Читать книгу Письма с Марса. Часть 1. Часть 2 - Владимир Ручкин - Страница 2

…бывший кришнаит Дхармарадж – дас двигался по Москве походным шагом, оставляя за собой мокрые следы давно изношенных и треснувших кед. Темные пятна неизвестного происхождения на выгоревшей куртке с белым налетом соли по швам говорили о том, что он не первый день в пути. Есть хотелось до боли в желудке, голова кружилась, мысли приходили всякие и по большей части несуразные. За спиной висел тощий рюкзак, который он «реквизировал» еще в больнице Новосибирска. В нем, завернутые в полиэтилен и обмотанные грубой веревкой, лежали листы писем и дневников, которые он унес из разгромленного «ашрама». Этот сверток привез кто-то из Индии, да так и оставил и больше не объявился.

Давно и по нескольку раз перечитанные, запомнившиеся наизусть фрагменты отдавали какой-то тоской по нереальному, невозможному миру.

Он все-таки дошел. Итак, паспорт был надежно упрятан, а саперная лопатка и нож выброшены на подступах к Первопрестольной. Ему не нужны были неприятности при встрече со слугами бога Мары. Столица Московии встречала хмурым, дождь со снегом, лицом. После бегства из больницы Новосибирска оставаться в городе было опасно. И «преданные» посоветовали уехать из города, скрыться на время. Ну да ладно, ведь жив остался. После нападения «бандитов» и разгрома ашрама, очутился он с кое-как залеченной раной на голове, без денег, без помощи на улице.

Добираться до Москвы было трудно и голодно, но он приспособился, притерпелся. В пути многое было осмысленно. Осталась ли вера? Это был трудный вопрос, именно что трудный. Но он был решен окончательно.

Сейчас он смотрел на мир другими глазами. Не «преданный», обвешанный амулетами и в одежде санньясина, сшитой из застиранной простыни, а просто путник, лишенный всего. Лишенный дома, родных, друзей… Мог ли он сам решиться на подобное? Нет, никогда.

По своей воле идти на страдания и к концу жизни обрести не душевный покой, а нищету и презрение окружающих? Да кто же пойдет по этому пути сознательно, добровольно?

Иногда он бормотал что-то по привычке, обретенной на этой длинной дороге. Это были монологи неизвестно с кем или рассуждения неизвестно о чем. Временами он как бы встряхивался и осознавал, что очень слаб. Очень слаб потому, что не ел уже четыре дня. И, что хуже всего, наваливалось на него нечто невыносимое, что терзало душу. Он чувствовал себя, то путником – изгоем, наказанным несправедливым судом «polis» и изгнанным из пределов привычной жизни, то матросом, выпавшим за борт судна и ожидающим смерти.

Он, то возвращался к привычной реальности, то опускался в неизведанные глубины подсознания. И тогда он терял всякое представление о том, что с ним, кто он такой. Он как бы входил через ворота в пространство, где мир был заселен странными существами. И один взгляд на них говорил, что эти красивые существа, интеллект которых намного превосходит человеческий, не равные ему. Он был чужд им с его мелочными желаниями и никчемными мыслями. Как же жалок он был в попытках заговорить с ними. Нет, не неприятие с их стороны, а холодное «ничто» было ответом. Он двигался дальше, в другой мир и ему казалось, что он идет по своей воле. Но большое «что-то» мягко и настойчиво сажало его на берег реки. Он брал в руки удочку, бросал леску с поплавком подальше и, вдруг, оказывался в другом мире. В центре этого мира было огромное и высокое здание. Здесь были большие аудитории или классы, в которых его ровесники, обсуждали что-то очень важное. И он, один из них, тоже излагал свои мысли, свои теории, какие-то сложные математические схемы. И на душе было радостно – что вот все они едины душой и делают огромное и важное дело. Что это друзья, братья, сестры навсегда, на все времена. Он даже мог передавать им мысленно свою любовь, доброту и радость. Но выйдя в коридор, он потерял эти аудитории и классы. Он принимался их искать, но не находил. Бродил в каких-то серых гостиничных номерах или комнатах грязного общежития. Он искал, но не находил. Наконец, вышел из здания, но снаружи оно было серым и грязным пятиэтажным корпусом. Все было потеряно. Он повернул голову направо и увидел город весь залитый солнечным светом, весь в зелени парков. И радостно вспомнил, что жил когда-то здесь и есть у него дом в этом городе. Он отправился искать этот дом и нашел его, но это был уже не его дом. В нем были какие-то незнакомые люди, которые говорили ему,

– Уходи, ты живешь в другом месте, – и он шел, мучительно вспоминая подробности, приметы по которым можно его найти. Поиск превращался в наваждение. Куда бы он ни шел, это был не его дом. Тоска, тоска и безысходность постепенно охватывали его.

– Что же, мне так и скитаться?

Он подошел к вокзалу, и какая-то другая память вдруг подсказывала – этот вокзал он уже видел.

– Да, не просто видел, а я приехал сюда издалека из каких-то других городов другой страны! – говорил он себе.

И вспоминал эпизоды приезда, попутчиков в вагоне, все вплоть до мельчайших подробностей. А правее, почти рядом был другой вокзал, с которого он пытался уехать, да так и не уехал. А если подниматься вверх, то начинался большой город. И еще были трамвайные пути, ведущие на северо-восток. И был двухэтажный дом его бабушки. Огород, сразу переходящий в степь. И скифские курганы, которые тянулись цепочкой вдоль большой реки, а дальше крепость, давно заброшенная…

Снова и снова он возвращался в реальность – тусклую, тягостную. Спасала только злоба – она была его опорой. Много ее, много злобного презрения накопилось в душе ко всем и всему. И он уже не обращал внимания ни на смех девушек за своей спиной ни на удивленно брезгливые взгляды прохожих.

…Сначала его занесло на Старый Арбат, где торговали, веселились, «втихую» пили портвейн. Кто-то играл на гитаре, кто-то собирал деньги в фонд «Озеленения Луны». Он подошел к группе, где играли на гитаре, стал вслушиваться в текст. Пели на английском:

– «Я буду строить баррикады на Марсе,

– Потому, что там никого нет,

– Я буду строить баррикады, чтобы воевать с самим собой.

– Баррикады против себя, чтобы воевать с самим собой.

– И когда я стану победителем,

– Я превращусь в марсианскую пыль.

– И останутся только баррикады, памятники битвы,

– Памятники в честь битвы с самим собой, исход которой предрешен…»

Он шел дальше… Порой принимался считать. Считать, сколько домов он прошел, сколько подъездов, сколько окон. Потом бросал это занятие и снова начинал бормотать.

Звонок проходящего трамвая ударил коротко и звонко, как будто резко провели гвоздем по жести. Он вздрогнул и огляделся. Слишком уж ослабели нервы за последнее время, отметил про себя. А главное, на душе было грязно и сумрачно.

То, чего он опасался больше всего – чувство бесконечного отвращения к себе, которое начинало давить его сердце и душу, окончательно захлестнуло его. Он уже не знал, куда деться от него.

Оглядевшись, заметил, что стоит подле чебуречной, в которой продавали всякую всячину и спиртное. Здесь же народ распивал зелье и закусывал.

Раздражение все более охватывало его. Украсть, хотя бы что-нибудь или вырвать пирожок из рук девушки, вон той, что стоит у киоска.

– Что это я, о чем?

Вдруг, он как бы очнулся и увидел, что смотрит на девушку, смотрит, как она ест, смотрит ей в лицо.

– Нет, что это со мной?

Пошел дальше и бессильно опустился на скамейку. Идти некуда, есть хочется. А надо продолжать идти дальше, искать ночлег и еду.

Присел кто-то рядом.

– Есть хочешь?

Это та девчонка, что стояла у киоска.

Ничего он ей не ответил. Злоба, злоба и раздражение на весь свет так и рвала его в клочья. Как будто стая диких собак напала на него, но некуда бежать, нечем отбиваться.

– Да возьми, я не хочу уже…

– Нет! – Сказал он и даже не поглядел в ее сторону.

– Возьми, ты же голоден…

– Послушай, благодетельница, я тебя о чем-то прошу? Процедил он сквозь зубы.

– Я же помочь хочу…

– Не нужна мне твоя помощь и ничего мне не нужно! Отстань!

Встала, потопталась немного и ушла.

Нужно было идти дальше. Какое-то кафе показалось впереди, и он приободрился. Сейчас надо было зайти с черного хода, и незаметно вытащить что-либо из контейнера с отходами. В тартарары стыд и гордость!

В это время открылась дверь и толстый инородец закричал —

– Эй, зачем пиришол? Зачем как собак кушат? Иды!

– Милис визиват будэм!

Но это уж слишком! – подумал он, что за сила меня гнобит и преследует неудачами – окончательно в угол загнала! Эта неудача ввергла его в шок, и вдруг…

– Олло первогидырь, – вдруг пронеслось в голове, – Дигирь худо оно…

Что это? О чем это? Ах, да это же из «Хожения за три моря», которое он знал почти наизусть.

Сначала, он говорил медленно и тихо, вспоминая, но потом голос перешел на высокие ноты, —

– Исса рухолло, аликсолом. Олло акбаръ. Ла илягиля илл Олло. Олло перводигерь. Ахамду лилло, шукуръ худо афатад. Бисмилнаги рахмам ррагым. Хуво мугу ллязи, ля иляга ильля гуя алимул гяиби ва шагадати. Хуа рахману рагыму, хуво могу лязи.

В конце «речи» он ткнул указательный палецем в небо и, путая, недоговаривая имена Аллаха, выдал на одном дыхании,

– Альбариюу, альмусавирю, алькафару, алькахару, альвахаду, альразаку, альфаиагу, альалиму, алькабиру, альбасуту, альхафизу, альъррафию, альмавифу, альмузилю, альсемию, альвасирю, альакаму, альадьюлю, альятуфу!»

Инородец ошалел,

– Э-э, постой брат, зачем обижат! Зачем на мой голов Аллах зват? Сеечас вынесет Рахым…

Сумка была не легкая. Аллах не обидел. Вот теперь и на вокзал, пересидеть до полуночи, а потом найти подъезд с открытым люком на чердак и выспаться. Пройдя еще немного, свернул с Проспекта Мира и стал спускаться вниз. Внезапно, ему послышалось, что его окликнули, и он остановился. Потом решил что почудилось, и продолжил свой путь…

– Рома! – Снова зазвенело в ушах. Да что за наваждение, опять этот голос.

Вдруг заметил у подъезда дома какую-то «возню». Это три «пацана» взяли на «гоп-стоп» какую-то девчонку.

Пройти бы мимо – глаза в землю но, ноги не послушались головы. Не хотели ноги проходить мимо такого мерзопакостного действа.

– Эй, вы, девчонку не трогайте!..

…очнулся бывший кришнаит на асфальте.

– Ой, ты как? – девчонка рядом суетится.

– Мне бы встать.

– Я сейчас, я сейчас, – Все-таки прислонила его спиной к стене дома.

Он огляделся – вокруг валяются «дары» Рахыма и пахнет алкоголем.

– Ну, вот и выпил и закусил, – подумал.

– Подними меня. —

С трудом поднялся и, сделав шаг вперед, провалился вниз и влево, в черную пустоту.

Затем очень долго шел по темному тоннелю или коридору – не понять. Стены, на ощупь, были шершавые и неприятные. Вдруг, забрезжил свет впереди. Он подошел ближе и увидел внизу у костра людей в одежде дервишей. Они о чем-то говорили, не спеша, медленно, расставляя акценты.

– …нет веры, которая бы не вела к заблуждениям.

– И каждый святости примеры ищет в ней…

– Двойственность миров, вот в чем причина, уважаемый Йогуртчу Баба.

– Как Вы думаете, уважаемый, куда ведет наш путь?

– Крепость называют Кызыл-таш – Красный камень…

…Запах нашатырного спирта резко ударил в нос, он очнулся в незнакомой комнате.

– …только на Ваше усмотрение, Елизавета Иоанновна, только на Ваше усмотрение. И никаких резких движений. Никаких «встану, пойду», вообще никаких телодвижений. Зайду через два дня.

– Куда это меня забросило? – подумал он.

– Где дервиши? – спросил тихо.

– Какие дервиши? – и появилось лицо той самой девчонки.

– Те, которые тебя побили?

Ах, вот оно что! Что это она от меня не отвяжется, все дороги перекрыла…

– Мне на вокзал надо, – он пошевелился и хотел встать.

– Не двигаться, молодой человек! Лежите смирно, а то привяжем к кровати, – сказал другой голос…

– Да не пугайте его, бабушка, он в себя еще не пришел.

…на рассвете он несколько раз просыпался. Ему снилось, что он идет через скошенное поле и ему больно ступать по жнивью. Он возвращался назад и снова шел через поле – искал, где можно пройти…