Читать книгу Про арбузы - Владимир Печников - Страница 4

Не перестаю удивляться, на что способна наша матушка природа, какими бескрайними возможностями и умопомрачительными силами она, казалось бы, бесконечно обладает?! Вот оно – маленькое арбузное семечко. Это махонькое, крохотное, беззащитное Божие творенье попадает однажды в землю, где происходит неописуемой важности таинство. Совершаются удивительные, очаровывающие своим неповторимым совершенством и неподкупным великолепием, чудеса. Лето засушливое было, как никогда. Всего-то пару раз дождичек помочил, да и то не очень правильно. Но семечко проросло в не совсем плодородной почве, появился корешок, который верно, направленно и целеустремленно помчался прямо к центру земли, обходя все возможные препятствия, в поисках надежного поставщика, необходимой для роста и развития влаги. Говорят основательно уходит в глубь нашей родимой земельки главный орган арбузного счастья, а в засушливые года и того на много глубже.

На полу-песчаной поверхности, со всё нарастающими оборотами, стремительно уходят в стороны, прибавляющие в росте (каждый день по сантиметру), кудрявые, словно только что снятые с бигудей, сочные ярко-зелёные плети. Усики усиленно цепляются за любые преграды, попадающиеся на не простом пути следования и, конечно, способствуют скорейшему продвижению побегов по окружающему пространству. Совсем немного времени проходит, и вот тебе, пожалуйста, откуда не возьмись – целая плантация маленьких, нежных и жёлтых соцветий, придающих зелёному фону огромного природного ковра утонченную душу неизвестного художника: изыск, совершенство и душевное равновесие.

Кое-где можно найти маленькие, кругленькие и полосатенькие арбузики, которые только что народились. Они тут же целеустремленно и уверенно стали прибавлять в росте и в весе, причем не по дням, а по часам. Осень не заставила себя долго ждать. Она незамедлительно принесла нам в дар за тяжелые, добросовестные и кропотливые труды удивительное зеленое, большое и полосатое чудо с розовой сочной и сладкой мякотью, то самое божественное создание, предназначенное для направленного услаждения всех человеческих органов чувств.

Пробежало лето, пролетело. Но, нет промчалось, как никогда. С каждым годом этот неподкупный бег всё наращивает и наращивает свои бескомпромиссные и никого не щадящие обороты. А мы в такт ускоряющегося в наших мыслях, издающих стареющим мозгом, процесса миротворения бежим, бежим и мчимся сами за собой в надежде догнать собственную тень. Никуда от этого явления не деться. Ведь так устроен человек – главная ошибка природы, которая выделила очень-очень мало времени своему созданию для своего же осознания.

Порой просто необходимо, хотя бы на чуть-чуть задержаться на повороте, ускоряющих темп событий, чтобы искренне проникнуться душой и телом, мыслями и чувствами, сознанием и рассудком до самой глубины, до самого дна, до самой бесконечности, окружающего нас настоящего и действительного момента, именно который и руководит всей нашей жизнью, но которого мы как-то не признаем, не видим, а иногда даже презираем.

Утренняя прохлада осени… года.

Ох, уж это бабье лето! Такое очаровательное и обворожительное, такое умопомрачительное и бесподобное. Налетело бурно и внезапно! Легко, непринужденно и беспощадно вскружило всем без исключения головы! Окружило своими неповторимыми и не передаваемыми красками всех цветов радуги. Обложило непредсказуемым шармом своей удивительной, ни с чем несравнимой и обожаемой природой. С нескрываемой искренней нежностью и безответной любовью бросило к нашим ногам всю свою душу, все голоса, все незабываемые ароматы навсегда уходящего лета.

Утренняя прохлада, сквозь упавшую на грешную землю дымку тумана, бесшумно заползла в ветхий вагончик, который одиноко стоял на опушке сосновой полосы. Эта самая прохлада, недолго думая, стала верно и направленно проникать под одеяло, лежащего под ним человека. Это означало, что наступило не совсем долгожданное утро.

В искривленных извилинах, изможденного алкогольным бомбометанием мозга тридцатипятилетнего молодого мужчины, начали скромно, шаг за шагом, проблескивать долгожданные, просто необходимые в данном случае искры слегка размытого и нечеткого разума. Мысли не очень скоро стали приобретать законные правильные очертания, принося тем самым смысл существования окружающего нас мира. Из центрального штаба головного мозга напористо четко и нагло начала поступать угнетающая информация о пьяном беспределе, совершенном накануне вечером, о бесполезно проведенном времени, о беспутстве, бессовестности и других гадостях, совершенных в неадекватном состоянии.

– Ничего не поделаешь… Что сделано, то сделано. – подумал Владимир, отодвигая трепыхающимися, наверное от волнения пальчиками родное разноцветное одеяло. – Но, не дай Бог, дед Кондратий в гости незвано заявится.

Володя, предчувствуя, даже предвкушая этот непрошеный визит, очень осторожно и нежно приложил свою ладонь в ту область тела, где, по его мнению, должно было находиться сердце.

– Бляха муха, блин горелый, твою мать! – непрерывно раздавалось из пересохшей глотки.

Сердце тоже хотело выкрикнуть в унисон те же самые слова, но вовремя вспомнило, что, к большому сожалению совсем не умеет разговаривать. Чтобы выразить свое отношение к своему же омерзительному существованию в данном организме, сердце учащенно круто и беспощадно билось под рукой своего гадского хозяина. Гадский хозяин еще больше, чем было до этого, помрачнел. От вражески нападающей зеленой тоски, от этого мысленного нагнетания и так уже напряженной обстановки моментально поднялась температура. В связи с этим, конечно же, усилилось потоотделение. Свежие капли влаги, выступающие повсеместно на пропитой коже, можно было запросто и незатейливо собирать, будто березовый сок в весеннюю пору.

Кроме всего прочего, можно было бы еще перечислять и перечислять все остальные недомогания, которые так внезапно, самое главное неизвестно из-за чего, навалились на больную голову нашего героя. Из всех напастей, обрушившихся на Володю в это раннее и хмурое утро, хотя было видно по всему, что день предстоит просто прекрасным и солнечным, более всего и очень даже настойчиво беспокоила, давила и не давала покоя, намертво устоявшаяся во рту сухость. Из-за этого непонятного явления, невозможно было провести никаких действий не только языком, но даже головой. Губы скрючились в каком-то знаковом ожидании в виде очень неправильной восьмерки. Восьмерка временами переходила то в шестерку, то в семерку, а иногда и в ноль.

Володя выполз из вагончика, затем медленно, очень медленно, очень-очень медленно привстал на коленки и, пошатываясь, нашел то самое, необходимое в данный момент, нужное положение тела. Затем он приподнял больную голову высоко к небу. Левой рукой, держась за место, где должны были быть ум с честью и совестью нашей эпохи, правой рукой он стал хаотично и неистового наносить на свое туловище кресты, моля при этом все всевышнее о снисхождении и пощаде. Воззвания к небесам были бессвязными, непонятными, имеющие особую и причудливую форму, выливающиеся в нелепое бормотание:

– Господи! Господи! Го-о-о-споди-и-и! Прости Господи меня грешного! – С большим усилием воли, стоя на коленях, произносил наш больной товарищ. – Пожалуйста, – добавил он.

Все эти слова наш больной Вова проговаривал только про себя. Все дело в том, что язык, от наступившей засухи, никак не возможно было повернуть в какую бы то ни было сторону. Да, хоть ты тресни.

– Помоги мне, Боже! Прошу тебя, помоги! Я тоже тебе когда нибудь помогу. Да, что же я такое несу-то… Прости, прости дурака, Господи! Дай мне, хоть немного облегчения… Все вытерплю, лишь бы не сдохнуть скоропостижно! Прости миленький, прости хорошенький! О, мой боженька! Блин, опять чушь несу… С утра уже молюсь тебе, Божечка! Не буду больше… Вот истинный крест, не буду… Только прости! Направь на путь истинный, Господи… Го-о-оспо-о-оди-и-и! – И так, до полнейшей бесконечности.

Хоть воззвания эти были и мысленными, но, тем не менее, могло показаться, что они достаточно громко звучали по всей бахче. Энергия, собравшаяся вокруг злополучного места, сгруппировалась настолько сильно, что показалось, будто даже переворачивались арбузы.

Вова с неимоверным усилием воли встал на непослушные ноги и, тяжело передвигая ими, побрел в сторону бахчи…

– Только бы дойти… Только дойти, – шипел себе под нос бахчевник. – Фу, наконец-то…

О, это было, действительно, просто великое счастье! Впереди показались те самые полосато зеленые, удивительные и спасающие в очень трудную минуту ягоды. От внезапно прилетевшего волнения, Владимир споткнулся и, с чувством независимости от центральной нервной системы, вновь грохнулся на колени.

– Ну, ничего, я уже у цели, – подумал он, и стал уверенно перемещаться на всех четырех конечностях.

Тут еще, как назло ветка огромная за сползающую штанину зацепилась. Некоторое время нога пыталась спихнуть попавшееся на пути препятствие, но потом плюнула на это дело и стала усиленно трудится для достижения цели в намеченном маршруте.

– Ох… У-у-ф-ф… – пыхтел бахчевник.

Владимир дополз до ближайшего самого большого, а значит самого вкусного арбуза. Рука – убийца нетерпеливо вздернулась над головой, измученного жаждой человека. Она, вместе с кулаком, с невероятной силой обрушилась на красивое и зеленое чудо. Чудо раскололось пополам. На свет Божий сверкнула сочными красками алая мякоть с коричневыми семечками. Обе ладони, с нескрываемой жестокостью, врезались в сердцевину одной из половин обворожительной ягоды. Рот не стал кусать, он просто влез, с последующей за ним мордой, прямо внутрь сердцевины и, невероятно захлебываясь, стал всасывать в удивительный центр вожделенных возможностей легкодоступную, чудодейственную и умопомрачительную влагу.

– Спасибо тебе, о Боже! Я в вечном долгу перед тобой! – пронеслось над головой ненасытного Вовика.

Тем временем, все внутренние органы возжелали обязательного продления данного удовольствия, чуть было не перешедшего в экстаз. Они, с искренним интересом, передали в главный штаб такую просьбу, от которой мозг никоим образом не смог бы отказаться. Просьба заключалась в том, чтобы присутствующая здесь морда срочно воткнулась во вторую половину арбуза.

– Хорошо, ой как хорошо! Почти, как потрахаться! – вылетело из облепленного розоватыми ошметками, наконец, влажного ротового отверстия.

Кулак, как бы между прочим, вдарил по рядом лежащему пузатому соседу. Сосед не выдержал такого сильного напряжения и следом лопнул. Естественно, продолжились уже всем известные действия. Живительная влага стремительно неслась по всему телу, до краев наполняя истосковавшиеся по ней клетки, тем самым принося очень большой, важный и нужный оздоровительный вклад всему изможденному от случившихся перипетий в своей совокупности организму. Далее, наш любитель сочных и сладких арбузов вдохновенно прочитал целую тираду, посвященную настоящему времени, в котором он и находился:

– Есть все же счастье в этом жестоком, сволочном и сраном мире! Несмотря, ни на какие мировые передряги, кризисы и катаклизмы, но счастье, пусть такое маленькое, в таком маленьком месте, но есть. Во поперло-то, а то Господи, да Господи… Какая только ерунда в пьяную и дурную башку не придет.

Владимир встал во весь свой богатырский рост, расправил свои могучие широкие плечи и так зевнул во все свое богатырское, прожженное и луженое горло, что весь животный мир, находящийся поблизости, содрогнулся и несколько притих, в ожидании непредвиденных катаклизмов. Вова, с усилием подтянул замусоленные от ночных передряг штаны, которые почти полностью сползли с богатырской задницы. Затем, сломав и выкинув кусок дерева, разодравшего одну из штанин, он вытер рукавом свою невоспитанную наглую физиономию и пошел подыскать еще пару арбузов. Искать пришлось не долго. Перед довольным, от предыдущей истории лицом, как раз предстало то, что нужно.

– Жадность фраера погубит, – подумал Владимир, но все же взял в руки два здоровенных полосатых кавуна.

Взял и понес… Но понес не совсем далеко. Уж, очень тяжеловата оказалась эта пузатая ноша. Пройдя половину пути, он бросил один из арбузов. Что-то голова закружилась, в глазах слегка потемнело, и тошнота не вовремя подкралась. Причем, как-то по свински, словно притаилась до этого момента где-то и ждала удобного случая, чтобы застигнуть врасплох, особенно после съеденных арбузов. Володя небрежно пнул в сторону, брошенный на землю кавун и помчался за вагончик.

– Господи, Господи! – раздавалось вдоль сосновой полосы. – Господи, помоги! Помоги миленький! Во век не забуду твоей доброты!

Володя вышел из-за вагончика очень бледный и ужасно огорченный. Опять пробил фонтаном пот, уши заложило тонной ваты, из глаз текли неуемные арбузные слезы. Слезы, мутными потоками стекали к отвисшему от верхней челюсти подбородку.

Тем временем, все выше и выше вставало солнышко, приподнимаясь над сосенками, неумолимо предвещая погожий и теплый денечек. При этом оно непринужденно, неприхотливо, но все же внимательно всматривалась в сторону бахчи. Солнышко по-своему оценивало все происходящие события на не простом солнечном пути. Дойдя ядерным взглядом до места нашего рассказа, доброе светило очень мило, но по доброму заулыбалось и, как бы невзначай, покрутило одним из своих прелестных лучиков у своего солнечного виска.

Слегка оправившись сторож, Вова, вытер слезы и подтянул вновь сползающие штаны. Он тут же направился к самодельному умывальнику, сделанному из пластиковой бутылки и прибитому к сосне. Ведь с самого утра очень даже замучили вот эти самые сложные передвижения по пересеченной местности, но его героическая натура, направленная на борьбу с любым злом, помогала справляться с какими бы то не было трудностями, препятствиями и преградами. По пути Вова мельком, как бы украдкой, только одним глазком взглянул на начинающее красоваться солнце.

– Ты еще тут не каркай, на хрен! – Разинул рот Вова и непредвиденно запнулся за торчащую из земли корягу.

Он тут же потерял равновесие и так смачно грохнулся об землю, что все кишки приняли свой первоначальный вид, то есть вывернулись в обратную сторону.

– Накаркало, сука! – заорал Вова и незамедлительно посмотрел по сторонам и вверх, на всякий случай, да чтобы снова не прибило.

Потирая без всякого на то удовольствия ушибленные места, Владимир подошел к заветному умывальнику.

– Ох, ух, ах хорошо! – покряхтывал Володя во время умывания.

После окончания водных процедур, он снял с ветки не совсем свеженькое, я бы сказал совсем не свеженькое, полотенце, которым насухо вытер лицо, шею и руки.

– Тук-тук-тук… – раздалось с верхушки дерева.

– Дятел, – подумал Вова.

– Сам ты, дятел, – подумал дятел и перелетел на другую ветку, мертвой хваткой закрепившись около ствола.

Да, это был настоящий живой дятел с красной шапкой на башке. Причем так близко, что можно было рассмотреть его со всех сторон.

– Тук-тук-тук, – долбило пернатое чудо, не обращая никакого внимания на сторожа – алкоголика.

– В какой красоте живем и ни хрена не видим, – вздохнул Володя.

Рядом с вагончиком стоял вкопанный в землю столик. Это место еще в позапрошлом году было подготовлено местным председателем колхоза. Рабочие притащили вагончик и оборудовали место стоянки. Это было сделано для того, чтобы их непосредственный начальник, тут на природе, изволили отдыхать и лопать в свободное от работы время водку. А вообще председатель, насколько я знаю, был неплохой. По крайней мере, не наворовал на всю оставшуюся жизнь, как это делали, в основном, все остальные председатели.

– Какой, блин, беспорядок. С ума сойти…

Вова, покачиваясь, подошел к скамеечке, два раза икнул и бухнулся на нее. Держась, дрожащими руками за краешек стола, он начал внимательно осматриваться по сторонам.

– С ума сойти, что тут было?

Фразы вылетали с языка одна за другой, но от этого лучше не стало. Кругом, куда только хватало глаз – бутылки, бутылки и снова бутылки. На столе бутылки, и под столом. Причем, кроме пустых, были и полупустые и даже полные. Такого обилия спиртных напитков Володя не видывал уже давненько. Наш верный сторож намеренно, отбросив все иллюзии, срочно собрался с духом. Хотя, собираться не надо было. Все шло целенаправленно, без всякой оглядки на заднее место. Под напором душевных сил рука резко устремилась вверх… В воздухе крепко щелкнули пальцы, наверное для разминки перед определенным действием. Голова наклонилась сначала в левую, затем в правую сторону и прочно уставилась в одну точку на столе. Сторож взял граненый стакан и трясущейся рукой наполнил его чуть больше половины водкой. От нервного напряжения край стакана бессистемно стучал по зубам. Но, тем не менее…

– У-у-ух, – выдохнув до самого не балуй весь воздух без всяких предисловий, тостов и оговорок, Вова жахнул все содержимое, находящееся в стакане.

Тут же, рука смахнула со стола кусок арбуза, оставшегося еще с ночи и немедленно закинула его в рот вслед за горячительной жидкостью. Во истину чудо свершилось, волшебство произошло. Оно ворвалось в Володину жизнь быстро и сокрушительно для всех недругов и недоброжелателей, принесла с собой почет и уважение к окружающей обстановке. Только что, больной на всю голову, гражданин весело посмотрел в небо, махая приветливо своему самому лучшему другу – солнышку.

– Здравствуй солнце! Здравствуй небо! Здравствуй я!

Вот и наступило, наконец-то, долгожданное мгновенье, причем мгновенье счастливое для Вовиного организма. Хоть, Бога теперь поменьше будет вспоминать.

– Все, пока хватит. Надо немного передохнуть. Пойти полежать, о душе подумать, короче говоря, вздремнуть, – подумал Владимир, закусил, чем придется со стола, прикурил и пошел по направлению к вагончику, смачно вдыхая вместе с сосновым лесным ароматом вонючий дым дешевых и противных сигарет.

Он выбросил половину недокуренной сигареты, отряхнул со штанины пепел и, хотел было, уже зайти в опочивальню, черт его дернул, оглянулся назад…

– Твою мать, белочка! – пронеслось вихрем в голове.

Это была не та белочка, о которой все привыкли думать. Это была настоящая, взаправдашняя белочка, удивительная лесная белка, причем в пяти шагах ходьбы. Темно рыжий окрас зверька всеми переливами играл под сверкающими лучами солнца. Беленькая, сияющая импозантно манишка, заманчиво выделялась на грудке, подчеркивая и так уже неподкупную красоту местной лесной жительницы. Белка сидела прямо на столе, на том самом месте, за которым две минуты назад сидел Володя и кушал с удовольствием, в одиночку, как последний алкоголик, водочку. Ушки у белочки интересно шевелились, мордочка то и дело интенсивно дергалась, задние лапы твердо уперлись в стол, пушистый хвост прочно зацепился за краюху черного хлеба, лежащего позади ее, а передние лапы с огромным усилием пытались оторвать приличный кусок арбуза. Жалко, что видеокамеры с собой у нашего сторожа не было. Да, такой кадр очень дорогого стоит.

– Вот дает, бестия! – прошептал наш новоявленный Дроздов.

Он притаился и, затаенно, боясь вспугнуть лесную красавицу, наблюдал за диковинным зверьком.

– Запасы себе на зиму готовит. Вон же хлеб лежит, печенье, конфеты, консервы, колбаса. Нет, видите ли, ей кавуна подавай. Вот, зараза рыжая! – любовался Володя, боясь, лишний раз пошевельнуться.

Белка, тем временем, оторвала себе заветный кусочек лакомства и вместе с ним начала аккуратно взбираться на близстоящее здоровенное дерево. Пьяный любитель животных стал подкрадываться, дабы не пропустить ничего интересного. Легонечко ступая по земле, чтобы не хрустнула ни одна веточка, он подошел вплотную к месту наблюдения и стал всматриваться вверх. Увиденное превзошло все непредсказуемые ожидания. На всех ветках, которые более или менее были по-мощней, начиная от ствола, находились целые залежи продовольствия, причем со стола, поставленного под деревом.

– Вот, сучка, воровка драная! А я арбузы, почему она только арбузы? Да, тут на случай ядерной войны запасов сложено. Я вместе с ней любую зиму не голодая проживу, – ворчал наш верный наблюдатель за пушистыми белками.

И, действительно, на дереве было все: и хлеб, и колбаса, и печенье с конфетами, и даже макароны, но больше всего занимали место, конечно, арбузы.. Их было видимо невидимо: на разных высотах большие куски и маленькие, и уже засушенные, и на половину, и, конечно, свежие, только что принесенные. Чудо белка водрузила в веточную расщелину очередную украденную добычу и, увидев непрошеного посетителя, перепрыгнула на соседнее дерево, поскакав с ветки на ветку по своим беличьим делам.

– И че, я ее раньше-то не видел? – подумал Вова, направляясь к вагончику.

– А ты пей побольше, да рыгай почаще! – ответил ему внутренний голос.

– Иди вон, подонок! – заткнул Володя внутренний голос, вваливаясь в опочивальню.

– А помнишь, как ты лисят весной чуть не погубил? – не унимался вражина.

– Помню… как не помнить.

Лежа на топчане, степенно задремывая, наш герой прокрутил в нетрезвой башке ту самую картину полугодовалой давности…

Чтобы унять интерес читателя, мне, как автору, тут же необходимо рассказать о том невероятном событии, случившимся весной.

Долгожданная весна! Уже была такая мысль, что и не дождемся. Но ее не зовут, не приглашают, её даже не купишь. Когда наступает время, она сама приходит. Вот и тогда нахлынула почти внезапно. Вроде бы по числам календаря примерно знаешь, что наступил период ее долгожданного царствия, но все равно, как будто вывернула из-за угла и предстала перед нами во всей своей красе. Выперлась на самый передний план в цветной коротенькой юбчонке, делает игриво реверанс и говорит:

– Здрасьте, я пришла!

Начиная с марта, ой как время бежит, как зимний снежный ком для бабы. Он тоже вначале маленький, потом накатывается, накатывается, делается все больше и больше, затем становится уж очень огромным, пока не развалится. Так и весной – солнце ярче и ярче, а значит теплей и теплей. Вот и снег уже почти растаял, оставив на память о себе небольшие клочки белизны перед посадками деревьев с северной стороны. С утра еще подмораживает, но это уже не имеет никакого значения, так как бегут со всех склонов полноводные ручьи и ни при каких обстоятельствах, ты хоть застрелись, ничем их не остановишь. Так же, как не остановишь время, которое поставило перед нами ту самую жирную точку, точку отправления весеннего развития.

Внезапно появились первые подснежники, синие пролески, которых тут же сменяют желтые и красные. Загудели пчелки, делающие первые облеты по своей территории, еще не улетая слишком далеко от своих родных домиков. Не успели и глазом моргнуть, как зацвел тёрн, показывая нам ярко-белые блестящие на солнце великие облака нежных, очаровательных соцветий. Еще немного и абсолютно всё кругом покрывается чудесными и неповторимыми по своей красоте нежными прелестями цветочного разнообразия. Наконец, распускаются целые плантации небесно воздушных, удивительно роскошных ландышей, убедительно говорящих о том, что весна наступила окончательно и бесповоротно. При этом она даже неудержимо начинает уступать свои права, приближающемуся на всех возможных парах жаркому, но родному лету.

Весна. Налетела, забурлила! Она неумолимо принесла с собой не только тепло и нежность ласкового всеми нами любимого солнышка, красоту весеннего природного разнообразия, но и вместе со всем этим хлопоты, заботы, а также дополнительные радости, необходимые для хозяйственного благополучия и жизненного равновесия. Навалилось, завертелось, закружилось. Прискакало, нагрянуло, придавило и приспичило. Весна застала нас, как всегда, в неприличной и непристойной позе. Она ещё набирается, хамка, наглости и подгоняет, плёточкой подхлёстывает, игриво покрикивая:

– А ну, чего расселись? Ноги в руки и айда!

Ты, хоть тресни, хоть вывернись наизнанку, но не успеваешь за всё руками, а иногда ногами ухватиться, что-то доделать, сделать или переделать, что-то достать, что-то продать, кого-то догнать. При этом всё сразу, не оставляя на потом. Чем быстрее, тем больше, иначе удачи не видать!

– А я кручу, педали верчу, – раздавалось из-за полосы с многолетними дубами.

Сквозь оголенные ветки, конечно, ведь еще только начало апреля, можно было увидеть человека, который без всякого на то усилие жал на педали старенького велосипеда.

– Скорей до рощи домчаться хочу, – с нарастающим оптимизмом и очарованием от наступившей весны напевал верный друг кота Леопольда еще и посвистывая при этом. Настроение было удивительным и прекрасным, сдобренное великим природным порывом.

Солнышко, собрав все свои солнечные силы, безжалостно топило остатки снега и без всяких сантиментов превращало его в воду. Воробьи, собравшись в огромную и неугомонную крылатую толпу, изводили всю округу беззаботным чириканьем. Они носились из стороны в сторону, создавая непредсказуемую суматоху и неразбериху. Откуда-то взялась здоровенная серая ворона. Эта предвестница разочарований, бед и огорчений уселась прямо напротив Владимира. Она взгромоздилась на угол сарая и как каркнет во всё своё воронье горло:

– Ка-а-р-р!

Володя непроизвольно содрогнулся и раз шесть перекрестился, хотя когда-то имел оценку «отлично» по «Научному атеизму» на госэкзаменах во время учёбы в университете.

– Вот зараза, как напугала! – сказал он, сплюнув в сторону, – Тебя-то здесь, как раз и не хватало.

Ворона буквально через секунду упорхнула навсегда, потому что очень испугалась летящего обломка, оставшегося от старых граблей. Обломок просвистел смертоносной пулей, но, к сожалению, не долетел до цели и рикошетом отскочил от стены сарая. Несколько потеряв скорость, он спланировал, словно подбитый самолет мимо стрелявшего снайпера лишь слегка расцарапав ухо.

– Да, кажись, день не задался, – подумал Владимир.

Буквально через мгновение сиюминутное беспокойство ушло на десятый задний план. А все потому, что ручейки стремительно пробивали себе дорогу, унося с собой остатки прошедшей зимы. Они, словно дети, радостно резвились на солнышке, искрились, игрались, переливались всеми цветами радуги и самозабвенно наполняли весеннее окружающее пространство чарующим журчанием. Коты ходят напыщенные и важные, осторожно через ручейки переступают, переживают за свои белые тапочки. Они еще в марте все с ума сошли. Тогда котяры точно обнаглели до неприличия: носились, как угорелые, скакали до безумия и орали до невозможности. Зато воробьи, что вытворяют, с ума сойти и не встать: в лужах барахтаются, по головам прыгают, мешают сосредоточиться.

Владимир отмахнулся от надоевших птиц и, наконец, приладил к багажнику велосипеда пустые пластиковые бутылки, которые были предназначены для живительного волшебного сока. Впереди ждала березовая роща. На машине еще было трудновато проехать, а вот на велосипеде в самый раз. И вот вам, пожалуйста, мчится Володя вдоль дубовой полосы, напевая и присвистывая всем известный мотивчик:

– А я кручу, педали верчу…

Еще немного и полоса закончилась, поворот направо… впереди осталось еще одно поле. Ветер уж очень сильный поднялся, был боковой, а теперь встречный. Крутить педали стало чуть сложней, тем более в гору. Дыхание сбивается, песня не поется, ноги еле-еле передвигают колеса боевого коня. Вот-вот, еще чуть-чуть и…

– Стоп машина, – прошептал наш герой.

Он, аккуратно стараясь не шуметь слез с велосипеда и положил его на землю, как будто это было оконное стекло. Затем он согнулся в три погибели и затаился. Поле в стародавние Советские времена поливное было, только трубы уж давно на металлолом сдали. Один только кусок остался, не сумели его откопать. Слишком большой слой земли пришлось бы снимать. Диаметр трубы был приличного размера, голову точно можно просунуть. Труба, как бы пронизывала бугор насквозь, по краям которого выглядывали обрезанные сваркой концы. Володя подполз почти к самому краю и с раскрытым от удивления ртом стал рассматривать представшую перед ним уже полную картину.

– Ни фига себе, – било по озадаченным мозгам.

Буквально в десятке метров резвились на солнышке настоящие лисята. Рыжие, пушистые, а до чего шустрые – четыре штуки. Двое с белыми манишками на груди, наверное, девочки, затевали двух других. Кувыркались, прыгали, чуть ли не на задние лапы вставали, как обезьяны. Словно детишки маленькие, только с ушками на макушках и воздушными хвостиками. Владимир тяжело дышал в ладонь, которой прижимал рот, чтобы не выдать своего присутствия. Ветер, хороший помощник, дул как раз на него, тем самым помогая быть незамеченным. Промелькнула мысль, подползти еще ближе, но тут в воздухе повис вопрос:

– А лиса-то где? Где мамочка, че она детишек-то своих так вот просто бросила?

Вдруг один лисенок помчался в сторону.

– Оп-па, вот она!

Всего лишь в метре от своих деток, греясь на солнце, и попутно охраняя свое потомство, возлежала лисица. Казалось, что ей все по барабану, но нет, нос постоянно был на стреме – по ветру, а уши, словно локаторы противоракетной обороны ежесекундно поворачивались на сто восемьдесят градусов. Она нехотя дала лапой под зад подбежавшему лисенку и тот помчался обратно к своим собратьям.

– Как бы еще поближе, – проговорил про себя Володя и сделал одно только малозначительное движение…

– Вжи-и-их! – лиса в одну долю секунды подняла голову и детишек, будто ветром сдуло в торчащую из бугра трубу.

Мама, удостоверившись, что враг налицо немедленно последовала за ними.

– Твою мать, – разозленный сам на себя прошипел сквозь зубы наш неудачливый охотник. – Ты гляди, какая умница, надо же сообразила, где дом себе устроить и нору рыть не надо. Цивилизация… Скоро в квартирах будут жить с телевизором и ванной.

В это же время в голове разыгрывался целый шахматный дебют:

– Ведь труба о двух концах, значит если один перекрыть доступным материалом, то через другое отверстие можно, в прямом смысле этого слова, выкурить их с места лисьей дислокации.

Всесильный и всемогущий азарт затмил все эмоции. Владимир быстро сориентировался: освободил сетку и обвязал ею конец трубы. Образовался мешок – ловушка. Возле другого конца он соорудил небольшой костерок, благо ветер, как раз направлял дым прямо в трубу. Все происходило на полном автомате, не думая и не осознавая, на, внезапно пришедшем, охотничьем инстинкте. Ну, очень захотелось поймать живого лисенка и привезти его домой. А зачем? Этого не знает никто. Просто захотелось потому, как царь природы – что хочу, то и ворочу. Дым, тем временем, неумолимо проникал в трубу. Вовка с другого конца ждал появления добычи. Пять минут, десять… – никакого результата.

– Да что ж такое-то? – не знал, что делать, Владимир.

– Ба-ах! – на огромной скорости вылетела из трубы лиса и прямо в костер…

Она сбила пламя, вспыхнула сама, перекатилась, потушив огонь и… замерла. Володя еще не понял толком, что случилось, но к горлу все настойчивее подкатывался громаднейший ком непонятного волнения, но предвестника полнейшего ужаса. Володька подошел к лисице и, с нескрываемым чувством омерзения на самого себя, пнул по лежащей лисе. Она даже не шелохнулась, только выпучила затуманенные зрачки и высунула язык сквозь раскрытую пасть.

– Боже, что ж такое то? Что ж я натворил-то? – непрестанно било по голове, пока Владимир осматривал со всех сторон злополучную трубу.

Лисят не было.

– Задохнулись, – пришло запоздалое озарение в Вовкину голову.

Он еще некоторое время бегал вокруг бугра, уже не видя ничего вокруг.

– А-а-а-а! – дикий, невозможный крик моментально достиг неба и с оглушительной скоростью упал вниз.

Энергия, собравшись вокруг этого места, сгруппировалась настолько сильно, что помчалась мощной волной через все поле. Волна, долетев до ближайшей лесной полосы, оттолкнулась от естественной преграды и, с неимоверной скоростью, двинулась обратно, тут же сбив с ног сходящего с ума человека. Мозги, получив не знавший ранее вкус истерики, стали с особым остервенением и жестокостью бить Вовкино лицо о землю.

– Скотина! Что ты наделал? – кричала его поруганная душа..

Володя никогда в своей жизни не плакал. Он не плакал даже, когда умер его отец. Он не плакал по многим поводам, когда даже родные впадали в отчаянье, когда самому приходилось очень плохо в этой жизни. Он даже не помнил когда плакал маленьким ребенком. Сейчас Вовка рыдал. Слезы бескрайним океаном размывали чернозем на жалком лице уже совсем немолодого мужика.

– Ты же их погубил, сволочь! Я убью тебя! – повторялось горько, с надрывом и бесконечно.

Не знаю, сколько прошло времени, но наступил момент, когда Владимир затих и стал медленно подниматься. Он вытер рукавом грязное, опухшее от слез лицо и сделал шаг по направлению к обрыву в яр. Я не знаю, что было бы дальше, но проходя мимо потухшего костра, мимолетный взгляд отметил, что мертвая лиса отсутствует.

– Не понял, – пробормотал Владимир.

Осмотревшись, как следует по сторонам, он особое внимание уделил оврагу. Глянув вниз, Володя снова чуть не сошел с ума. Из-за росшего на дне куста вышагивала та самая, дохлая плутовка, а за ней…

– Раз, два, три, – нервно, теребя пальцами горячее ухо, считал Володя. – Четыре!

Вовка повалился на спину и второй раз в жизни заплакал, только уже от неимоверного счастья, что его так ловко провели.