Читать книгу Новое приходит с возрастом - Владимир Шапиро - Страница 5

Михаил Борисович Эпштейн работал в химико-технологическом НИИ АН СССР. Обыкновенный честолюбивый юноша (впрочем, юношей его уже можно было назвать с натяжкой, но с другой стороны молодым ученый считался аж до 35 лет), он хотел быть хорошим ученым. Конечно, мечтал о серьезном открытии и, что было естественным для молодого человека (тут уже без натяжки), хотел активно участвовать в общественной и научной жизни Отдела. Поэтому, когда на первом же комсомольском собрании Мише предложили войти в состав бюро (в Отдел не часто брали молодых специалистов, и считалось, что поработать на общественной ниве долг каждого новичка), он согласился без всяких моральных угрызений. А через год, в связи с настойчивой просьбой комсомольского вожака освободить его от почетной должности, Мишу Эпштейна, единственного научного сотрудника в составе бюро, избрали новым секретарем.

Как секретарь бюро ВЛКСМ Отдела, Миша стал обладать некоторыми льготами и полномочиями. Во-первых, ему полагался свободный вход в НИИ и выход из него в любое время. Во-вторых, он, как член «четырехугольника», подписывал все (кроме особо секретных) производственные планы, отчеты, премиальные списки, списки на получение квартир, садовых участков, машин и прочих товаров народного потребления, распределяющихся в соответствии с заслугами трудящихся, социальным положением и национальностью (например, в бланке заявления о предоставлении садового участка был пункт, выясняющий национальность заявителя). И более того, на дипломах и почетных грамотах, получаемых сотрудниками за научные достижения, наряду с подписью заведующего Отделом – академика, ученого с мировым именем, стояла и Мишина подпись, ниже подписи партийного секретаря и председателя местного профсоюзного комитета.

Обычно партийный секретарь звонил Мише и просил зайти в помещение партбюро для того, чтобы подписать очередной документ. Поэтому Миша не удивился, когда получил приглашение зайти в партбюро. Без особой робости вошел он в кабинет, который был ему хорошо знаком. Он и сам не раз сиживал в секретарском кресле во время заседаний комсомольского бюро. Собственно убранство кабинета ничем не отличалось от стандартного комплекта атрибутов правящей партии. Единственное отличие состояло в том, что наряду с обязательным набором портретов лидеров мирового и отечественного пролетариата висел на стене портрет корифея отечественной и мировой науки Дмитрия Ивановича Менделеева. Хозяин кабинета также не вызывал у Миши каких-либо отрицательных эмоций. До своего избрания Игорь Сергеевич работал инженером в соседней лаборатории. Звезд, как говорится, с неба не хватал, но был вполне толковым инженером-химиком, и Миша часто забегал к нему посоветоваться по тому или иному вопросу.

– А, Михаил, давай подсаживайся. Посмотри быстренько, что тебя интересует. Подпиши и будем вывешивать.

Миша не стал изучать списки с цифрами квартальной премии. Все равно все решено. Три подписи уже стоят. Интересно посмотреть, сколько он получил, да неудобно. А с другой стороны, знал – не обидят. К тому, что заслужил за работу, накинут процентов двадцать. Он подписал списки и собрался уходить.

– Постой, Михаил, есть разговор. Сколько лет ты секретарем? Всего полгода? Ну что ж. это тоже приличный срок. Можно подавать заявление в партию. Как раз у меня есть одно заявление от лаборанта и одно от гальваника из мастерской. Так что, ты бы мог сейчас пройти. Подумай, кто тебе может дать рекомендацию. Одна рекомендация от комсомола. Если не найдешь, я помогу.

Миша почувствовал, что лицо его начинает краснеть. Пытаясь овладеть собой, он перевел взгляд на портрет Менделеева. Великий химик смотрел куда-то вдаль, поверх Мишиной головы, а Игорь Сергеевич смотрел прямо Мише в глаза, немного испытующе, но вполне благожелательно.

– Игорь Сергеевич, вы уверены, что я созрел, – тут Миша на секунду замялся, как бы соображая, для чего он созрел, а для чего ему еще зреть и зреть, – для вступления в партию.

– Думаю, что тебе уже давно наступила пора созреть. Впрочем, подумай. Учти, упустишь сейчас возможность, потом жалеть будешь. Это между нами, по старой дружбе.

Работа после разговора в партбюро не клеилась. Миша с трудом дождался конца рабочего дня. Дорога домой показалась короче, чем обычно. В голове прокручивались варианты ответа Игорю Сергеевичу. Жена, Нина, была уже дома.

– Садись есть, еще все горячее, – позвала Нина из кухни. Помыв руки, Миша сел к столу, начал есть, но ему не терпелось все выложить Нине. Он отложил вилку в сторону.

– Нина, я должен тебе кое-что рассказать.

– Что случилось? – всполошилась Нина.

– Успокойся, ничего страшного, меня в партию зовут.

– О, Господи, я думала, действительно что-нибудь произошло.

– Да, но что мне делать?

– Зовут – так вступай. Может, человеком станешь.

– А что же я, не человек?

– Человек-то человек, только семью не можешь прокормить.

– А партия тут при чем?

– Не валяй дурака, где ты видел старшего научного или завлаба беспартийного. Или всю жизнь на штаны будем деньги одалживать?

– Во-первых, у нас в отделе есть NN – старший научный и беспартийный. А во-вторых бывают и академики беспартийные, Капица, например.

– Но ты же не Капица, а этот NN, может быть, специально не в партии. Может, задание у него такое, представлять за рубежом советскую беспартийную науку.

– Но, Нина, все-таки это было бы против моих убеждений, посмотри, кто заправляет в партии. Нет, не у нас в НИИ, а в стране.

– А, поступай, как считаешь нужным. Я знаю, что и в партии есть приличные люди.

После ужина Миша поехал навестить маму.

– Мишенька, хорошо, что ты приехал, у меня для тебя лежит последний номер «Нового мира», мне дали в нашей библиотеке на неделю.

– Спасибо, мне уже на работе все уши о нем прожужжали.

– Ты ужинал? Тогда попьем чаю. Я только что заварила – индийский. Вот и твои любимые конфеты «Волейбол». Расскажи, что нового на работе, как идет твой синтез.

Надежда Моисеевна проработала тридцать лет на витаминном заводе химиком-технологом и была посвящена во все тонкости Мишиной научной работы.

– Вроде что-то начало получаться. Мне сделали в мастерской новую установку. Надо ее опробовать. Кстати, мама, я не знаю, как мне поступить, мне предложили вступить в партию.

– Нет, нет, Мишенька, только не это. Ты же знаешь, как относился к этому твой папа, он бы в гробу перевернулся. Мне было бы очень неприятно. Мой сын и эта партия, нет, нет, невозможно.

– Мама, не волнуйся, я не собираюсь пока вступать в партию. С другой стороны, ты-то знаешь, что все научные и производственные вопросы решаются в партбюро. Благодаря тому, что я шустрю в комсомоле, я в курсе того, что творится в отделе, а иначе вообще ничего бы не знал.

– Что же, Мишенька, делать, чем-то приходится жертвовать в жизни ради убеждений. Я полагаю, что, если тебе удастся потихоньку свернуть свою общественную деятельность и больше времени посвящать эксперименту, ты сможешь добиться какого-то успеха и без партийной поддержки. На худой конец можно найти какую-нибудь общественную работу в профсоюзе. Хотя у нас нет особой разницы между этими организациями. Но все же. Я была много лет профоргом и старалась, чем могла, помогать людям.

– Ах, мама, но что мне делать сейчас. Не могу я сказать партийному секретарю: не вступаю в партию, потому что не согласен с ее генеральной линией.

– Но, Мишенька, ты можешь сослаться на то, что у тебя сейчас решающая стадия эксперимента. В конце концов, вали все на меня, скажи, что я нуждаюсь в постоянном уходе, и у тебя не останется времени на партийную работу. А когда твоя старая больная мать отдаст Богу душу, вот тогда ты подумаешь.

– Перестань, мама, не кощунствуй. Ладно, я что-нибудь придумаю. Уже поздно. А побежал, в выходные – мы у тебя.

На следующий день Миша с утра занялся экспериментом. Работа пошла своим чередом. Вчерашний разговор в партбюро время от времени всплывал в сознании, однако не вызывал столь сильного эмоционального возбуждения. А еще через несколько дней Миша уже даже в мыслях не возвращался к этой щекотливой теме. Тем более, что приближался Новый год. Новый год в те годы был среди интеллигенции наиболее популярным праздником. У него не было политической окраски, не надо было ничего демонстрировать. А против установки начальства – «весело встретить Новый год!» – никаких возражений не могло быть.

Недели за три до праздника в кабинете заведующего собралась интеллектуальная элита отдела. На этот раз Мишу пригласили на совещание не как комсомольского вожака, а как потенциального юмориста и генератора неординарных идей. Совещание вел сам заведующий. Он оглядел своих коллег. Каждый год они собирались в этом кабинете и придумывали сценарий праздника, а потом две недели были посвящены репетициям, доставанию и изготовлению реквизита. Но первый шаг во всей этой предпраздничной кутерьме всегда делал он сам, созвав их в свой кабинет, и никто не мог отказаться участвовать в этом, сославшись на занятость работой.

– Ну, какие идеи по поводу проведения новогоднего вечера?

На обсуждение было выдвинуто три предложения. Первое – капустник, второе – скетч и третье – приглашение профессионалов. Обсуждение было бурным и горячим. Все понимали, что предпочтительнее было бы реализовать первое или второе предложение, однако времени на написание сценария и на репетиции было маловато. Заведующий подвел итог:

– Создадим сценарную комиссию. Если она в течение пяти дней создаст приемлемый сценарий, то попробуем успеть его поставить. В противном случае пригласим артистов. Я позвоню кое-кому.

В сценарную комиссию избрали Мишу, химика-теоретика Сашу и Мишину подругу Вику. Вика пришла в отдел на пару лет раньше Миши после окончания химфака МГУ, была заводилой в любой компании и пела под гитару туристские и бардовские песни. Два дня после обеда в крошечном кабинетике, где Саша в обычные дни трудился на благо химической теории, стоял густой табачный дым, и пахло свежемолотым кофе. Однако, несмотря на эти явно выраженные признаки мозгового штурма, сценарий не проклевывался. На третий день во время обеда в местном буфете за столик к новоявленным литераторам подсел Игорь Сергеевич.

– Ну, как дела, молодежь? Есть какие-нибудь наметки? Что, совсем ничего? Вот, когда я учился в школе, – тут Игорь Сергеевич сделал паузу, так как должен был вытащить изо рта селедочную кость (селедка с винегретом прекрасно шла с пивом, были времена, когда не возбранялось выпить стакан пива в буфете уважаемого НИИ), – у меня была замечательная учительница химии. Она ставила с нами пьески из жизни химических элементов. Может быть, что-нибудь в этом духе попробуете. Да, кстати, Михаил, по поводу нашего с тобой разговора – ты зашел бы ко мне.

– Игорь Сергеевич, сейчас, сами видите, нет ни секунды времени. И работы по горло, и надо новогодний праздник готовить…

– Ну, ну, смотри сам, есть дела и поважнее праздников.

После обеда друзья снова собрались у Саши. Вика и Саша принялись с воодушевлением разрабатывать идею Игоря Сергеевича, но Миша никак не мог прийти в себя после последней реплики партийного секретаря.

– Что с тобой? Ты чем-то расстроен? Что он тебе сказал, что важнее праздника? – Вика погладила Мишу по руке.

– А, не хочется об этом сейчас. Расскажу как-нибудь потом.

– Мальчики, может быть, сделаем перерыв, я сбегаю за гитарой?

И она, не дожидаясь согласия, выскочила из комнаты.

– Перерыв так перерыв, – констатировал Саша и закурил очередную сигарету.

Через пару минут Вика вернулась с гитарой.

– Хотела сначала ее под халат спрятать, а потом передумала, и так все знают, что мы к Новому году готовимся.

Вика настроила гитару, взяла несколько аккордов и запела вполголоса: «Шагать осталось нам немного, немного – вдали виднеется она. Кто она? Широкая дорога – родная сторона».

Эта песня навевала приятные воспоминания. Туристы обычно пели ее в конце тяжелого перехода перед возвращением в базовый лагерь, с ней было легче шагать по хлюпающему от летних дождей российскому бездорожью с тяжелым рюкзаком за плечами.

– Ладно, приступим к нашим баранам, – встрепенулся Миша. – А не сочинить ли нам сказочку в духе сказок Шварца, что-то типа «Голого короля», с небольшим химическим уклоном.

– Ну почему же с небольшим, химичить так химичить, пусть действие происходит ну, например, в «Царстве вяло текущего синтеза», – откликнулся Саша.

– А добрый царь Синтез находится под влиянием злого министра Формалина, – добавила Вика.

– Ну, тогда уж должен быть добрый молодец Катализатор и царевна Синтеза, в которую влюбляется добрый молодец, – заключил Миша.

Поздно вечером сценарий был вчерне готов. Друзья еле успели на последние поезда метро. Миша хотел проводить Вику домой. Но она возразила:

– Я прекрасно доберусь сама, а тебе придется возвращаться на такси, – чмокнула Мишу в щеку и впрыгнула в закрывающиеся двери поезда.

На следующее утро интеллектуальная элита Отдела была вновь приглашена в кабинет заведующего по поводу встречи Нового года. Обсуждали сценарий, предложенный сценарной группой. Выступающие отметили, что, несмотря на имеющиеся отдельные литературные шероховатости, сценарий может быть использован как основа для сценического воплощения. Осталось только решить, кто же возьмется воплотить доморощенное произведение в жизнь. С актерами было ясно, их можно было найти в своем коллективе; во всяком случае, так представлялось присутствующим, знакомым с театральным процессом лишь со стороны рампы, противоположной кулисам. С режиссером дело обстояло сложнее. Никто не осмеливался взять на себя эту миссию. Судьба постановки висела на волоске. И тут один из самых главных интеллектуалов – член худсовета институтского Дома культуры – вспомнил, что театральной студией Дома культуры руководит профессиональный режиссер Гриша Левит, известный в московских театральных кругах. Заведующий тут же связался по телефону с директором Дома культуры и попросил его, чтобы режиссер Левит срочно позвонил ему. Затем он вызвал секретаршу и дал ей указание соединить его с тов. Левитом, как только тот позвонит. Звонок раздался через пять минут. Присутствующие в кабинете слышали только то, что говорил заведующий.

– Григорий Михайлович? С вами говорит академик Альтов. Не могли бы вы оказать нам творческую помощь? Нужно подготовить к новогоднему вечеру небольшое представление. Да, сценарий у нас есть. Артистов постараемся подобрать. Нет, не профессиональные актеры, конечно, но это будут наши лучшие научные сотрудники, привыкшие к творческой работе.

Я понимаю, что не совсем та специфика, и сценарий может оказаться не совсем на уровне, и времени маловато, но поэтому именно я и обращаюсь к вам с этой просьбой.

Да, конечно, лучше сегодня. В десять вечера мои коллеги будут у вас со сценарием. Большое спасибо, до свидания.

И уже обращаясь к Мише:

– Итак, друзья, вы слышали. Сегодня вечером сценарий должен быть у Левита, а завтра, по-видимому, можно будет приступить к репетициям.

На следующий день в актовом зале собрались «артисты». Ждали Левита. Саша прочел сценарий. Сценарий был признан великолепным. Некоторые споры возникли из-за распределения ролей. Пришли к согласию, что Саша – высокий и упитанный юноша – будет царем; царевной, конечно же, будет Вика, а Миша – добрым молодцем. И в это время появился Левит. Он начал круто. Обругал сценарий, заявил ребятам, что до Шварца им далеко, что в сценарии нет никакого действия, и даже несколько удачных шуток не спасают положение, что, если бы не просьба академика и прямое указание директора Дома культуры, он бы не ввязался в эту затею. Затем состоялась читка сценария по ролям. После чтения воцарилась напряженная тишина. Все взоры устремились на Гришу.

– Так, эта девушка пусть остается царевной, а этот молодой человек никакой не добрый молодец, он будет царским шутом и будет комментировать то, что будет происходить, или вернее, что не будет происходить на сцене. Царь же будет добрым молодцем – он подходит для этой роли и фигурой, и своей аморфностью. На роль царя подыщите кого-нибудь постарше и поехиднее. Что еще? Танцы должны быть – канкан! Нужно же компенсировать чем-то отсутствие действия. Вы кто? Химики? У вас же должны быть молоденькие лаборантки. Нет ролей для них? Ерунда! Я ведь тоже когда-то учился в школе. Пусть они будут химической посудой. Как называются эти химические стекляшки? Вот, вот – пробирки, реторты, бюретки. Прекрасно!

Репетиции проходили трудно, но с большим энтузиазмом со стороны артистов. Гриша был большим мастером своего дела. До настоящего канкана дело не дошло, однако девушки довольно быстро разучили некий весьма вызывающий танец в современных ритмах. Самой большой находкой неожиданно оказалась великолепное исполнение роли царя старшим научным сотрудником предпенсионного возраста, никогда ранее артистических способностей не проявлявшим и славившимся в Отделе своей дотошностью и занудством. В молодые годы он изобрел прибор для химического анализа и всю остальную жизнь посвятил его доработке и внедрению. Левит даже агитировал его и Мишу заниматься в руководимой им театральной студии. В роли шута у Миши неожиданно раскрылся комедийный талант. Представляя танец, он с серьезной миной на лице комментировал:

– Царь на склоне буйных лет полюбил кордебалет.

Ныне царские клевретки – все реторты и бюретки!

– Ты нечто среднее между Бурвилем и Фернанделем, – такой сомнительный комплимент сделал Мише Левит.

После пяти репетиций наступил черед генеральной репетиции. В первом ряду сидело все отдельское начальство во главе с академиком. По-видимому, академик не был приверженцем модернистского стиля в театральном деле, он был хмур, несколько раз прерывал репетицию и просил режиссера внести необходимые, на его взгляд, изменения. В конце концов, Левит не выдержал и заявил, что если у академика есть свое видение постановки, то он умывает руки и предоставляет ему полную свободу действий, но снимает с себя всякую ответственность за успех спектакля.

– Я думаю, что наши сотрудники хорошо воспримут постановку и без некоторых искусственных приемов, – парировал заведующий.

Генеральную репетицию все же удалось довести до конца. За оставшееся до новогоднего вечера время заведующий посоветовал подшлифовать некоторые места, а персонально Мише – тверже выучить текст, так как он заметил, что Миша время от времени отступал от текста и импровизировал на ходу.

И вот наступил день новогоднего праздника. Праздник был назначен на 6 часов. Весь день Миша зубрил текст. Он позвал Вику, и они вдвоем проговаривали общие куски, а затем Миша попросил Вику проверить, насколько он хорошо выучил все остальные реплики.

– Перестань мандражировать, все нормально. Пойдем лучше в буфет. – Вика была уже не в состоянии ни слушать, ни делать замечания, ей хотелось расслабиться и немного отдохнуть перед началом праздника.

В буфете, по поводу Нового года, было изобилие. Вика взяла себе бутерброд с красной рыбой и чай с пирожными. Собственно, она хотела взять одно пирожное, но не могла выбрать, какое из двух ей взять: то ли очень красиво и аппетитно выглядевшую «корзиночку с грибами», то ли ее любимый эклер с заварным кремом, и поэтому взяла оба пирожных. Миша купил два бутерброда с рыбой и бутылку пильзенского пива.

– Ты что, с ума сошёл? Алкоголь перед таким мероприятием!

– Надо расслабиться, еще час впереди, думаю, все выветрится.

Вечер начался с обряда зажигания новогодней елки. Дед Мороз и Снегурочка поздравили сотрудников Отдела с наступающим Новым годом. Потом была раздача подарков наиболее отличившимся в прошедшем году сотрудникам. Заведующий сказал несколько слов о том, как славно потрудился коллектив Отдела в уходящем году, и выразил уверенность в том, что коллектив успешно справится с задачами, поставленными перед ним партией и руководством на будущий год.

Затем Дед Мороз объявил, что теперь наступил черед самого главного и, что приятно, общего для всех подарка – спектакля, подготовленного талантами, выращенными в собственном коллективе.

Для Миши это было первое выступление на сцене перед публикой. Сначала он ощущал страшную скованность, но постепенно разошелся, почувствовал себя легко и свободно (все-таки бутылка выпитого пива дала о себе знать) и в некоторых местах позволил себе некоторую импровизацию. Тем более, что роль шута предоставляла такую возможность. Спектакль был принят на ура. Не было конца аплодисментам и выкрикам «Браво!». Бурная реакция зрителей была связана не столько с достоинствами спектакля, сколько с радостью открытия неизвестных ранее качеств их сослуживцев – тех нивелированных личностей в белых халатах, с которыми они работали долгие годы бок о бок и не подозревали, на что оные способны.

А после спектакля артисты поехали к Мише домой. Кое-как разместились в двадцатиметровой «большой» комнате. Было шампанское, было много разговоров о спектакле, о том какие замечательные люди работают в Отделе. Все наперебой рассказывали Нине, какой у нее замечательный муж, что если бы он не был великим химиком, он наверняка мог бы быть великим актером. Вика, разгорячившись шампанским, объявила во всеуслышание, что не будь Нина ее подругой, она бы не пропустила такого парня, а затем потребовала гитару. Ей передали гитару, и она заиграла знакомый всем мотив песни из репертуара Вертинского.

Гости разошлись после двенадцати. Нина быстро убрала со стола и сказала с иронией:

– Ну, артист, давай ложиться спать, а посуду вымоем завтра.

– Пожалуй, я сейчас вымою, спать что-то не хочется.

– Ну-ну, как знаешь. Тебя, оказывается, на работу опасно пускать. Отобьют.

– Вот-вот, отобьют. Так что ты со мной будь поаккуратней. Кстати, жаль, что ты не видела спектакля, действительно неплохо получилось.

– Так не пригласили же!

– Я тоже не понимаю, почему нельзя было прийти вдвоем. Ну, выписали бы желающим пропуск. Начальник первого отдела заупрямился.

– У вас еще та лавочка. Чтобы попасть на новогодний вечер, нужно иметь специальный допуск. А ты еще думаешь, вступать или не вступать в партию. Что тебе доверят, если останешься беспартийным?!

– Нина, не порти мне настроение. Поживем – увидим, тебе же сказали сегодня ребята, что я великий химик. Это, конечно, шутка, но, как говорится, в «каждой шутке».

– Если бы ты был великим химиком, ты был бы уже, по крайней мере, доктором химических наук, а не младшим научным.

– Нина, вот видишь, ты в меня не веришь, а другие верят.

– Это кто это так уж в тебя верит, Вика, что ли? Дождешься, я тебе на кухне постелю.

– Да ладно, перестань дуться, я же на тебе женился, ты у меня красавица, – привлек Миша к себе жену.

Два последующих дня Миша принимал на работе поздравления и комплименты по поводу его актерских способностей. А на третий день грянул гром. Мишу официально через секретаршу вызвали в партбюро. Игорь Сергеевич выглядел как никогда серьезным и хмурым. Он протянул Мише листок, вырванный из ученической тетради.

– Читай, – коротко бросил он. Миша, предчувствуя недоброе, дрожащими руками взял листок и стал читать про себя.

В партбюро Отдела.

Я, старый коммунист с 1931 года, обращаю ваше внимание на недостойное поведение во время новогоднего представления комсомольца Эпштейна. В ряде его высказываний со сцены прозвучали явственные намеки, порочащие нашу действительность, наше Руководство и наши социалистические завоевания. К примеру, чего стоят такие его слова: «…каков поп, таков и приход», «народ нуждается», «не по Сеньке шапка».

Кто этот поп? В чем нуждается наш народ? А его призывы к созданию синтетических продуктов! Разве не обеспечивает наше социалистическое хозяйство нас полноценными натуральными продуктами?! Нашему народу не нужны синтетические суррогаты. Пусть там у них за границей едят синтетическую икру и запивают синтетическим виски. У нас нормальной икры в любом магазине навалом. И черной и красной – выбирай по вкусу. Я, как Советский патриот, требую принятия строгих мер по отношению к Эпштейну вплоть до исключения из Комсомола.

Коммунист Ревякин Николай Петрович.

– Бред какой-то, – у Миши отлегло от сердца, – что за бред, Игорь Сергеевич?

– Бред – говоришь? А вот сценарий, утвержденный партбюро. Где ты нашел «народ нуждается», «каков поп, таков и приход»?

– Игорь Сергеевич, ну что здесь криминального, и, вообще, это же сказка…

– Ну, во-первых, как ты знаешь, сказка – ложь… А во-вторых, ты не понимаешь главного, ты ни в коем случае не должен был отступать от утвержденного текста. Представляешь себе, что будет, если по всей стране артисты будут нести со сцены всякую отсебятину?

– Что же будет?

– Что будет… Раньше надо было шевелить мозгами. Прежде всего, ты должен осознать свою ошибку. Обсудите ситуацию на комсомольском бюро. Я думаю, что до исключения дело не дойдет, но строгача ты заработаешь наверняка.

Как и предполагал Игорь Сергеевич, Миша получил строгий выговор с занесением в учетную карточку. Ребята не хотели выносить такое решение, однако им объяснили, что для Миши это самый благоприятный исход и что это единственный способ замять происшествие. Благодаря случившемуся, Мише удалось избежать избрания секретарем комсомольской организации на следующий срок, и с достижением определенного возраста он тихо вышел из комсомола. За активную работу Мише оставили на память его комсомольский билет, но о вступлении в партию речь больше никогда не заходила.