Читать книгу На небесах ещё светло… Постскриптум - Владимир Попов - Страница 41

Когда приехал я сюда,

ледок был хрупок, как слюда.

И часто среди ночи

сова сидела у плеча,

и освещала стол свеча,

и на столе – подстрочник.

Здесь, как столетия назад,

был старый дом и старый сад

– недалеко от Риги.

Хозяин дома – добрый Ян:

поэт, художник, меломан —

картины, звуки, книги.

За узким стрельчатым окном

мне открывался окоём —

среди деревьев просинь.

То падал снег, то дождик лил,

а я сидел – переводил

«Готическую осень».

А время близилось к зиме,

и ветры шли из Курземе,

а мне хотелось солнца.

И, давней мукой сожжена,

поэта тайная жена звала:

– Пойдём, напьёмся!

И перед домом, на беду,

метался, как больной в бреду,

сад голый и бескровный.

Была свинцовою река.

Брели лениво облака,

как пёстрые коровы.

Здесь вечерами, как во сне,

бродили тени по стене,

без звука и без слова.

И я приветствовал рассвет,

приняв почти что в сорок лет

печать глухонемого.

А утром пили крепкий чай.

И Ян устроил невзначай

нам пешую прогулку.

Закрыв поспешно старый дом,

мы проскользнули за углом

в кривые переулки.

Нам мокрый снег летел в лицо.

Кружился ветер, как кольцо,

горланил дикой песней.

Но мы свободу обрели

и, взявшись за руки, брели

по тихому предместью.

Шаги отчётливо и гулко

звучат по рижским закоулкам,

когда всё выше, выше,

вечерним таинством полны,

восходят белые дымы

над островерхой крышей.

Фонарщик, сухонький старик,

зажёг слепые фонари

в глуши средневековой.

Пролётки мчались на меня,

и высекали сноп огня

булатные подковы.

Вдруг лист последний на скамью

упал в бульваре Падомью.

Темнели зданий горы.

И с Даугавы ветер дул,

и доносился дальний гул

из Домского собора.

Верша блистательный парад,

созвездья выстроились в ряд.

Держали мир колоссы.

Вращались Космоса валы.

И звуки были тяжелы,

как спелые колосья.

Заполонил хор и оркестр

пространство чуткое окрест

печалью, мукой, страстью.

И скрипку поднял сам Господь,

и превратился звук во плоть

в конце четвёртой части.

Через года, через века

проходит нотная строка

в глуши людского леса…

Когда природе голос дан,

звучит, как дальний океан,

«Торжественная месса».

И причиняет столько мук,

и заполняет чистый звук

открытое пространство.

Поют ночные голоса —

уходит эхо в небеса,

в покой и постоянство.

Туда, туда, моя любовь,

где, повторяясь вновь и вновь,

прощальные мимозы

лежат на крышке гробовой,

и нарушается покой

печальной Лакримозой!