Читать книгу Рапорт. Продолжение. Белогвардейский роман - Владимир Положенцев - Страница 3

В Смольном стояла суета, как в полуденном муравейнике, несмотря на то, что над Невой уже сгустились сумерки, зажглись огни на мосту Петра Великого. По коридорам, лестницам – одни вверх, другие вниз носились матросы, увешанные полупустыми пулеметными лентами, вооруженные солдаты, комиссары в кожанках, гражданские курьеры и секретарши. Девиц было немало – здесь, в Смольном не останешься без «хлебного пайка» с солониной, вяленой рыбой и сахаром. После разгона Временного правительства большевиками сначала вроде бы ничего не изменилось, потом наступил полный хаос. «А что, – говорили между собой солдаты, – у Корнилова не получилось скинуть „временщиков“, у Ленина получилось. Но мы еще поглядим, что он за фрукт, а то и его уговорим, за нами не пропадет. Ишь, бабский батальон в Зимнем одолел, тоже мне, победа. Ты нам мира дай, хлеба, земли, нас дома бабы заждались».

И полная неразбериха. Кому служить, кто теперь командует – не разберешь. Комитетов, исполкомов от революционных партий, сподвижников большевиков, наплодилось столько, сколько нет звезд на небе. Да важно ли разобраться? Главное теперь выжить.

Среди снующих по Смольному девушек в одинаковых военных юбках, были вчерашние гимназистки, институтки, сестры милосердия, даже кадетки военных училищ. Лица сосредоточенные, деловые – вы ко мне без дела не подходите, с глупостями не приставайте, я выполняю важное поручение товарища Лейбы Бронштейна, ах, извините, Льва Давидовича Троцкого.

И все в Смольном нещадно курили. Дым стоял такой, словно здание штурмовали корниловцы или сторонники Керенского, а защитники пролетарской революции, не переставая, палили из всего, что было под рукой. Среди дыма и смрада, повсюду слышался треск пишущих машинок. Секретарши. Помощники, комитетчики били по клавишам не жалея своих пальцев и зрения – в штаб-квартире большевиков, откуда Троцкий руководил вооруженным восстанием, а по сути антигосударственным переворотом, царил полумрак. Кадеты или юнкера подожги электростанцию. Кого-то из них поймали, сразу расстреляли, но чинить «электричество» было некому, электрики разбежались, напуганные пьяными матросами с гранатами, пришедшими разобраться «почему погас свет».

Треск пишущих машинок стоял и в зале, куда определили «на время» генерала Петра Николаевича Краснова, приехавшего в Петроград из Гатчины, где стоял его 10 полк, для мирных переговоров с большевиками. Не то что спать, даже отдохнуть в такой обстановке было невозможно. Конечно, бывший журналист, специальный корреспондент «Русского инвалида» и «Военного сборника» Краснов привык к звуку печатных машинок, но теперь каждый стук по клавише отражался на нервах. Всё и все на нерве. К тому же куда-то делись офицеры из его штабного комитета, приехавшие вместе с ним на переговоры. Их увели солдаты, якобы по распоряжению комиссара Дыбенко, а куда и зачем, неизвестно.

Летом, от «мятежного» генерала Корнилова Петр Николаевич получил задание двинуться своим корпусом из Пскова на Петроград, арестовать «предателя и бездельника» Керенского, ведущего Россию в пропасть. Но пока Краснов готовил разбросанное войско, разбирался с застрявшими на путях эшелонами, без чего продвижение было невозможно, в Петрограде взяли верх большевики во главе с Лениным и Троцким – Бронштейном. Керенский бежал в Псков, где встретился с Красновым и убедил его встать на свою сторону, прогнать из Петрограда коммунистов. Взвесив за и против, генерал решил помочь Керенскому – большевики страшнее зло, чем «временщики». Тем более что многие корниловские «мятежные» генералы сидели в Быховской тюрьме, посаженные туда Керенским. Некоторые встали на его сторону. Однако уже под Гатчиной случились первые столкновения с красным Петроградским гарнизоном и матросами. В братоубийственной войне Краснов участвовать не хотел, поэтому, войдя с войсками в Царское Село, согласился на предложенные комиссарами переговоры.

В классах бывшего института благородных девиц курили, ели, громко хохотали революционные матросы. Те, что находились в коридоре у зала, где ждал «переговоров» генерал, бросали на него недобрые взгляды.

Молодой, тонкий как струна матросик с боцманской трубкой во рту, офицерским кортиком на ремне, громко говорил солдату, явно, что бы все слышали: «А нам всё одно: прикажут, Керенского поймаем и расстреляем, скажут, Ленина повесим, ха-ха». «Верно, – кивал его приятель в затертом морском бушлате и синяком под лазом. – Надоели все эти обещатели мира, сначала Керенский обещал, теперь Ленин с Троцким обещают. А нам что, мы подневольные. Всех их в расход, а самим по домам». «Ленина жалко, он голова», – возразил солдат. «Голова. Только, сказывают, шпион немецкий. Народ врать не будет». «Шпион, точно». «Да хоть бы и китайский, нам лишь бы домой поскорее вернуться. А что, правда, что здесь девки учились?» «Правда. Неужто, не чуешь, одеколон за ними еще не выветрился? И панталонами пахнет, ха-ха». Все дружно рассмеялись. А солдат сделал вид, что принюхивается.

Вот тебе и революционные защитники, ухмыльнулся Краснов. Кого хочешь, в расход пустят, лишь бы домой. Так и шли бы теперь, раз власть их образовалась. Нет, сидят тут и языками чешут. Ладно бы только языками. Просто удивительно и непостижимо, как умный, благородный, набожный русский солдат превратился в такого тупого, бессердечного хама. В августе 1914 все дружно стояли на коленях перед царем, молились за него, отечество, победу, а теперь вдруг стали безмозглыми скотами, «нюхают женские панталоны в Смольном» и радуются своей глупости.

Нет, русскому человеку нельзя без царя ни в государстве, ни в голове. Только мощная диктатура. Но не большевистская. Эти, начитавшись Маркса о человеконенавистнической классовой борьбе, спалят всю Россию, угробят миллионы, а когда им этого мяса будет мало, начнут пожирать друг друга. Пока у солдат и матросов, науськанных большевиками, цель одна – перерезать всех офицеров, буржуев и разбежаться по домам.

Время шло, а переговорами и не пахло. Сначала генералу сказали, что с ним будет беседовать следователь. Им оказался лохматый бледный матрос. Он, молча, пододвинул генералу бумагу, перо, чернила, велел написать, зачем Краснов двинул полки на революционный Петроград, каким образом бежал Керенский.

– Говорят, в женское платье облачился, – сказал, выдавив из себя улыбку, явно измученный какой-то хворью матрос.

– Глупости, – ответил Краснов. – Сел в автомобиль и уехал сначала в Царское Село, затем в Псков. Я с ним недавно встречался. Хорошо выглядит, готов к решительным действиям.

Петр Николаевич сказал это с единственной целью – позлить матроса, хотя это и было в данной ситуации неосмотрительно. Нервы. Керенский, с которым у него действительно состоялась непродолжительная встреча под Псковом, был напуган и почти раздавлен. Теперь же, когда его последняя надежда в лице генерала Краснова, рухнула, надеяться ему было не на что. Вот удивился бы Александр Федорович, узнав, что Краснов сейчас сидит в большевистском Смольном, ждет переговоров.

– Да? – удивился следователь. – Ладно. Пишите.

Вместе с адъютантом Петром Поповым генерал написал отчет, подал следователю.

– Теперь мы свободны?

В комнату вошел комиссар Дыбенко: высокий, крепкий, постоянно улыбающийся парень с открытым, добрым лицом. Генерал, разумеется, задал вопрос о переговорах.

– Извините, Петр Николаевич, за ожидание. Мы вам выделили отдельную комнату, где вы сможете отдохнуть.

В комнате не было ни одной кровати. Внезапно появились члены комитета 1-ой Донской дивизии, приехавшие с Красновым. Их сопровождал Дыбенко. Он не переставал улыбаться. Вошел и прапорщик Крыленко, сходу заявивший, что ему удалось договориться с казаками Краснова уйти на Дон с оружием, но без пушек.

– Это невозможно, – ответил Краснов. – Артиллеристы никогда своих пушек не отдадут.

Казаки начали ругаться с солдатами, чуть не дошло до драки. Вдруг Крыленко сдался: согласился оставить пушки за донцами «во избежание дальнейшего столкновения» казаков Краснова с красной Петроградской гвардией. При этом заявил, что генерала, без команды Троцкого он отпустить не может, а где Лев Давидович, неизвестно.

Фактически было заявлено о задержании Краснова.

У Петра Николаевича была квартира на Офицерской улице. Он попросил уехать туда. Крыленко с Дыбенко долго думали, куда-то уходили, наконец, к удивлению Краснова и казаков, согласились. Сопровождал генерала и его офицеров председатель комитета Советов рабочих и солдатских депутатов Тарасов-Радионов.

Однако у выхода из Смольного толпа матросов преградила путь.

– Зачем отпускаете! Приканчивать надо эту канитель, а не освобождать.

– По приказу товарища Троцкого переводим, – ответил председатель комитета.

– А нам наплевать на Троцкого. Мы сами власть.

Вот чего добились большевики, устроив переворот – анархии, – подумал генерал. – То ли еще будет.

Троцкий распоряжения не давал. После, узнав, что Краснова отпустили, он грозился расстрелять Дыбенко и Тарасова-Родионова. Но Дыбенко на это так широко заулыбался, что Лев Давидович лишь махнул рукой, прошептав «идиоты».

Председатель комитета быстро ретировался, оставив Краснова и донцов один на один с матросами. Они уже взвели курки на наганах, парабеллумах, маузерах.

Краснова и его штабных спас пожилой боцман, отстранивший злобных моряков, пригрозив им кулаком. Боцмана, в отличие от офицеров, матросы уважали и боялись. Толпа разошлась.

Боцман извинился перед «их превосходительством», нашел автомобиль «скорой помощи», в который влезли Краснов, адъютант, офицеры.

На Офицерской улице генерала ждали жена и дети. Времени не было. Счет шел на минуты. Ясно было, что арест последует сразу, как только о Краснове узнает Троцкий.

В ночь на восьмое ноября «скорая помощь» промчалась через красную заставу на окраине Петрограда, понеслась к Царскому селу. К утру были в Новгороде, затем в Великих Луках. Здесь стоял 10 Казачий полк Краснова. Донцы собирались отправляться на родину, но генерала и его семью брать с собой отказались, чтобы не вызвать гнев большевиков.

Только в конце января Краснову и его семье удалось оказаться на берегу замерзшего Дона в станице Богаевской. А потом, подъезжая на простой телеге к Новочеркасску, гадали: неужели и здесь советская власть?

Бог миловал, на Дону большевиков еще не было. Здесь уже находились генералы Алексеев, Корнилов, Деникин, Романовский и пр., уже создавшие Добровольческую армию и готовившие Первый Кубанский поход на Екатеринодар.

Тот, безымянный боцман вельбота, что дал уехать Краснову и его офицерам на «скорой помощи», стал его безымянным ангелом хранителем. А в мае 1918 Круг спасения Дона избрал генерала Краснова атаманом Всевеликого Войска Донского, с неограниченной властью. На Круге приняли законы, трехцветный флаг: синий, желтый, алый. Цвета, как символы трех коренных народ – казаков, калмыков, русских крестьян. Гимном стал: «Всколыхнулся, взволновался православный Тихий Дон».

Речи об отречении от России не было, но на Круге фактически было провозглашено новое государство со своими законами и армией.

Единую свою власть Краснов оправдывал фразой: «Творчество никогда не было уделом коллектива. Мадонну Рафаэля создал Рафаэль, а не комитет художников». А государственность казаков тем, что Россия, после прихода к власти большевиков, ее потеряла.

Против «феодальных порядков» на Дону выступили многие. В первую очередь генерал Деникин. Он назвал атамана самостийником и «человеком немецкой ориентации». Только Единая Россия, Единая армия способна противостоять натиску красных варварских орд. Один прут сломать можно, связку – крайне сложно.

Сам Краснов не раз говорил: «У меня четыре врага: наша донская и русская интеллигенция, выступившая против якобы „феодальных порядков“, ставящая интересы партии, выше интересов России, генерал Деникин, иностранцы – немцы или союзники, и большевики».

Однако вскоре стало очевидно, в том числе казакам, что без твердого единого командования большевиков не удержать. Главком ВСЮР Деникин и командующий Кавказской Добровольческой армией Врангель, как могли, по их словам, боролись с казачьей «самостийностью», порой прибегая к крайним мерам, вплоть до расстрела главарей и «зачинщиков самостийной смуты». В феврале 1919 казаки все же стали основной частью Белой армии, Донская республика перестала существовать, атаман Всевеликого войска Донского Краснов подал в отставку, уехал в Германию.

Но «одинокие прутья», собранные в одну метелку, уже не могли вымести из России «красную нечисть». Красный дракон крушил все на своем пути, пожирая всё новые и новые русские территории.