Читать книгу Пограничники Берии. «Зеленоголовых в плен не брать!» - Владимир Першанин - Страница 3

Один из самых черных дней в истории России. Как поется в знаменитой песне неизвестного автора:

Первые выстрелы на участке шестой заставы раздались, когда едва забрезжил рассвет. Николай Мальцев и Петр Чернышов находились на посту возле речки Сан. Две надувные лодки выплыли из зарослей левого берега, в каждой сидели по несколько человек. Кто они, разглядеть было невозможно. Лишь когда первая лодка достигла середины речки, оба пограничника увидели, что это немецкие солдаты.

Выделялись массивные каски, виднелись стволы оружия. Кажется, в лодке были пятеро, двое бесшумно и умело гребли. Возможно, Мальцев не рискнул бы открыть огонь. Слишком усердно призывали не поддаваться на провокации, особенно в последнюю неделю после сообщения ТАСС.

Но, кроме лодок, в небе тройками проносились самолеты с той стороны, и где-то справа хлопнула раз и другой винтовка, отстучала автоматная очередь. На левом берегу мелькали расплывчатые тени, а ближняя лодка уже приближалась. Надо было принимать решение.

– На самолетах кресты, – шепнул Чернышов. – Вот чертовщина…

– Открываем огонь.

Нажимая на спуск, Николай ощутил легкий холодок, что сейчас все оборвется, уйдет прежняя жизнь, и, кажется, началась война. Короткая очередь взбила фонтанчики воды у носа лодки, и эти удары пуль о воду звучали едва не громче, чем сами выстрелы. Сержант вначале почти неосознанно занизил прицел, но уже через секунду ударил более длинной очередью в чужие силуэты.

В лодке сверкнули вспышки. Над головой с тугим быстрым свистом пронеслась светящаяся трасса. Следом еще. Мальцев выпустил три очереди подряд. В лодке кто-то вскрикнул, один из солдат перевалился через борт.

По воде шлепали веслом, торопясь преодолеть последние метры. Другое весло плыло по течению. Поперек борта лежал немец, каска слетела с головы, светлым пятном выделялись белокурые волосы.

Впереди будет долгая война, путь между жизнью и смертью, потеря близких людей, но сержанту Мальцеву навсегда врезались в память до мелочей эти минуты первого боя. Как он ломал себя, стреляя во врага, который еще вчера считался союзником. Когда лодка все же ткнулась в берег, она была пробита в нескольких местах, съежилась и с шипением выпускала воздух.

Из нее выбрались двое и сразу залегли у кромки кустов. В лодке кто-то шевелился, стонал, она осела под тяжестью трех тел, убитых и раненых. Двое под берегом стреляли, не высовываясь под огонь.

Мальцев не выпускал из виду вторую лодку, которая торопилась уйти по течению подальше от выстрелов русских пограничников. Следовало спешить к ней, но и бежать под пулями двоих высадившихся немцев было слишком рискованно.

Петро Чернышов, опустошив обойму, забивал в казенник следующую. У обоих имелось по одной гранате Ф-1, которыми можно было добить оставшихся солдат из первой лодки. Но не так просто дается переход от мира к войне. Доставая тяжелую ребристую «лимонку», Николай все еще медлил, прежде чем выдернуть кольцо.

Мальцев дал команду сменить позицию. Оба отползали метра на три. Из-под берега продолжал сыпать очереди чужой автомат, хлопала винтовка. С противоположного берега ударил пулемет, нащупывая трассами русских пограничников.

Слегка приподнявшись, Николай швырнул гранату и сразу прижался к земле. «Лимонка» взорвалась в воде. Сам взрыв прозвучал коротко и приглушенно. Зато с шумом выплеснулся фонтан воды, звонко хлопнув о вздернутый нос лодки, где скопился воздух.

Закричал автоматчик. Полез на берег, прикрыв лицо ладонью и вытянув вперед вторую руку. Возможно, он обернулся на всплеск упавшей лимонки, и осколки угодили ему в лицо.

Пулемет на левом берегу молотил непрерывно. Петро выстрелил в автоматчика, но промахнулся. Мальцев тянул товарища прочь с этого места, которое простегивалось вдоль и поперек. Брызнула, словно скошенная, густая, влажная от росы трава, ивовый куст смахнуло, разлетелись в стороны верхушки.

Николай спешил ко второй лодке, Чернышов бежал рядом. Оба на несколько секунд увидели результаты взрыва. Шестисотграммовая Ф-1 с сильным зарядом взрывчатки изрешетила осколками и чугунным крошевом лодку, сбросила в воду тело светловолосого солдата.

Раненый автоматчик продолжал брести, закрыв ладонью лицо и шаря перед собой другой рукой. Уцелевший немец под берегом стрелял не целясь. Вторая лодка ткнулась в прибрежный откос, из нее выскакивали люди в касках, устанавливали пулемет на сошках.

Начинать с ними бой было бы безрассудно. Против пяти человек с пулеметом они ничего не сделают. Пулемет дал одну и другую очередь, прикрывая солдат, подковой залегших на берегу. От левого берега отделились еще две лодки, переправу уже не остановить.

Над заставой, шипя, взвились три красные ракеты, через короткий промежуток еще одна – сигнал сбора всех постов.

– Николай, на заставе тревога, – показывал рукой Чернышов.

– Подожди… сейчас.

Мальцев забрал у напарника гранату, бросил ее из-за дерева и, дождавшись взрыва, шепнул Петру:

– Уходим.

Вслед трещали очереди и одиночные выстрелы. Мальцев и Чернышов, как было предписано, бежали к заставе. Черныш, не в силах сдержать возбуждение, бормотал:

– Крепко мы их уделали. Наверное, всю команду той лодки положили.

Николай то ли не расслышал его, то ли думал о своем.

– Война… Вот ведь черт, напали сволочи…

На восток проносились новые звенья чужих самолетов. Вдалеке глухо отдавались взрывы. К берегу причаливали резиновые и деревянные лодки, с них быстро высаживались и бежали вперед отделения немецких солдат.

Из разорванной лодки вынесли два трупа и раненого. Санитары бинтовали лицо автоматчику, получившему несколько осколков. Он пытался подняться, отталкивал санитаров, искал свое оружие.

– Успокойся, – слегка похлопал его по плечу унтер-офицер. – Для тебя война закончилась.

– Почему так темно? – испуганно воскликнул он.

Солдату никто не ответил.

* * *

Если Мальцев с напарником сумели провести свой первый бой быстро и довольно успешно, то другому посту на сухопутной части границы повезло меньше.

Сержант на вышке, заметив чужие самолеты, сразу соединился с заставой и доложил дежурному.

– Видим, – коротко ответили ему. – Продолжать наблюдение.

Сержант взвел недавно полученный автомат ППШ, окликнул второго часового, находившегося неподалеку от вышки:

– Костя, будь наготове.

– Так точно, товарищ сержант.

Костя Орехов пришел на заставу в конце зимы. До этого полгода находился в учебном полку. В службу втянулся, участвовал в задержании нескольких нарушителей и действовал уверенно.

Винтовка заряжена, поставлена на предохранитель. В подсумках на поясе имелось одиннадцать запасных обойм и граната в брезентовом чехле. Сержант на вышке пришел из учебки вместе с Ореховым и опыта имел не больше. Получил сержантские угольники за успешную учебу и хорошо сданные зачеты.

Костя Орехов, несмотря на семь классов образования, путался в формулировке уставов, которые надо было старательно зубрить, да и политподготовка хромала. Особенно терялся он, когда приходилось перечислять должности и звания высших лиц государства. Однако в вопросах службы быстро показал себя смышленым и уверенно действующим бойцом, а по стрелковой подготовке занимал место в первой пятерке.

Когда Орехов увидел в утреннем тумане медленно передвигающиеся силуэты, он снял винтовку с предохранителя и отступил за ствол толстого тополя. До них было шагов сто пятьдесят. Силуэты приостановились, впереди было расчищенное от деревьев и кустарника открытое место.

Кажется, чужих солдат трое, все они пересекли границу и контрольно-следовую полосу. Остановились лишь на несколько секунд, затем не спеша зашагали дальше. У них было оружие, Костя разглядел каски, солдатские ремни, противогазные коробки на боку.

Это были не просто нарушители, а солдаты, спокойно идущие сквозь пограничную зону. Орехов беспокойно зашевелился, хотел окликнуть сержанта на вышке, но не стал. Тот не хуже его видит нарушителей.

– Стоять, – скомандовал сержант. – Вы нарушили государственную границу Советского Союза.

Костя услышал, как он торопливо докладывает на заставу о появлении вооруженных немецких солдат. У реки послышалась автоматная очередь, по звуку наш ППД. Затем очереди и выстрелы слились в сплошную пальбу. Трое продолжали свой путь. Один из них, шагавший впереди, поднял руку, возможно желая что-то объяснить.

Сержант снова приказал остановиться и щелкнул затвором. Костя держал на мушке немца, поднявшего руку. Дальше все происходило быстро и неожиданно.

Из-за спины старшего группы выдвинулся человек и вскинул автомат. Стрелял он частыми короткими очередями, к нему присоединился еще один автоматчик. Пули прошили ограду вышки, сержант отшатнулся и упал на дощатый пол.

У него была пробита грудь, не действовала рука. Дисциплинированный, но нерешительный сержант из последних сил поднял трубку полевого теле фона:

– Провокация… обстреляна вышка номер два, я ранен… слышите меня?

Сознание мутилось, сержант чувствовал, как из ран вытекает кровь, но даже сейчас он не рискнул произнести слово «нападение» и отгонял мысли, что это война. Он продолжал докладывать, что нападавших трое, а самолеты, кажется, с крестами.

На самом деле трубка выпала из рук. Сержант лежал на досках в луже расплывающейся крови и не видел, как, пытаясь ему помочь, стрелял в нападавших напарник.

Орехов сумел ранить автоматчика, двое других залегли и били короткими очередями. Пули свистели совсем рядом. Несколько штук ударили о ствол тополя, сверкнули вспышки мелких разрывов. Крошечные осколки хлестнули по щеке и левой руке, которой он сжимал ложе винтовки.

Бьют разрывными! Костя отполз в сторону, сменил обойму. Оставаться здесь было слишком опасно, но и бросить раненого товарища он не мог. Девятнадцатилетний парень еще не знал, что уже действуют жестокие законы войны, которые рушат прежние понятия. Пуля сорвала с головы фуражку, он уткнулся лицом в траву и выстрелил наугад.

Старший из немецкой разведгруппы знал, что на вышке находится телефон. Там ворочался недобитый пограничник, возможно пытался связаться с заставой. Несколько очередей пробили наискось доски и умирающего сержанта. Затем огонь обрушился на Костю Орехова, и он стал отползать, понимая, что больше ничего сделать не сможет.

* * *

Связь с отрядом прервалась в очередной раз часа в два ночи. Журавлев после недолгого колебания приказал поднять заставу по тревоге. На другой стороне границы слышался гул моторов, угадывалось перемещение немецких частей. Затем стали поступать звонки с постов. Над заставой прошли самолеты, затем сразу в двух-трех местах завязалась перестрелка.

– Неужели война?

Когда раздались взрывы первых авиабомб, Журавлев в этом уже не сомневался. События разворачивались быстро. С вышки номер два пришел непонятный звонок о какой-то провокации. Дежурный слышал в телефонной трубке звук автоматных очередей.

С вышки на территории заставы докладывали, что видят вспышки выстрелов. Журавлев вместе с политруком Зелинским обходил траншеи, где согласно боевому расписанию пограничники быстро заняли свои места. Старшина Будько с помощником носили ящики с патронами и гранатами.

Прибежал командир саперного взвода Кондратьев и, козырнув, доложил, что его люди построены. В наличии тридцать один человек, вооружение двадцать четыре винтовки и тысяча пятьсот патронов.

– Занимай левый фланг.

– Иван Макарович, подбрось патронов и дай еще несколько винтовок.

– Веди людей, а оружие и патроны принесет старшина.

В этот момент вошел Николай Мальцев и торопливо доложил о боевом столкновении с немцами. Снова позвонил дежурный, а из траншеи застучал станковый пулемет.

Атака началась с ходу, сразу с трех сторон. Под прикрытием нескольких пулеметов короткими перебежками приближались десятки немецких солдат, многие вели огонь на ходу.

– Что они делают? – то ли спросил, то ли удивился Зелинский.

– Выполняют приказ, – отозвался Журавлев, вглядываясь в бинокль.

Для него, как и для многих на заставе, мгновенный переход от мира к войне был не только неожиданным, но и оглушительным по своей внезапности. Но люди действовали быстро, и приказы Журавлева исполнялись мгновенно.

Капитан сгоряча дал команду открыть огонь из всех семи пулеметов. Но буквально через несколько минут отменил приказ, оставив один «максим» и два ручных «дегтярева» в резерве.

Немцы были уже хорошо видны в лучах восходящего за спиной солнца. Серо-голубые мундиры, солдаты туго затянуты в портупеи, на головах у всех каски, вооружены винтовками и автоматами.

Наступали они грамотно. Это была не та атака, которую начальнику заставы пришлось видеть на совместных учениях с войсками округа. Тогда красноармейцы бежали волнами без остановки, с примкнутыми штыками и криками «ура».

Вели огонь холостыми зарядами полевые пушки и станковые пулеметы. Условный противник тоже отвечал густым треском холостых патронов, но разве остановишь молодецкий напор красноармейских цепей, сверкавших начищенными штыками!

Здесь подобная лихая атака была бы обречена. Пять пулеметов, плотный огонь автоматов и винтовок положили бы наступающие цели. Журавлев видел, что его бойцы подготовлены, ведут прицельную частую стрельбу, и противник так просто их не возьмет.

Впрочем, какой к черту противник! Надо забыть это слово. Есть враг, и воевать, судя по всему, он умеет. Немецкие солдаты появлялись и тут же исчезали, находя любые укрытия. Хотя кустарник и даже высокая трава на подступах к заставе были выкошены.

Метрах в трехстах продвижение немцев замедлилось. Зато усилили огонь пулеметы. В основном это были скорострельные МГ-34, знакомые Журавлеву по учебным плакатам на курсах переподготовки. Преподаватели, следуя обычной советской методике, отзывались насчет МГ-34 свысока. Перечисляли кучу недостатков, хвалили наши «максимы» и «дегтяревы».

Сейчас Журавлев наяву слышал рычащий звук этих мощных пулеметов, посылающих тринадцать пуль в секунду. Сменные стволы и металлические ленты позволяли вести непрерывный огонь.

Новый деревянный забор, гордость старшины Будько, перекосило от множества попаданий, в нескольких местах выбило доски. Звенели и разлетались окна в здании заставы. Крошился кирпич-сырец, часть пуль пробивали стены, кое-где вспыхивало пламя от зажигательных пуль. Пока его быстро гасили, но появились первые потери.

Пара немецких пулеметов работали на эффект, дырявя длинными очередями забор, сараи, кроша кирпичные стены заставы. Два-три других не жгли с такой быстротой патроны, а пристреливались к русским «максимам» и «дегтяревым». Началась дуэль с целью погасить русские пулеметные точки.

Какие потери несли расчеты немецких МГ-34, было неясно, зато уже через несколько минут Журавлеву доложили, что убит второй номер одного из «максимов».

– Заменить, – коротко приказал начальник заставы.

Он подошел к пулеметному гнезду. Первый номер продолжал стрелять. За минуту в щит с лязгом врезались несколько пуль. Удары встряхивали тяжелый пулемет, дымился от попаданий бруствер. Пуля пробила и подбросила пустую коробку из-под ленты.

Журавлев наклонился над убитым. Боец был из последнего пополнения, совсем молодой. Смерть исказила черты лица, оно неестественно пожелтело, глаза динамическим ударом выбило из орбит, волосы слиплись от крови. Это был первый убитый на войне его подчиненный. Впрочем, на дальних постах тоже имелись погибшие.

Капитан накрыл лицо парня фуражкой. Сержант Миша Колчин уже подводил к пулемету нового помощника. Оба несли коробки с лентами и цинковый ящик патронов. Пулеметчик обернулся к начальнику заставы, вытер пот с лица.

– Веду огонь по немецким пулеметам, – доложил он. – Патроны быстро расходуются.

Пули снова хлестнули по брустверу, все невольно присели. Давать какие-то указания не имело смысла, и Журавлев лишь кивнул головой.

– Не высовывайся. Ты мне живой нужен.

Через минуту прибежал боец с другого конца оборонительной полосы и доложил, что немецкими пулями продырявлен кожух «максима». Вместе с командиром пулеметного отделения Колчиным торопливо зашагали на правый фланг.

Люди на секунду отрывались от оружия и провожали взглядами Журавлева. Затем снова начинали вести огонь. Возле «максима» уже находился старшина Будько. Журавлев осмотрел издырявленный кожух, видимо сюда попали разрывные пули.

– Попробую заменить кожух, – сказал Будько. – У меня есть запасной.

– Давай. Колчин, пусть открывает огонь резервный «максим». Как твой «дегтярев-станковый»?

– Вроде ничего. Помощник из него стреляет.

На минуту заглянул в дзот. Бревенчатое, засыпанное слоем земли сооружение держало пули. Одна из амбразур была закрыта металлической заслонкой. Из второй вел огонь ДС-39.

Хоть и замаскированный, дзот выдавался горбом на фоне траншеи и забора. Он притягивал к себе пули. Толстые доски по краям амбразуры были излохмачены прямыми попаданиями. Если пулеметчики в траншее могли менять позиции, то здесь Колчин и его помощник чудом уклонялись от пуль.

На глазах Журавлева расщепило бревно над амбразурой, посыпалась земля. Пули прошли насквозь и звучно вонзились в дерево над головой. Начальник заставы и оба пулеметчика пригнулись. Дзот уже не казался капитану таким надежным укрытием.

– Перетаскивайте «дегтярева» к другой амбразуре, – сказал Журавлев.

– Есть, – отозвался сержант.

Но едва открыли заслонку второй амбразуры, как туда влетели сразу несколько пуль.

У Журавлева не было возможности даже для короткой передышки, чтобы сбегать узнать, все ли в порядке с женой. Приходилось решать множество вопросов, хотя сержанты действовали вполне самостоятельно. В течение получаса погибли еще двое пограничников, человек пять раненых перенесли в полуподвал, где с ними занимались санитар Данила Фомиченко и жена Журавлева Вера.

Легкораненые оставались на своих местах, бинтуя друг друга. Здесь лежали и сидели тяжелые, получившие пули в лицо, грудь, с перебитыми руками. Фомиченко умело останавливал кровь, накладывал шины, делал перевязки, но помочь тяжелораненым был не в силах. Растерянно обратился к начальнику заставы:

– Надо срочно вывозить людей. Двое без сознания, у этого легкое пробито. Им врач срочно нужен.

Стрельба шла уже на флангах. Журавлев вызвал Андрея Щербакова.

– Бери ездового, грузите раненых и дуйте в отряд. Хватит одной повозки? Вторую в запас бы надо оставить.

– Хватит, товарищ капитан, – кивнул Фомиченко. – Один безнадежный, его трогать не надо.

Безнадежным был младший сержант, раненный двумя пулями в голову. Он не приходил в сознание, лишь иногда пробегала дрожь по рукам с синеющими ногтями.

– Вера, ты тоже поедешь. Здесь тебе делать нечего.

Жена молча кивнула. Они прожили вместе одиннадцать лет. Прожили неплохо, и Вера не могла представить, что мужа могут убить. Она хотела остаться рядом с ним. Казалось, что на ее глазах с Иваном ничего не случится. Но спорить было бесполезно. Они торопливо попрощались, и через десяток минут Вера вместе с Андреем Щербаковым торопливо шагала вслед за повозкой.

В кармане сержанта лежала записка, адресованная командиру отряда. Журавлев лаконично сообщал: «Застава ведет бой. Связь прервана, ждем помощи от стрелкового полка прикрытия».

В конце записки капитан хотел дописать фразу: «Свой долг выполним». Ее подсказал Илья Зелинский. Журавлев ответил:

– Здесь не партсобрание. Пошли, кажется, опять началось.

* * *

Впрочем, бой не прекращался. Николай Мальцев расстрелял оба диска к своему ППД и торопливо заряжал их, захватывая горстями патроны из раскрытой коробки. Под ногами хрустели гильзы, которыми было засыпано дно траншеи. Виднелось впитавшееся в землю большое пятно крови.

В отделении Мальцева один человек уже выбыл с тяжелым ранением. Пять минут назад был убит другой. Парень присел, чтобы сменить обойму. Когда вставал, немцы словно поджидали его. По брустверу хлестнула очередь, пуля попала в лицо и вышла из затылка.

Тело отнесли в дальний угол траншеи, а винтовку погибшего и подсумки с обоймами Николай оставил себе. Неподалеку стрелял из снайперской винтовки Василь Грицевич. Белорус действовал на редкость хладнокровно и вел неторопливый огонь, словно выполняя обычную работу.

С час назад, когда все начиналось и не до конца были ясны масштабы нападения, Грицевич растерянно предположил:

– Может, пограничный конфликт? Случалось ведь такое…

Но в небе сплошным потоком шли немецкие бомбардировщики. Отбомбившись, одни возвращались, их сменяли новые эскадрильи, тяжело завывая перегруженными моторами. Взрывы отдавались толчками за многие километры. Сомнений уже не оставалось – это война.

У Василия Грицевича семья жила в поселке под Ковелем, сто километров от границы. Значит, они тоже не останутся в стороне.

– Чего им надо? – бормотал снайпер, выцеливая что-то впереди.

Выстрелив, сразу пригнулся. В ответ пронеслась пулеметная трасса. Полетели комья земли с бруствера, затрещал от новых попаданий сплошь издырявленный забор. Петя Чернышов невольно лязгнул зубами, хотел что-то сказать, но сумел лишь глотнуть воздух.

Он стоял в двух шагах от погибшего товарища, тот угодил под пулеметную очередь. Черныш успел пригнуться, пуля пробила верх зеленой фуражки, шевельнув волосы жутким холодом. Теперь он каждый раз преодолевал страх, высовываясь для очередного выстрела.

– Страшно, Петя? – спросил Грицевич.

– Нет. А чего бояться? От судьбы не уйдешь.

– Врешь, Петька. Страх, он всегда в башке сидит. Ломаешь его, а он снова приходит.

– Глянь, что делают, сволочи, – пристраивая автомат, крикнул Мальцев.

Группа из полутора десятков немецких солдат под прикрытием пулеметного огня заходила с левого фланга там, где оборону держали строители-саперы. Это было штурмовое отделение, одно из нескольких, которые нащупывали слабые места в обороне.

Они двигались быстрыми короткими перебежками, большинство были вооружены автоматами. Вели огонь на ходу. Когда ложились, тоже стреляли, поддерживая бегущих камрадов. Следом за этой группой приближалась другая. Чувствовалось, что солдаты хорошо обучены. Они возникали на мушках оружия на считаные секунды, затем снова исчезали. Целиться в них было трудно, пули летели мимо. Журавлев приказал Мальцеву, Грицевичу и Чернышову: