Читать книгу Штурмовая группа. Взять Берлин! - Владимир Першанин - Страница 3

Разведка нарвалась на засаду там, где ее не ожидали. Подходы к мосту через небольшую речку Пиницу представляли собой открытое со всех сторон поле. Его пересекал изрытый гусеницами гравийный проселок. Именно здесь, метров за четыреста до моста, из хорошо замаскированного дота и узкой траншеи открыли огонь два пулемета: крупнокалиберный и, второй, скорострельный «МГ-42».

Впереди шел бронетранспортер «Скаут», следом мотоцикл. Командир разведки лейтенант Савелий Грач дал команду отходить. Одновременно ударили оба пулемета «Скаута», прикрывая отход. Вражеские пули щелкали по броне, прошили подкрылок, звеня, разлетелась фара.

Расчет «браунинга», установленного над кабиной, сумел удачно накрыть станковый «МГ-42». Пули калибра 12,7 миллиметра разбили, смяли немецкий «машингевер». Оба пулеметчика были убиты или тяжело ранены. Но через минуту очередь из дота опасно резанула по капоту, пробила броневую заслонку кабины.

– Уходи с дороги, – скомандовал лейтенант механику-водителю.

Механик и сам понимал, что поединка с немецким крупнокалиберным пулеметом, да еще упрятанным в доте, их машина не выдержит. Светилась дырка в заслонке, возможно, пробило капот и повредило двигатель. «Скаут» резво скатился с проселка и нырнул в кювет, где на четверть стояла талая вода.

– Гони к той низине, – показал направление командир разведки.

Машина, утопая в грязи и натужно ревя мотором, преодолела кювет и укрылась в низине за поворотом дороги. Здесь протекал ручей, но дно было твердое, каменистое. И хотя вода вскипала бурунами возле ступиц колес, отсутствовала опасность, что пятитонную машину засосет в грязь.

Лейтенант Грач, долговязый, с болтавшимся на груди биноклем, встал на подножку и болезненно сморщился. Он старался беречь своих людей, но мотоцикл «М-72» вырвался вперед и угодил под огонь.

Водитель лежал грудью на бензобаке, продолжая цепляться одной рукой за руль. Пулеметчик, сидевший в коляске, был тяжело ранен. Его безуспешно пытался вытащить командир отделения сержант Иван Шугаев. Веер бронебойно-зажигательных пуль добил пулеметчика, вспыхнул бензобак. Сержант, пригибаясь, бежал прочь.

Сгоряча перемахнул дорогу, которая хорошо простреливалась из дота. Смелым везет – пули выбили мелкий гравий у него под ногами, очередь прошла мимо. Шугаев добежал до «американца» (так иногда называли «Скаут») и, тяжело дыша, сообщил лейтенанту:

– Побили ребят. Не успели развернуться.

– Какого рожна ты вперед лез? Я же вас специально позади «Скаута» держал.

– Какая разница, пятьдесят или сто метров? У фрицев калибр тринадцать миллиметров. Такой и за километр мотоцикл размолотит.

Оба глядели, как, треща, горит, словно сухая поленница дров, тяжелый «М-72», а с ним вместе двое разведчиков. Расчет «браунинга» расстрелял ленту и торопливо устанавливал новую коробку. Пули из дота с опасным свистом пролетали над головой.

– Прекратить огонь, – повернулся к ним Грач. – Настрелялись. Вон двое горят.

– Да и нам досталось, – сказал механик-водитель, ощупывая пробоины и вмятины от пуль.

– Двигатель не задело?

– Нет. На ходу машина.

Сержант-пулеметчик странно, с нервозными нотками рассмеялся.

– Расчет фрицевский мы накрыли. Только брызги полетели. А пуля из дота возле головы пролетела. Как пятерней по уху вмазала. В башке до сих пор гудит. И вторая в нас шла, о броню сплющилась.

– Хлебни воды, успокойся.

– Да я спокоен. И помощник тоже…

Второй номер расчета отвинчивал и никак не мог справиться с крышкой двухлитровой фляги. Он еще не пришел в себя от близкого свиста пуль и смерти двоих ребят из взвода. Полчаса назад вместе перекуривали, а сейчас горят вместе с мотоциклом.

Такая участь могла постигнуть и его. Пулемет из бетонной норы приложился точно. Если бы механик замешкался, то следующая очередь пошла бы точнее.

А крупнокалиберные пули бьют наповал, голова как арбуз разлетится.

– Дай сюда флягу чего ковыряешься!

Сержант, приходя в себя, свинтил крышку, сделал несколько больших глотков, затем передал термос помощнику.

Тем временем лейтенант Грач связался по рации с командиром штурмовой группы капитаном Ольховым и доложил обстановку.

– Что там, кроме пулемета, видно? – спросил Ольхов.

У долговязого лейтенанта было острое зрение.

– Пушка на другом берегу и, кажись, танк вкопанный.

– Присмотрись получше и возвращайся.

Грач выполз на пригорок, покрытый жухлой прошлогодней травой, и вглядывался через бинокль в противоположный берег. Высмотрел кроме противотанковой 75-миллиметровой пушки зенитный автомат и башню упрятанного в капонир «тигра». Танк был накрыт камуфляжной сеткой, но его выдавало пятиметровое орудие с массивным дульным тормозом.

Эти тяжелые танки с мощным орудием «восемь-восемь» в 1945 году уже не вызывали того будоражащего опасения и даже страха, как это было в начале их появления на фронте.

Ничего не скажешь, опасная машина с броней в десять сантиметров и пушкой, способной поджечь «тридцатьчетверку» за два километра. Времена изменились. Научились драться с «тиграми», да и «тридцатьчетверки» уже другие, с усиленной броней и пушкой, мало уступающей 88-миллиметровке.

И тем не менее лейтенант оценил осторожность капитана Ольхова, не ставшего рисковать и брать этот невзрачный мост с ходу, хотя силы для этого имелись. «Тигр» делов бы натворил.

Со своей скорострельностью и мощными снарядами эти хищники, случалось, целые танковые роты за считаные минуты выбивали.

– Уходим к нашим, – вернувшись к «Скауту», объявил лейтенант. – Шугаев, бери еще одного разведчика, и оставайтесь здесь. Если фрицы полезут, уходите по низине. В бой не вступать.

Бронетранспортер развернулся на малом газу и двинулся в обратном направлении. На другой стороне дороги дымил сгоревший мотоцикл. Тела погибших разведчиков, почерневшие, превратившиеся от сильного жара в головешки, так и остались на своих боевых местах. Порыв ветра донес запах горелой плоти, хорошо знакомый лейтенанту за два с половиной года пребывания на фронте.

Штурмовая группа капитана Василия Ольхова временно остановилась в сосновом перелеске в двух километрах от речки. Группа состояла из пехотной роты, трех танков «Т-34-85», трех легких самоходок, орудий, взвода разведки, саперов, нескольких бронетранспортеров, грузовых машин и мотоциклов.

Две с половиной сотни людей, хорошая техника и опытный командир, воевавший с августа сорок первого года. Капитан Ольхов собрал офицеров, обсудили положение. Официальным заместителем Ольхова был Савелий Грач. Командир танкового взвода старший лейтенант Антипов слушал Ольхова, кривя губы в легкой усмешке.

Бориса Антипова с самого начала задевало то, что он, командир основной ударной силы группы, не был назначен даже заместителем, а мог бы возглавить и всю группу. Воюет с Курской дуги, имеет два ордена, медали. Ему не нравилась осторожность Ольхова, которую он оценивал как нерешительность.

Тем временем капитан коротко изложил план дальнейших действий. Переправить ночью через Пиницу на трофейной резиновой лодке группу бойцов и ударом с тыла уничтожить охрану моста, «тигр» и противотанковые пушки, избежав лобовой атаки, которая без больших потерь не обойдется. Кроме того, немцы наверняка успеют взорвать мост.

Для уничтожения «тигра» и блиндажей имелись три «фаустпатрона» и новые противотанковые гранаты РПГ-6 кумулятивного действия.

– Кто пойдет на ту сторону? – спросил Савелий.

– Я пойду, – ответил капитан. – Со мной младший лейтенант Шевченко, а всего человек двадцать. Толпу для удара с тыла собирать ни к чему.

– Командиру положено оставаться с подразделением, – заметил лейтенант Малкин, инструктор политотдела дивизии, откомандированный в группу Ольхова в качестве парторга.

– Положено, – согласился капитан. – За меня останется лейтенант Грач. С осени сорок второго года на фронте. Думаю, справится.

В голосе Ольхова слышалась ирония. Он не любил, когда обсуждали его приказы.

– Вам виднее, – сказал вежливый и аккуратный политработник. – Но если надо, то и я могу на тот берег пойти.

Было заметно, что кучерявый лейтенант произнес эти слова с заметным напряжением. Боевого опыта инструктор не имел, и лезть ночью во вражеский тыл через черную холодную речку совсем не стремился. Капитан оценил самоотверженность политработника.

– Обойдемся сами, Яков Григорьевич. Там бойцы бывалые понадобятся. А ты поднимай боевой дух личного состава.

Командир разведки Савелий Грач тоже не одобрял решение Ольхова влезать в ночной бой, который неизвестно чем кончится. Кроме того, получается большая задержка в продвижении штурмовой группы, а значит, передовой дивизии и остальных частей, идущих на Берлин по этому маршруту.

– Часов пятнадцать потеряем, – озабоченно выразил он свое мнение, когда остались втроем с Ольховым и командиром саперного взвода Петром Шевченко.

– Другого выхода не вижу, – пожал плечами Ольхов. – Двинем днем, да еще с танками, они просто взорвут мост, да и «тигр» подходы пристрелял. Сожжет нашу технику. На километр не даст приблизиться.

– Они и ночью успеют мост взорвать. Всех делов – повернуть рубильник, и готово.

– Ночью есть шанс их опередить. Если до сих пор не взорвали, то и сейчас торопиться не станут. Ожидают, что мы танки вперед двинем и всю остальную технику. У них задача не только мост стеречь, но и наши танки из строя выводить. Ослаблять напор на Берлин. Если сработаем четко и захватим мост, то не пятнадцать часов, а суток двое выиграем для дивизии.

Вернулся Шугаев с напарником, старательно, хоть и коряво, нарисовал план моста и укреплений. Сообщил, что противотанковых пушек там две. Кроме «тигра» и зенитного автомата имеются минометы.

– Основная оборона сосредоточена на правом берегу. На левом, кроме дота и траншеи, под берегом каски мельтешат. Там тоже хорошая позиция для минометов. Только их не разглядеть.

– Гарнизон приличный, – рассуждал Грач. – Артиллерийские и минометные расчеты, экипаж «тигра», охрана, пулеметчики. Человек с полсотни наберется. Из них три четверти на правом берегу. Рискованную затею ты задумал.

– Вряд ли они ожидают, что мы с тыла без техники полезем, – сказал Ольхов. – И вообще, болтать долго не будем. Решение принято.

– Тогда группу свою усильте, – настаивал Савелий.

– Ладно. Возьмем для ровного счета еще с пяток бойцов. Вон, Шугаев Иван с нами рвется, только скромничает.

Сержант Шугаев, в прожженном маскхалате и с ободранной щекой, в ответ лишь шмыгнул носом. Сегодня он едва избежал гибели и не рвался испытывать судьбу опять. Слова капитана звучали хоть и добродушно, но за ними угадывался жесткий приказ. Шугаев хорошо изучил мост и подходы. Значит, ему тоже идти. В оставшееся до темноты время Ольхов вместе с Петром Шевченко, пройдя с километр вдоль речки, внимательно осмотрели мост, укрепления, нанесли на карту огневые точки.

– Лишь бы на мины не нарваться, – высказал опасение капитан. – Накроется вся наша затея.

– Фрицы свободно расхаживают, – ответил сапер. – На том берегу вряд ли они мины ставили. А с нашей стороны по обочинам дороги очень могут быть. Поэтому они и разведку близко не подпускали. Мины-то в основном против танков. Им не надо, чтобы вместо танков бронетранспортер на мину налетел. Слишком мелкая добыча.

Переправлялись на трофейной резиновой лодке, рассчитанной на пять человек. Ночь выдалась темная, поднялся легкий, но холодный ветер. Весеннее половодье еще не началось, но и тридцати метров ширины речки хватило, чтобы хорошо черпануть воды, вымокнуть, а у правого берега наткнулись на острые ледяные пластины, которые едва не пропороли лодку.

Двадцать пять человек переправили в несколько заходов довольно быстро. Над мостом, в километре отсюда, изредка взлетали ракеты. Охрана давала понять, что не спит. Но ракетами не увлекались, чтобы не слишком выставляться. Здесь пока еще тыл.

Свою команду Ольхов заранее разделил на несколько групп. Для каждой – свой объект. Капитан шагал, слыша напряженное дыхание людей. Их могла подстерегать любая неожиданность. Больше всего опасались мин. Хотя разведчики убедились, что левый берег не заминирован, там свободно ходили патрули.

Глухое место, небольшая речка, проселочная дорога. Но ведь именно этим маршрутом направили штурмовую группу с бронетехникой, численностью едва не с батальон. А следом пойдут основные силы дивизии приданного ей танкового полка, а может, и всего механизированного корпуса.

На несколько минут остановились, не доходя сотни метров до моста. Здесь были деревья, кусты, еще по-зимнему голые, но хоть какое-то укрытие. Взлетевшая ракета на секунды осветила лицо младшего лейтенанта Шевченко с носом-нашлепкой и оспинами на лбу.

В первую очередь предстояло уничтожить блиндаж, в котором находился командный пункт, рация и куда наверняка тянулись провода от зарядов взрывчатки, заложенных под мостом.

Послышались шаги часового, и все замерли. Немец постоял, вслушиваясь в шум ветра и плеск мелких волн. Один из разведчиков скользнул бесшумной тенью в сторону шагов. Все напряженно ожидали. Короткая возня, приглушенный звук человеческого голоса. Часовой, видимо, пытался крикнуть, но не успел. Вернулся разведчик и доложил:

– Чисто. Там, за блиндажом, зенитная установка. Кто-то дежурит.

– Пошли, – выдохнул Ольхов, понимая, что дальше без шума уже не обойдется. Дежурят не только у зенитки, но и на командном пункте, и возле пушек, и в танке, укрытом в капонире поодаль.

Двадцать пять человек быстро растекались, приближаясь к своим объектам. Ординарец Ольхова Николай Антюфеев, обогнав остальных, рванул дверь командирского блиндажа и сразу открыл огонь. Автомат «ППШ» бился в его руках. Сквозь отверстия в кожухе вырывались рваные языки пламени. В блиндаже кто-то вскрикнул, опрокинулся тяжелый предмет, звенело разбитое стекло.

Когда ворвались внутрь, при свете аккумуляторной лампочки, висевшей под потолком, увидели лежавшее рядом с опрокинутой табуреткой тело радиста. Рация на столе дымилась и мелко искрила. Возле лежанки ворочался еще один немец, пытался подняться.

Распахнулась дверь в другую часть блиндажа. Из неширокой щели брызнули вспышки автоматной очереди. Разведчик, из молодых, кинувшийся к двери, упал, перегородив проход.

Ольхов стрелял короткими очередями из своего легкого «ППС». Снова открыл огонь Антюфеев, посылая остатки диска сквозь дверь. Во второй половине блиндажа обнаружили убитого офицера. Фельдфебель, выронив автомат, стоял на коленях, прижимая руки к животу.

– Не стреляйте…

В конце войны немцы дрались как всегда отчаянно, но уже выучили русские слова, которые могли им понадобиться.

– Где рубильник? – обшаривая помещение лучом фонарика, отрывисто спросил Петр Шевченко.

За годы войны сапер тоже выучил несколько десятков необходимых в его работе немецких слов. Но фельдфебель стоял на коленях, раскачиваясь, не в силах произнести что-то еще. Изо рта тянулась струйка крови.

– Да вот он, – показывая на металлическую коробку на стене, сказал сержант Антюфеев.

Шевченко отщелкнул крышку, с полминуты всматривался в разноцветные провода и клеммы.

– Где-то должен быть дублирующий рубильник, – пробормотал он.

– Ладно, разбирайся, – кивнул ему капитан и выскочил вместе с ординарцем наружу.

На пятачке возле моста шел бой.

Здесь находились еще два блиндажа. Один забросали гранатами, со вторым так просто не получилось. Немецкий лейтенант, обходивший ночные посты, увидел русского солдата с гранатой в руке. Он уже взялся за ручку блиндажной двери, негромко хлопнул запал, но лейтенант, с его острым зрением восемнадцатилетнего стрелка-спортсмена, опередил русского.

Лейтенант был вооружен новым автоматом «МП-43» с усиленным патроном. Короткая очередь свалила гранатометчика, а офицер отпрянул в сторону, спасаясь от осколков.

«Лимонка», которую не успел бросить русский, взорвалась рядом с ним. Сноп осколков изрешетил неподвижное тело и ранил другого русского солдата, вынырнувшего из темноты. Лейтенант почти не имел боевого опыта и лишь месяц назад окончил краткосрочные офицерские курсы.

Он отлично стрелял еще с детства и, вскинув автомат, послал очередь. Раненый русский успел отпрянуть, а лейтенант сделал непростительную ошибку. Продолжал стоять на открытой со всех сторон площадке, защищая блиндаж, из которого выскакивали полуодетые артиллеристы.

– Быстрее, быстрее, – торопил он солдат. – Русские в тылу!

Капитан Ольхов разглядел при свете взлетевшей ракеты спортивно сложенного немецкого офицера. В камуфляжной, туго затянутой теплой куртке, он настороженно замер с длинноствольным автоматом у плеча. У человека, наверное, есть предчувствие смерти. В тот момент, когда Василий Ольхов нажимал на спуск, восемнадцатилетний мальчик-фашист оглянулся.

Лейтенант оттачивал свое стрелковое мастерство не только на полигоне. Будущих защитников священных границ Рейха учили уверенно посылать пули в затылки евреям, полякам, русским и другим заключенным в концлагерях.

Он не ожидал, что в лагерях так много заключенных. Их требовалось уничтожить до прихода Красной Армии, если она все же прорвется. Эти истощенные до предела люди, больше похожие на скелеты, обтянутые кожей, вряд ли представляли какую-либо опасность.

Но приказы не обсуждались. Кроме того, это входило в программу учебного процесса наравне с умением атаковать и обороняться, стрелять из «фаустпатронов» и давало ясно понять, что приход русских – смерть для народа Германии.

Лейтенант, а тогда еще кадет, ходил по узкой дорожке надо рвом, где лежала груда мертвых и еще шевелящихся тел, а уставшие от непрерывного убийства эсэсовцы показывали парню цель:

– Всади пару очередей вон в тот угол. Там еще шевелятся.

Запыхавшийся кадет возвращался с пустым автоматом:

– Патроны кончились. Надо бы еще…

– Ладно, хватит. Их все равно сожгут.

Своих собратьев сжигали сами заключенные, и жирный черный дым поднимался к небу, донося запах горелого мяса. Некоторых тошнило, но спортсмен был выносливым парнем и умел держать себя в руках.

Почему именно этот ров промелькнул перед глазами в последние секунды жизни? Неправда, его жизнь никогда не кончится! А русский офицер с автоматом исчезнет, как жуткое видение.

Лейтенант ахнул, испытывая жуткий, неведомый до этого страх неотвратимой смерти еще до того, как пули вырвались из ствола вражеского автомата. Очередь вошла точно в грудь. Колени подломились, и лейтенант свалился под ноги выбегавшим из блиндажа солдатам, которых тоже ждала такая же участь.

Артиллеристы успели схватить свои карабины, но времени воспользоваться оружием уже не осталось. Их расстреливали из автоматов на площадке перед блиндажом, и они падали один за другим. Кто-то метнулся назад, в открытые двери. Взрывы гранат добили их внутри блиндажа.

Не ожидавшие ночного нападения, артиллеристы сумели огрызнуться в ответ. Наиболее опытные, понимая, что нет времени одеться, выскакивали босые, в одном белье, но успевали загнать обойму в карабин и сделать несколько выстрелов.

Раненый унтер-офицер, побывавший в подобных переделках под Брянском и в Белоруссии, метнул две гранаты. Они не спасли его и товарищей по батарее, однако один разведчик был убит, другой ранен.

Взрывы оглушили нападавших. Возникла минутная пауза, но немецкие артиллеристы не сумели ею воспользоваться. Кинуться на красноармейцев помешала растерянность. Бестолковая стрельба в темноту ничего не дала.

А через полминуты снова заработали русские автоматы с емкими круглыми дисками. Одна из очередей угодила в живот унтер-офицеру, оставив его умирать возле расщепленной взрывами двери блиндажа.

Упрятанный в капонир «тигр» находился на возвышенности. Попытка взорвать его трофейным «фаустпатроном» не удалась. Красноармеец выстрелил с расстояния семидесяти метров и промахнулся. Огненная стрела пропахала бруствер. Теряя силу ударилась о толстую броню и рассыпалась роем сверкающих искр, оставив на ней лишь мелкие вмятины.

Пехотный лейтенант, входивший в ночную штурмовую команду, неплохо владел «фаустпатронами» и неделю назад взорвал точным выстрелом тяжелую немецкую самоходку. Он выругался в сторону поторопившегося подчиненного и поднял прицельную рамку «фаустпатрона», готовясь нажать на спуск.

Его опередил наводчик «тигра». Электромотор с легким жужжанием провернул плоскую башню на шестьдесят градусов за десять секунд. Яркие фары ослепили лейтенанта. Бьющий в глаза свет и вспышка были последним ощущением в жизни двадцатилетнего лейтенанта.

Он даже не почувствовал боли, когда трасса скорострельного пулемета прошила насквозь его тело. Он видел горящий танк, пламя било во все стороны, и лейтенант уходил в темноту с чувством победы. На самом деле это была вспышка «фаустпатрона», спуск которого он успел нажать последним усилием онемевших пальцев. Заряд прошел мимо цели.

– Уходим наверх, – приказал механику командир танка. – Нас обложили со всех сторон.

Но сделать это было не так просто. Машина весом шестьдесят тонн, с мощным, но порядком изношенным двигателем, с ревом месила коварную весеннюю землю. Она хорошо оттаяла за ночь (не раз прогревали мотор) и тормозила движение широких гусениц.

Пехотинец из роты погибшего лейтенанта и сапер лежали, вжавшись в ломкую, подмерзшую за ночь траву. У обоих имелись противотанковые гранаты, и оба знали, что когда танк выползет наружу, три его пулемета прикончат их. Оставалось либо бежать от опасности, либо кидаться навстречу ей.

Гранаты РПГ-6 нового образца, способные прожечь двенадцать сантиметров брони, весили более килограмма. Оба бойца были опытными и крепкими парнями. Они хорошо знали: чтобы попасть гранатой в танк, требовалось приблизиться к нему на расстояние пятнадцати-двадцати шагов. Смертельно опасное расстояние для броска. Три пулемета «тигра» простреливают все пространство вокруг.

– Долбанем гадину? – скрывая напряжение и страх, выкрикнул пехотинец, который поторопился и промахнулся из «фаустпатрона».

Из-за этого погиб взводный, решительный лейтенант, его земляк.

Сапер молча кивнул. Слова товарища заглушал рев огромной машины, рывками выползающей из своего убежища. Они понимали, что шансов уйти живыми очень немного.

Надо пробежать полета метров, бросить гранаты, поразить цель и суметь уйти. Вряд ли им дадут это сделать. Но и не выполнить приказ Ольхова и погибшего лейтенанта было нельзя. «Тигр», с его мощным вооружением и толстой броней, выбравшись из капонира, наверняка переломит ход боя.

– Пошли! – крикнул сапер, поднимаясь с земли. – Раздолбаем гада, в гробину его мать!

Они бежали рядом. Сапер бросил гранату на бегу. РПГ не долетела до цели пяти шагов и яркой вспышкой зажгла траву.

– Сейчас я тебя, – бормотал он, доставая вторую гранату.

Командир танка, откинув люк, уже доворачивал в его сторону зенитный пулемет. Целиться было несподручно, машина одолевала подъем из капонира, но со второй очереди, не жалея патронов, лейтенант-танкист прошил русского пучком пуль.

Пехотинец, забежавший с кормы, швырнул РПГ с десяти шагов. Граната ударилась в решетку трансмиссии, взорвалась, прожигая двигатель кумулятивной струей. Температура более тысячи градусов мгновенно воспламенила бензин, пульсирующий в моторе.

Немецкий лейтенант увидел русского гранатометчика, когда языки пламени уже облизывали башню. Дал торопливую очередь и крикнул, склоняясь в люк:

– Всем наружу! Иван нас поджег!

Но экипаж и без его команды уже выскакивал из заполненного дымом «тигра». Боезапас этого тяжелого танка составлял девяносто два снаряда. Боеукладки были набиты доверху. Когда снаряды рванут, да еще вспыхнут три сотни литров бензина, поблизости не останется ничего живого.

Лейтенант потерял несколько секунд, давая ненужную команду. Когда выпрямился, сноп огня хлестнул в лицо, сжигая кожу, заполняя гортань нестерпимым жаром. Он все же попытался выбраться, ему помогал наводчик.

К гудению пламени прибавился какой-то непонятный новый звук. Громко смеялся русский пехотинец, срывая из-за спины карабин.

Это не был радостный или победный смех. Скорее нервный хохот избежавшего гибели человека, который прошел полвойны и которого ждали дома жена, дети, мать.

Он стрелял навскидку, быстро передергивая затвор. Свалился механик-водитель, заряжающий. Стрелок-радист метнулся в темноту, а пехотинец, сбросив с брони третьим выстрелом наводчика, крикнул немецкому офицеру:

– А ты и сам подохнешь!

И тоже бросился в темноту, подальше от готовой взорваться махины. На секунду приостановился, убедившись, что его товарищ-сапер мертв, и побежал дальше.

Бой на правом берегу заканчивался. Ольхов четко распределил объекты, люди действовали умело. Взрыв танка заставил его обернуться.

И тут же новый, менее сильный взрыв заставил посмотреть в сторону моста. Саперы не сумели до конца обезвредить электрическую цепь. Взорвался один из зарядов, перекосив часть моста на правом берегу.

– Петро! Шевченко, бегом сюда!

– Подпортили мост, – сказал подбежавший сапер. – Но не сильно.

На другом берегу слышались взрывы и пулеметные очереди. Там тоже шел бой.

Командир разведки Савелий Грач приказал двигаться впереди двум «тридцатьчетверкам» с десантом на броне. Третий танк оставил в резерве. Местность вокруг, по существу, оставалась пока ничейной, можно было ожидать удара с любой стороны.

– Борис, только не зарывайся, – предупредил он старшего лейтенанта Антипова. – Уничтожить дот, перепаши снарядами траншею. Но к мосту двинешь следом за саперами и десантниками. Иначе на мину нарвешься или «фаустпатрон» словишь. На обочинах дороги тоже могут быть мины.

Излишне навязчивый, по мнению Антипова, инструктаж вызывал раздражение. Он считал себя опытным танкистом. Неплохо воевал на Курской дуге. Получил после взятия Белгорода медаль «За отвагу», а в боях за Киев вторую звездочку на погоны и орден.

После ранения стал командиром танкового взвода и даже временно исполнял обязанности командира танковой роты.

На новой должности Борис начинал неплохо, снова был награжден. Однако его подвела самоуверенность. Желая любыми способами выполнить полученный приказ, старший лейтенант Антипов повел роту в непродуманную атаку.

Даже отключил связь с командованием, чтобы ему не мешали. Но лихой фланговый маневр провалился. Машины влетели на минное поле и застывали с разорванными гусеницами. Антипова судьба хранила, хотя он шел впереди.

Пока выбирались и пытались вытащить поврежденные танки, угодили под обстрел двух «тигров». Они вели огонь из укрытий с расстояния полутора километров. «Тридцатьчетверки» стояли с разорванными гусеницами и выбитыми колесами. Но их вооружение было исправно, и экипажи не имели права покинуть свои машины.

Раскаленные бронебойные болванки, выпущенные со скоростью тысяча метров в секунду с легкостью прошивали броню, убивали, калечили танкистов. «Тридцатьчетверки» вспыхивали одна за другой. Экипажи погибали почти полностью. На исходные позиции вернулись лишь два танка из девяти (рота была неполная).

Командир полка, узнав о гибели семи машин, в том числе четырех новых «Т-34-85», только что поступивших на вооружение, сгоряча едва не разжаловал слишком резвого командира до сержанта.

Как ни странно, Антипова спас политотдел. Посчитали ненужным поднимать шум. Ведь дивизия и танковый полк наносили один из знаменитых «десяти сталинских ударов», который закончился очередной победой.

Непродуманные действия молодого командира и гибель роты преподнесли как героический порыв советских танкистов. Да и не было принято в Красной Армии наказывать командиров за потери. Это к концу войны начали иногда беречь людей.

А Борису Антипову погрозили пальцем и оставили во главе взвода. О роте мечтать не приходилось. Но с тех пор уже прошло время. Старший лейтенант неплохо проявил себя в других боях и добился включения его взвода в штурмовую группу, надеясь восстановить авторитет. Тем более командир полка был новый и относился к энергичному взводному неплохо.

Дот на левом берегу оказался крепким орешком. Приблизиться для точного выстрела в амбразуру не давали реактивные противотанковые ружья. Двухкилограммовые мины с шипением ударялись о землю, сжигая траву кумулятивной струей, способной пробить усиленную лобовую броню «тридцатьчетверок».

Пехота не могла подняться из-за сильного пулеметного огня. Судя по всему мост и речка имели для врага важное значение. Осколочно-фугасными снарядами танкисты выбивали расчеты противотанковых ружей, затем взялись за дот.

Стреляли в темноте, при свете ракет. Их бегущий, неровный свет мешал попасть в амбразуру. Бетонные стены снаряды калибра 85 миллиметров не брали.

Включили фары, но их расколотили пулеметным и автоматным огнем. За это короткое время Борис Антипов, сев за прицеп, вышиб двумя снарядами заслонку и разбил тяжелый пулемет.

Пехота бросилась вперед, но вскоре залегла. Из окопов, вырытых в береговом откосе, вели сильную стрельбу. На другом берегу группа из двадцати пяти человек во главе с капитаном Ольховым вела бой с основной обороной моста.

Наверняка ребятам приходилось туго, и они ожидали подмоги. Антипов видел, как выползал из капонира «тигр». Вспыхнул, а затем взорвался, осветив все вокруг горящим бензином.

Пехота жгла «тигры», а его «тридцатьчетверки» с мощными пушками бездействуют! Вперед! Возможно, и другой танкист на месте старшего лейтенанта поступил бы так же, несмотря на предостережения командира разведки. Оба танка приблизились к мосту, расстреливая окопы, врытые в берег.

Поднялась и бросилась вперед пехота. Но защитники береговой полосы успели выпустить несколько «фаустпатронов». Старший лейтенант едва не застонал от досады. Машина его напарника горела, под выстрелами выпрыгивал экипаж Кто-то из танкистов упал, а затем «тридцатьчетверка» взорвалась с таким же грохотом, как десятью минутами раньше разнесло тяжелый «тигр».

Приближалась остальная группа. Десантники уже сбрасывали в воду и добивали последних защитников левого берега. Борис приказал механику-водителю:

– Давай на мост. Поможем нашим на том берегу.

Новый взрыв приподнял край моста, расколол часть настила из массивных бревен и досок. Один край повис над речкой. Путь вперед был перекрыт.

Медленно подступал холодный весенний рассвет. Василий Ольхов вместе с саперами осматривали поврежденный взрывом мост. Повезло, что сработал лишь один из четырех зарядов взрывчатки.

Командир саперного взвода Петр Шевченко, утопая по колено в грязи, проверял с помощником на прочность массивные опоры из металлических швеллеров и толстых бревен.

Бревна частично расщепило, некоторые треснули. Зато уцелели почти все швеллеры, и мост можно было восстановить своими силами. Пехота, мотоциклы, перебрались на правый берег. Саперы вместе с выделенным взводом пехоты спешно начали работу.

Пятачок на правом берегу, где происходил ночной бой, еще дымился – догорали два взорванных блиндажа, развороченные обломки «тигра». Глубокая воронка осталась на месте склада боеприпасов.

Гарнизон, отчаянно защищавший мост, был в основном уничтожен. Часть немецких солдат, пользуясь темнотой, отступили. Или, точнее, убежали, хотя знали, что за сдачу моста могут угодить под суд. Отходя, успели взорвать оба миномета. Уцелела противотанковая пушка калибра 75 миллиметров. Ее сразу же развернули в другую сторону так как своя орудийная защита оставалась пока на левом берегу.

Ольхов бегло осмотрел место боя. В разных местах, в том числе у кромки воды под обрывом, лежали десятка два убитых немецких солдат и два офицера.

Капитан остановился над пулеметным окопом. Возле искореженного «МГ-42» лежали двое мертвых парней, почти мальчишек, лет по семнадцать. Дно окопа было засыпано слоем блестящих гильз. Оба сражались до последнего, хотя трудно было понять, куда они выпустили в темноте три или четыре ленты.

– Глянь документы, – кивнул парторгу Ольхов. – Сколько им годков.

Лейтенант Малкин, морщась от прикосновения к застывшим трупам, достал солдатские книжки, еще какие-то бумаги, бегло просмотрел их.

– Обоим по семнадцать.

– Фольксштурм?

– Нет. Регулярные войска, особый охранный полк вермахта.

– Ты глянь, – покачал головой Савелий Грач. – Особые полки из сопляков формируют.

– Мало ли у нас в семнадцать лет на фронт брали, – отозвался капитан. – Добровольцы. По крайней мере, так в документах писали. До сорок пятого никто не дожил.

– А вооружают их неплохо. Хотя и чем попало. – Ольхов повертел в руках чешский автомат. – Хорошая прицельная дальность и магазин на сорок патронов. И пулемет у этой парочки самый современный, не дали им вволю настреляться.

В окопах валялись также длинноствольные австрийские винтовки, старые автоматы «Шмайссер», сработанные еще во времена Первой мировой войны, и наскоро склепанные автоматы «Потсдам» с металлическими прикладами.

В каждом окопе находились «фаустпатроны» и кумулятивные противотанковые гранаты. Они могли бы дать хороший отпор, если бы не внезапный ночной удар.

В других местах лежали еще несколько молодых солдат такого же возраста. На артиллерийских позициях остались тела пожилых, по военным меркам, солдат и унтер-офицеров, лет под сорок.

– Остатки населения Гитлер выскребает, – удовлетворенно заметил Малкин, – Некому воевать.

– Но дрались неплохо, – возразил Ольхов.

Собирали своих погибших. Их оказалось шестнадцать человек. Более двух десятков были ранены. В основном тяжело: когда сражаются в ближнем бою, стреляют друг в друга в упор, идут в ход ножи и штыки.

Фельдшер Злотников Ульян, воевавший с немцами еще в прошлую войну, доложил, что раненым оказана первая помощь, но их надо срочно эвакуировать.

– У некоторых по два-три пулевых ранения. У других множественные осколочные. Требуется хирург, иначе кровью истекут или заражение пойдет.

– «ЗИС-5» хватит? – спросил Ольхов.

– Впритирку. Почти все лежачие. Есть которые безнадежные. Дай бог, чтобы до санбата дотянули. Смотреть на ребят – сердце сжимается.

Кузов трехтонного грузовика «ЗИС-5» застелили трофейными одеялами, шинелями, осторожно положили раненых и отправили в тыл в сопровождении двух легкораненых вооруженных бойцов.

Саперы, торопясь, приводили в порядок мост. Вскоре по нему осторожно прошли два «студебеккера», десятитонные самоходки «СУ-76» и малым ходом обе «тридцатьчетверки».

Ольхов доложил в штаб дивизии результаты ночного боя и что частично поврежденный мост восстановлен.

– Наши «коробочки» держит. Оставлю прикрытие из легкораненых и двигаюсь дальше, согласно маршрута.

– Медленно двигаешься, – раздался в трубке голос комдива. – Вторые сутки идут, а ты полета верст одолел.

– Семьдесят, – поправил полковника Василий Ольхов. – Быстрее не получается.

– Большие коробочки по твоему мосту пройдут?

Комдив имел в виду тяжелые самоходно-артиллерийские установки весом сорок шесть тонн и танки «ИС-2».

– Должны пройти.

– Должны… ладно, не тяни время. Двигай вперед. До связи.

Но двигать вперед так сразу Ольхов не мог. Следовало похоронить погибших, покормить людей, привести в порядок технику.

Невзрачная сонная речка Пиница, приток восьмисоткилометровой Варты, являлась довольно серьезным препятствием для войск, двигающихся на Берлин. Илистые топкие берега затрудняли переправу. Да и не в каждом месте можно было подтянуть технику и людей по раскисшей весенней земле и навести даже простой понтонный мост.

Речка рассматривалась как один из рубежей (пусть второстепенных) на пути к Берлину. Понтонные мосты уничтожались с воздуха скоростными штурмовиками «Фокке-вульф-190», которые кроме пушек и пулеметов несли по тысяче килограммов бомб.

Захват моста обошелся группе капитана Ольхова более чем в сорок убитых и раненых бойцов и командиров. Ощутимые потери для его небольшого подразделения.

Но капитан отлично понимал, что если дивизия провела бы атаку с ходу всей массой людей и бронетехники, то узел обороны огрызнулся бы куда сильнее. Непростой узелок: тяжелый «тигр», две пушки, зенитка, минометы, противотанковые ружья «панцершрек», «фаустпатроны».

И боеприпасов было заготовлено столько, что пламя и столб земли из взорванного склада поднялись метров на сто. Да и мост успели бы взорвать, а для постройки нового потребовалось бы не менее суток. При условии, что его не разбомбили бы «Фокке-вульфы» с ближайшего аэродрома.

Теперь дивизия и приданные ей танки могли идти вперед без задержки, не скапливаясь перед водной преградой легко уязвимой массой. А какие потери несут в подобных ситуациях войска, Василий Ольхов уже нагляделся.

Пока все идет относительно нормально. А что дальше – видно будет.

Колонна шла по тому же проселку, засыпанному гравием. Где-то впереди он пересекался с шоссе, но сколько до него осталось, никто не знал. На картах, которые имелись у Ольхова и начальника разведки Савелия Грача, ни мост, ни проселок обозначены не были.

Шоссейная дорога, идущая через города Лансберг, Кюстрин и дальше на Берлин, штурмовой группе была не нужна. Там двигались другие войска. По-прежнему впереди шли мотоциклы и бронетранспортер лейтенанта Грача. Их сопровождали две легкие самоходки «СУ-76».

Эти открытые сверху машины имели слабое бронирование, но отличались маневренностью, небольшими размерами и несли сильные пушки «ЗИС-3». Они были способны дать отпор в случае внезапного нападения.

Пехотная рота, усиленная взводом автоматчиков, разместилась на броне танков и самоходок. Часть людей ехали на двух «студебеккерах».

Яков Малкин находился в одном бронетранспортере с Василием Ольховым. Лейтенант был призван в армию с третьего курса университета, прошел военную подготовку и с полгода служил в политотделе дивизии. В штурмовую группу Ольхова он напросился сам.

Война подходила к концу. После победы было бы обидно слышать язвительные намеки, что он просидел все это время в штабе. Правда, как в любом штабе, своих работников не обижали. Яков успел даже получить медаль «За боевые заслуги» после успешного завершения Львовско-Сандомирской операции, хотя никакого отношения к ней не имел.

Перепоясанный тугой портупеей поверх шинели, с автоматом, кобурой, полевой сумкой, он выглядел вполне бывалым командиром. Хотел даже поменять свой «ППШ» на трофейный «МП-40», но Василий Ольхов сухо заметил:

– Не надо. «ППШ» дальнобойнее и точнее немецких автоматов. Кроме того, в бою вы можете словить гранату от своих. Швырнут сгоряча на треск чужого автомата. Ненужный риск.

– А почему разведчики сплошь трофейное оружие носят?

– Спросите у них сами, Яков Григорьевич.

Но задавать вопросы долговязому, острому на язык Савелию Грачу инструктор политотдела не рисковал. Кажется, тот недолюбливал политработников.

Да и весь его вид – бушлат, шапка-кубанка, нож на поясе придавали начальнику разведки какой-то полупартизанский, расхристанный вид. Говорили, что в ночном бою лейтенант убил пять или шесть немцев, кого-то из них своим ножом. Спросишь у такого – нарвешься на грубость.

Кроме того, лейтенанта задевало, что Ольхов, простой в обращении со всеми, упорно обращался к Малкину на «вы». Словно подчеркивал, что он из другой команды.

А ведь лейтенант добровольно пошел в штурмовую группу, когда там понадобился переводчик и политработник. И вчера искренне просил капитана взять его в ночную операцию, хотя знал, насколько она опасна. Ольхов просто отмахнулся, а сейчас, сидя рядом, словно игнорировал парторга.

Не спросил даже, как он чувствовал себя в первом своем бою, когда на рассвете шел вместе с другими в атаку и расстрелял целый диск. Правда, держался немного позади, но, как и другие, рисковал жизнью. А ведь в атаку никто его не гнал. Парторг мог сам выбирать свое место в бою. Переждал бы атаку, перекуривая с водителями «студебеккеров», и никто бы ничего не сказал.

Сегодня утром впервые на его глазах убили человека. Боец, бежавший впереди, вдруг взмахнул руками, из спины брызнули кровавые клочки, и он замертво свалился на траву в десяти шагах от Малкина. Яков успел залечь. Эта пулеметная очередь могла вполне срезать и его.

Капитан Ольхов, не обращая внимания на Малкина, о чем-то шутил со снайпером Михаилом Маневичем, который постоянно находился в командирской машине. В разговор встревал ординарец Николай Антюфеев, хотя, как и Маневич, он был всего лишь сержантом и не соблюдал никакой субординации. Впрочем, ординарец относился к Малкину вполне доброжелательно и даже слегка опекал его.

Колонна по-прежнему шла по гравийному проселку. Где-то вдалеке громыхали приглушенные орудийные раскаты, раза два высоко в небе проплыли, натужно гудя, наши бомбардировщики.

– «ТУ-2», мощные штуки, – сразу определил Антюфеев. – По четыре тонны бомб несут, и скорость хорошая.

Тяжелые машины охраняли истребители. Юркие скоростные «Яки» порой спускались довольно низко, им махали касками и шапками.

– На Берлин идут, – заявил ординарец. – Говорят, от него одни развалины остались.

В остальном война не слишком напоминала о себе. Будь Малкин поопытнее, он бы определил, что местность вокруг них называется на языке военных «слоеный пирог». По этой дороге отступали немецкие войска, уходили на запад беженцы, прошли наши передовые танковые части.

Но оборонительные бои, которые упорно вели немцы, шли в основном вокруг крупных городов, железнодорожных станций, автомагистралей. Именно там наши танки взламывали узлы обороны.

Здесь же, на забытом Богом проселке, остались лишь следы отступления и торопливого исхода немецких беженцев. Их гнала и пропаганда Геббельса о зверствах большевистских орд, и вполне объяснимый страх за собственную жизнь. К концу войны граждане Германии вдруг прозрели.

Узнали о существовании концентрационных лагерей, где массово уничтожались тысячи (в миллионы верить не желали) евреев, русских, поляков. Вертелись на языке слова «Освенцим», «Дахау», а эсэсовцы, эти рослые красивые парни, элита армии, по слухам специализировались на карательных акциях и расстрелах.

По обочинам дороги валялись сломанные повозки, брошенные автомашины, домашняя утварь. Кое-где виднелись воронки от бомб и снарядов. Невольно провожали глазами могильные бугорки. Некоторые с крестами, другие со звездами, а большинство просто оплывшие от дождей еле заметные холмики.

Видели следы боя. Несколько обугленных «тридцатьчетверок», сгоревший «студебеккер» и братскую могилу. Немецкие траншеи были перепаханы снарядами и гусеницами танков. В капонирах разглядели искореженные пушки, тела убитых немецких артиллеристов.

Немного подальше, на обочине, застыли сгоревшие грузовики, несколько тяжелых гусеничных тягачей «фамо». Здесь трупов было больше. Часть сбросили в кювет, некоторые были сплющены колесами.

Когда медленно проезжали мимо (дорога была сплошь изрыта воронками), в нос ударил острый трупный запах. Лейтенант Малкин удивился, почему так сильно пахнет. Погода держится холодная, снег лишь недавно растаял.

– Нормальный запах, – втянул воздух широким носом белорус Миша Маневич, у которого в оккупации погибла почти вся родня. – Даже приятный. А воняют они так, товарищ лейтенант, потому, что жрут много. Всю Европу обожрали, а сейчас лопаются.

И сплюнул, целясь в разутый труп немецкого артиллериста. А Малкин спросил у Ольхова:

– Здесь ведь наши танки уже путь проложили. С кем после них воевать?

Прозвучало с долей гордости. Наши танки они такие, всё сметают на пути, и штурмовой группе вроде делать нечего.

– Прошли наши танки, – согласился капитан. – Но наступление идет широким фронтом. У них свой маршрут, и переправлялись они в другом месте. А мы, Яша, свой мост с боем брали, сорок человек потеряли. У нас своя задача.

Политработник понимающе кивнул. Ольхов, с его авторитетом, опытом и орденами, разговаривал с лейтенантом как с равным, по-дружески. Это Малкину понравилось, и он решил, что капитан Ольхов – мужик неплохой, не кичится заслугами и своим положением.

Между тем дорога раздваивалась. Куда ехать дальше, было непонятно.

В километре виднелся фольварк, каменный дом, хозяйственные постройки, яблоневый сад. Колонна остановилась. Стволы пушек настороженно смотрели на постройки, деревья. Хорошее место для засады.

Разведчики – мотоциклисты, успевшие объехать фольварк вокруг, махали руками.

– Пусто. Двое каких-то гражданских и больше никого.

Это были смотрители оставленной хозяевами фермы. Немец лет пятидесяти, с искалеченной беспалой рукой и его жена. Оба в аккуратной рабочей одежде. У женщины светло-русые волосы спрятаны под платок, она моложе мужа и держится рядом с ним, не отходя ни на шаг.

Старшина Тимофей Калинчук доложил Ольхову, что в стойлах находятся коровы, обнаружен свинарник, а в погребах запасы копченого сала, консервированных овощей и много другого продовольствия.

– Я присмотрел боровка пудов на семь. Надо бы горячего сварить. Разрешите, товарищ капитан.

– Вам нужна расписка? – спросил Ольхов у смотрителя. – Мы возьмем часть продуктов и свинью, чтобы сварить горячее для солдат. Позже, в комендатуре, с вами расплатятся по установленной цене.

Яков Малкин перевел, а смотритель впервые за четверть часа общения заговорил на русском языке. С сильным акцентом, но довольно понятно.

– Берите, что найдете нужным, господин капитан. А расписку оставьте, я здесь не хозяин. Мне придется отчитываться.

В слове «отчитываться» прозвучало, что приход русских – явление временное, а хозяин рано или поздно обязательно вернется.

– Пальцы на войне потеряли?

– Так точно, господин капитан. Командир автомобильного взвода. Последнее звание – обер-фельдфебель.

– Успели побывать на Восточном фронте?

– Да. Я получил ранение летом сорок второго года под Ростовом.

Василий внимательно оглядел немца. Широкий в плечах, сухощавый. На правой руке от четырех пальцев остались лишь обрубки, но с хозяйством он справляется, видимо, неплохо. И держится вполне уверенно. В свое время был наверняка решительным командиром.

– Вы, кажется, хвалитесь, что участвовали во временной оккупации Ростова?

– Я ничего не оккупировал, а просто водил грузовик и командовал пятью другими машинами.

При этих словах жена крепко стиснула локоть мужа и заискивающе улыбнулась Ольхову.

– Пауль был всего лишь шофером. Под Москвой отморозил ноги, а в сорок втором получил тяжелое ранение, началась гангрена. Он три месяца пролежал в госпитале.

– Фри месяца – какое горе! Под Ростовом расстреляли двенадцать тысяч евреев, а в концлагерях погибли сорок тысяч советских военнопленных.

Это горячо и возмущенно проговорил лейтенант Малкин. Его розовое лицо пошло пятнами, а голос срывался.

– Пауль об этом не знал, – странно улыбаясь, сказал Ольхов. – И вы не знали, что в концлагерях убивают тысячи людей. Так ведь?

– Так. Эсэсовцы делали свои дела скрытно, – растерянно отозвалась женщина.

Было заметно, что смотритель занервничал, потянул из кармана сигареты, стал прикуривать.

– Встать, как положено, если хвалишься, что ты солдат и воевал против нас, – негромко приказал капитан. – Вам известно, что каждого немецкого военнослужащего проверяют на причастность к массовым убийствам мирных граждан на оккупированной территории?

– Я не участвовал в убийствах.

– Только возил наших ребят на расстрел, – неожиданно вмешался Савелий Грач. – Возил, сученок?

– Нет… клянусь.

– Самое справедливое – шлепнуть тебя, пса беспалого. Взводом он командовал, Ростов брал. Герой Рейха!

Атмосфера накалилась. Смотритель, который, несомненно, был смелым человеком, понял, что перешагнул черту. Он хотел сохранить достоинство перед людьми, каждый из которых потерял брата или отца. Их жилье сгорело, и пришли они, наполненные ненавистью.

Неизвестно, чем бы все закончилось, но Ольхов взял себя в руки и коротко приказал:

– Тщательно обыскать все постройки. Особенно чердаки и подвалы.

– Посторонних на ферме нет, – заверил смотритель.

– А оружие?

– Только охотничья двустволка и полсотни патронов к ней. Охрана от мародеров.

– Сдайте ее старшине.

Вместе с Савелием Грачом и Яковом Малкиным осмотрели поместье. Поражали чистота и порядок, которые поддерживались даже в это неспокойное время. Крупные породистые коровы стояли в теплых стойлах возле автопоилок и бункеров с сеном.

В подвале, куда их привел смотритель, на подставках находились дубовые бочки разной величины. Бывший фельдфебель показал на одну из них.

– Здесь вино урожая девятьсот двадцатого года. Я собирался переливать его в бутылки. Попробуйте, отличное белое вино.

Выпили по кружке. Пауль снова наполнил и предложил:

– Давайте выпьем за мир.

– Давайте за мир, – усмехнулся Василий Ольхов. – За что же еще пить, когда мы уже в Германии.

Ночевали в фольварке, хорошо поужинав. Малкин старался не налегать на спиртное, но не рассчитал силы. Выдержанное, крепкое вино ударило в голову. Он стучал себя кулаком в грудь и убеждал Ольхова, что в бою не подведет.

– Конечно, не подведешь, – соглашался добродушный сапер Петр Петрович Шевченко. – Тебе выспаться надо.

– Я посты должен проверить.

– Сегодня Грач дежурит. Он и проверит.

Этот и последующий день прошли спокойно. Но дороги Германии в апреле сорок пятого года были не самым спокойным местом на земле.