовать или не может уложиться в классические каноны стихосложения.

Илья задумался на некоторое мгновение, а потом ответил:

– Мне тоже казалось, что написать три нерифмованных строчек – легко и непринужденно. Но у меня ничего не получилось. Глупость какая-то получалось. Анекдот, не более. А вот у тебя, наверняка бы, получилось.

– Почему?

– Ты тонко чувствуешь поэзию. Ты видишь красоту там, где сплошной слой серой неприглядной пыли. – Чем поразил и порадовал девчонку. Она прильнула к его груди:

– Мне так хорошо с тобой.

– Мне тоже, – и грустно вздохнул. – Мне кажется, что мы слишком мало времени проводим вместе. Не успеем расстаться, а я уже скучаю. Приходи сегодня на речку. А Зое скажешь, что мать не пустила на танцы.

– Где ивы? – счастливая улыбка коснулась ее губ.

Он кивнул.

– Ау! – голос Зои заметался среди деревьев и кустарника. – Ау!

Теперь и она вздохнула с грустью:

– Пора.

– Увы.

– Не спишь уже? – в комнату заглянула мать. – А я уже оладушки напекла и мёд растопила.

– Сейчас, – Илья нехотя вернулся в реальность. Пока одевался, успел подумать: «Надо же, как прошлые счастливые воспоминания ворвались в настоящее. Даже запахи перестал ощущать».

Аромат свежеиспеченных оладий просто блуждал по дому, вызывая обильное слюноотделение. Кот, например, уже заполучил свою порцию и теперь с недовольным рычанием, так, на всякий случай, жевал блин. Чай на травах, мед гречишный и оладьи – что может быть прекраснее и заряжающее на весь день хорошим настроением и оптимизмом? Еще добавьте уют и тепло родной кухни и неспешные разговоры матери. Ничего на свете лучше нет.

Деревенские новости из уст матери сыпались в хронологическом беспорядке. Она начинала говорить про одних соседей, потом перескакивала на других и снова возвращалась к первоначальной теме. Кто родился, кто умер, кто и куда уехал. Илье и половину было не интересно, и слушал он в пол-уха, но не перебивал, иногда вставлял для убедительности многозначащие местоимения. Но вот мать добралась, наконец-то, и до семейства Захарчук, и Илья даже бросил прихлебывать ароматный чай.

– Павел Захарчук стал фермером. Взял в совхозе землю в аренду, купил трактор и десять коров. Короче, работают они всей семьей, не покладая рук и спин не разгибая. Олеся уехала учиться, приезжает очень редко. Мария и Федор уволились, работают вместе с сыном. Молоко сдают на переработку и торгуют маслом, сыром и сметаной. Семейный подряд называется. Хорошо стали жить, но здоровье надо. Ох, – она вздохнула, перевела дух, глотнула чаю, и «понеслась» дальше вдоль порядка. Илья перебил ее предложением:

– Мама, а давай, и мы тоже уедем в город. Продадим этот дом, я добавлю денег, имеются кое-какие сбережения, купим квартиру. Будешь сидеть в тепле и уюте да вязанием заниматься.

– Нет, нет, – замахала мать руками. – Никуда я не поеду, и даже разговора не заводи. Ну, к чему мне на старости этот город? Что я там делать-то буду? Сидеть в четырех стенах да телевизор смотреть? Нет! Ни с соседями поговорить, ни в лес сходить. А огород? А мои георгины?

Доводы были весьма неубедительными, но Илья понимал, что для матери они значимы. Тяжело менять уклад жизни в столь преклонном возрасте. Нельзя вырывать старые деревья с корнями, в новом месте они могут и не прижиться. Засохнут, завянут, зачахнут.

– Спасибо большое за завтрак. Оладьи, как всегда, просто божественны. Пойду-ка я.

– Куда это?

– На школьный стадион. Побегаю, зарядку сделаю.

Мать с приятным удивлением посмотрела на повзрослевшего и возмужавшего сына.

Время не пощадило и школьный стадион. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что жизнь и тут замирает. Футбольное поле зарастает сорняками, краска на баскетбольных щитах облупилась, сетки вообще отсутствовали. Асфальт на беговой дорожке изобиловал выемками, приходилось смотреть не вперед, а под ноги, чтобы не травмироваться на ровном месте.

– Надо выгнать из организма недельную вакханалию, – проворчал себе под нос Илья и приступил к тренировке. Как учил его обрусевший китаец, который ежедневно приходил к ним на заставу. Начальство одобрило желание китайца и даже поставило его на довольствие. Старик обучал солдат искусству единоборства и достижения душевной гармонии. Он сам не мог определить стиль боевого искусства, все смешалось: китайское кунг-фу и японское айкидо, корейское тхэквандо и бразильское джиу-джитсу. Начинали заниматься все бойцы. Но изнуряющие тренировки и непомерные требования беспощадного учителя выдержали не все. А вот Илья Арефьев вообще был самым усердным и оставался на дополнительные занятия. Благодаря этому он и достиг кое-каких успехов, да и денег сумел заработать.

Тренировка уже подходила к концу, Илье осталось лишь пробежать один круг по беговой дорожке, когда он увидел парня. Он явно ждал его. Трудно было узнать его. Сейчас все поголовно носили куртки из кожзаменителя, спортивные штаны и натянутые на самые глаза шапочки. Но чем ближе к нему подбегал Илья, тем более узнаваемым становился человек, и тревога предательски нарастала в душе. Это был Павел Захарчук, старший брат Олеси. Он и Илью был старше на три года, в школе они не общались, так, крайне поверхностно. Он остановился на расстоянии двух метров и стал приводить дыхание в норму.

– Бегаешь? – с сарказмом поинтересовался он, старательно пытаясь породить конфликт. Илье совсем не хотелось нарушать волшебство осени грязными словами и мордобитием, потому и остался безучастным. – Хочу предупредить тебя, – продолжил Паша, досадуя на молчание оппонента. – Не трогай Олесю. У девочки новая жизнь, новые друзья, новая и чистая любовь.

Ударение на слове «чистая» резануло слух, но уроки китайца не прошли даром, Илья оставался внешне спокойным и отрешенным.

– Даже через свою сестренку Зойку не ищи ее, иначе этой сучке не поздоровится. – Павел перешел на откровенные угрозы. При этом он обозвал горячо любимую сестренку, чего Илья уже не смог снести. Два метра он одолел в долю секунды и нанес мощный удар. Захарчука словно скосили. Он и сам до конца не понял, как оказался валяться на дорожке, и почему невыносимая боль разливается по всему телу. В горячках, было, вскочил на ноги, но новый приступ боли сложил его поперек. Илья же просто похлопал его по спине:

– Не трогай ни мать мою, ни Зою. Я уже давно не мальчик для битья, и слов таких я не прощаю. – Не добавляя больше ничего, он отправился домой.

– Привет, – Олеся появилась неожиданно, словно чертенок из табакерки, именно так иногда Илья называл ее. Появилась и оторвала его от невеселых раздумий. Накатывают иногда какие-то не всегда обоснованные грустные мысли. О настоящем и будущем. Пессимизм нередко одерживал верх, и в эти минуты так мучительно сильно хотелось вновь оказаться маленьким, бегать босым по теплым лужам и устраивать в густых зарослях чертополоха тайные места, где можно и покурить, и посмотреть карты с голыми тетками. Наверное, это тоска по ушедшему детству, которое своими безоблачностью и беззаботностью будет всегда гореть яркими красками воспоминаний.

– У нас сегодня романтика? – продолжила между тем Олеся, присаживаясь в непосредственной близости от костра. – Праздник? Повод? Юбилей? – она бросила вопросительный взгляд на Илью. А тот просто любовался девчонкой, отблесками костра на ее милом лице. – Ну, скажи что-нибудь.

Она улыбнулась уголками губ. Тонко прочувствовала его настроение и тут же поубавила пыл своему юношескому задору:

– Откуда это все в тебе?

– Сам удивляюсь, – Илья же, напротив, попытался отогнать минорность настроения, хотя это и плохо получилось. – До встречи с тобой я не замечал за собой ничего подобного. Постоянная лирическая задумчивость, любовь к поэзии, далеко идущие мечты. Я стал каким-то латентным пленником своих иллюзий. Изменился очень.

– И в какую сторону?

– Если честно, то не знаю. Я сам себе и прежний нравился. А к новому еще не привык, не присмотрелся, и потому немного страшно. У меня пропало желание творить что-то такое большое, весомое и не всегда разумное.

– Чего тогда боишься? – удивилась Олеся.

– М… как же точнее подобрать определение? – он усердно потер лоб. – Вот! Я был как Есенин.

Удивление мгновенно переросло в крайнее изумление:

– Ты пишешь стихи? – изумление ее было очаровательное. – Может, это твои трехстишья?

– О, нет, – пришлось разочаровывать ее. – Я просто был хулиганом.

– Озорной гуляка? – догадалась Олеся.

– Меня знала каждая собака, – улыбнулся Илья.

– А что сейчас изменилось?

Илья не спешил с ответом, подогревая ее нетерпеливость. Он веткой пошурудил угольки костра, искры взметнулись к небу. Потом присел рядом с Олесей, обнял за плечи и поцеловал в шейку, где красовалась маленькая темная родинка.

– Мне сейчас хочется только одного: уединения и покоя, но при наличии одного условия.

– Какого? – лукаво спросила Олеся, хотя догадывалась, на что намекает Илья, и тот не стал обманывать:

– Чтобы ты была всегда рядом, – он немного помолчал и неожиданно спросил. – А я не стар для тебя?

– Не говори глупости, – нахмурила бровки Олеся, огорчаясь, что Илья резко сменил приятную тему и, чтобы разговор не скатился на грустные рельсы, спросила: – А что у тебя в пакете?

– Вот сейчас костер догорит, и я поджарю сосиски.

– Сосиски? – Олесе это блюдо было в диковинку.

– Ага, тебе понравится, я уверен. – Он откинул ее челку с лица, долго смотрел в глубину темных глаз, словно пытался заглянуть в самые глубины души, вздохнул и поцеловал кончик носика. – Я люблю тебя.

Олеся почему-то решила все свести к игре. Ответила таким же легким прикосновение губ:

– Я люблю тебя.

– Обманщик, – весело рассмеялась Олеся.

И новый поцелуй был намного горячее даже костра, около которого они сидели.

Всю неделю Арефьев занимался по хозяйству. Давно примечено народом, что дом, оставшись без хозяйского присмотра, быстро приходит в упадок. Дерево гниет, камень крошится, железо ржавеет, а потом все это очень быстро зарастает сорной травой. Отчий дом был не совсем без хозяина. Но женских рук было явно недостаточно. Да и мужики, которых мать нанимала за «беленькую», не особо-то и старались, не для себя делали.

Вечером – пьяница, утром – лентяй. Очередная народная неоспоримая мудрость.

Илья заменил пару сгнивших столбиков у изгороди, сменил петли на калитке. В сарае залатал крышу и заменил старую электропроводку. Из всех стихийный несчастий пожар вызывал большее опасение. Как говорится: вор хоть стены оставляет, огонь же забирает абсолютно все. И только потом Илья приступил к самому своему любимому занятию: колке дров. Березовые чурбаки были достаточно сырыми и кололись легко. Дрова будут гореть отменно, но будет выделяться обильно смола, которая налипнет на стенках дымохода. Тат что надо будет купить еще осиновые или ольховые дрова, которые и горят без сажи, и способны выжигать сажу.

Мать частенько уговаривала сына передохнуть, что и пытался несколько раз Илья сделать. Но в минуты полного бездействия на него накатывали воспоминания. И они не всегда были радужно окрашены. Работа же отвлекала от грустных мыслей. К тому же отец, который, наверняка, слышал, что сын вернулся из армии, так и не пришел на него посмотреть. Неприятно, муторно делалось на душе.

А в субботу прикатила из города Зойка. Прямо с поросячьим визгом она бросилась на шею брата. Она нисколько не изменилась. Небольшого росточка, щупленькая, с теми же жиденькими косичками. Вот только глаза повзрослели. Взрослая жизнь нанесла первые штрихи.

Мать устроила настоящее пиршество, стол буквально ломился от вкусных и всеми любимыми блюд. Они долго сидели за столом и разговаривали. Вспоминали детство, забавные случаи школьной поры, смеялись и подшучивали друг над другом. Тему отца все тактично избегали, словно и не было его никогда. Неправильно, наверное, но так не хотелось портить этот праздник, которые так редко стали выпадать в их жизни.

Уже около полуночи мать, уставшая и счастливая, отправилась спать. Илья и Зоя убрались на кухне, и вышли во двор подышать свежим воздухом перед сном.

– Куришь? – поинтересовалась Зоя.

– Нет.

– И даже армия тебя не научила?

– Я впитывал только хорошее, – отшутился Илья.

– Да ну тебя, – махнула рукой сестренка и достала из кармана пачку сигарет. – Маме только ничего не говори.

– Дань моде?

– Да, – она закурила, – баловство, не более.

– Слушай, – Зоя малость поперхнулась дымом и грозно нахмурила бровки. – У тебя на все припасено трехстишье? И армия не выбила из головы твоей эту романтическую и поэтическую дребедень?

– Я ходил в каске, – вновь пошутил Илья и перевел вопросом тему разговора. – Лучше расскажи-ка мне, сестренка, о своей жизни студента. Как учеба, какая погода в общежитии, как твой молодой человек, как новые подруги?

– Старый друг лучше новых двух, – теперь и Зоя попыталась шутками уйти от разговора. Но брат настаивал:

– А если серьезно? У тебя все хорошо?

– Нормально.

– Нормально – понятие растяжимое.

– Пошли в дом, я замерзла. Да и чая горячего после пельменей хочется.

Они вернулись в дом, где Зоя заварила свежего чая.

– И? – Илья продолжал давить, надеясь хоть что-то узнать про Олесю. Так и произошло.

– Учеба дается легко. В общаге – все хорошо. Парня пока нет, я акцентирую на слове «пока». Близких подруг, какой, например, была Олеся, у меня нет. Так, знакомые и соседи по комнате. Все! И Олеси, по большому счету, тоже нет.

– То есть, – не без труда выдавил Илья и уткнулся в чашку с чаем, чтобы, не дай Бог, сестренка заметила его состояние.

– Да уехала она два года назад. Представь, даже нашу школу не стала заканчивать. И все, как в воду канула. Ни привета, ни ответа.

– И куда ее сослали? – вырвался вопрос именно с таким подтекстом, но Зоя не обратила на это никакого внимания.

– К какой-то дальней родне. Я уже и адреса-то не помню. Блокнот потеряла. Где-то на Волге. Присылала она пару раз открытки. – Дальше Зоя все-таки начала рассказывать о своей студенческой жизни. Как весело, как привлекательно, как счастливо это время.

«Хоть у тебя все хорошо, слава Богу», – устало подумал Илья.

Тайные встречи на берегу речки стали регулярными. Олеся говорила подружкам, что ее родители не отпускают ежедневно гулять. Илья и раньше не баловал своим присутствием местную дискотеку. Так что они не особо боялись, что их рандеву в ближайшее время станет явью. А преодолеть потребность встреч было просто невыполнимо. Они просто не могли наговориться друг с другом. Как будто до этого они оба жили на разных необитаемых островах, а вот теперь встретились, и…. Какое-то дикое желание общения. Темы для разговоров были разнообразные. Могли часами обсуждать небольшое стихотворение одного из поэтов серебряного века. Могли долго спорить что вкуснее: картофель фри или картофель пай. Доказывать, что астрология – это целая наука, молодая и перспективная, а не шарлатанство, как утверждал оппонент. Вместе выискивали «плюсы и минусы» поп-музыки и русского рока. Играли в словесные игры и буриме. Каждое свидание было непохожее на предыдущее, потому и ожидание его было томительное и прекрасное. А иногда они, нацеловавшись до боли в губах, просто сидели в обнимку и молчали. И молчание то дышало полным спокойствием и гармонией.

– Удивительная вещь. Вот все вокруг меня знают, что именно мне надо в этой жизни. Все дают дельные советы, требуют полного их соблюдения. Я должна и хорошо учиться, чтобы получить достойное образование, и скромно одеваться, ибо скромность – украшает человека. И научиться готовить, и шить, и стирать. Просто обязана разнообразить речь. Знать азы психологии, чтобы не ошибиться при выборе будущего мужа. Кто-то говорит, что замуж надо выходить только по большой любви, а некоторые наоборот: только по расчету. С милым рай и в шалаше, но во дворце лучше. А я и сама толком еще не определилась, чего хочу, к чему стремиться, и планов у меня нет никаких.

В своих рассуждениях Олеся была непредсказуемой. Иногда выдавала мудрые, с глубоким философским подтекстом, вещи, а иногда – совсем по-детски смешные и наивные. Но всегда было интересно и даже поучительно.

– Смотри-смотри, – она вскрикнула почти в полный голос. – Звезда падает! Загадывай быстро желание. – И сама жадно смотрит на светящий след звезды, а губы шепчут слова самого сокровенного желания. Оборачивается на Илью. – Ну, успел загадать?

– Ну, вот, – разочарованно протянула Олеся. – Можешь ты испортить торжественность момента голым пессимизмом. Нельзя так, Илья. Надо верить в чудеса, надо до старости читать сказки. А иначе вся жизнь будет казаться скучной, унылой и постылой.

– А может, ты еще и суеверная?

– Да. А что? – Олеся уже была готова обидеться, но Илья все же рискнул:

– На перекрестке дорог

Мы грустно смотрели

С черным котом друг другу в глаза.

– Да, – повторила Олеся и демонстративно отодвинулась от него.

– Ты – чудо!!! – громко закричал Илья, крепко обнял и чмокнул в щечку. – С каждым новым прожитым днем я все больше и больше убеждаюсь в этом.

– Ох, ты и лис! – счастливо рассмеялась Олеся, и река понесла этот смех вниз по течению.

Илья снова проснулся ни свет ни заря. Нежиться в теплой кровати не стал, а тут же вышел во двор. Вдохнул полной грудью и почувствовал прохладу. Это особая, совсем иного рода прохлада. Это осень разыгралась.

И вроде солнце все так же светит ярко, да только не слепит глаза. Солнечный свет смягчился, пожелтел. Не жарит, не печет, как бывало летом.

И небо изменилось. Опустилось, стало ближе.

И даже ветерок как-то самобытно блуждает по улочкам, переулочкам, садам, где колышет ветви деревьев совсем в ином музыкальном ряде. Качает на ладони паутину, доносит из леса аромат хвои и грибов.

Одно только радует глаз: все было засыпано осенней листвой, яркой и сухой. Фантазерка-осень расплескала буйство красок. Одна листва деревьев и кустарников чего только стоит. Желтая, багряная, золотая. А еще пестрые цветы и хруст нежно-соломенной сухой травы. Ярко-красные ягоды шиповника, гроздья рябины, румяные яблоки и золотые груши в садах. И воздух наполнен новыми осенними ароматами – запахом сухой травы, опавших листьев, сырости, спелых яблок, осенних цветов.

Речка тоже переменилась. Не шалит бурными всплесками, лишь катит уныло потемневшие воды, неся в неизвестность листья и сучки.

И звучит осень по-особому. Шумит ветер, звенит дождь. Палая листва приятно шуршит под ногами, словно играет прощальный мотив. Не слышно летних песен сверчков, но по-прежнему жужжат пчелы и осы. Безмятежное летнее чириканье птиц сменилось тревожными криками. Совсем уж скоро птицы большими стаями потянутся туда, где и зимой тепло.

Осень – красивая, переменчивая и нескучная пора. И оставаться равнодушным к ней было просто невозможно.

– И с каждой осенью я расцветаю вновь, – процитировал великого поэта Илья, заканчивая обязательную тренировку. – Хотя «унылая пора» подходит больше.

И с грустью в глазах посмотрел на тропинку, которая, петляя и извиваясь, спускалась к речке, где заросли ивняка склонились ветками до самой поверхности вод. Это они, плакучие ивы, видели, как расцветала их любовь. Это они знают все тайны, все слова обещаний и клятв. Все их планы и мечты. Немые свидетели страстных ночей и горьких минут расставаний. Сколько раз он порывался посетить это место, но каждый раз не хватало решительности. Знал, чем обернется прогулка к прошлому. Валидольная встреча. Потому и готовился морально, и даже это приносило мучительно чувство невосполнимой утраты. Казалось, что сейчас он ничего не боится, и все сможет перенести, а какое-то там предполагаемое рандеву с воспоминаниями пугало и бросало в дрожь. И уговаривал себя, и ругал, и смеялся над страхом. Ничего не помогало.

Но сегодня все-таки решился и свернул на тропинку, которая уже порядком заросла.

– Мне уже двадцать три года, я давно не безусый юнец. Меня не должно, по логике вещей, трогать юношеская сентиментальность и романтизм. Что было, то прошло. Прошлое должно оставаться в прошлом. Жизнь идет, и пора уже принимать в ней активное участие. Надо смотреть вперед и строить фундамент будущего, – повторял он, весело шагая к реке. Но стоило ему ступить на прибрежную поляну, как напускная самоуверенность испарилась в одно мгновение. Боль и отчаянье поднялись из недр души и накрыли его с головой. Арефьев медленно сел на ворох листьев, что собрал ветерок под ивой, прислонился спиной к стволу и закрыл глаза. Те предательски вмиг повлажнели, размывая картину прошлого счастья.

Боже мой! Ну, почему я так поступил? Почему? Струсил и сбежал. Как мальчишка! Почему не настоял? Почему не боролся за свою любовь? За ее любовь. Боже, зачем позволил мне совершить эту непростительную ошибку? И винить ведь некого! Я сам! Я сам собственными руками вырыл могилу светлому чувству. Мне судьба дала такой шанс стать счастливым и любимым. А я….

Эх! А ведь считал себя мудрым, учил жизни и Олесю, и Зойку. Незряче я профукал свою удачу. Не смог понять, прочувствовать, разглядеть.

Трус! Испугался? Испугался. А что теперь? Теперь уже ничего не изменить, не переписать на беловик, не исправить ошибки. Но есть время на то, чтобы вымолить прощение. Хотя….

У Олеси в разгаре буйствовал переходный период. Настроение менялось мгновенно. Каждый день таил в себе новые сюрпризы, и не всегда они были из числа приятных.

Как говорила мама, обсуждая Зою, что у девочки закончились цветные мелки, а взрослая жизнь, в основном, черно-белая. Ей бы наедине с собой побыть, прислушаться и разобраться, а тут взрослые рядом, постоянно. И сыплются советы, как из рога изобилия, дополняя, а порой просто парадоксально противоречат друг другу.

Вот и Олеся ежедневно демонстрировала внутренние метания и поиски. Кардинально менялось мировоззрение и принципы, стоило только что-то прочесть, посмотреть или услышать. Что вчера казалось «черным», сегодня шло на «ура». И попробуй только не согласиться. Обида вспыхивала на ровном месте, но так стремительно и буйно, что дух захватывало. Стихийное бедствие.

– Ты читал интервью латиноамериканской поп-звезды в «МК»? – поинтересовалась Олеся, увлеченно плетя венок из полевых цветов.

Илья же просто лежал и наслаждался тишиной, покоем и прекрасной панорамой. Даже отвечать было лень.

– Знаешь, она тоже советует, что замуж надо выходить по расчету, – продолжила между тем Захарчук.

И это уже породило вспыхнувшие где-то в глубинках души тревогу и сомнения. Латиноамериканка была для Олеси просто кумирам. Она могла ослушаться отца, проигнорировать советы любящей матери, но эту певичку слушала с широко распахнутыми глазами и открыв ротик. Впитывала, как губка, все ее слова и наставления, примеряя на себя.

– А почему не по любви? – негу как корова языком слизала. Даже жар разлился по телу.

– Жизнь, как известно, всего одна. И мне совсем не хочется прожить ее так, как мои родители. От зарплаты до получки считать копейки, экономить, во многом себе отказывать. Ну, что они видели в своей жизни? Да ничего хорошего. Ни разу не были на море, не пробовали экзотических блюд, не плавали на белом теплоходе. Нет! Такая жизнь не для меня.

– Вилла, яхта, черная икра? – Илья попытался, и совсем неудачно, перевести разговор на шутливые рельсы.

– Я так далеко не замахиваюсь. Но достойно жить собираюсь.

– Значит, будешь искать богатого жениха?

Олеся оставила едкое замечание без внимания, продолжила плести венок.

– Ты надеешься, что стерпится – слюбится?

– О, боже, – Олеся вскипела мгновенно. – Ты как моя мама. Одни и те же мысли и слова. Богатый – это не обязательно старый. Сейчас такое время, что каждый может открыть свое дело или устроиться работать в солидную фирму. Ты сам мне как-то читал трехстишье на эту тему. Там что-то про траву и асфальт. Я просто не помню.

Илья машинально ответил:

– Вот! Именно.

– Это совсем про другое.

– Да? – искренне удивилась Олеся и в сердцах помяла почти готовый венок. – А я поняла именно так.

– Как? – Илья хотел остановиться, но вопрос уже прозвучал.

– Человек должен ради себя пробиться сквозь серость бытия к достойной жизни.

– Ты неправильно поняла, – как можно мягче сказал Илья, но Олесю уже было трудно остановить:

– Ага! Значит, надо было понимать все буквально, а не иносказательно? Без всяких аллегорий? Ты и на этот счет тоже декларировал своего любимого самородка. Как там?

И Арефьев вновь рефлекторно ответил:

На большее его не хватило. Слишком ошеломлен был таким откровением Олеси. Получалось, что он-то и не входил в ее планы на будущее. Отводилось в ней только роль лучшего друга, не больше. Но он ошибся, и хвала всевышнему, когда Олеся спросила:

– Вот ты, например?

– Что, я? – Илья уселся по-турецки и весь обратился во внимание. А тревога между тем переросла в тоску, вынырнув на поверхность глаз.

– Кем ты хочешь стать после окончания юрфака?

– Прокурором.

– А почему не адвокатом? Сам прекрасно знаешь, что адвокат – это очень престижно и денежно.

– Денежно – это когда ты защищаешь бандитов, – сгримасничал Илья.

Олеся первый раз за весь разговор прямо посмотрела в его глаза. Многое, наверное, увидела и как-то сникла:

– Может, не будем говорить на эту тему? – ему даже показалось, что девочка снова кардинально поменяла свое мнение, но лишь горько ошибся. – Боюсь, что наши взгляды противоположны друг другу. Вряд ли тут можно отделаться шутками. И совсем нелегко найти золотую середину.

– Хорошо, – легко пошел на компромисс Илья, понимая, что именно сейчас переубедить, навязать иное мнение будет крайне тяжело. Да и аргументов, если уж быть честным, у него не было.

А была первая бессонная и тревожная ночь, которая в итоге вылилась в откровенное открытие. Прежде всего, для самого себя. Илья вдруг осознал, что так легко может потерять Олесю, и утрата эта будет катастрофической, ибо любовь, которую он испытывал, была настоящей. И надолго. Если не навсегда.

Чурбаки под умелыми руками и острым топором разлетались на ровные поленья. А вот боль не желала покидать душу, хорошо подогреваемая воспоминаниями и пасмурными мыслями. Хотя Илья и очень старался, но одного хотения, как оказалось, было совсем мало.

– Бог до поможе! – раздался за плечом густой хохлацкий говор.

– Микола! – обрадовался Илья, распахивая объятья.

– Здоровеньки булы! – они обнялись, похлопывая друг друга по спине.

– Каким ветром?

– Попутным. Дела тут у меня в райцентре вашем были. Вот решил и к тебе заскочить.

– Да что мы стоим посередь двора? Пошли в хату.

– Нажаль, брат. Я на минуту. Дела ждут, понимаешь. Просто решил тебе напомнить, что через неделю у нас намечена встреча. Не забыл? А то с Ваней мы часто перезваниваемся, а ты как отшельник. Мобильник еще не купил?

– А зачем? Да и в нашей деревне – он штука бесполезная.

– Хорошо в деревне, – Савченко огляделся и нарочито громко вдохнул воздуха. – Но только отдыхать. Глянь, какая осень ныне золотая: сухо и тепло.

– Шо?

– Да я так, о своем, – Илья помнил, что хохол был совсем далек от поэзии. – Это хорошо, что ты заехал. Разговор у меня серьезный. В минуту уложусь, – поспешил он успокоить армейского друга. – Присядем на завалинке, поговорим за жизнь.

– Погутарим, – согласился Микола.

Уселись на завалинку, Савченко прикурил.

– Понимаешь, мне надо как-то легализовать свои деньги после турнира. Опасаюсь что-то крупное покупать. Налоговая, милиция, рэкет.

– А вот это правильно. Голова! Ни хату купить, ни в банк положить. Да и грузом мертвым они не должны лежать, работать обязаны. А с нашей плавающей экономикой и политикой так и вовсе могут сгореть почем зря.

– Вот и я о том же.

– И те, шо мени потребно?

– Ты говорил, что у твоего отца свое дело. АЗС, кажется. Так может, у него есть на примете толковый и немного алчный юрист или нотариус. Желательно надежный к тому же и не болтливый.

– Мнимое наследство? – вот в деловых вопросах Микола плавал хорошо.

– Да лучше заплатить налог на наследство, причем само наследство показать символическое, чем постоянно бояться проверки.

– Спритно. Найдется такой нотариус. А вот у отца больше нет своего бизнеса. – Увидел удивление друга и довольно рассмеялся. – Отошел он от дел, старость. Мне передал. Так что теперь я хозяин и автозаправки, и небольшого отеля при ней. Слушай, у меня рядом прикуплено небольшое помещение. Пустует. Хочешь, я тебе его продам. Сам займешься делом.

– Да я в этом ничего не понимаю.

– Жизнь сама научит. Набьешь пару шишек и вмиг научишься. Да и я рядом, подскажу, если шо.

– Там видно будет. Мне сначала компьютер надо освоить. Сам знаешь, без PC никуда.

– Знамо дело. И такое есть. Брат мой двоюродный, хакер что надо, – Савченко грузно поднялся. – Извини, брат, но и, правда, пора.

Они тепло попрощались.

Каждый вечер областное радио оповещало жителей о новом температурном рекорде, установленном знойным и засушливым летом. Каждый раз требовательно просило быть крайне осторожными с огнем. В лес вход был закрыт. Спасались только тем, что днем плескались на речке, а перед сном принимали душ или смывали пот в банях.

Вечера тоже не приносили долгожданную прохладу. Жизнь в деревне как-то заметно замедлилась, потекла лениво и тягуче.

Олеся задерживалась, и Илья решил освежиться. Сначала он плавал недалеко от берега, нырял, пытаясь у самого дна отыскать спасательную прохладу. Ведь на поверхности вода тоже была температуры парного молока. Потом решил переплыть речку, благо луна висела прямо над головой и достаточно освещала окрестности. Уже возвращаясь, на полпути, Арефьев заметил, что кто-то плывет ему навстречу, шумно гребя, с множеством брызг. Так плавала только Захарчук.

– Привет, – Олеся прекрасно держалась на воде.

– Привет, – он обхватил ее за талию и крепко прижал к себе. Они смотрели друг другу в глаза, и сначала на их губах играли радостные улыбки долгожданной встречи. Но потихоньку улыбки таяли, а потом они словно с цепи сорвались и слились в страстном поцелуе. Почти обнаженные мокрые тела, приглушенный лунный свет, блики на поверхности реки, которая что-то там нашептывала, вскружили молодым людям головы. Не выпуская из крепких объятий друг друга, они то опускались под воду, то с шумом вновь поднимались на поверхность. Медленно передвигались к берегу, где Илья подхватил обмякшее тело Олеси и отнес под сень ив, где валялась его верхняя одежда среди кудрявой травы. Он продолжал жадно осыпать горячими поцелуями ее губы, щеки, глаза и шею, а руки осторожными, еще пугливыми ласками бегали по молодому упругому телу. Но с каждой секундой эти ласки наглели, становясь откровенными и требовательными. Девочка не сопротивлялась, не шептала банальное «нет», а так же страстно отвечала на его поцелуи и теребила его волосы на затылке. Он был у нее первым.