Читать книгу Хвост огненной кометы - Владимир Положенцев - Страница 6

Уже совсем стемнело, когда нас с Анненковым запихнули в тот же самый БТР, на котором мы приехали на консервный завод. Тот же стрелок, те же раскачивающиеся над нами бомбы с красными лентами. Только теперь броня не еле – еле преодолевала препятствия, а неслась по городу, словно кумулятивный снаряд.

Много времени езда не заняла. Когда остановились, стрелок, будто кондуктор, коротко бросил:

– Больничка.

Возле больших металлических темно-синих ворот стоял часовой. Как только мы вылезли из чрева брони, он постучал ручкой штык-ножа по двери.

Нас с оператором провели в дом из красного кирпича. Сначала узкий длинный коридор, потом еще один, спуск вниз. То ли подвал, то ли комната, не поймешь. В помещении, словно в фильмах про войну, горели расплющенные гильзы и керосиновые лампы. За столом сидели военные, один нам широко и открыто улыбался. Это был Лев Иванович Рохлин. Я знал про него не много – разве, что он единственный из командующих группировками, прежде чем соваться в город, провел разведку Петропавловского шоссе, а когда обнаружил на нем засаду, пустил по нему лишь один батальон, а весь корпус двинул огородами, застав боевиков врасплох. Почти без потерь он дошел до центра Грозного. За это солдаты почтительно величали его Батей. Трудно было понять, почему остальные генералы не поступили так же.

Я впервые воочию увидел Рохлина. В поношенном бушлате, с черной кучерявой головой и яркими признаками на лице той национальности, которую в СССР, мягко говоря, недолюбливали, он больше походил на каптера, чем на командующего. Батя поднялся нам на встречу:

– Вовремя поспели, мы как раз ордена обмываем.

На столе действительно стояли сдвинутые к центру кружки, наполненные темноватой жидкостью. На дне одной из них я разглядел золотистый кружочек.

– Сегодня мои орлы Совмин и гостиницу «Кавказ» взяли. А утром флаг на дворце повесили. Есть повод?

Мы с Анненковым дружно кивнули.

– Коньяк хороший, из местных погребов. Здесь в каждом доме по цистерне осталось. Мусульмане, сами не пьют, а зелье славное делают.

Железный закон для меня – на работе ни грамма, пришлось нарушить. Коньяк действительно оказался отменным. Не зная с чего начать, я спросил нечто неопределенное:

– Лев Иванович, как ситуация?

Ответ же получил самый неожиданный:

– А Бог ее знает.-Рохлин залился раскатистым смехом. – Шучу. Основной очаг сопротивления в Грозном подавлен.

Офицеры, видя, что мы перешли к делу, незаметно растворились в соседних комнатах.

– Почему армия в начале января понесла такие большие потери?

– Как почему? – искренне удивился командующий.-Из-за генштабовских дуболомов. Они там планы разрабатывали, а у нас опытных офицеров, даже совета не спросили.

– На камеру это можете сказать?

Мой опер тут же вскинул Бетакам.

Рохлин опять рассмеялся:

– Нет, ребята, не надо. К чему сейчас белье грязное ворошить. Приезжайте утром. Я вас с солдатами, что Совмин и «Кавказ» брали, познакомлю. Они герои. А какая из меня кинозвезда?

– Ну, просто, об обстановке расскажите.

Разлив по кружкам коньяк, Рохлин прищурился:

– Здесь министр обороны, командующий объединенной группировкой, пусть они и говорят.

– Кстати, а что вы думаете о Квашнине?

– Анатолий Васильевич – уникальная личность. За любое дело может легко взяться и так же легко его провалить. А, провалив, постарается доказать, что он здесь ни при чем. Это я по-дружески, любя. Вообще, он хороший человек.

– Нас обещали сегодня на передовую сводить.

– Кто?! Впрочем, вы и так на передовой.

Будто в подтверждение его слов где-то совсем недалеко бабахнуло, потом еще раз и еще. Заработал пулемет. С потолка посыпалась пыль.

– Здесь повсюду передовая. Даже в тылу. Днем они, все с белыми повязками на рукавах ходят, – генерал кивнул кудрявой головой на потолок, – хлебушка у нас, тушеночки просят, а ночью нам в спины стреляют.

– Напрасно в Чечню войска ввели?

Лев Иванович на это ничего не ответил, только хмыкнул.

Повисла тишина.

– Хотя бы пару планов снять, как вы ордена обмываете! – взмолился Саня Анненков.

– Это можно.

Командующий кликнул своих орденоносцев, и мы действительно сняли довольно приличный эпизод, который потом, к сожалению, потерялся в Москве.

Возле БТРа Рохлин крепко пожал мне руку и, глядя, прямо в глаза сказал:

– Если бы это была не наша земля, не Россия, война бы уже пару недель назад закончилась. Поверь мне. Тяжело воевать со своими.

Всю обратную дорогу до Консервного я думал над текстом, который в любом случае пришлось бы писать-есть информация у меня или нет, это Москву не волнует. Что-то, конечно, начало вырисовываться после посещения авангарда Рохлина, но для информационного материала мало, очень мало. В Моздоке нужно попытаться, кровь из носа, отловить Пашу Грачева или, на худой конец, Квашнина.

Оносовский меня обрадовал сходу:

– В Моздоке, после совещания с офицерами, Грачев устраивает пресс-конференцию.

Я рассказал Шуре, что никакой картинки, кроме как обмывания орденов в штабе Рохлина, снять не удалось.

– Главное ты со Львом Ивановичем познакомился. Завтра во дворец войдем.

Не разделить Сашкиного оптимизма было трудно. Теперь же вся надежда оставалась на пресс-конференцию. Главное чтобы Павел Сергеевич не подвел.

И Павел Сергеевич не подкачал, да так что после той встречи с журналистами, едва усидел на своем министерском кресле.

Совещание проходило в штабе, в одном из классов. Телевизионщиков пригласили внутрь, когда Анатолий Васильевич Квашнин заканчивал доклад о завершении первого этапа контртеррорестической операции в Чечне. Командующий объединенной группировкой походил на студента, основательно вызубрившего свой урок. Несколько смущенно, но уверенно, он тыкал указкой в кружки и стрелочки на карте. Из президиума, сидя за обычной ученической партой, ему внимали директор ФСК Сергей Степашин, министр МВД Виктор Ерин и, разумеется, Павел Грачев. Ерин все время что-то жевал, и, казалось, думает о постороннем. Степашин, опустив голову, прятал глаза под партой. Зато Грачев своего лучезарного взгляда не скрывал. На его лице застыло что-то среднее между восторгом и недоверием.

Закончив доклад, Квашнин положил указку и чуть ли не строевым шагом направился на свое место.

Павел Сергеевич, дождался, когда он сядет, объявил об окончании совещания и обратился журналистам:

– Что, соскучились по мне? Ну, давайте, будем говорить на чистоту.

Как таковой пресс-конференции не было. Камеру поставили напротив стола с министрами-силовиками, а Шура взял в руки микрофон. В общем-то, никто и не провоцировал Павла Сергеевича на резкое заявление, просто попросили подвести итоги первого этапа контртеррорестической операции, о чем собственно и шла речь на совещании. Но, видно, у министра обороны давно уже накипело. Он скрестил руки на парте, пару раз хрустнул суставами, промямлил что-то об успехах и некоторых просчетах командования ОГВ, а затем на одном дыхании выдал:

(диктофонная запись)

– Эти восемнадцатилетние юноши за Россию умирали, и умирали с улыбкой. Им нужно памятники ставить, а их порочат. Вот этот.… Вот этот миротворец-депутат…

– Ковалев, – подсказал министр внутренних дел.

– Ковалев. Да ему клейма некуда ставить, клейма некуда ставить. Это враг России, это предатель России. А его там, везде там встречают. Этот Юшенков, этот гаденыш! Его по-другому, его нельзя сказать, хает армию, которая дала ему образование, дала ему звание. К сожалению, в соответствии с постановлением, он еще является полковником российской армии. И он, этот гаденыш, защищает тех негодяев, которые хотят развалить страну. Я лично этого не понимаю. Понимаете? Я не понимаю. Я не хочу сказать, что я вот такой уж единственный патриот России. Ну, вы видели сегодня в окопах, там все патриоты. 18-летние,19-летние, 50-летние. И погибают все – от рядового, до генерала, но никто не уходит с позиций.

Это была сенсация. Министр обороны, и с молчаливого согласия, Степашин с Ериным, открыто выступили против миротворческого корпуса Государственной Думы! Это война не только в Чечне, но и на политическом фронте. Такой материал не должен был пропасть. Его нужно выдавать сегодня. Потому что завтра, после опубликования пламенной речи Грачева в Интерфаксе, он будет иметь уже вторую свежесть. А продуктами второй свежести программа «Время» не питается.

18.30. Звоним в Москву, в группу оперативной информации. Однако выясняется, что перегон сюжета из Моздока возможен лишь после полуночи. Никуда не годится. Борт Петра Степановича Дейнекина вылетает в столицу через пятьдесят минут. На «Время», конечно, не успеваем, а на вечерние Новости в самый раз.

Монету бросать мы с Шурой не стали. Как-то само собой решилось, что летит он со своим оператором Володей Кипиным, а мы с Анненковым остаемся здесь. Я был рад, что Кипин вернется в Москву. Позже мы с ним не раз попадали в Чечне в различные переделки, и у него не дрожала рука, и всегда сохранялся четкий фокус. Но тогда он, искренний, добрый парень, бесконца повторял: «Боюсь, ребята, хоть зарежьте, боюсь».

19.20. Самолет главкома ВВС оторвался от земли. Сенсационный материал отправлен и это главное.

Мы с Саней Анненковым стояли на пороге штаба и прикидывали, что делать дальше.

Грачев тоже улетел в Москву, Степашин, Ерин и Квашнин растворились в неизвестном направлении. Да и вряд ли мы были им нужны. Пресс-службы ОГВ еще и в помине не существовало. Дежурный по штабу лишь плечами пожал, когда мы у него спросили, где бы нам переночевать:

– Езжайте в город, там есть гостиницы.

Легко сказать «езжайте». На чем? На своих двоих? От военной базы до Моздока – семь верст до небес.

Но нас, как выяснилось, все же кому-то перепоручили. Этот молчаливый и безликий «кто-то» накормил нас в офицерской столовой и уложил спать в казарме. На этом его функции закончились.

Засыпали под грохот взлетающих и приземляющихся штурмовиков. Мы не знали, что завтра воочию увидим, как они работают по целям.