Читать книгу Вас любит Президент - Владимир Романовский - Страница 3

Невыносимое Утреннее Похмелье.

Роджер Вудз, репортер из «Крониклера», проснулся и сразу потянулся к телефону. Попал на автоответчик начальства.

Роджер объяснил автоответчику, что болен и нуждается в отдыхе, после чего снова погрузился в неровный, пятнами, сон. В следующий раз проснулся в полдень, и ему было лучше.

Состояние Журналиста Улучшается.

Рядом с ним в постели лежала незнакомая женщина. Утренний ее запах не был неприятен, но и не притягивал. А может, похмелье мешало. В любом случае, вместо ленивого утреннего секса (а разбираться будем потом) Роджер выскользнул из постели, качнулся, восстановил равновесие, и попытался ее, женщину в его постели, рационализировать. И не смог. Наверное одна из репортерских групи. На полу лежали два использованных презерватива. Роджер протопал в китченет и включил кофеварку.

Загадочная Русая Женщина Обнаружена в Постели Репортера.

Он налил себе кофе, присел за кухонный стол, служивший также письменным, включил компьютер, поставил кружку рядом, забежал в туалет, почистил зубы и надел халат.

Никаких сенсационных новостей. В предыдущее утро тоже не было. И в утро, предшествующее предыдущему, тоже.

Апатия Журналиста.

Он поразглядывал гору бумаг, две полные пепельницы, и живописно разбросанную по поверхности пола его студии на Верхнем Вест Сайде грязную одежду. Затем еще раз посмотрел на Русую Загадку, которая начала подавать признаки жизни.

– Доброе утро, – сказала она, садясь на постели. Она взглянула на часы. – Ах ты, черт … Это правильное время?

Стрелки стенных часов не двинулись ни разу за последние два года, но это, решил Роджер, несущественно.

Она потянулась за чулками на полу, а затем за лифчиком, тоже на полу. Теперь Роджер вспомнил. Бар. Алкоголь. Еда, какую обычно подают в баре. Изжога. Разговор. Две женщины. Я – репортер. Ах, правда? Из какой газеты? Из «Крониклера». Ну да?

Но как же ее зовут? Не помню. Не важно.

Журналист Игнорирует Несущественные Детали.

Она окинула обстановку неприязненным взглядом

– Ты ужасный неряха, – сказала она с фальшивой нежностью в голосе. – Может, тебе нанять кого-нибудь, чтобы время от времени квартиру убирали?

Журналист Слишком Равнодушен К Объекту, Чтобы Раздражаться.

Он закурил.

– Ты всегда куришь, как только проснулся? – спросила она строгим голосом по пути в ванную.

Он решил удостоить ее ответом.

– Только когда мне скучно.

Он пожалел, что сказал ей это.

– Извини, как?

– Личная шутка, – объяснил он.

– Ага. Ну, ничего. – Она скрылась в ванной. – Чистое полотенце есть? – крикнула она оттуда.

– Нет.

– Что?

– Нет! – крикнул он.

Это была неправда, но его заинтересовало, как она среагирует. Она никак не среагировала, а просто включила душ.

Он сделал себе еще кофе.

– Дай мне мою сумку! – сказала она из ванной.

Он проигнорировал просьбу. Думая о чем-то другом, он потянулся к телефону.

– Да, босс! – ответил знакомый голос.

– Слушай, Чак, – сказал Роджер. – Скинь все, что тебе нужно, в сумку и встречай меня у входа через пять минут. Это срочно.

– Никаких проблем, босс, – сказал Чак.

– Эй, – сказала Русая Загадка, стоя перед ним и роняя вокруг себя водяные капли. – Ты слышал? Я просила тебя дать мне мою сумку.

Он посмотрел на нее пустыми глазами. Не было никакого Чака, не было машины, не было главной статьи столетия, и никто кроме таксистов не называл его «босс». Такая картинка, плод воображения. Раньше она, картинка, была намного сложнее и включала встречи с высокопоставленными особами, интриги, заговоры, убийства, насилие, и Премию Пулицера за блистательный журнализм. Репортер Награжден В Соответствии С Заслугами. Со временем упростилась.

Ничего сенсационного никогда не происходит до полудня. А если и происходит, то об этом никогда не пишут в тот же день собственно в газетах. Зачем от журналистов на зарплате требуют, чтобы они появлялись в конторе в девять утра – загадка. Вещи, о которых следует писать репортажи, происходят, если подумать, после пяти вечера, то есть, после того, как большинство репортеров ушло домой.

Роджеру хотелось, чтобы сенсационные вещи происходили постоянно.

Детство и отрочество Роджера прошли в обстановке, возбуждающей зависть и ненависть большинства населения мира. Отец его, не будучи членом влиятельного класса от рождения, был, тем не менее, несказанно богат. Сын мог выбрать любую карьеру, но даже в раннем детстве Роджер мечтал сделаться именно репортером. Около года назад, Арнольд Хемсли Вудз, отец Роджера, переговорил с одним своим знакомым, имеющим контрольные капиталовложения в нескольких газетах. Вскоре после этого Роджеру дали первое задание. Радость получилась недолговременной.

Никаких опасностей и переделок, никакого риска. Вообще. Что касается войн – они вообще не заслуживали присутствия репортеров, в основном, и репортаж можно было вести не покидая конторы, по крайней мере в той газете, в которой работал Роджер. Голливудские знаменитости и скандальные строители, вроде Трампа и Тишмана, являлись единственными возможными объектами скандальных хроник. Репортажи о правительственной коррупции ограничивались бессмысленной, не очень логичной руганью по адресу Президента и его скучных коллег. Пойманные преступники, которым грозило длительное заключение, во время интервью не говорили ничего интересного помимо корявых банальностей, а преступники менее значительные затруднялись сформулировать свое возмущение обществом осмысленными фразами, годными для печати. Прохожие на улицах высказывали мнения о текущих событиях, целиком совпадающие с теми, которые уже публиковались в прессе и передавались по телевизору. Роджер продолжал на что-то надеяться, без особых причин. Однажды, надеялся Роджер, в какой-нибудь славный, многообещающий, блаженный день он найдет, исследует, и предоставит вниманию публики настоящее сенсационное событие.

Русая Загадка вышла из ванной полностью одетая (во вчерашнюю одежду, понял Роджер – значит, она не живет здесь со мной, и у нее нет здесь запасных вещей). Ее резкие, запоминающиеся черты украшал слой косметики. Неприятно запоминающиеся, подумал Роджер.

– Я так опаздываю! – сказала она. – Извини, что я так спешу. Телефон?

– Я завтра уезжаю в Африку, – сказал Роджер, делая серьезное лицо. – Позвони мне недели через три.

– В Африку! – сказала она. – Как я тебе завидую!

– Обычное задание.

– И все таки – номер?

В руке она держала свой телефон, готовая вводить диктуемые цифры.

Роджер продиктовал цифры, одну неправильно.

– Черт, даже не верится, что я так опаздываю, – сказала она, снова посмотрев на неработающие часы. То, что стрелки с тех пор, как она на них до этого смотрела, нисколько не сдвинулись, не произвело на нее никакого впечатления. Телефон ее показывал правильное время, но она не придала этому значения. Она поцеловала Роджера в губы, и попыталась поцеловать еще раз – уже французским способом, но он не ответил на поцелуй – и исчезла.

Он так и не узнал, как ее зовут. Надо бы узнать. Впрочем, зачем? Да и вообще она не слишком привлекательна. Намерений встретиться с ней еще раз у него не было. За исключением возможности (сомнительно, впрочем) оригинального поведения с ее стороны, кое поведение заставило бы его на ней жениться и иметь с ней детей (постоянное преследование, самопожертвование, объяснения в любви и преданности, билеты в оперу или в цирк) – они ничего не могли друг другу предложить.

Роджер Вудз был прирожденным журналистом, и умел чувствовать сенсацию за тысячу миль. Репортерские инстинкты никогда его не подводили, всегда указывая ему нужное место и время. Несмотря на это ему приходилось по большей части торчать в конторе за письменным столом, в то время как другие, менее компетентные, посылались в места, откуда дул ветер сенсационности (кроме войн, которые, как уж было сказано, освещались прямо из конторы). Стиль письма Роджер имел оригинальный. Вопреки старой традиции, берущей начало в телеграфной несуразице Гражданской Войны, Роджер писал интригующие вступления, в которых не упоминались никакие конкретные факты, и таким образом интерес читателя возрастал по мере чтения. Репортажи Роджера всегда редактировались, переделывались под общепринятый формат. Чаще всего для этой цели редактор просто менял местами первый и последний параграфы.

Ничего сенсационного в мире в данный момент не происходило.

Роджер вышел в дайнер – позавтракать. Потолки в его квартире – едва три метра высотой – нагоняли тоску. И еще многие другие вещи в его жизни нагоняли на него тоску. К примеру, отец его отказывался давать сыну деньги, и приходилось жить на доход рядового журналиста, и тратить две трети этого дохода на квартирную плату.

После завтрака он вернулся в однокомнатное свое жилище и некоторое время посвятил переключению каналов телевизора, переходам от окна к столу, и рассматриванию коллекции репортерских фотографий в компьютере. Выйдя снова на улицу, он, выпил еще кофе, прогулялся, пообедал в том же дайнере, и решил, что ни в какие бары в этот вечер не пойдет. Вернулся домой.

По одному из кабельных каналов показывали боксерский матч. Спортивный журнализм был чужд Роджеру, но к гладиаторам питал он слабость. Чемпиону мира в тяжелом весе предстояло сразиться со злобного вида парнем в красных трусах. Парень выглядел неуверенно.

Что-то заставило Роджера резко выпрямиться в кресле.

Ни в квартире, ни в здании ничего интересного не происходило. И по телевизору ничего особенного не показывали. Где-то … на другой стороне Сентрал Парка … что-то. Что-то там было. Зарождалось. Он понятия не имел – хорошее или плохое, какие люди принимают участие, сколько свидетелей. Он просто уловил признаки сенсации. И знал, что ему нужно там быть.

Быстро одевшись, он выбежал из здания, закинув сумку с фотоаппаратом, блокнотом и ноутбуком через плечо. Остановил такси.

– Куда едем, босс? – спросил таксист с тяжелым ямайским акцентом.

– Девяностая и Парк Авеню, – сказал Роджер.

Пробок не было. Прибыв к месту назначения, Роджер расплатился и быстро вылез на тротуар.

Посмотрев вокруг, он не увидел ни полицейских прожекторов, ни машин скорой помощи. Инстинкт погнал его в южном направлении. За четыре минуты он почти бегом преодолел пятнадцать кварталов.

Что-то сенсационное или, по крайней мере, очень необычное, происходило где-то здесь. Прислонившись к известняковой стене, Роджер закурил и некоторое время провел, наблюдая за противоположной стороной авеню. Некоторое движение – люди входящие и выходящие, двери трех зданий приводились в движение непрерывно; элегантно одетая пара, ждут такси; пожилой джентльмен входит во второе здание; портье соседнего здания выходит и останавливается в свете прожектора под козырьком, ища такси для кого-то (этот кто-то считает, что во избежание остентации1 следует для ловли такси использовать портье); два подростка, визгливо смеясь, выскакивают на улицу, а потом забегают обратно внутрь; останавливается такси, из него выходит пассажир.

Роджер посмотрел вверх, на французскую крышу среднего здания. Дормер темный. Он стал изучать, одно за другим, окна. В некоторых горел свет. Взгляд Роджера остановился на седьмом этаже. Какое-то движение там, внутри. Впрочем, движение было везде, во всех окнах – и в тех, где наличествовал свет, и в темных. А только движение на седьмом этаже явно заслуживало, чтобы о нем написали в газете. Инстинкты Роджера забеспокоились, завозились, закричали на хозяина. За задернутой шторой не перемещались никакие тени. Какое еще движение? Но он очень верил своим инстинктам.

Он пересек авеню, придавив по пути тюльпаны, растущие посреди разделительного газона, и вошел в здание. Портье сидел за конторкой, глядя в портативный телевизор. Смотрел боксерский матч.

– Привет. Кто выигрывает? – спросил Роджер, показывая репортерское удостоверение.

– Эй. А не покажешь ли еще раз бляху? Ты – коп?

– Нет, репортер. Слушай, дай-ка я тебе задам пару вопросов.

– Репортер? – портье улыбнулся. – А, да. «Крониклер». Ясно. В этом здании интервью не дают.

– А я никому не скажу. Будем держать это в тайне. Устраивает?

– Это шутка такая?

– Нет. Я пишу большую статью о разных портье. Сейчас я задам тебе несколько предварительных вопросов. Завтра я вернусь со всеми заметками и дам тебе их просмотреть. Ты завтра работаешь?

Некоторое время портье соображал. Затем улыбнулся радужно.

– Конечно, – сказал он. – В четыре дня начинаю.

– Вот и хорошо. Так, – Роджер вынул блокнот и диктофон. Поставив диктофон на конторку, он включил его. – Приглуши телевизор, – сказал он. – Начнем. Это твоя постоянная работа?

– Э … Да и нет. Я учусь на вечернем. Менеджмент. Хожу на занятия три раза в неделю.

Задав еще несколько банальных вопросов, Роджер небрежно спросил не живут ли в этом здании какие-нибудь знаменитости. Да, живут. Портье был этим очень горд.

– Знаменитость у нас одна, – сказал он. – На седьмом этаже. Ты правда не знаешь?

– Не знаю. А знать следует, не так ли?

– Предварительно что-то разузнал, наверное.

– Нет. Ну, хорошо, некто знаменитый живет на седьмом этаже. Кто именно?

– Угадай.

– Как же я угадаю?

Портье глазами показал на экран портативного телевизора. Роджер глянул.

– Что? – спросил он.

– Он, – сказал портье.

– То есть…

– Да.

– Он живет в этом здании?

– Да.

Роджер неподдельно удивился. Портье мудро кивнул.

– Да, – подтвердил он. – Никогда бы не догадался, да?

– Он один тут живет?

– Нет, конечно. С женой и детьми. Ты что, с Марса только что прибыл?

Репортер Разочарован.

В общем, все понятно – пока чемпион бьет кому-то морду, защищая чемпионский пояс, жена его развлекается с любовником. Невелика премудрость. То есть, конечно, дело сенсационное, но писать в газете об этом глупо. Это для блоггеров и еженедельников, которые в супермаркете продают. Роджер признался себе, что на этот раз инстинкты его оказались правы лишь частично. Статья, основанная на вульгарной супружеской неверности – не дело для профессионала.

Обратно на Вест Сайд он вернулся на автобусе. Прежде чем идти домой, он съел в дайнере тарелку куриного супа. Боксерский поединок завершился. Чемпион остался чемпионом. Инстинкты Роджера снова забеспокоились, настойчивее, чем прежде. Он решил, что их, его инстинкты, снова интересует все тот же адрес на Парк Авеню. Ну, хорошо, либо чемпион нокаутировал противника раньше срока и, придя домой, застал там милую сцену, либо любовник жены слишком медленно собирался и дождался на свою голову прихода чемпиона. Чемпион теперь, наверное, разбирается с обоими. Завтра подадут на развод. Или не подадут. Скука.

Репортер Недоволен.

Пора было идти спать.

***

Ладлоу протащился мимо портье походкой пожилого человека, чьей не очень насыщенной событиями жизни управляют строгие принципы, и который уверен, что ничего постыдного в жизни этой у него не было, нет, и не будет.

– Добрый вечер, мистер Фитцджеральд, – сказал портье и, в точности как Фитцджераьд, Ладлоу ответил на приветствие коротким кивком.

Нажав кнопку на пульте возле конторки и услав таким образом лифт с Фитцжеральдом на нужный этаж, портье возвратился к портативному телевизору. Давеча он поставил двести долларов на одного из двух участников матча – единственного представителя меньшинств среди обитателей здания. Представитель был чемпион мира в тяжелом весе, давал портье на чай больше всех, и в данном матче являлся безусловным фаворитом.

В лифте Ладлоу вставил специально сделанный им ключ в нужную щель. Единственная деталь плана, частично зависящая от случайности, состояла именно в действиях портье. По плану портье должен быть слишком увлечен матчем, чтобы заметить, что лифт остановился не на том этаже, на который он, портье, его послал. Настоящий Фитцджеральд находился в данный момент во Флориде, а его жена, намного моложе его, в Неаполе. Портье этого знать не мог – он только что вернулся из недельного отпуска на острове Аруба. Две камеры в вестибюле зафиксировали проход Фицджеральда. Впоследствии кто-нибудь начнет в конце концов задавать правильные вопросы и обнаружит всамделишное местонахождение Фицджеральда. После этого видеозапись отдадут экспертам на исследование, и те подтвердят, что на записи вовсе не Фитцджеральд. Но никто не сможет опознать Ладлоу в убеленном сединами старике в глупой, неуклюжей одежде. Дети боксера пребывали в резиденции в Апстейте, дворецкий взял выходной, телохранители пили сейчас виски и пиво на матче, прислуга ушла два часа назад. Супруга чемпиона находилась на втором уровне квартиры, в третьей спальне, одна, и смотрела матч по телевизору, жуя поджаренный хлеб и икру – тайная слабость.

Двери лифта гладко разъехались в стороны. Она не услышала.

На всякий случай Ладлоу старался действовать как можно более бесшумно. Проходя из одной комнаты в другую, проверяя, нет ли кого, он ничего лишнего не обнаружил.

Мраморные лестницы не скрипят. Огромная квартира – красное дерево, мрамор, полированный дуб – да, это что-то.

В третьей спальне телекомментатор добросовестно расписывал претендента, парня, на счету которого имелось много побед нокаутом. Затем последовали рекламы нового немецкого драндулета и плохого пива. Ладлоу вошел в спальню.

Она лежала на кровати … на животе … жуя … согнув колени, задрав игривые ступни вверх и болтая ими. Она не слышала как он вошел. Может, увлеклась рекламой пива. Может она была скрытая алкоголичка. Лежала себе на кровати, по диагонали, поверх покрывала. Закрыть ей рот рукой в перчатке – ненужный риск. Самое лучшее было – просто прыгнуть на нее сверху и ткнуть лицом в покрывало. Ладлоу так и поступил, и вскрик ее, как и ожидалось, был едва слышен. Свободной рукой Ладлоу приставил дуло автоматического пистолета ей к виску, говоря при этом ровно и отчетливо ей в ухо —

– Не смей дергаться. Перестань. У меня в руке пистолет, и дуло – вот, чувствуешь? – у твоего виска. Мне совершенно нечего терять. Если ты сделаешь малейшее движение после того, как я тебя отпущу, я вышибу тебе мозги. Второго предупреждения не будет.

Он дал ей некоторое время, чтобы она осознала, что ей только что сказали, а затем убрал руку с ее затылка.

Женщина разумная, она сделала так, как ей велели. Он попросил ее повернуть голову слегка. Она повернула и вдохнула воздух.

– Теперь так, – сказал Ладлоу. – Я сейчас с тебя слезу. На твоем месте я бы не делал глупостей. Стреляю я очень хорошо. – Не дожидаясь от нее кивка, он сполз с нее и встал на пол в полный рост. – Перекатись на спину и сядь, только медленно, – сказал он.

Она села и уставилась на него. Приятной наружности мужчина лет тридцати пяти. Среднего роста. Хорошо сложен. Правильные черты лица. Одет в костюм, не соответствующий внешнему виду. Перчатки. Стариковская шапочка. Он снял шапочку. Русоволосый.

– А теперь, – сказал он, точным движением кладя шапочку на прикроватный столик, – от тебя требуется содействие. Твой единственный шанс выжить – в точности следовать моим инструкциям.

– Кто вы? – спросила она.

– Я скажу тебе, кто я, но не сейчас. Сейчас ты должна понять, что мы здесь одни, и будем одни длительное время. Ты полностью в моей власти, и я ничего не потеряю, если убью тебя. Я не хочу тебя убивать, но мне придется это сделать, если ты будешь мне мешать. Ясно?

– Да, – быстро ответила она.

– Хорошо. Слезай с кровати. Медленно.

Она подчинилась. Она встала перед ним, в блузке и брюках капри, не сводя с него глаз. Он кивнул.

– Повернись.

Она повернулась.

– Левую руку.

Щелкнули наручники.

– Другую руку.

Наручники щелкнули еще раз.

– Хорошо.

Руки в наручниках за спиной. Теперь можно положить пистолет на прикроватный столик рядом с шапочкой. Он вытащил нож, принесенный им из кухни в нижнем уровне.

– Эй, – сказала она тихо, отшатнувшись.

Он протянул руку и схватил ее за волосы.

– Будь рассудительна, – сказал он. – Повторяю, мне вовсе не нужно тебя убивать, но все-таки я тебя убью, если ты меня к этому вынудишь. – Он дал ей хлесткую пощечину. – Это наказание, – заметил он холодно. – Тебе следует быть рассудительной. Отсутствие рассудительности будет всякий раз наказана. Степень наказания будет увеличиваться от раза к разу. И в конце концов, возможно, мне придется отрезать тебе один за другим пальцы.

Она стояла перед ним, стараясь не мигать. Он разорвал на ее груди блузку. Вставив два пальца между чашек лифчика, он потянул лифчик на себя. Мелькнуло лезвие – чашки упали по сторонам (она судорожно выдохнула). Затем он разрезал лямки, одну за другой, избавляясь от лифчика полностью. Расстегнув молнию на ее брюках, он потащил их вниз вместе с трусиками. Брюки и трусики оказались на полу.

– Выйди из них. Шаг в сторону, – сказал он.

Она подчинилась. Несколькими быстрыми надрезами он избавил ее от блузки. Теперь она стояла перед ним голая.

– Ложись на кровать, – сказал он. – Медленно. Сперва сядь. Так. К изголовью. Хорошо. Согни ноги в коленях. Расставь ступни. Вот, правильно.

Чемпион мира появился на экране, все еще в раздевалке. Затем показали нервничающего претендента. Комментатор продолжал его рекламировать, чтобы всем было интересно, что будет дальше.

– Так, – сказал Ладлоу, кладя нож на прикроватный столик рядом с пистолетом. – Был бар, и был столик в баре. И была женщина, и был мужчина. Мужчина подошел к женщине. Он ничего особенного не имел в виду. Он просто хотел с кем-нибудь поговорить. Женщина смотрела на мужчину, но не видела его – она только слышала распевный лонгайлендский акцент, который, кстати говоря, был ненастоящий. Говорить с данным мужчиной было ниже ее достоинства. Так она думала. Сейчас я ей докажу, что она ошиблась. Он вовсе не ниже ее. Наоборот. Он ее хозяин и бог. И если ты хочешь выйти из данной ситуации живой и с полным набором конечностей, ты мне поможешь доказать ей это. Ты будешь терпеть все, что я с тобой буду делать. Тебе будет нравится. Ты полюбишь меня и будешь просить, чтобы я сделал с тобой тоже самое еще. И ты никому об этом не скажешь. Никому. У меня огромный опыт и поймать меня невозможно.

Будь она меньше напугана, она бы ему не поверила.

В квартире он провел час. В какой-то момент, входя в нее сзади, он посмотрел на экран телевизора и спросил деловым тоном, любит ли она мужа.

– Только правду, – сказал он. – Я хочу слышать правду.

– Да, – ответила она.

Муж ее в этот момент упал на настил ринга. Рефери досчитал до пяти. Чемпион с трудом поднялся на ноги. Раунд закончился через десять секунд, началась реклама. В следующем раунде чемпион нашел слабое место в защите претендента, собрал остававшиеся силы, и нокаутировал оппонента стремительным левым хуком.

Теоретически чемпион знал все неписаные правила и помнил инструкции. В действительности, он ничего не мог с собой поделать.

***

Пожарная команда прибыла через две минуты после получения сигнала тревоги и потушила пожар. К обитателям миллиардного здания, находящимся в состоянии паники, пожарные отнеслись с ледяной профессиональной вежливостью, граничащей с презрением, и вскоре вообще перестали притворяться. Старая вдова, владелица пуделя и солидного количества дорогой недвижимости, спросила, не может ли кто ей сказать, в безопасности ли ее квартира. Ей сказали – «Заткнись, блядь, бабуся, дура старая, не до тебя теперь». Вскоре после этого прибыла полиция. Судебные следователи – через десять минут после нее.

Подозревать мужа было глупо. В конце концов, на планете имелось несколько миллионов свидетелей, готовых подтвердить его алиби. Представители прессы, поколебавшись, позволили властям убедить их, что боксер ни в чем не виноват. Не то, чтобы они действительно поверили этому, но других сведений у них не было (пока что, добавил кто-то циничный). Некоторые сомнения все же наличествовали – и на следующий день было продано вдвое больше экземпляров газет в связи с этим. Допросив портье, полиция его арестовала, но вскоре отпустила. Кто-то связался с мистером Фицджеральдом во Флориде.

Третья спальня, коридор, главная гостиная – все уничтожено огнем – антиквариат, серебро, все. Эксперты прочесали угли и пепел, ища – что-нибудь – отпечатки, ДНК, что-нибудь. Обнаружили некоторое количество интригующих предметов. Следователи работали быстро. Все слуги были контактированы и допрошены, у всех взяли ДНК. Тех из слуг, кто привычно использовал квартиру в любовных целях когда хозяев не было дома, обязали представить любовников и любовниц, и они, любовники и любовницы, тоже были допрошены, но не все. Например, любовник горничной был известный полиции насильник, но он в данный момент находился в тюрьме, а среди любовниц повара наличествовала дама с репутацией соблазнения несовершеннолетних, но она в данное время жила в другом штате. Следствие зашло в тупик.

– Может, родственник, – предположила лейтенант Нанси Райт.

– Да нет, вряд ли. Какой-нибудь маньяк из Аптауна, это точно, – сказал один из детективов. – Надо же, удушил дуру лямкой лифчика. Вот же скотина.

– Бывший любовник, это точно, – сказал еще кто-то.

К ужасу семьи и мужа (муж знал только о двух), все четверо недавних любовников жертвы были вызваны в отделение и допрошены. Все они имели совершенно непробиваемые алиби.

На всякий случай пришлось еще раз арестовать портье. Безрезультатно. Его снова отпустили.

Затем детективы прибегли к неодобряемой и не совсем легальной помощи ясновидящих. Одна ясновидящая согласилась помочь, и даже увидела кое-что, закрыв глаза и настроившись на нужную волну – в основном телевизионный экран. Часа два подряд она в трансе смотрела телесериалы и рекламу, после чего связь нарушилась. Либо она ее, связь, потеряла, либо – безумная теория, но отмести ее, как несостоятельную, оказалось делом нелегким, мешали факты – преступник знал, что происходит, и перед тем, как оторвать глаза от экрана и потушить свет – зажмуривался. На следующий день произошло тоже самое. И на следующий тоже. В конце концов ясновидящая сдалась.