Читать книгу Ценности социализма. Суровая диалектика формационно-цивилизационной смены и преемственности системы общественных ценностей - Владимир Сапрыкин - Страница 7

Весьма неоднозначны и спорны точки зрения на развитие российской аксиологической мысли. С одной стороны, уже утвердилось представление о том, что русская философия не знала теории ценностей. С другой стороны, существует немало утверждений о том, что в силу своего исторического, социокультурного и национального своеобразия русская общественная мысль была насквозь аксиологичной. И в первом, и во втором случае есть свои аргументы и контраргументы. Так, М. С. Каган – авторитетный исследователь в области теории ценностей – считает, что «русская философия осознала себя в качестве самостоятельной и не зависимой от теологии области знания» только с начала XVIII века. «До того времени русская мысль… находилась под сильным влиянием богословия (опиравшегося на византийскую традицию), которое… не знает теории ценности, поскольку признает только одну подлинную ценность». М. С. Каган делает вывод о том, что даже «непримиримые идеологические противники оказывались едиными в том, что свои ценности провозглашали истинами, и не нуждались поэтому в какой-то особой “теории ценности” – ее не было ни у В. Соловьева, Н. Бердяева, С. Франка, ни у Г. Плеханова и В. Ленина»[37]. Это утверждение оспаривают некоторые российские ученые настоящего времени. П. И. Смирнов из Петербурга считает, что в работах С. Франка, Н. Бердяева, Н. Лосского, П. Сорокина (русско-американского социолога и культуролога) уже исследовалась сущность ценностей[38].

Не будем впадать в «квасной патриотизм»: российская аксиология в сравнении с западноевропейской явление действительно более позднее. И в этом факте нет ни грана уничижительного состояния ценностной теории в российском научном сообществе. Во-первых, у каждого народа есть свои национальные особенности развития культуры, науки, интеллектуальной мысли. У одних народов происходит развитие философии в «наукообразном выражении», у других – в литературе, искусстве, нравоучениях, фольклоре. Выдающийся русский советский философ А. Ф. Лосев сформулировал следующие отличительные особенности русской философии:

1) русской философии, в отличие от европейской, и более всего немецкой, чуждо стремление к абстрактной, чисто интеллектуальной систематизации взглядов. Познание сущего, его скрытых глубин может быть постигнуто не посредством сведения к логическим понятиям и определениям, а только в символе, в образе посредством силы и воображения и внутренней жизненной подвижности (Lebens Dynamik);

2) русская философия неразрывно связана с действительной жизнью, поэтому она часто является в виде публицистики. …Среди русских очень мало философов par exellence (по преимуществу): они есть, они гениальны, но зачастую их приходится искать среди фельетонистов, литературных критиков и теоретиков отдельных партий;

3) в связи с этой «живостью» русской философской мысли находится факт, что художественная литература является кладезем самобытной русской философии. В сочинениях Жуковского, Фета, Льва Толстого, Достоевского, Максима Горького, говорит А. Ф. Лосев, часто разрабатываются основные философские проблемы, само собой в их специфически русской, исключительно практической, ориентированной на жизнь форме. И эти проблемы разрешаются здесь таким образом, что непредубежденный и сведущий судья назовет эти решения не просто «литературными» или «художественными», но философскими и гениальными[39].

Во-вторых, если посмотреть на отечественную философию и ее аксиологическую составляющую шире, масштабнее, то нельзя не признать следующее: русская общественная мысль в течение столетий была наполнена глубоким ценностным отношением ко всем проявлениям жизни: природе, человеку, обществу, государству и т. д. По свидетельству В. В. Зеньковского, русская философская мысль «сплошь историософична». Она постоянно обращена к вопросам о начале и о конце истории, ее сокровенном смысле и путях его постижения, о ее всеобщих основах и уникальности исторического пути отдельных народов и цивилизаций, о соотношении «данности» и «заданности» исторического процесса, прогресса и возврата к «началам» исторического бытия, конечности исторических времен и эсхатологической вечности. Через осмысление исторической миссии России, ее отношения к Западу и его ценностям, их места и роли в развитии мировой цивилизации российские мыслители приходили к ценностно-смысловому универсализму в интерпретации мирового исторического процесса и судеб всего человечества.

Особенностью русской философско-исторической (она же в своем содержательном смысле была и аксиологической) традиции является то, что она никогда не была ориентирована на абстрактное теоретическое постижение мира. Вопрос об истине (одной из главных ценностных проблем) для нее всегда выступал не только в смысле адекватности теории действительности, но и в соотнесенности с категорией «Правда», несущей в себе нравственно-практический, аксиологический потенциал, который побуждает к стремлению не только понять мир, но и преобразовать его в соответствии с идеалами Добра, Истины, Красоты, Справедливости[40]. Через всю историю русской общественной мысли проходит идея социальной справедливости. Уже в феодальном обществе Руси она составляет область коренных интересов всех слоев и сословий XIV–XVI вв. Помним ли мы об этом?

Выдающийся советский историк А. И. Клибанов (1910–1994) поставил для науки фундаментальный вопрос: «Есть в истории культуры и такая проблема, как проблема забытых ценностей»[41] (выделено мной. – В. С.). «Европоцентристское пренебрежение к средневековой Руси»[42] проявится уже в XVIII в. в русском дворянском сообществе, испытавшем мощное воздействие процесса европеизации отечественной культуры. Не случайно академик А. М. Панченко определял «культуру как состязание»… Это состязание будет проходить и в последующие годы. Русский естествоиспытатель, социолог и публицист Н. Я. Данилевский (1822–1885) в своей работе «Россия и Европа. Взгляд на культурные и политические отношения славянского мира к германо-романскому» (1869) протестовал против «европейничанья», отвергал взгляды об универсальном характере германо-романской цивилизации, ее претензии быть «общечеловеческим стандартом»[43]. Написанная 145 лет тому назад, книга Данилевского удивительно созвучна нашим временам, когда на просторах России, Украины и дальше, за их пределами, господствует разновидность европоцентризма – америкоцентризм, нагло и агрессивно внедряемый в общественное сознание либералами-контрреволюционерами. Тотальное внедрение идеологии европоцентризма[44] закрывает многое из ценностного наследия русского, украинского, белорусского и других народов, некогда входивших в состав Российской империи, а позже создавших общее Отечество – Союз Советских Социалистических Республик. Если в прошлом, говоря словами академика А. М. Панченко, отрицалось «почти все, что было создано за семь столетий, прошедших со времен Владимира Святого», отрицались «книги и профессиональная музыка, иконы, фрески и зодчество, навыки общения с людьми, одежда, праздники, развлечения, событийная культура и культура обиходная, вся национальная топика и аксиоматика»[45], то сегодня, спустя 300 лет, либералами-америкоцентристами Россия (СССР) зачисляется в разряд нецивилизованных, варварских стран, чуждых свободе и демократии.

Так возникает проблема «забытых ценностей» любой эпохи, будь то русское Средневековье или Советский Социализм. При этом речь идет о главном споре эпох – споре об исторической правде и правоте (А. М. Панченко). Но, как свидетельствует вся история человечества – от рабовладения и до сегодняшнего дня, – у каждого социального субъекта деятельности – человека, социальной группы, прослойки, класса – свое собственное представление и о «правде», и о «правоте»… Поэтому вновь и вновь повторим: такой «спор» и поиск «правды» всегда носил – не мог не носить! – классовый характер.

Если обращаться именно к русскому Средневековью, то мы должны – просто обязаны – вспомнить, что сквозь всю древнерусскую публицистику, литературу, фольклор проходит ценностно-смысловая антитеза «Правда» – «Кривда» как форма осознания основного классового антагонизма в условиях феодального общества. Народный идеал «Правды» в Древней Руси был антифеодальным: это идеал свободного труда на свободной земле. «Правда» в том, что земля есть «Божья» земля, то есть всеобщее достояние тружеников, и что порабощение человеком человека есть дело дьяволово. Идеал «Правды» перерастал в мечту о справедливом общественном устройстве, каковое представлялось в одних случаях в образах земного рая, а в других – в образах социальных порядков, как бы переходных к «царству Божию на земле». Это были социальные утопии эсхатолого-хилиастического ряда, известные в Средние века, отчасти и в Новое время, в странах Европы и Азии.

В истории и культуре русской общественной мысли Средневековья идейное наследие И. Пересветова, А. Никитина, Ф. Карпова, Я. Шишкина, З. Отенского занимает центральное место. «Государство правды» Федора Карпова, «Правда «земли» и «царства» Ивана Пересветова, «О праведном и неправедном суде» Зиновия Отенского и Якова Шишкина, а также «Слово о правде и кривде» (автор неизвестен) – эти и некоторые другие произведения, дошедшие до нас, раскрывают аксиологическую направленность русской общественной мысли той эпохи.

В контексте «забытых ценностей» мы должны вспомнить и другой не менее важный факт: уже в XVI–XVII вв. в российской действительности складывается человек новой духовной формации, становящийся носителем новых идей и литературным героем своего времени. Духовная история российского общества еще в первой половине XVI в. выдвинула проблему самоценности человека, которая страстно дебатировалась представителями всех общественных кругов, как ее сторонниками, так и противниками. «Среди публицистов 30–50-х гг. XVI в. лишь немногие обошли в своем творчестве проблему самовластия человека, – говорит авторитетнейший исследователь русского средневековья А. И. Клибанов. – Далеко не все сочинения их дошли до нас, и возможно допустить, что проблему эту не обошел ни один (или почти ни один) из них. Здесь и Максим Грек, и Ермолай-Еразм, и Зиновий Отенский, и анонимный автор “Валаамской беседы”, и сам царь Иван IV, и его неустанный обличитель А. М. Курбский»[46]. Средневековая Русь знала принцип диспута (существовал даже особый жанр «прения»), и реальные, очные и заочные, устные и письменные учено-философские споры. В XVII в. ученые прения стали непременным элементом культуры. Именно в них древнерусские мыслители обсуждали животрепещущие проблемы бытия через призму «правды» и «кривды», социальной справедливости и несправедливости, самоценности человека и его жизни.

Духовная история русского общества, выдвинув проблему самоценности человека, явно опережала ход социально-экономического развития страны. Но исторический процесс никогда не был равномерным и линейно однообразным. Потому и происходило общественное развитие, что многие идеи опережали свое время и тем самым ускоряли его ход, одновременно мостили дорогу будущему. Известнейшие слова А. М. Горького «Человек – это звучит гордо!» имеют корни в «народной правде и народном разуме», – делал вывод историк А. И. Клибанов. Мыслители первой половины и середины XVI в. наряду с проблемой самоценности человека и в сущностной связи с ней выдвинули еще одну поистине стратегическую в своей исторической значимости проблему – равенства народов и вер и «самобытия» мира[47]. Забыть обо всем этом и многом другом из истории народов России, Украины, а в недавнем прошлом СССР – значит грубо ее исказить, выхолостить, обесценить наше великое и самобытное духовное наследие, а сами народы представить в виде генетически неполноценных субъектов социокультурного творчества, не способных, якобы, создавать демократические ценности. Именно так сегодня изображают ситуацию многие отечественные и зарубежные ультралибералы. Опасная социал-дарвинистская, если не сказать больше, затея…

А. И. Клибанов, много сделавший для научного анализа генезиса ценностных отношений в средневековой Руси не был одиночкой на данном поприще. Институт философии АН УССР в содружестве с учеными из Института философии АН СССР много лет успешно организовывал специальные конференции – семинары по изучению отечественного культурного наследия XI–XVII веков. Это были интереснейшие и глубоко содержательные «мероприятия» философской жизни советского времени. В основном в Киеве, а иногда в Чернигове, Ровно, Луцке, Львове, Одессе собирались специалисты-русисты, обсуждая специальные научные проблемы эпохи. Киевские «посиделки» сформировали нечто подобное научному клубу. Сегодня об этом можно только мечтать: пелена социального беспамятства и либерального реванша не даст развиться братской русско-украинской научной мысли – капитализм нахрапом внедряет свои классовые, узко эгоистические ценности…

Процесс формирования ценностных отношений и вызревания аксиологических идей в России невозможно представить в науке без XVIII столетия – одного из важнейших и плодотворнейших этапов в развитии русской и всей российской общественной мысли. Именно тогда на авансцену культурной жизни страны выходит целая плеяда писателей, поэтов, публицистов, ученых: М. В. Ломоносов, Н. И. Новиков, Д. И. Фонвизин, Я. П. Козельский, А. Я. Поленов, А. Н. Радищев, Н. П. Румянцев, Г. Р. Державин, Н. М. Карамзин, В. К. Тредиаковский, А. П. Сумароков, И. А. Крылов, Д. С. Аничков, С. Е. Десницкий и многие другие. В XVIII в. берет свое начало российское просветительское движение: в нем явственно проявляются первые буржуазные идеи, близкие ренессансно-гуманистическим концепциям просветительской мысли Франции (естественному праву, общественному договору, просвещенному абсолютизму и др.). Развиваясь в русле идей Просвещения, шедших с Запада, русское просветительство имело свои собственные ценностно-смысловые ориентиры. Его отличали:

• глубокая социальная направленность деятельности русских мыслителей – борьба против закоренелого крепостничества, бедственного положения крестьянства – основной массы населения страны, паразитического образа жизни дворянства и его потрясающего невежества;

• резкая гуманистическая обращенность – человек объявляется высшей ценностью, развивается учение о связях человека с условиями жизни, определяющими его зависимость от конкретной социальной среды;

• возникает новая ценностно-смысловая черта русского гуманизма – морализм: в педагогических кругах появляются утопические иллюзии относительно «создания новой породы людей», воспитания «умонаклонения к добру» и даже проповедуется первенство нравственности над разумом;

• получает новый импульс свободомыслие и многообразный феномен духовной деятельности, связанной с критическим отношением к религии и ее институтам.

Провозвестником своеобразной русской философии и ее составляющей – представлений о ценностях в XVIII в. был Григорий Саввич Сковорода (1720–1794) – украинский философ, поэт, педагог. Его жизнь и учение, по словам А. Ф. Лосева, «совершенно уклоняются от западноевропейской традиции и вводят нас в суть самобытной русской философии»[48]. Г. С. Сковорода – человек необычной судьбы и самобытной философской мысли. Родился в селе Ивановка (потом Сковородиновка) Харьковской области. Учился в Киево-Могилянской академии. С 1759 г. около десяти лет преподавал гуманитарные дисциплины в Харьковском коллегиуме. С 70-х годов вел образ странствующего нищего философа. Его сочинения при жизни распространялись в рукописях. С посохом в руке он обошел многие страны Европы, знал языки, изучал философию, был знатоком античной и патриотической («отцов церкви») философии. «Это был истинный Сократ на русской почве, – говорит А. Ф. Лосев, сам великолепный знаток античности, – и не меньше, чем греческий Сократ, он видел свою жизненную задачу в духовном рождении человека, в посвящении его в философию»[49].

Г. С. Сковорода был тесно связан с традициями украинской демократической культуры, из которой черпал мудрости народной жизни. Он бродил по рынкам и ярмаркам и повсюду излагал свои одухотворенные учения. Как истинный мудрец, он углублялся во все мелочи и проявления человеческого бытия, свое познание вел от человека и через человека. Отсюда вытекает основная идея философии Сковороды – антропологизм. Человек – это микрокосм. Единственная истинная жизнь – человеческое сердце – есть инструмент этого познания. Вторая основная идея системы украинского мыслителя – мистический символизм. Это очень важная черта и одна из оригинальнейших особенностей его философии, считал А. Ф. Лосев. Более чем за 100 лет до возникновения современного художественно-философского символизма Г. С. Сковорода говорил о третьей, «символической» реальности, связующей большой и малый мир (первый – макрокосм, или Вселенная, второй – микрокосм, или человек), идеально их в себе отражающей. Ее наиболее совершенный образец, по Сковороде, это Библия. Каждый из этих миров состоит из «двух натур»: видимой («тварь», сотворенный мир) и невидимый («бог»). В обнаружении невидимой натуры через видимую состоит, по его учению, основная проблема человеческого существования, которая решается в подвиге самопознания, в обнаружении «внутреннего», «сердечного», «единого» человека. Что это, как не поиск ответа на «вечные» аксиологические вопросы – проблемы: «что есть человек?»; «в чем состоит смысл его бытия?»; «как он связан с Природой?» и т. д.

Многие мысли, которые мы находим у западноевропейских философов, были высказаны Г. С. Сковородой задолго до них. Так, в своей педагогике он уже в 50-е годы XVIII века, то есть до Ж.-Ж. Руссо, проповедовал принцип возврата к природе и делал это не случайно, интуитивно, а в полном соответствии со своими теоретическими воззрениями. Первым в Европе он осудил искусственное разделение, которое французское Просвещение внесло в отношения природы и искусства. «Не мешай только ей (природе), а если можешь, отвращай препятствия и будто дорогу ей очищай: воистину сама она чисто и удачно совершит… Яблони не учи родить яблока, уже сама натура ее научила… Учитель и врач несть учитель и врач, а только служитель природы единственныя и истинныя и врачебницы и учительницы, – говорил Г. С. Сковорода. – Природа превосходит науку. Вот кто его учит. (Она) самый лучший учитель»…[50]

Но что есть природа в человеке? Это его сердце… Также и здесь, писал А. Ф. Лосев, следует подчеркнуть гениальность Сковороды, преодолевшего многие ступени развития западноевропейской философии, не воспроизводя ее рационализма и других черт[51]. Добавим от себя, в том числе аксиологического индивидуализма и эгоизма, которые в конце концов проявят себя в крайне негативном свете. Антропологизм, как и вся философия Г. С. Сковороды, есть не что иное, как аксиологический гуманизм, выраженный в условиях определенного исторического времени.

XIX век – особая эпоха в развитии русской национальной культуры, чаще всего называемая «золотым веком». Это было время небывалого взлета художественной литературы, музыки, живописи, театра, естественных и гуманитарных наук. На широкую публичную арену вышли многочисленные общественно-политические течения: в начале столетия декабризм; в 40-е годы западничество и славянофильство; в 50–60-е – либерализм; во второй половине века – народничество; в 60–70-е – почвенничество (как особый тип сознания и идеологического течения); в 80–90-е годы – возникает самостоятельная русская социалистическая мысль и русский марксизм; на рубеже XIX–XX вв. в России появляется ленинизм, который будет назван марксизмом эпохи империализма и пролетарских революций, крушения колониализма и победы национально-освободительных движений, эпохи перехода человечества от капитализма к социализму и строительства коммунистического общества.

Об этом историческом периоде создан поистине «Монблан» научной, художественной, публицистической литературы, освещающей, казалось бы, все магистральные пути и «проселочные» дороги развития общественной мысли, в том числе становление ценностных отношений и возникновение аксиологических взглядов. На первый взгляд, об этом времени невозможно говорить с позиции «потерянных», «забытых ценностей»… Увы, в действительности дело обстоит еще хуже, чем с русским Средневековьем, ценностную парадигму которого восстанавливал и защищал А. И. Клибанов (один из моих научных наставников в аспирантские годы). О XIX столетии, если не в целом, то о важнейших его свершениях впору сегодня говорить как о ценностях, сознательно и целенаправленно вычеркнутых и вычеркиваемых представителями определенных мировоззренческих и политических ориентаций. Талантливый русский философ, блестящий знаток эпохи Просвещения и революционно-демократического движения в России Владимир Федорович Пустарнаков (1934–2001) в конце своей жизни с горечью и болью писал: «И почему нам, живущим в светском, претендующем на демократичность государстве, нужно уступать нынешним пропагандистам ура-патриотизма, апологетам русской религиозной философии, которые пытаются вычеркнуть из истории отечественной философии “обиженных” в недавнем прошлом славных сынов России, ее настоящих просветителей в любом смысле этого понятия?»[52]

О каких настоящих просветителях и их философском наследии ведет речь В. Ф. Пустарнаков? Родоначальником русского Просветительства он называет В. Г. Белинского, который доказывал, что спасение России – в успехах цивилизации, просвещения, гуманности, в пробуждении в народе чувства человеческого достоинства, в обеспечении прав и законов, соответствующих здравому смыслу и справедливости, в гарантиях личности, чести и собственности, в сближении сословий между собой и т. д. Расцвет русского Просветительства падает на 40–60-е годы XIX в., когда воспарила гениальная мысль А. И. Герцена, Н. Г. Чернышевского, Н. А. Добролюбова, Д. И. Писарева, Н. П. Огарева, их соратников и единомышленников. Именно их и пытаются вычеркнуть из российской истории, а если не получается, то представить эти великие имена и их философское, литературное наследие в окарикатуренном, отталкивающем виде. «Герцен оказал огромное влияние на русскую, а отчасти и на европейскую культуру, – читаем мы в православном издании под названием “Фома”. – Правда, влияние это было неоднозначным. С одной стороны, Герцен задавал очень высокий, можно даже сказать, преувеличенный этический (он же и аксиологический. – В. С.) стандарт, с другой – его влияние оказалось в итоге разрушительным. <…> Созданное им сочетание этического радикализма и атеизма оказалось в русской истории не только очень живучим, но и крайне разрушительным. Все произошло по хрестоматийной фразе Ленина:“Декабристы разбудили Герцена, Герцен развернул революционную агитацию”»[53] (выделено мной. – В. С.).

В этом неприятии не только Герцена, который «сумел подняться на такую высоту, что встал в уровень с величайшими мыслителями своего времени»[54], но и всех революционных демократов (Н. Г. Чернышевского, Н. А. Добролюбова, Д. И. Писарева и др.) ура– и монархопатриоты из православного стана удивительно единодушны с ультралибералами. Расходясь во множестве частных взглядов на сущее, в том числе и в определении приоритетности ценностей, они единодушны в своем антикоммунизме. Православный «Фома» хулит Герцена, а воинствующий либерал Ю. С. Пивоваров (академик, директор Института научной информации по общественным наукам РАН) с нескрываемым удовольствием «опускает» Чернышевского, называя его «серьезно-скучно-тупым» и «похотливым». При этом признает, что «ныне стало модным надсмехательство над Николаем Гавриловичем»…[55] Надсмехательство, откровенное зубоскальство российских «рыцарей языкоблудия» – это проявление их бешеной «контрреволюционности» (Ленин), которая поистине не знает границ. Как сообщили СМИ, Дом-музей Н. Г. Чернышевского, основанный в 1918 г. его сыном Михаилом, а с 1920 г. декретом В. И. Ленина объявленный национальным достоянием, под угрозой уничтожения. Праправнуку великого мыслителя Павлу Васильевичу Чернышевскому, живущему на территории старинной усадьбы, известный саратовский предприниматель (В. Кайнов) заявил: «Вот тут я хочу построить дом, а твою халупу сломаю». В ответ на отказ принять «отступные» пошли угрозы…[56]

Либералы и монархопатриоты ненавидят русских революционных демократов прежде всего за социальное содержание и социалистические тенденции их мироощущения и миропонимания, за литературные, научные и публицистические труды, «до краев» наполненные социалистической проблематикой. Исходная ценностно-смысловая установка революционных демократов – найти новую общественную форму свободного объединения людей, коренным образом отличную от принудительного их объединения в рамках феодально-средневекового строя, но в то же время и отличную от форм, предлагаемых индивидуалистически ориентированными буржуазными идеологами, предпочтение революционерами общего блага, общего интереса сравнительно с благом, интересом частным – не могли не вести к появлению идеи социализма. «Идея социализма, – писал В. Г. Белинский, – стала для меня идеею идей, бытием бытия, вопросом вопросов, альфою и омегой веры и знания. Все из нее, для нее и к ней. Она вопрос и решение вопроса. Она (для меня) поглотила и историю, и религию, и философию»[57]. Такой идея социализма была и для А. И. Герцена, Н. П. Огарева, М. В. Петрашевского, Н. Г. Чернышевского, их друзей и единомышленников.

В наши дни, когда буржуазная контрреволюция стала реальностью, а реставрация капитализма идет вширь и вглубь, их либеральные апологеты стремятся представить социализм в СССР явлением случайным, не имеющим исторических корней и предшественников. Это словно им 15 ноября 1864 года, то есть 150 лет тому назад, А. И. Герцен отвечал: «Социалист я не со вчерашнего дня. <…> Не мы перенесли на народ русский свой идеал, и потом, как это бывает с увлекающимися людьми, сами же стали им восхищаться, как находкой. Мы просто встретились. События последних годов и вопросы, возбужденные крестьянским делом, открыли глаза и уши слепым и глухим. С тех пор, как огромная северная лавина двинулась и пошла, что б ни делалось, даже самого противуположного в России, она идет от одного социального вопроса к другому»[58]. А вопросы той давней, царской, эпохи, как и нашей теперь, контрреволюционной, криминально-капиталистической, хорошо известны: «Кому на Руси жить хорошо?»; «Кто виноват?»; «Что делать?»…

Эти социальные вопросы, шедшие и идущие из глубины народной толщи, определяли ценностно-оценочное содержание философской, исторической, политической, аксиологической мысли революционных демократов XIX века. Вот некоторые из их выводов:

• всемирная история – это процесс «очеловечивания» племен и народов, накопления в них «человеческого», общего всем людям, изживания «звериного и безобразного», процесс реализации «всегда присущей человеческой натуре возможности очеловечиться» (Белинский);

• «понятие о прогрессе как источнике и цели исторического движения, производящего и рождающего события должно быть прямым и непосредственным выводом из воззрения на народ и человечество как идеальные личности» (он же);

• «благо человека есть общая норма для оценки всех фактов общественной и нравственной жизни, общий принцип всех нравственных и общественных наук» (Чернышевский);

• «во всем чувственном мире человек самое высшее существо; потому человеческая личность есть высшая красота в мире, доступном нашим чувствам, и все другие степени, существующие в нем, имеют значение прекрасного в той степени, в какой намекают на человека и напоминают о человеке» (он же);

• «экономическая история движется к развитию принципа товарищества» (он же);

• «Мы просто люди, глубоко убежденные, что нынешние государственные формы России никуда негодны, – и от души предпочитаем путь мирного, человеческого развития пути развития кровавого» (Герцен);

• «к топору, к этому последнему доводу, мы не будем звать до тех пор, пока останется хоть одна разумная надежда на развязку без топора» (он же).

Этих великих сынов России и их великое наследие, говоря словами В. Ф. Пустарнакова, и пытаются вычеркнуть из отечественной истории, культуры, философской и аксиологической мысли ура-патриоты и ультралибералы – тут они союзники. Союзники эти два крыла современного антикоммунизма и в отношении другого периода российской общественной мысли – рубежа XIX–XX вв. Умалчивая или откровенно фальсифицируя подлинные исторические факты и события, приписывая своим идейным оппонентам самые античеловеческие качества, похоронщики истории преследуют прежнюю цель: никакой почвы для социализма в России якобы не было, а его ценностно-гуманистическая направленность не более чем миф…В это историческое время, насыщенное крупнейшими социально-экономическими и политическими событиями, особенно активно разрабатывалась аксиологическая проблематика (в частности, авторами либерально-буржуазного сборника статей «Вехи», некоторыми представителями православных кругов), осуществлялись переводы работ зарубежных авторов. Среди них брошюры профессора Высшей нормальной школы Л. Олле-Лапрюна «Ценность жизни» (1898, г. Харьков); священника М. И. Слуцкого «Смысл жизни человека (по произведениям Андреева, Сологуба, Горького, Метерлинка) и решение его в Христианстве» (1910, Харьков); А. Д. Ксенополя «Понятие «ценности» в истории». Перевод с французского (1912, Киев); Ю. Вейденгаммера «О сущности ценности (социологический набросок)» (1911, СПб.); В. О. Баранова «Ценность жизни и основные начала миропонимания» (1911, СПб.); Г. Риккерта «Ценности жизни и культурные ценности». Перевод с немецкого (1913, М.); Д. И. Малеева «Идеальные ценности» (1906, Саратов); Е. Трубецкого «Смысл жизни» (1917, М.) и др.

Эти работы выходили в тот исторический период, который теперь принято называть «серебряным веком» по аналогии с пушкинским периодом (20–40-е годы XIX века) – «золотым веком». Конец XIX – начало ХХ века именно литературоведами, а вслед за ними философами были названы «серебряным веком» на основании того, что в эти годы поэзия в стране переживала пору своего творческого развития, а вместе с нею изобразительное искусство, театр, архитектура. В наши дни термину «серебряный век» придан расширительный и во многом превратный смысл. Он теперь либеральными философами, социологами, культурологами – апологетами дикого капитализма – преподносится как период не только всеобщего культурного расцвета, но и небывалого, могущественного развития царской России. «Серебряный век» во всех без исключения либеральных изданиях (монографиях, учебниках, статьях, рецензиях, отзывах) противопоставляется советской культуре и советской стране в целом. Этот спекулятивный прием является одним из самых излюбленных и наиболее распространенных антикоммунистических действий либеральных реставраторов капитализма в современной России. «Большевистский переворот», не уставая твердят либералы, монархисты, православные патриоты, дескать, прервал могучую поступь России и отбросил ее на обочину цивилизации, лишил общечеловеческих ценностей.

Между тем рубеж веков – один из сложнейших и самых противоречивых периодов в социальном и аксиологическом развитии России. В стране быстро развивался капитализм: происходила капиталистическая индустриализация экономики, распространение машинного производства и товарно-денежных отношений, возрастала роль городов (урбанизация страны) в общественно-хозяйственной и культурной жизни России. Вместе с развитием капитализма в России быстро рос класс буржуазии, появлялся новый слой финансовой олигархии. Происходило разорение крестьянства, за счет которого увеличивался городской пролетариат. Происходило формирование рабочего нового типа – потомственного пролетария. Большинство из них относились к наиболее бесправным слоям населения: только 25 % рабочих жили в своих домах, 31 % снимали жилье у частных лиц, 44 % – пользовались фабричными помещениями (казармы, описанные М. Горьким в повести «Детство», – образ этих жилищ). Среди рабочих, как и среди беднейшего крестьянства, нарастало недовольство своим положением, которое в конце концов выливалось в открытые выступления против власти.

«Серебряный век», как сложное противоречивое время в российском обществе, отличался своими ценностно-смысловыми характеристиками, многие из которых носили полярный характер:

• общим знаменателем мировоззренческих (идейных, политических, социально-экономических), ценностно-культурных (нравственных, этических, эстетических, религиозных) устремлений этого «века» стало нарастание общего кризиса российского общества, концентрированное проявление переходного характера эпохи, когда безвозвратно уходят в прошлое не только прежние формы быта, труда, политической организации общества, но одновременно радикальной ломке подвергается и вся система духовных ценностей и ориентиров;

• в обществе резко проявляется неприятие растущего капитализма и его идеологии – либерализма. Даже христианские философы отвергали капитализм, «основанный на эксплуатации труда, классовых антагонизмах, контрастах богатства и бедности», и называли его «человеконенавистничеством» (С. Н. Булгаков)[59]. И наоборот, в России происходило повсеместное увлечение идеями социализма. Г. П. Федотов, как и другие мыслители России (М. И. Туган-Барановскпй, П. Б. Струве, С. Л. Франк, Н. А. Бердяев и др.), говорили о повальном увлечении социализмом российской интеллигенции, не только нерелигиозной, но и религиозной тоже – вообще вся русская общественная мысль «испытывала огромное и все возрастающее влияние социализма»[60];

• страх перед новой пугачевщиной, «грядущим Хамом» (Д. С. Мережковский) – русской революцией, которая приближалась, может «оказаться судом не только над политикой и деятелями старого режима, но и над частью русского интеллигентского общества» (Н. А. Бердяев);

• снижение интереса к социальным проблемам в литературе, искусстве, религиозной философии и, наоборот, возрастание тяги к миру индивидуальному, личностному, «внутреннему» самоощущению человека в условиях нарастающей грозы революции;

• рост мистицизма, оккультизма, религиозных увлечений, настроения богоискательства и богостроительства среди широких кругов интеллигенции;

• рост декадентства как особого типа мироощущения, наполненного, с одной стороны, желанием вырвать Россию из состояния провинциальности, отсталости, а с другой – настроениями отчаяния, бессилия, душевной усталости, эстетизацией угасания и гибели.

«Серебряный век» в России ознаменовался таким совершенно новым ценностно-смысловым явлением, которое вошло в историю под именами «ленинизм» и «большевизм» (что в принципиальном смысле – одно и то же!). Насколько же прав М. С. Каган в своем утверждении, что «теории ценности не было у В. И. Ленина»? Если иметь в виду, что Ленин не работал на университетской кафедре и не писал учебных пособий по аксиологии, то действительно ее у него не было, да и не могло быть. Он был великим революционером и гениальным теоретиком-обществоведом: вся его многогранная революционно-практическая интеллектуально-теоретическая деятельность была пронизана ценностным смыслом и отношением к происходящему. Ленинизм от начала, истоков и до самой последней мысли великого сына русского народа – это гуманизм, активный, борющийся, созидательный. Ленинские идеи проникнуты заботой о человеке как высшей ценности, стремлением улучшить жизнь рабочих и крестьян, освободить их от физического и духовного угнетения. В поле зрения великого гуманиста находились совершенно конкретные вопросы: улучшение питания людей, обеспечение их одеждой, жильем, врачебной помощью, приобщение к культуре.

Анализируя социальные процессы в России и мире, вскрывая идейную, политическую, классовую сущность буржуазных и оппортунистических идеологов, В. И. Ленин одновременно показывал присущие им ценностные ориентации. Так, говоря о «духе веховщины», он очень точно указывал на ее эмоционально-ценностное отношение к действительности – уныние, мракобесие, юродство, отрешенный экстаз и др., – на реакционную позицию и роль в условиях нарастающей революции в России. Ленинизм, а вместе с ним и большевизм как политическое течение, в теоретическом, социально-практическом, нравственном, психологическом отношении изначально противопоставил себя ценностно-смысловым установкам либерализма. И вот, как говорил Н. А. Бердяев, «в судьбе России и русской революции» произошел «самый большой парадокс»: «либеральные идеи, идеи права, как и идеи социального реформизма, оказались в России утопическими. Большевизм же оказался наименее утопическим и наиболее реалистическим, наиболее соответствующим всей ситуации, как она сложилась в России в 1917 году, и наиболее верным некоторым исконным традициям и русским исканиям универсальной социальной правды»[61]. А это есть проявление высшей социальной ценности как в теоретическом, так и в практическом смысле слова.

Ленинизм, ставший близким исконным русским исканиям СОЦИАЛЬНОЙ Правды – РАВЕНСТВА и СПРАВЕДЛИВОСТИ, – теоретически, интеллектуально подготовил революцию и стал научным – ценностно-смысловым – руководством для революционных масс, а Великая Октябрьская социалистическая революция воплотила в действительность основные положения ленинизма, открыла новую эру в истории человечества – эпоху перехода от капитализма к социализму во всемирном масштабе. А это значит, что произошел и будет дальше происходить переворот в человеческих отношениях, во всей системе классовых и общечеловеческих ценностей.

Против Ленина и его учения, против большевиков и большевизма велась и ведется бешеная война с использованием всех самых жестоких и низменных средств и приемов. Мы оставляем за скобками аресты, ссылки, каторги, постоянные преследования полиции, расстрелы, тайные убийства. Не менее ожесточенная борьба велась на идеологическом, теоретическом, мировоззренческом направлении. Все, что появлялось социалистического, антимонархического, антиклерикального, преследовалось и государством и церковью. Последняя внесла заметный вклад в борьбу с идеей социальной правды и ее носителями. … В феврале 1901 года Святейший синод Русской православной церкви принял решение об отпадении (отлучении) Льва Николаевича Толстого от церкви. Таким образом, в перечень отлученных, преданных анафеме «еретиков» к именам Ивана Болотникова, Степана Разина, Емельяна Пугачева и других отвергнутых церковью лиц Синод прибавил имя прославленного писателя, которого во всем мире называли славой и гордостью России. За что же был наказан писатель? За многое, в том числе за то, что в книге «В чем моя вера?» Л. Н. Толстой сказал о враждебности церкви социальной справедливости и правде жизни. Ей враждебно, писал он, «все то, чем истинно живет теперь мир: социализм и коммунизм, политико-экономические теории, утилитаризм, свобода и равенство людей и сословий и женщин, все нравственные понятия людей, святость труда, святость разума, науки, искусства…»[62].

Святейший синод не простил великому мыслителю этой позиции и отлучил его от церкви. Но когда писатель ушел из жизни, в правительственных газетах стали «лить крокодиловы слезы, уверяя в своем уважении к “великому писателю” и в то же время защищать синод. А святейшие отцы только что проделали особенно гнусную мерзость, подсылая попов к умирающему, чтобы надуть народ и сказать, что Толстой “раскаялся”» (В. И. Ленин)[63].

Последовательно и со смыслом в царской России травили другого великого русского писателя – А. М. Горького. Несмотря на протесты выдающихся ученых (математика, академика А. А. Маркова и др.), царское правительство отказалось утвердить избрание Горького почетным членом Академии наук. Упомянутый уже М. И. Слуцкий в «Смысле жизни человека» философию М. Горького называет «убогой», поскольку «большинство его героев отвергли Бога и всякую христианскую нравственность», характеризует их «угрюмыми головорезами, которые ни Бога не боятся, ни людей не стыдятся. личная выгода и свобода, личный произвол и разгул всех диких страстей – вот тот идеал, который воодушевляет их на грубые подвиги»[64].

Обратим внимание, что эти оценочные категории священника Слуцкого появились в 1910 году, когда уже читатель увидел горьковские «Очерки и рассказы» (1898–1899), в которых выведены романтические образы свободолюбивых людей («Старуха Изергиль». «Песня о Соколе», «Песня о Буревестнике»), в аллегорической форме звучат призывы к революционному подвигу. В великом романе «Мать» (1906–1907), пьесе «Враги» (1906) перед российской общественностью предстают замечательные образы пролетарских революционеров. «Мать» – книга необычайной судьбы: она сразу получила невиданно широкое распространение. Трудно назвать такую страну на земном шаре, где не было бы издано это произведение. Немногие художественные произведения за всю историю мировой литературы имели такое огромное количество читателей и так сильно и непосредственно влияли на миллионы человеческих судеб.

В «Матери» рассказано не просто о революционной борьбе, а о том, как в процессе этой борьбы, в ее очистительном пламени, внутренне преображается человек массы, переживая свое «второе рождение». Это второе – духовное, ценностно-смысловое – рождение особенно замечательно и поучительно у такого человека, как Ниловна. Ведь ей приходится освобождаться из-под нескольких пластов ценностей старого, эксплуататорского, буржуазно-помещичьего общества – классовых, семейно-бытовых, духовных, – она не только человек угнетаемой, бесправной массы, но еще женщина, изначально находящаяся под властью религии и всей системы патриархальных отношений. Хотя Ниловне сорок лет, она уже давно чувствует себя старухой, ибо не пережила по-настоящему ни детства, ни юности, не испытала радости «узнавания» мира. Все это приходит к ней, в сущности, лишь после сорока лет, когда для нее впервые начинают открываться смысл и красота мира, смысл собственной жизни. В той или иной форме такое духовное, человеческое «выпрямление» переживают многие другие герои романа «Мать», в том числе сын Ниловны Павел Власов.

В переломную эпоху «серебряного века» М. Горький художественными средствами дал ответ на самые главные ценностные вопросы: «В чем смысл жизни человека?»; «Как изнутри очистить человека?» и т. п. Воспев очистительное пламя революционной борьбы, раскрыв подлинно общечеловеческий смысл идей социализма, несущих в себе начала не только нового общественного строя, но и совершенно новых нравственных отношений, нового морального «кодекса», великий советский писатель утверждал новую систему ценностных отношений – гуманистическую, человекосозидательную. Ставя в романе «Мать» проблему подлинного и мнимого гуманизма, М. Горький не только опровергал призывы к непротивлению и всепрощению, но и разоблачал попытки приписать революции и революционерам отказ от гуманизма. В то время как буржуазные литераторы, философы (вспомним «Вехи» – «энциклопедию либерального ренегатства») разных течений и оттенков, от черносотенного до анархистского, от православного до либерального, изощрялись в придумывании характеров и ситуаций, призванных доказать, что революционная борьба разжигает в человеке темные инстинкты и будит в нем зверя, – роман «Мать» показывал эту борьбу как единственное средство очистить человека от всего звериного, животного, узко эгоистического и сделать его ЧЕЛОВЕКОМ, чтобы имя его звучало гордо. Роман показывал, что если революционная борьба приобретает нередко суровые формы, то виноваты в этом те, кто идет на все, на любое насилие, на любые преступления – лишь бы остановить ход истории.

Вот почему священник Слуцкий в 1910 г. Ниловну и других персонажей романа «Мать» называет «угрюмыми головорезами», а либеральный критик М. Бродский в 2012 г. заявляет, что с «книжных страниц советских писателей глядели муляжи»[65]. Оболганный в царской и выброшенный из образовательной системы ельцинско-путинской России роман «Мать» не канул в неизвестность, как того хотели бы либеральные защитники «общечеловеческих ценностей». Великое произведение, появившееся на свет свыше ста лет назад, читается во многих странах мира, а его классовые, социалистические ценности принимаются и разделяются людьми разных национальностей. Недавно еженедельник «Техелка», издающийся в Нью-Дели (Индия), опросил видных политических деятелей страны (министров, парламентариев, руководителей различных политических партий): каков круг их чтения, произведения каких писателей повлияли на их мировоззрение. Опрошенные политики, как выяснилось, читают много. Среди названных писателей немало русских – Л. Н. Толстой, Ф. М. Достоевский, А. П. Чехов, А. М. Горький, М. А. Шолохов и др. «У нас почему-то принято считать, что роман “Мать” устарел, – пишет Н. Листопадов, генеральный консул России в Южной Индии. – Индийских же читателей в нем привлекает образ простой женщины, которая от приниженности, забитости и бесправия поднялась до осознания чувства собственного достоинства, проделала путь от беспросветности и безысходности до осмысленной деятельности. В романе “Мать” им также импонирует актуальная не только для Индии тема борьбы людей за свои права, прежде всего за право на достойную жизнь. Упоминают индийские политики и роман Н. Островского “Как закалялась сталь” в качестве книги с сильным нравственным зарядом»[66] (выделено мной. – В. С.).

Так продолжает жить великая советская социалистическая литература, обогащая мировую культуру и цивилизацию своими непреходящими ценностями. Н. Листопадов сообщает нам и о другом знаменательном факте из жизни современной Индии: «Читали и читают индийцы и Ленина, причем не только коммунисты. Один из лидеров коммунистического движения в штате Чаттисгарх, 46-летний Маниш Кунджам сказал, что биография Ленина, прочитанная им в девятом классе, полностью изменила его жизнь. Ленинские идеи об искоренении неравенства, эксплуатации, нищеты определили мировоззрение этого политика. названные проблемы остро стоят в Индии и сейчас» (Там же).

Приведенные факты из истории и современной действительности в очередной раз подтверждают марксистский вывод о том, что переход от одной системы ценностей к другой есть не что иное, как процесс перехода самого общества из одного состояния в другое, от низшей формы к высшей. Но этот переход происходит не стихийно, а при самой активной и непосредственной роли людей, в широком смысле – народных масс. Всякие фундаментальные преобразования становятся возможными и наиболее успешными, когда ценностные регуляторы превращаются в достояние общественного сознания. Все ценности воплощаются в интересы, потребности людей и выступают мощной движущей силой. Не случайно выдающийся французский философ-материалист Клод Адриан Гельвеций, сыгравший большую роль в идейной подготовке Великой французской революции, определил «интерес» в качестве «всесильного волшебника». Великий Гегель считал, что рассмотрение истории убеждает нас в том, что «действия людей вытекают из их потребностей, их страстей, их интересов» и «лишь они играют главную роль».

К. Маркс, Ф. Энгельс, В. И. Ленин вскрыли классовую, экономическую природу ИНТЕРЕСА людей, как концентрированное воплощение ценностных ориентаций, и показали тем самым весь исторический механизм их действия. «Экономические отношения каждого данного типа общества проявляются как интересы»[67]. Но экономические отношения не исчерпывают всего содержания, богатства и многообразия социальных интересов и, следовательно, многообразия ценностей. Социальные интересы в действительности проявляются как интересы экономические и политические; материальные и духовные; национальные, государственные и партийные; нравственные, религиозные, научные; прогрессивные и реакционные; общественные, групповые и индивидуальные.

И чтобы проникнуть в суть различных человеческих ценностей, возникающих в разное время и в различных обстоятельствах, понять смысл и направленность многих ценностных теорий, концепций и взглядов, надо выявить наличие (присутствие) интереса или всего общества, или того или иного класса, или отдельной социальной группы, или, наконец, того или иного индивида. Это – аксиома всякого аксиологического анализа, если он претендует на роль научного знания.