Читать книгу Цвет любви - Владимир Невярович - Страница 2

Как много тем, достойных углубленья,

Как много судеб, сломанных зазря!

Струится бледный слог стихотворенья,

А за окном – январская заря.

Год новый устремился к свиткам лета,

С тревогой созерцая буден даль,

Неся сомнения душе поэта

И несказанную в словах печаль.

Но верю в радость – через злые бури!

Рожденье правды – через мрака ложь!

И солнца свет – чрез царство серой хмури!

Успокоенье – через хлад и дрожь!

Услады – через боль преодоленья!

Мир и свободу – через кровь и брань!

Как много тем, достойных углубленья!

А за окном январь, такая рань.

Как кружатся снежинки красиво,

Как порхают, гонимые ветром,

В беспросветную даль уносимые,

Безответные чувствам поэта.

На вчерашние кочки корявые

И бугры потемневшего льда

Снег ложится сплошным покрывалом,

Белоснежным ковром серебра.

Небо серое. Пряди белые.

И души завороженной стынь.

Замирают слова онемелые.

Громоздятся на крышах холсты.

Заметают снега, пролетают,

Вдоль задумчивых серых домов.

А душа под метель вспоминает

Песню молодости Адамо.

Стосковались мы по снегу,

Стосковались по морозам,

По белеющему брегу,

У реки в стеклянных розах;

По метелям с ветром жгучим,

По полям в снегах бескрайних,

По лесам своим могучим

В одеяньях погребальных.

По конькам, салазкам, лыжам,

Смеху, зимнему веселью…

Чем весны дыханье ближе,

Тем растет недоуменье:

Что случилось вдруг с природой?

В январе – дожди и слякоть.

Непонятная погода,

В пору – тосковать и плакать.

Изменения в природе,

И в умах туман и каша,

И растерянность в народе,

И судьба туманна наша.

Повернулся шарик к солнцу.

Только чем ответит лето?

Но живем пока, как можем…

Слава Богу и за это!

Снегирей стало мало в России,

Я не вижу давно снегирей —

Этих птиц в опереньях красивых,

Средь рябиновых тонких ветвей.

Может, их замела непогода?

Или ветер куда-то унес?

Или так поменялась природа?

Только жаль мне потери до слез!

Эти красные грудки у птичек,

Черноватый над клювом убор…

Вот воробышки, стайка синичек,

Голубей полон серый наш двор.

Только нет снегирей год который.

Впрочем, вновь и зимы снежной нет.

Только грязь и ветвей всяких ворох—

Урагана недавнего след.

Снегири, возвращайтесь в Россию!

Снеги белые, скучно без вас!

Закружите в бывалую силу

Под метель свой неистовый вальс.

Упадите былые морозы

На тоской утомленную Русь,

Леденя вмиг невольные слезы

И тревожную темную грусть.

Снегири – это символ России,

Символ зим наших, весточных дней,

Что какую-то радость вносили,

Как салют новогодних огней.

Читал я Бунина степенно.

Печаль стихами запивал…

Все вспоминал и вспоминал,

И ныло сердце сокровенным…

Ничто не ново! Суета!

И Бунин новь душе не вносит,

А лишь печаль, тоску и осень…

Нет, песнь его теперь не та…

Не та, что в молодости томной,

Когда хмелела голова,

Щемили чувствами слова,

И наполняла грудь истома…

Стилист. Поэт. Последний классик.

Ценил всегда я в нем певца

Печали, тайн души, творца

Аккордов в чудном их согласье…

Поэзия. Она живет!

Не продается вдохновенье.

Подлунный стих – души творенье;

Не колбаса, пирог, иль мед…

Но кто ж за Буниным пойдет?

За Буниным пошел Рубцов,

Потом – Бальмо́нт, Апухтин, Белый.

Так до полночи вел беседы,

И… задремал в конце концов!

Цветет любовь и в листопад осенний,

И в сильный зной, в морозы и метель.

А отцветает и в рассвет весенний,

И в летний вечер, и в сырой апрель.

Мелькают лентой бытия картинки,

А жизнь одна, и сердцу не понять:

Когда растают пасмурные льдинки,

И снимется бесчувствия печать?

Когда душа вкусит весны дыханье,

И вдруг нахлынет жаркая волна?..

Цветет любовь и в пору увяданья.

И нет любви, когда цветет весна!

Завьюжило и замело.

Начало марта февралем проснулось,

Назад природа обернулась, —

А там снега… белым-бело,

А там метели и морозы,

Запорошенье, кружный вихрь,

Осатанелый в вихре миг

И запоздалые угрозы…

Но вот, пробился лучик солнца.

Дохнуло влагой и теплом.

Как будто звякнул за углом

Незримый глазу колокольчик,

И наважденье отошло…

Отчего-то мне снятся волшебные сны,

В оперениях райские птицы:

Алконост – в окружении феи Весны,

Гамаюн – с ликом вещим девицы.

Птица Сирин грустит о безвременном дне,

Обещая блаженство, и плачет.

Алконост озаряет в небесном огне,

И сулит вечный рай и удачу.

И волшебные птицы так дивно звучат,

И порхают в лазоревой дымке.

Мотыльки, услаждают невольно мой взгляд,

И взбегает олень по тропинке.

И сменяется грусть ликованьем в душе,

Зажигаются радости свечи.

Вижу в снах очертания Лиры уже,

И знамена Поэзии вечной.

По брегу снежному я долго так шагал,

И вербы нежные с надеждою искал.

Кусты поломаны, и веточки тонки,

Снегами скованы деревья у реки.

И вот в сиянии, при пробужденье дня,

Нашел я вербочки. Как искорки огня,

Белея почками, морозу вопреки,

Почти цветочками казались мне они.

Срезал я веточки, весь чудом напоен,

Благою встречею наполнился мой дом.

Букетик пышный принесу я в Божий храм.

Осанна в Вышних! Мир, любовь и радость Вам!

Солнце черное в пятницу,

Черный свет отовсюду.

Тихо горюшко катится

И слипается в груду…

Кровоточат мгновения,

Поры кожи забились.

Каменеют стремления.

Смех и радость забылись…

Крест. Распятие. Вечность.

Мир затих в ожидании.

Впереди бесконечность,

Иль конец мироздания?

Природа в скорби в эти дни.

И снег, как ядерной зимой,

И жертвы, словно звезд огни,

И непонятно, что с тобой?!

Все переклинило в душе,

Перекосилась жизнь сама

На этом страшном вираже…

В печали птицы и дома,

И Пост последние шаги

Передвигает как во сне,

И саранчей летят враги

Так стройно, хоть и без царей.

Но надо дальше всем идти

По утомленному пути,

Чтоб правду Божию найти…

Прости нас, Господи, прости!

Великий Пост,

Без развлечений

Он проводился на Руси.

Без игрищ, плясок, пресыщений:

В трудах, молитвах и любви.

А как же дети?

Дети тоже

Старались взрослым подражать.

И каждый, сколь это возможно,

Мог от Поста благое взять.

Все новоделы – «тэ эр центры» —

Ловушки времени и душ,

Испепеляющие ветры,

С немалой тратой средств к тому ж.

Все незабвенное – забвенно.

Забудется и эта боль.

Пусть постепенно, не мгновенно

Уйдет, как сыгранная роль.

Расставит все на место время,

Вновь в мае расцветет сирень,

Залижет раны скорби племя,

Вновь предаваясь суете.

Накажут стрелочника Петю,

Посадят этак лет на пять,

Чтобы никто на белом свете

Не стал бы всуе вспоминать.

Забудет мир чужое горе,

От нас давно он в стороне.

И вновь приступит Запад вскоре

К давно объявленной войне.

Боль состраданья ныне душит.

Сегодня траур правды всей!

Да упокоит Бог те души,

Сгоревших заживо людей!

Однажды ослик в дом пришел,

Счастливый и довольный.

Спросила мама: «Хорошо

Ты день провел сегодня?»

«О, да! – ответил ей сынок, —

Чудесней не бывает.

Был человек на мне, седок,

О Нем весь город знает.

Мы с Ним вошли в Иерусалим,

Народ кричал: «Осанна,

Хвала, хвала!» Ему и мне

Все возносили славу,

Одеждой устилали путь,

И ветви пальм бросали.

Забуду ль я когда-нибудь

Тот праздник? Нет, едва ли!»

Тогда сказала мать ему:

«Вернись назавтра в город».

«Ну что ж, пусть будет посему.

Он мне безмерно дорог».

Осленок, город посетил,

Вернулся вдруг в печали:

«Меня, никто не угостил,

Все гнали и кричали.

Как то могло произойти,

Лишь день один прошел?».

«Сынок, без Господа, пойми,

Ты глупый лишь осел!»

Телеграмма на Небо быстрее письма,

Что бросаем мы в ящик почтовый;

Да и всех эсэмэсок, проворных весьма,

Теле-видео спутников новых.

Телеграмма на Небо и света быстрей,

Одолеет любую преграду!

Телеграмма на Небо в молитве твоей

Мир приносит душе и отраду!

Отмщенья, генерал, я требую отмщенья!

Коль честь имеете – к барьеру! Вызов мой!

Вы совершили подлость, преступленье,

Предательство, стремясь удрать домой.

Вы выдали Советам Адмирала

Позорным, гнусным способом лжеца.

Вы недостойны званья генерала,

А только лишь Иуды-подлеца.

Вы запятнали честь военного мундира

Прекрасной Франции, цвет неба голубой,

Прикрыли трусость пожеланьем мира,

Добытого преступною ценой.

Отдали золото России нашей чехам,

Тем «рыцарям», что – крысы с корабля.

Я поздравляю Вас с заслуженным успехом,

С кровавой датой на исходе января.

Из снеговых полей краснеющей Сибири

Вам шлет привет Иркутская тюрьма.

Вас проклянут народы в целом мире,

И в том числе и Франция сама.

Отмщенья, генерал! Я требую суд мести!

К барьеру! Будем драться до конца!

Пусть честный бой напомнит вам о чести,

А пуля охладит пыл подлеца!

Прекрасный витязь прошлых дней,

Как ныне ты России нужен!

Твой образ ближе и родней

После стиханья красной стужи:

Как образец, как талисман,

Как книга доблести и чести.

Рассейся розовый туман,

А с ним обман со злобой вместе!

Таких как ты – по пальцам счесть,

Ты – откровенье Книги Царской.

Через века – благая весть

Нам: Генерал Сыробоярский!

Секретарь у Великого Князя!

С ним пошел без раздумья на плаху.

Был немного смешон, несуразен,

Но умен и бесчувственен к страху.

Бедный Жонсон! Как пел он романсы,

Как волшебно играл на рояле,

Как умело счета вел, финансы,

Как смеялся, когда был в ударе!

Как умел он поднять настроенье,

Сделать вовремя правильный ход!

Что поделать? Судьба? Провиденье?

Попущенье? Осьмнадцатый год?

Посадили на два фаэтона,

Увезли в забубенную даль.

Ночь убийства. Надрыв камертона.

И басов гробовая печаль.

До сих пор ищут тщетно останки.

Век прошел, а тела не найдут.

Нет следов, даже крохотной ямки,

Где могли бы найти их приют.

Пермь под черным крестом в летаргии,

Под молчанье рабочих цехов.

Мотовилиха, ждешь Литургии

С покаянием страшных грехов?

Годы минули казней, пожарищ,

Хоть идет утонченная брань.

Был прекрасный у Князя товарищ,

В жизни, в смерти – его Секретарь!

Он отбывал четыре года.

Все – в Петропавловской тюрьме.

Вела во тьму его дорога,

И долго он блуждал во тьме,