Читать книгу Рельсовая война. Спецназ 43-го года - Владимир Першанин - Страница 2

Боец диверсионного отряда НКВД «Застава» сержант Пётр Чепыгин осторожно постучал в маленькое подслеповатое окошко крайней избы.

– Хто там? – после недолгого молчания отозвался женский голос.

– Свои.

– Какие свои? Свои дома сидят, – снова после паузы проговорила женщина, лицо которой смутно виднелось сквозь заледеневшее стекло.

А дальше всё покатилось как снежный ком. Бесшумно открылась небольшая дверь в воротах, из неё вынырнули двое, одетые налегке, несмотря на мороз. Несколько шагов, отделяющих ворота от окна, они преодолели за секунды. Сержант-пограничник не успел вскинуть автомат «ППШ», висевший на плече. Его сбил толчком широкоплечий, небольшого роста мужик, в котором Пётр узнал полицая волостного участка Тимофея Качуру.

У Качуры была железная хватка. Крючковатые сильные пальцы вцепились в горло пограничнику. Сразу перехватило дыхание, потемнело в глазах. Петро Чепыгин, далеко не новичок в отряде, побывал в переделках, но сейчас, кажется, непростительно зевнул.

«Только не попадайтесь фрицам или полицаям живыми – отряд погубите!» – так инструктировали всех бойцов, уходящих на задание. И вот пограничника, бойца особого отряда НКВД «Застава», пытались скрутить, захватить как языка.

Второй полицай тянул за ремень автомат. Забирай его к чёрту, «ППШ» сейчас не поможет! Из последних сил, чувствуя, что теряет сознание, Пётр выдернул из-за голенища сапога нож и ударил Качуру. Лезвие охотничьего ножа вошло полицаю в ногу выше колена. Качура вскрикнул и ослабил хватку.

Пётр оттолкнул его и едва успел перехватить за руку второго полицая, помоложе, который пытался обрушить на него приклад. Чудес на свете не бывает, и молодой добил бы полузадушенного сержанта. Пуля ударила полицая в грудь, и следом сухо треснул одиночный выстрел «ППШ».

Качура среагировал мгновенно. Вскочил, охнул от боли, шатнулся. Хромая, сумел добежать до ворот и нырнуть в открытую дверь, увернувшись от пуль, пробивших доски. Из заброшенного дома у оврага бежали на помощь товарищу старший сержант Николай Мальцев и двое бойцов.

Из двора, шагах в восьмидесяти, укрывшись за плетнём, открыли огонь начальник волостной полиции Савва Гуженко по кличке Сова и его помощник с ручным пулемётом Дегтярёва. С другого конца небольшой деревушки Озерцы бежали ещё трое полицаев, стреляя на ходу.

Пулемётчик был опытный. Уже со второй очереди он свалил бойца и мог бы положить всю группу Мальцева, но положение спас снайпер Василь Грицевич. Он вложил пулю в плечо пулемётчику, перебив ключицу. «Дегтярёв» с расщепленным прикладом отлетел в сторону, а тяжело раненный полицай ворочался на снегу и просил:

– Савва, перевяжи… помру.

– Потерпи…

Сменив магазин немецкого автомата «МП-40», главный волостной полицай Гуженко снова стрелял, целясь в Николая Мальцева, с которым ему уже приходилось встречаться.

– Сейчас я тебя, сучара!

Но плотный ивовый плетень крошили автоматные очереди, мешая Гуженко хорошо прицелиться. Одна из пуль, выпущенная сержантом Мальцевым, сорвала с головы начальника полиции шапку-кубанку, вырвав клок волос и кожи, и опрокинула Савву на снег.

– Начальника убили! – крикнул кто-то, внося сумятицу.

Полицаи в дальнем конце улицы, прижавшись к избам, не решались бежать дальше и вели торопливую суетную стрельбу из винтовок.

Старший следователь волостной полиции Тимофей Качура был, пожалуй, единственным, кто не терялся. Не обращая внимания на пробитую ножом ногу, бросил в окно гранату и открыл огонь из винтовки. К нему присоседился ещё один полицай, находившийся в доме. Он промедлил и сейчас, навёрстывая упущенное, посылал пулю за пулей.

– Ты чего ждал? – передёргивая затвор, закричал на него Качура. – В штаны со страху наложил?

– Не-е… я вас прикрывал. Слишком быстро всё получилось.

Раненный осколками и оглушённый взрывом, Петро Чепыгин пришёл в себя. Выпустил несколько автоматных очередей по окнам, заставив Качуру и полицая броситься на пол. Оставляя пятна крови на снегу и продолжая стрелять, сумел выбраться из-под огня и добежал до своих.

Николай Мальцев уже понял, что группа угодила в хорошо продуманную засаду. Один боец был убит пулемётной очередью, Чепыгина ранило, а полицаи вели беглый огонь, не жалея патронов.

– Уходим, – коротко приказал старший сержант.

Отход прикрывал снайпер Василь Грицевич. Кое-как донесли на руках до леса тело погибшего товарища и погрузили на сани. Возница подхлестнул лошадь, и группа торопливо зашагала следом. Предстояло сделать круг, чтобы не вывести немцев и полицаев на зимний лагерь отряда.

А в затерянной среди леса малой деревушке Озерцы Савва Гуженко с наскоро перевязанной головой отдавал своим подчинённым торопливые приказы. На площадь перед сельсоветом согнали жителей. В сторону отводили тех, кто подозревался в связях с диверсионным отрядом НКВД и партизанами.

Гуженко, рыжеволосый, широкий в груди и плечах, был хорошо известен в окрестных сёлах. Действовал решительно и безжалостно, не щадя никого. Говорил негромко, словно поучал неразумных детей, но все знали, что словами дело не ограничится.

– Сколько я вас предупреждал? Новая власть пол-России, Украину, Белоруссию в своих руках держит, а германцы народ серьёзный – если пришли, то уже навсегда. Хвалились большевики, что под Сталинградом армию Паулюса разгромили, 90 тысяч в плен взяли. Но война, она такая штука, что и победителям не всегда везёт. Немцы и не скрывали своих потерь, объявили траур, а затем ударили в ответ. Харьков, Белгород снова взяли и продолжают наступать. А вы под ногами путаетесь, с бандитами якшаетесь, хлебом их снабжаете.

Люди переминались с ноги на ногу, ожидая, чем всё закончится. Даже мороз не замечали, с тоской гадая, кого выдернут из толпы.

– Сотрудника волостной полиции на вашей улице убили, помощник мой ранен. Думаете, это вам так пройдёт? Если мы мер не примем, то немцы карательный отряд пришлют, головёшки от деревни останутся.

Отдельно от всех стояла семья Рябовых: хозяин подворья, мужик лет сорока, жена, трое детей и бабка, опираясь на клюку. Гуженко от кого-то узнал, что семья снабжает «лесных бандитов» хлебом. Здесь же, на куске брезента, были разложены «улики»: полмешка муки и ковриги свежевыпеченного хлеба.

– Думаете, если вы на отшибе, то мы не докопаемся? – продолжал Гуженко. – Ошибаетесь. Не хотели по-хорошему, будет по-плохому.

Из толпы вывели троих. Прижившегося в деревне красноармейца из окруженцев сорок первого года, колхозного бригадира и беженца из Брянска, у которого не оказалось никаких документов. Предчувствуя недоброе, заплакали бабы. Красноармейца пыталась оттащить в сторону жена-подруга с грудным младенцем на руках.

В голос кричала и упрашивала пощадить мужа жена колхозного бригадира, рядом сбились гурьбой дети. Их оттеснили в сторону, а трое полицаев защёлкали затворами винтовок. Треснул нестройный залп, но упал только один приговорённый. Бригадир сидел на снегу, держась за простреленный бок, беженец озирался по сторонам и просил начальника полиции:

– Пощадите, товарищ…

– Кто тут тебе товарищ? – опираясь на палку, поднял «наган» обозлённый от боли и выпитого самогона Тимофей Качура.

– Отслужу, клянусь! – заглушал остальные крики беженец лет двадцати пяти, чей-то родственник.

– Подожди, не стреляй, – остановил своего помощника начальник волостной полиции. – И чем ты новой власти отслужишь?

Беженец, долговязый парняга, беспомощно оглядывался по сторонам. Он хотел что-то сказать, но боялся угрюмого молчания сельчан. Савва понял, что с ним надо разговаривать отдельно.

– Ладно, отойди в сторону. Тимофей, кончай бригадира. Думал, если партийный, то отсидится, да ещё партизанам помогать будет.

Треснули два револьверных выстрела. Бывший колхозный бригадир сунулся лицом в снег, мелко дёргались в агонии ноги в подшитых валенках. По приказу начальника волостной полиции сожгли два дома и, уходя, забрали с собой Матвея Рябова, беженца и двоих парней. Дом и семью Рябова не тронули, хотя в таких случаях с партизанскими снабженцами расправлялись безжалостно. Сова ничего не делал просто так. После ухода полицаев на жену Рябова обрушилась злость односельчан.

– Вы с партизанами дружбу водите, а убивают наших мужиков.

– И дом ваш не тронули, а два других подворья догорают.

– Нечистое дело…

Когда-то дружная маленькая деревня раскололась на враждебные группы. Плакала родня и близкие расстрелянных мужиков, на семью Рябовых смотрели волком. Люди уже не верили друг другу.

А в камере волостной полиции сначала допросили Матвея Рябова. Шамкая выбитыми зубами, он клялся, спасая семью:

– Силком заставили хлеб печь. Заявились ночью трое с автоматами, грозили избу сжечь.

– Раньше их не видел?

– Нет, ей-богу, нет.

– Посиди в камере, подумай.

Беженец из Брянска, которого приютила деревня Озерцы, оказался слабее. Сломленный угрозой расправы и крепко избитый, он торопливо выкладывал Савве Гуженко всё, что знал. Матвей Рябов уже не первый раз партизан печёным хлебом снабжает. Сосед тайком хранит найденную винтовку, а бабка Дарья сушит для партизан грибы, целебные травы.

– Для партизан или отряда НКВД?

– Кто их разберёт…

Затрещина сбросила беженца Бориса Паскаева с табуретки, а полицай, помощник Гуженко, добавил кованым сапогом под рёбра и впечатал подошву в промежность. От сильной боли бывший комсомольский работник Паскаев вскрикнул, закрутился по полу.

– Яйца раздавим, чтобы память освежить, – пообещал Савва.

И Боря Паскаев снова выкладывал всё, что знал. Оказалось, что деревня Озерцы неплохо помогала красным диверсантам, снабжала информацией, продовольствием, а жители временами прятали у себя раненых бандитов. Матвей Рябов больше отмалчивался. Его не били, а через пару дней отпустили домой.

– Шагай к семье, – напутствовал Матвея начальник полиции. – Понадобишься – найдем.

Савва сработал, как и хотел. Теперь Рябову не будет веры ни от лесных бандитов, ни от соседей. А когда дозреет упрямый мужик, можно с ним снова поговорить.

Борис Паскаев, получивший прозвище Пескарь, был зачислен в полицию и уже через несколько дней «принял присягу». Вместе с молодыми полицаями расстреливал заложников. Рядом с ним стоял полицай, который промахнулся, стреляя в Пескаря. Савва Гуженко предупредил:

– Кто на этот раз промахнётся, в одну яму с партизанскими приспешниками ляжет.

А между семьёй Матвея Рябова и остальными сельчанами пролегла полоса враждебного отчуждения. В бывшем трактористе Рябове люди видели провокатора. Они больше не верили друг другу, опасаясь новых расправ и предательства своих же соседей.

Разведывательно-диверсионный отряд капитана Журавлёва, сформированный из пограничников на базе 4-го управления НКВД СССР, был заброшен в оккупированную немцами Брянскую область в конце августа 1942 года.

Иван Макарович Журавлёв встретил войну в Прикарпатье, где командовал пограничной заставой. На рассвете 22 июня принял первый бой, а затем более месяца вместе с другими пограничниками пробивался из окружения.

Позже рота, сформированная из пограничников, участвовала в боях за Москву. Принимала участие в контрнаступлении, понесла большие потери, а летом 1942 года Журавлёв и его пограничники прошли ускоренный курс обучения под Истрой. Там готовили специальные отряды сотрудников НКВД и пограничников для ведения разведывательно-диверсионной деятельности в тылу врага.

Отряд получил название «Застава», так как основной костяк его состоял из пограничников. Журавлёв хорошо запомнил встречу с начальником особой группы НКВД Павлом Анатольевичем Судоплатовым. Генерал Судоплатов, не скрывая, откровенно рассказал, что Верховное командование Красной Армии и НКВД не удовлетворены действиями партизанских отрядов.

Организованный ещё в декабре сорок первого года Центральный штаб партизанского движения под руководством секретаря ЦК Компартии Пономаренко разворачивал партизанскую деятельность недостаточно активно. Много говорилось о всенародной борьбе с фашистскими оккупантами, но слова зачастую не подкреплялись реальными делами.

Большинство партизанских отрядов не пережило зиму 1941/42 года. Они были уничтожены или распались после карательных операций немецких спецподразделений и полицейских формирований. Весной и летом сорок второго года вновь развернули борьбу сотни партизанских отрядов.

Однако они столкнулись с хорошо отлаженной системой противодействия. На оккупированной территории была создана сеть комендатур, специальных команд, охранных батальонов. В сёлах и городах действовали волостные, районные полицейские участки, куда пришло немало людей, недовольных советской властью. Полицаи хорошо знали местные условия, вели активную борьбу с подпольщиками и партизанами.

Действия партизан сковывала система круговой поруки, когда в ответ на удары по оккупантам расстреливали и угоняли в лагеря гражданское население. Но тяжёлое положение на фронтах требовало активизации борьбы в немецком тылу.

Через линию фронта перебрасывались отряды НКВД, состоящие из опытных бойцов и командиров. Отряд капитана Журавлёва «Застава» в течение осени и зимы провёл ряд успешных диверсий. Были взорваны и пущены под откос более десятка немецких воинских эшелонов. Устраивались засады на дорогах, уничтожались предатели из числа полицейского начальства.

В феврале сорок третьего года, после разгрома армии Паулюса под Сталинградом, в период наступления Красной Армии, отрядом Журавлёва был взорван железнодорожный мост через Десну. Это был ощутимый удар – мост играл важную роль в переброске немецких частей, бронетехники, артиллерии на южный участок фронта.

Витемский мост, получивший такое название из-за ближнего к нему посёлка Витемля, лихорадочно восстанавливали, однако ремонт закончен ещё не был.

Взорвавшийся на мосту воинский эшелон обрушил коробку моста, одну из бетонных опор, разорвал и сбросил в воду рельсы, шпалы, множество платформ и вагонов с техникой и солдатами вермахта.

Это была дерзкая и смелая операция. Она удалась отряду «Застава» и двум партизанским отрядам ценой больших потерь. За месяц, прошедший после взрыва моста, отряд Журавлёва дважды прорывался из кольца окружения, сменил три временных лесных лагеря и последнюю неделю находился в глухом урочище.

Три десятка бойцов, обмороженные, ослабевшие от ран и голода, ждали группу старшего сержанта Мальцева, посланную за хлебом. Вылазка, как и две предыдущие, закончилась неудачно. Слишком плотно обложили карательные части и полицаи отряд НКВД, который было приказано уничтожить любыми способами.

В землянке капитана Журавлёва собрались командиры, начальник санчасти лейтенант Наталья Малеева, старшина Будько. Последним вошёл заместитель Журавлёва, старший лейтенант Фёдор Кондратьев, проверявший посты. Подвинув комиссара Зелинского, потёр обмороженные в долгих переходах уши и стал сворачивать самокрутку.

– Опять совещаться будем, как тришкин кафтан латать?

Долговязый, широкий в кости и крепкий в плечах, старший лейтенант за последнее время сильно сдал. Сказывались контузия и ранение, полученные при уничтожении Витемского моста, месяц боёв и прорыв из окружений, хроническое недосыпание и ночёвки на морозе. Не лучше выглядели и остальные командиры.

Взводный Николай Мальцев в овчинной жилетке, пристроив поудобнее простреленную руку, о чём-то тихо переговаривался со старшиной Будько.

Вначале, как всегда, докладывала начальник отрядной санчасти, хирург Наталья Малеева.

– Раненых пять человек, двое – тяжёлые. Недолеченных, таких как Кондратьев, Мальцев и другие, ещё человек восемь наберётся. Медикаментов почти нет, марганцовка да флакон зелёнки. Бинты тоже кончились, нательные рубашки на полоски разрезаем.

– Ясно, – кивнул капитан Журавлёв.

– Что вам ясно? – вскинулась Наталья. – Три четверти людей обморожены, а в санчасть не идут. Обяжите, чтобы все прошли медосмотр. Афанасий Рымзин пальцы на ноге запустил, гангрена началась. Сегодня два пальца ампутировать буду. Пришлите после совещания двух ребят покрепче держать его. Обезболивающих препаратов нет, а спирта всего ничего осталось.

– Я приду помочь, – сказал старшина Будько. – И самогона граммов триста принесу. Больше нет.

– Докладывай насчёт боеприпасов и харчей, Яков Павлович.

Самый старший по возрасту из пограничников Будько коротко изложил ситуацию:

– К ручным пулемётам Дегтярёва и немецкому «МГ-42» по шестьдесят патронов. Для «МГ» как раз на три секунды боя – он двадцать пуль в секунду выпускает. К винтовкам по полторы обоймы. Всю заначку отдал Василю Грицевичу, у него тридцать пять патронов. К автоматам «ППШ» ноль целых хрен десятых. Остатки Коля Мальцев под Озерцами расстрелял. К трофейным «МП-40» тоже близко к нулю. Гранат на весь отряд двенадцать штук, ну и в «наганах»-пистолетах что-то осталось. У меня лично к «маузеру» аж пять патронов.

– Что с харчами?

– Муки с пуд имеется, консервов восемь банок, сушёные грибы и крохи сахара. Главный запас – кобыла Алиса.

– Лошадь я не отдам, – перебила старшину Наталья Малеева. – На чём раненых перевозить? Таня Шестакова, санитарка, с сильной простудой лежит, ходить не может. А ей всего шестнадцать лет, спасать надо девчонку. Рымзин без пальцев тоже далеко не уйдёт.

– Ладно, успокойся, Наталья Сергеевна, – прекращая спор, хлопнул ладонью по столу капитан Журавлёв. – Никто твою лошадь не тронет.

Отряд «Застава», активно сражавшийся всю осень и зиму, насчитывал сейчас три десятка человек. В декабре было семьдесят. Людей можно набрать, желающие в деревнях и райцентре имелись. Большинство из них хорошо проверены. Только сейчас не та ситуация, когда надо увеличивать отряд, обложенный со всех сторон патрулями и засадами.

Размещать новых бойцов негде. Имеются всего четыре землянки. В них с трудом втискиваются свободные от караулов бойцы. В санчасти теснятся вместе раненые, медсёстры, две санитарки и врач-хирург Наталья Малеева.

У кого сохранились силы, долбят яму для пятой землянки, чтобы хоть немного улучшить условия для людей. Но земля промёрзла на метр, топить самодельные печи можно только ночью. И хотя март перевалил на вторую половину, морозы по ночам достигают десяти-пятнадцати градусов. Днём понемногу тает снег, но тепла пока нет. Кажется, что весна не наступит никогда.

Главное – сохранить людей. Уцелевших после боёв, прорыва из окружений, ослабевших от голода, ран и простуды.

Отряд обложен со всех сторон. И хотя точное местонахождение его немцам и полицаям не известно, вражеские мобильные патрули контролируют не только дороги, но и открытые места, тропы, опушки леса. Две последние попытки добраться до надёжных людей в сёлах закончились неудачей.

Недели полторы назад с Большой земли сбросили грузовые парашюты. Немцы засекли сигнальные костры, и весь груз – медикаменты, боеприпасы, продовольствие – достался им. Все надеялись на группу Николая Мальцева, но опытный и предусмотрительный пограничник попал в засаду. Видимо, старший сержант сделал ошибку, что-то не предусмотрел.

Озерцы, затерянное в глуши сельцо, снабжавшее отряд продовольствием, было потеряно.

– Запугали людей, – угрюмо объяснял Мальцев. – Даже сигнал опасности не сумели подать. Два дома сожгли, а в следующий раз всю деревню обещали спалить. Я уже не говорю про расстрелянных и угнанных в районную тюрьму.

– Поторопился ты, Николай, – жёстко обронил особист Виктор Авдеев. – Ведь в Озерцах вас больше десятка полицаев поджидали, можно было их вычислить.

– Можно, но не получилось.

Остальные командиры промолчали. Только поёрзал на лавке и оставил за собой последнее слово комиссар отряда старший политрук Илья Зелинский.

– Это не оправдание. Получилось, не получилось. Люди на постах от слабости прямо на морозе засыпают. Ещё дня два-три – и…

– Хватит, – перебил политрука капитан Журавлёв. – Все мы умны задним умом. Надо решать, что дальше делать.

– Патроны срочно искать, – со злостью обронил Фёдор Кондратьев. – Мы же, по сути, безоружные. Гуженко Савва обещал коменданту, пока снег лежит, выследить нас и прикончить. Во все деревни дорога перекрыта. А без патронов мы ничего не сделаем, перебьют нас полицаи, как куропаток.

Перебирали разные варианты. Заманчиво выглядела мысль сделать ночью налёт на хлебопекарню в селе Вязники. Там можно было разжиться не только хлебом, но и мукой, сахаром, маслом. Пекарня, а по сути – небольшой хлебозавод, снабжала хлебом немецкие и полицейские гарнизоны. По имеющимся сведениям, там ежесуточно выпекалось триста-четыреста килограммов хлеба, изготовляли даже сдобные булки, сушили сухари для патрульных отрядов.

Но пекарню охранял усиленный полицейский пост с пулемётом, а неподалёку располагался немецкий гарнизон. В декабре отряд «Застава» совместно с партизанскими отрядами «Сталинцы» и «Смерть фашизму» нанесли чувствительный удар по немцам и полицаям, освободили более двадцати арестованных из подвалов волостного полицейского участка.

Давно это было. Отряд НКВД «Застава» ослабел после зимних боёв и понесённых потерь. «Сталинцы» тоже затаились в глубине леса и сидели без боеприпасов. Конная группа «Смерть фашизму» вестей о себе не подавала, видимо, им тоже приходилось туго.

Совещание командного состава закончилось неожиданно. Ни к какому единому решению не пришли. Затем особист Виктор Авдеев что-то шепнул на ухо капитану Журавлёву. Тот недоверчиво покачал головой, но приказал остаться своему заместителю Кондратьеву и старшему сержанту Николаю Мальцеву, а остальным заниматься текущими делами. Это неприятно кольнуло самолюбие политрука Зелинского.

– Я думал, что в трудную минуту место комиссара рядом с командиром.

– Если в бою, то правильно мыслишь, а мы тут просто потолковать решили. Не надоели тебе эти совещания? Включайся лучше в строительство новой землянки. Помоги людям советом и делом.

– Поработай киркой или ломом, значит? – не унимался Зелинский. – Вот, оказывается, для чего комиссар нужен!

– Иди, Илья Борисович. Не тяни время.

Разговор, который состоялся в узком кругу, имел важное значение для судьбы ослабевшего отряда и требовал секретности. Особист Виктор Авдеев через надёжного человека получил предложение от полицая Вяземского волостного участка Бусыгина Григория. Тот просил встретиться с командиром отряда или заместителем, обещал помочь продовольствием, боеприпасами, заверяя о своём желании бороться с немцами.

Старший лейтенант Авдеев коротко изложил сведения о полицае и его семье. Григорию Бусыгину было сорок три года, имел четверых детей. Старший сын служил в Красной Армии. Григория вместе с другим сыном призвали в начале войны, но вскоре оба вернулись в село. Рассказывали, что угодили в окружение.

Их подметил известный на всю округу своей жестокостью начальник волостной полиции Шамраев и записал в полицаи. Отказаться ни отец, ни сын не посмели – Шамрай пригрозил, что отправит обоих в лагерь, а младших дочерей (пятнадцати и семнадцати лет) на принудительную работу в Германию.

Старший Бусыгин вскоре вошёл во вкус новой службы, полагая, что война немцами выиграна. Считался исправным полицаем, прошёл проверку, участвуя в расстрелах заложников. Это позволило ему сколотить крепкое хозяйство и жить куда лучше, чем в колхозе. Двадцатилетний сын Никита службы своей стыдился, грозил убежать к партизанам, но дальше слов дело не шло.

Всё резко изменилось после взрыва Витемского моста через Десну. Шли массовые расстрелы заложников, запугивание населения. На реке выдолбили большую полынью и несколько дней подряд свозили туда людей, подозреваемых в связях с отрядом НКВД и партизанами.

Глядя, как сбрасывают в воду штыками подростков, стариков, простых крестьян, Никита отказался принимать участие в казни. Эсэсовский офицер без всяких уговоров выстрелил в парня и приказал кинуть его в полынью.

Григорий Бусыгин бросился было вслед за сыном, но его схватили за руки. Новый начальник волостной полиции Гуженко Савва, вращая круглыми, как у совы, глазами, предупредил подчинённого:

– Хочешь, чтобы всю твою семью сюда привезли? Вашим и нашим служить не получится. Иди выпей водки, у нас ещё работы много.

Григорий пил несколько дней подряд, затем кое-как пришёл в себя. Он ненавидел весь мир, а больше всех – немцев и своих собратьев-полицаев. Так родилась мысль связаться с командиром отряда НКВД, отомстить немцам и спасти свою семью в случае победы Красной Армии.

До Сталинграда об этом мало кто задумывался, но разгром Паулюса и наступление наших войск заставили многих пересмотреть ситуацию.

– Ты сам этому Бусыгину веришь? – спросил Авдеева после короткого молчания капитан Журавлёв.

– Верю, – ответил особист. – Не тот у него настрой, чтобы шпионские игры затевать.

Было решено, что на встречу с полицаем пойдут старший лейтенант Авдеев и сержант Мальцев. Прикрывать их будет снайпер Василь Грицевич.

– Рискованное дело, – покачал головой Журавлёв. – Я этим гадам ни на грош не верю, но выхода нет.

– Бусыгин обещал привезти продовольствие и кое-что из медикаментов, – сказал особист Авдеев. – Есть смысл рискнуть.

Встреча состоялась ранним утром на глухой лесной дороге километрах в восьми от села Вязники. Григорий Бусыгин, крепкий рослый мужик с винтовкой за плечами, приехал вместе с женой на загруженных санях. Вышел на условленное место, потоптался, не спеша закурил.

– Если бабу с собой взял, вряд ли в засаду нас решил заманить, – сказал Авдеев. – Василь, никого в твою оптику не видно поблизости?

– Всё спокойно. Но я его на прицеле постоянно держать буду. Если что, с двухсот шагов не промахнусь.

– Пошли, Николай, – кивнул особист сержанту Мальцеву.

Когда приблизились к полицаю, старший лейтенант сразу предупредил его:

– Если что не так пойдёт, ни жену, ни дочерей не пощадим. У нас к полицаям большой счёт накопился. И полынью возле моста помним, и наших ребят, на телеграфных крючьях повешенных.

Но Бусыгин оказался не из робкого десятка:

– Ты свои угрозы в задницу засунь. Я пришёл, чтобы предложить помощь, а не языком болтать. В санях лежит баранья туша, сала солёного с полпуда, хлеб, сахар, ещё кое-какие харчи. Из медикаментов бинтов сумел достать, йода, аспирина. Бидон мёда для раненых тоже не лишний будет. Патронов винтовочных триста штук привёз и восемь брусков тола. Может, закурите? – протянул Бусыгин объёмистый кисет.

Закурили, молча поглядывая друг на друга. Туго с куревом в отряде. Люди мох сушат и цигарки из него вертят. Никакого удовольствия, только кашель и горечь во рту.

– Не боялся, что свои перехватят? – спросил полицая Авдеев.

– Весь страх возле полыньи остался, куда сына бросили. Живой ещё был, а его под лёд прикладами.

– Помощь примем, – отрывисто проговорил особист. – Что просишь взамен?

– Справку с печатью и подписью, что сотрудничаю с диверсионным отрядом НКВД. Хочу семью обезопасить, когда наши придут.

– И себя заодно…

– Считайте как хотите, – отмахнулся Бусыгин.

– Ну, за своего барана и пару пудов харчей никакого документа ты не получишь.

– А что ещё надо?

– Полная информация о вашем полицейском участке и немецком гарнизоне в Вязниках. Хлеб, продукты, боеприпасы.

– Через неделю соберу что смогу и привезу на это же место. Кстати, в санях табак для вас припасён и четверть самогона. Может, выпьем?

– Подгоняй сани. Только жена твоя пусть там постоит.

Перегрузили харчи на единственные оставшиеся в отряде сани, закреплённые за лазаретом. Выпили по сто граммов самогона, закусив свежеиспечённым хлебом.

– Пару лошадей поможешь раздобыть? – спросил Авдеев.

– Сам не смогу. Нет возможности. Но два раза в месяц из Вязников в райцентр начальник полиции отправляет небольшой обоз с харчами. Обычно на трёх санях, ну и охрана человек пять с пулемётом. Ещё сопровождают двое верховых, чаще всего Тимоха Качура или сам Гуженко.

– Ну, Качура теперь не скоро в седло сядет, – усмехнулся Авдеев.

– Не скоро, – мрачно подтвердил полицай. – У него от вашего ножа воспаление пошло, увезли в райцентр. Перед этим приковылял к одному из окруженцев. Тот в селе прижился, а в полицию вступать отказывался. Палкой его бить стал, жена вступилась, толкнула Тимоху. Тот выпивши был, «наган» достал и ноги ему перебил, весь барабан выпустил. Мол, помучайся, как я. Красноармеец к вечеру умер. Вот такие дела…

– Доиграетесь вы все, сволочи! – сплюнул Авдеев. – Когда обоз пойдёт?

– Дней через пять. Завтра-послезавтра сообщу точнее. А справку когда выдадите?

– Выдадим… Автоматные патроны на складе у вас есть?

– Есть немного, но туда не подступишься. Цинк с винтовочными патронами я ещё прошлой весной нашёл.

– Постарайся достать хотя бы сотню-другую патронов к «ППШ».

– Попробую.

На том и расстались. Настроение немного улучшилось. После нескольких неудачных попыток добыть продовольствие и медикаменты удалось хоть что-то достать.

Люди жадно втягивали запах печёного хлеба, смотрели, как переносят куски сала, картошку, муку. Отрядный врач Наталья Малеева бегло перебирала медикаменты. Мало, но хоть что-то. Тем более Авдеев обещал достать ещё.

Иван Макарович Журавлёв обходил лагерь. Землянки вырыты кое-как, бойцы не бриты, обмундирование рваное. Бритьё придётся отложить, лица у большинства обморожены. Одежду надо приводить в порядок, неряшливость ведёт к расхлябанности. Но прежде всего людей надо хоть немного подкормить.

Горячее сварят, лишь когда стемнеет. А пока старшина Будько с помощником режет кусочки хлеба, добавляя к каждой порции тонкую пластинку сала. Раненым сумели на крошечном костерке вскипятить чаю. Чай с мёдом… но некоторым он уже не поможет.

С Большой земли пришла шифрограмма. В связи со сложным положением на южном участке фронта и захватом немцами Харькова провести диверсии на железной дороге. В первую очередь подрывать воинские эшелоны, идущие по направлению к городам Сумы, Белгород, Курск, Харьков.

Солидный список. Противотранспортных мин не осталось. Погиб при взрыве Витемского моста лучший сапёр отряда Степан Пичугин, награждённый орденом Красного Знамени. Заместитель командира отряда Фёдор Кондратьев возглавил группу сапёров, наполовину состоящую из новичков.

Ночью на костре выплавляли тротил из гаубичных головок. С трудом притащили бомбу-полусотку. Жутко было смотреть, как раскаляется стальная чушка и начинает стекать в банки жидкий тротил. Если рванёт, то троих сапёров и старшего лейтенанта Кондратьева разнесёт в клочья.

Обошлось, хотя понервничали изрядно. Долго, очень долго, на ровном огне раскаляли бомбу. Не выдержала металлическая подпорка, чушка свалилась в огонь, и загорелся выплеснувшийся тротил. Кондратьев, прожигая насквозь брезентовые рукавицы, выдернул бомбу из огня.

Согнулся от боли, сунул руки в снег. Его отвели в санчасть, налили самогона, перевязали обожжённые ладони.

– Ладно, ерунда, – морщился долговязый заместитель командира отряда. – Сам виноват.

На следующую ночь (взрывчатку выплавляли только ночами) случилась уже не ерунда. Один из молодых бойцов взялся самовольно вывинчивать взрыватель из 45-миллиметрового снаряда. Сержант, командир отделения взрывников, недосмотрел, парень возился с небольшим снарядом в стороне.

Взрыв ударил коротко и звонко, сверкнула вспышка.

– Ой, маманя… спаси.

Шёпот смертельно раненного парня отчётливо прозвучал в наступившей тишине. Сержант Андрей Постник подбежал к бойцу. У него были оторваны кисти рук, осколки изрешетили лицо и верхнюю часть тела. Попытались остановить кровь, прибежала врач Наталья Малеева, но так и застыла на месте. У девятнадцатилетнего бойца начиналась агония.

– Ты, Андрей, башкой что-нибудь соображаешь? – кричал прибежавший на шум полуодетый капитан Журавлёв. – Ведь приказывал лично боеприпасы разряжать.

– Недосмотрел, – хмуро отозвался сержант. – Виноват, готов нести ответственность.

– Ладно, не шуми, – осадила капитана Наталья. – Ну-ка, Андрей, покажи голову. Да он тоже контужен… пойдём в санчасть.

На очередной встрече с Авдеевым Бусыгин явно нервничал. Рассказал, что его выезд из села не прошёл мимо внимания начальника полиции Гуженко Саввы.

– Уставился своими круглыми зенками и допытывался – куда да зачем ездил. Едва отбрехался, что продукты на барахло менял.

– Поверил тебе Гуженко?

– Вроде бы. Я на хорошем счету у него. Пришлось золотые серёжки сунуть. Но теперь мне трудно не замеченным из села отлучаться. Савва мужик подозрительный. Сам следит и доверенных людей посылает.

– Когда обоз на Вязники пойдёт?

– По всем признакам послезавтра.

– Тебя в составе охраны не пошлют? – спросил Авдеев. – А то подстрелим ненароком.

– Не должны. Я на дежурство по участку заступаю старшим смены. Старших обычно не дёргают на другие дела.

– Заболей, если что, – посоветовал Авдеев. – И лучше, если сегодня же кашлять начнёшь.

– Заботливый ты, – не сдерживаясь, съязвил Бусыгин. – Справку мне приготовили?

– Приготовили, но пусть она лучше у нас пока полежит.

Обстановка в отряде «Застава» понемногу улучшалась. Продукты, которые дважды привёз Бусыгин, пришлись очень кстати. Ящик патронов и выплавленная взрывчатка помогли организовать засаду на железной дороге. Кондратьев и сержант Постник изготовили две мины.

Одна не сработала. Зато вторая рванула удачно, сбросив с насыпи паровоз и штук двенадцать платформ и вагонов, перевозивших в направлении Харькова артиллерийскую часть.

Под откос летели платформы, сминая и расплющивая 75-миллиметровые противотанковые пушки, автомашины, тягачи, вагоны с орудийными расчётами. Один из пассажирских вагонов раскачивался на искорёженных рельсах. Из него выскакивали артиллеристы – с комфортом катили на фронт! Кто-то торопливо спрыгивал вниз, другие медлили, глядя на мешанину смятых платформ, перевёрнутые тягачи и пушки.

Горел паровоз, выбивалось пламя разлитой солярки, детонировали снаряды на горящей зенитной платформе, раскидывая в стороны шипящие гильзы. Качавшийся вагон перевернулся и полетел вниз, сминая и тех, кто успел выскочить, и тех, кто промедлил, оставшись внутри.

Две трети эшелона застыли на насыпи. Часть рельсов и шпал вывернуло резким торможением, колёса глубоко увязли в щебёнке. Артиллеристы задирали головы: если появятся русские самолёты, они добьют полк. Но самолётов в начале сорок третьего года у нас ещё не хватало, а с платформ и окон вели беспорядочную стрельбу по «лесным бандитам». Комендант эшелона стрелял из пистолета по заснеженным деревьям и выкрикивал, мешая русские и немецкие ругательства:

– Швайне хунде, свинские собаки! Они бьют из-за угла, их всех надо вешать, сжигать!

Группа Кондратьева торопливо скользила на лыжах по твёрдому мартовскому насту. Весеннее солнце ярко светило на голубом небе. Операция прошла удачно и без потерь. А скоро весна, и отступит эта бесконечно долгая зима.

Рация отряда «Застава» отстучала на Большую землю результаты диверсии: «Противотанковый артиллерийский полк потерял полтора десятка орудий, более сотни убитых, раздавленных, покалеченных солдат и офицеров, едва начав свой путь к фронту. Шлите мины и батареи для радиостанций. Нужны сапёры и медикаменты для раненых».

После удачной операции можно смело просить помощь – не откажут. Группа старшего лейтенанта Кондратьева сработала чётко. Но война во вражеском тылу полна опасностей и неожиданных поворотов.

Следующая операция – налёт на продовольственный обоз – обошлась куда дороже, чем ожидали.

Начальник Вяземского полицейского участка Савва Гуженко отслужил в Красной Армии ещё в начале тридцатых годов. Вернувшись домой, не узнал собственного подворья. Исчезла почти вся живность – конь, корова, овцы. Куда-то подевался хороший инвентарь – жнейка, плуги, сепаратор.

– А это, сынок, колхоз называется, – разъяснил бывшему кавалеристу пьяненький, заметно опустившийся отец, в прошлом – крепкий хозяин.

Отбывал трёхлетний тюремный срок старший брат, кинувшийся в драку, когда активисты уводили верного помощника семьи коня Гнедко. По опустевшему двору бродили несколько кур да радовался возвращению Саввы дворовый пёс. Мать плакала: «Вот так мы теперь живём».

Отец числился конюхом в колхозе «Верный путь» и хорошо запивал, переживая за порушенное хозяйство и старшего сына. Деревня, как и колхоз, хирели, а у Саввы расстроилась свадьба с невестой. «Чего с нищетой родниться?» – решили её родители.

Бывший кавалерист Савва Гуженко, крепко сбитый, с жёлто-зелёными глазами хищной птицы, сжав зубы, внимательно осматривался вокруг. На предложение пойти работать, как и отец, конюхом, ответил невнятно.

Затем из деревни исчез, прихватив отощавшего Гнедко. Несколько лет бродяжничал, похоронил коня и осел в городе, где женился и обзавёлся двумя детьми.

Когда призвали в сорок первом году в армию, Савва негромко пообещал:

– Ну, я вам навоюю, мать вашу так…

Хотел сдаться немцам в плен, но те его опередили, захватив кавалерийский полк, не устоявший против германских танков. Отсидел сколько-то в лагере, затем записался в полицаи, где проявил себя верным помощником новой власти.

Не уклонялся, когда поручали расстреливать евреев или коммунистов. Летом сорок второго года в бою с партизанами был ранен. Пока лечился, съездил в родную деревню. Отец к тому времени сгорел от водки, мать померла, старший брат находился неизвестно где. Малышню забрали лет восемь назад в детский дом, искать их Савва не собирался, начисто перечёркивая неудавшуюся прежнюю жизнь.

Оглядел родительский дом, где жили беженцы, и приказал им выметаться на улицу. Старший из беженцев, работавший учителем в школе, полез было в спор. Гуженко, не слезая с седла, свалил его с ног ударом нагайки и поджёг дом.

Самовольство сошло ему с рук, а после нападения отряда Журавлёва на полицейский участок в Вязниках Савва был назначен начальником участка.

Готовя продовольственный обоз в райцентр, Гуженко учёл, что подступившее тепло вот-вот вскроет речки. Низины были полны талой воды, а дороги скоро станут непроезжими. Чтобы не угодить в бездорожье, Савва подготовил усиленный обоз на пяти санях, а в число дополнительной охраны включил ещё троих полицаев. В том числе и Григория Бусыгина, вооружив его ручным пулемётом.

Колесо закрутилось, и остановить его времени уже не оставалось. Сгоряча Григорий хотел было послать к особисту Авдееву свою жену, чтобы отряд отменил операцию. Но Савва, как всегда в таких случаях, обложил село патрулями, чтобы предотвратить утечку информации.

Бусыгин чистил пулемёт, проверял диски и с тоской размышлял, что судьбу не перехитришь. Попытка срочно заболеть не сработала.

– Не дури, – осадил его Савва. – С нас башку снимут, если мы вовремя жратву освободителям не привезём. Я лично обоз возглавлю. – Помолчал, сузил хищный пронзительный взгляд. – А с чего ты приболеть решил? Может, что-то знаешь? Говори, не тушуйся, вместе думать будем.

У Бусыгина молотило в груди сердце, вывалилась из пальцев пружина к «дегтярёву». Неужели разнюхал Савва про его встречу с особистом?

– Ссыте вы все после Сталинграда? – повернул разговор в другую сторону Гуженко. – А я ведь тебя собираюсь старшим следователем назначить. Мне надёжные люди нужны, а то некоторые трясутся, боятся всего. Поздно бояться, понял, Гриша?

– Понял, чего не понять, – с трудом взял себя в руки Бусыгин.

– Заднего хода для нас нет. Нас даже стрелять не станут, а развесят на столбах сушиться. Молодец, что пулемёт старательно готовишь. Он пригодится, чую…

О том, что полицейский обоз более крупный, а охрана усиленная, в отряде не знали. Не знали и того, что вместе с обозом поедет вездеход из немецкого гарнизона в Вязниках решать в райцентре свои дела. Получается в придачу к двенадцати полицаям четверо немцев. И вооружение у врага сильнее. Два «дегтярёва» у Гуженко с его компанией, скорострельный «МГ-42» за щитком вездехода «Штёвер» плюс автоматы.

Журавлёв сумел выделить для засады лишь четырнадцать бойцов во главе с особистом Авдеевым и старшим сержантом Мальцевым. В группе находился также снайпер Василь Грицевич, несколько опытных пограничников и местные парни, принятые в отряд осенью и зимой.

Имелись два ручных пулемёта, но к автоматам «ППШ» патронов не оставалось. Почти не было гранат, необходимых в бою из засады. Их заменяли несколько самодельных бомб, изготовленных опытным сапёром Андреем Постником, не слишком надёжных и требующих большой осторожности.

Как бы то ни было, а ранним мартовским утром группа заняла заранее присмотренное место на обочине дороги. Лес был окутан туманом. Ночной мороз быстро слабел, а вскоре пробило пелену тумана яркое тёплое солнце.

По обочинам стекали вдоль дороги талые ручьи, снег сделался вязким, напитанным влагой. Брюки и телогрейки намокли. Сырость заставляла людей шевелиться, подкладывать под себя хвою. Хорошей маскировки не получалось. Сержант Мальцев шёл вдоль цепочки бойцов и предупреждал:

– Головы не высовывать. Павел, а ну ложись.

Семнадцатилетний боец Паша Шестаков, топтавшийся возле сосны, снова опустился в снег.

– Скоро эти гады появятся? Насквозь промок.

– Затвор проверь. Только не щёлкай.

Старший лейтенант Авдеев в очередной раз протёр бинокль, высматривая окрестности, и вдруг услышал посторонний звук. А через несколько минут разглядел двоих всадников.

– Отделение, к бою, – раздалась негромкая команда.

Бывший кавалерист Красной Армии, а теперь начальник волостной полиции Савва Гуженко тоже разглядел засаду. Вместе со своим помощником они застыли в ста шагах от лежавших вдоль дороги «лесных призраков». Савва сразу угадал, что это люди из диверсионного отряда капитана Журавлёва, который безуспешно пытались уничтожить всю зиму.

Виднелись маскхалаты, блеснула звездочка на красноармейской шапке, а в сторону всадников уже разворачивался ручной пулемёт. Сто шагов в редком сосновом лесу – не расстояние для опытного пулемётчика из отряда НКВД. Свалит вместе с лошадьми одной точной очередью.

Гуженко понял, что немецкий лейтенант, начальник гарнизона, приказавший ему лично возглавить разведку, загнал Савву в тупик. Одно резкое движение, и в их сторону обрушатся пулемётные и автоматные очереди. Гуженко не знал, что автоматов у бойцов отряда нет, а половина засады – новички.

В любом случае они ждут обоз и стрелять раньше времени не станут.

– Двигай потихонечку дальше, – шепнул он помощнику. – И не дёргайся.

Молодой полицай кивнул, а Савва, тронув поводья, лихорадочно размышлял, что делать дальше. Рвануть прочь на полном скаку и дать сигнал тревоги? Не получится. Своих людей и немцев они предупредят, но живыми уйти не сумеют.

Если лейтенант, начальник гарнизона уцелеет, он не простит Савве трусости. Впрочем, Гуженко трусом никогда не был. А немецкий лейтенант с его Железным крестом, присланный в Вязники после ранения, не рисковал соваться в мрачный русский лес, а «полудиких азиатов» презирал. Прежний комендант, хоть и не имел Железного креста, был решительнее и умнее, но погиб в бою с партизанами.

Придётся рисковать, чтобы спасти обоз и этого сраного лейтенанта. Савва взвёл курок ракетницы. Автомат «МП-40», подаренный ему за верную службу, был снят с предохранителя. Но обстановка вдруг изменилась.

Полицай Григорий Бусыгин, сидевший на передних санях с пулемётом Дегтярёва, тоже увидел засаду. Возможно, неосторожно высунулся кто-то из молодых бойцов, но возница (тоже из полицаев) отчаянно закричал:

– Партизаны!

И стал разворачивать сани. Пуля снайпера Грицевича угодила ему в грудь. Тяжело раненный полицай рванул поводья. От толчка вывалился на дорогу, а лошадь понесла сани и застряла в промоине.

Молчавший до этого лес мгновенно ожил. Выпустил ракету и, соскочив с коня, открыл огонь из автомата Савва Гуженко. Григорий Бусыгин спрятался за мешок с зерном. Пули разорвали мешковину, из дырок посыпалась пшеница. Пулемётчик взял на прицел Бусыгина, очередь перебила ногу.

Савва Гуженко, меткий стрелок, достал пулемётчика точной очередью. Вместе с помощником они посылали пули в спины бойцов. Помощника свалил Николай Мальцев. Напуганные лошади без седоков неслись по лесу, ударил из «дегтярёва» Григорий Бусыгин.

Сейчас он уже забыл, что переметнулся к красным. С перебитой ногой, лёжа на мешках с зерном, Бусыгин лихорадочно опустошал диск. С трудом зарядил новый. Боль от перебитой под коленом кости пронизывала тело, выжимая холодный пот. Он нажимал на спуск, проклиная всё на свете, и отдача приклада заглушала боль. Бусыгин достал очередью бойца, стрелявшего в него из винтовки, и закричал:

– Я вас всех здесь уложу…

В полицая стреляли сразу несколько человек, разорвали кожух на плече, но судьба пока берегла этого человека, пытавшегося выжить любой ценой.

Молодой немецкий офицер вырвался вперёд на вездеходе «Штёвер» и посылал длинные очереди из скорострельного «МГ-42» по вспышкам. Лейтенант хотел отличиться, показать свою решимость. Ведь он практически не успел повоевать и принял участие лишь в нескольких карательных операциях.

Пули, звякая, пробили борт вездехода, машина не была бронирована. Уронил автомат и зажал рану на шее один из солдат, а водитель дал полный газ, понимая, что они угодили под плотный огонь. Надо вырваться из этого кольца, пока не поздно.

Старший сержант Мальцев поймал в прицел скользящую по склону машину. Пуля ударила в каску водителя, сорвала с головы и оглушила его. Опытный шофёр сумел удержать руль, но скорость открытого сверху вездехода замедлилась. Лейтенант лихорадочно перезаряжал ленту, но никак не мог справиться с затвором. Когда он наконец захлопнул его и дал новую очередь, машина остановилась.

Снайпер Василь Грицевич потерял её из вида, мешал бугор. Он побежал к краю обрыва, но едва не угодил под автоматную очередь начальника полиции Саввы Гуженко и вынужден был залечь, чтобы не попасть под пули.

Лейтенант продолжал стрельбу. Он неплохо освоил пулемёт в училище и достал светящейся трассой ещё одного русского диверсанта в маскхалате. Сверху полетела самодельная граната. Но пока догорал бикфордов шнур, очнувшийся водитель, сжигая сцепление, дал полный газ. Взрыв ударил метрах в десяти, не причинив вездеходу вреда.

Бой складывался не в пользу группы Авдеева. Она оказалась зажатой между вездеходом с его скорострельным «МГ-42» и основной группой полицаев. Они не лезли вперёд и вели беглый огонь из ручного пулемёта и винтовок – патронов хватало. Савва, потеряв помощника, стрелял с тыла, сумев тяжело ранить сержанта-пулемётчика и разбить гранатой его «дегтярёв».

– Все в атаку! Добить краснопузую сволочь!

Но попытка начальника полиции атаковать понесшую потери группу не увенчалась успехом. Старший лейтенант Авдеев и большинство его людей имели достаточный опыт. Был убит помощник Саввы, ранены ещё двое полицаев.

Понимая, что им не удержаться против более многочисленного и хорошо вооружённого врага, Авдеев дал приказ на отход.

Николай Мальцев добежал под огнём до застрявших в кювете саней и с помощью подоспевшего Паши Шестакова вытащил сани вместе с лошадью. На мешках с зерном лежало окровавленное тело полицая Бусыгина. Чтобы облегчить груз, сержант столкнул бывшего союзника на дорогу, а Паша Шестаков выдернул из его кобуры «наган» и выстрелил в полицая.

Группа сумела уйти, оставив двоих погибших товарищей. Ещё один боец отряда «Застава» умер от ран по дороге. Пятеро, в том числе старший лейтенант Авдеев, были ранены.

В санях, отбитых у полицаев, оказались четыре изорванных пулями мешка пшеницы и ручной пулемёт, из которого стрелял, спасая свою жизнь, Бусыгин.

Раненых срочно оперировали, но, не приходя в сознание, скончался сержант-пулемётчик. А на ручной мельнице перемалывали бурую от крови пшеницу. Людей надо было кормить. Почему испечённый из этой муки хлеб горчил, никто не спрашивал.