Читать книгу Я ─ осёл, на котором Господин мой въехал в Иерусалим - Владимир Шеменев - Страница 7

Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры, что уподобляетесь окрашенным гробам, которые снаружи кажутся красивыми, а внутри полны костей мертвых и всякой нечистоты; так и вы по наружности кажетесь людям праведными, а внутри исполнены лицемерия и беззакония.

Евангелие от Матфея, 23:27–28

Послеполуденная молитва давно закончилась, «Амида» была прочитана и строка из псалма сказана, но он не снимал талес, только всё ниже и ниже склонял голову. Потрескавшиеся, обветренные губы, смазанные оливковым маслом, шептали: «За что, Господи, ты подвергаешь народ свой испытаниям? За что посылаешь нам пророка, которого мы не желали? Сделай как было во времена отцов наших, – на минуту он запнулся, но тут же подхватил на более высокой ноте. – Ничтожными сделай знамения лжепророков, обнаружь безумие волшебников, мудрецов прогони назад и знания их сделай глупостью. Не погнушайся словами моими, пошли мне знамение, что услышан голос мой. Прости меня, Господи, что потревожил тебя просьбой своей».

Он не считал, что сильно согрешил, выдав слова, сказанные Господом пророку Исаие, за свои. Текст был другой⁸¹, но, как считал Иосиф, прозванный за свое смирение Каиафой, и один светильник освещает дом. Этим светильником он считал себя, домом – Израиль, а своим долгом – упросить Господа избавить Иудею от пророка. «В других краях, – Иосиф дернул плечом, – пусть учит, а Иудею я ему не отдам». Вспомнил первую главу из той же книги и поморщился: «Как сделалась блудницею верная столица, исполненная правосудия! Правда обитала в ней, а теперь – убийцы⁸²». Ему не нравилось сказанное, и, перескочив через три стиха, Каиафа зашептал: «И обращу на тебя руку Мою, и, как в щелочи, очищу с тебя примесь, и отделю от тебя всё свинцовое; и опять буду поставлять тебе судей, как прежде, и советников, как вначале; тогда будут говорить о тебе: «город правды, столица верная⁸³».

Первосвященник поднял голову, прислушиваясь к звуку приближающихся шагов. Он стоял в полумраке горницы – спиной к двери, лицом к узкому стрельчатому окну, выходящему на восток. Ставни были прикрыты, спасая от зноя и посторонних глаз. Человек опустил веки, представляя длинный темный коридор, череду светильников, освещавших только ниши, в которых они стояли, и того, кто, ступая босыми ногами, тихо шел по хорошо подогнанным кедровым полам, выкрашенным темно-красной охрой.

Пора было заканчивать молитву, и черная, словно вороное крыло, борода вновь коснулась эфода, который он не снимет до самой Пасхи. Воздев руки, Иосиф прошептал: «Благословен Ты, Господи, внимающий молитве».

Шаги замерли возле двери – и тут же дробь пальцев пробежала по косяку, прося впустить стучавшего. Каиафа знал: так обычно стучит Малх⁸⁴ – его верный раб и секретарь, которому он доверял тайные дела. Малх был его ушами и глазами в Иерусалиме. Человеком, который знал всё и про всех.

– Войди, – первосвященник порядком устал, и голос был тихим.

Каиафа повернулся к двери, придерживая талес. Кисти, пришитые по углам накидки, качнулись в такт движению головы. Две кисти спереди и две сзади, олицетворяли собой двух свидетелей, оберегающих человека от греха. Кроме них, в каждом углу было завязано по пять узлов – как напоминание о пяти книгах Торы. Кисти были собраны из восьми шерстяных нитей, не давая забыть о том, что сказал Господь Моисею. «…и будут они в кистях у вас для того, чтобы вы, смотря на них, вспоминали все заповеди Господни, и исполняли их, и не ходили вслед сердца вашего и очей ваших, которые влекут вас к блудодейству, чтобы вы помнили и исполняли все заповеди Мои и были святы пред Богом вашим⁸⁵».

Заповеди?!

Иосиф вспомнил: именно насчет них он и посылал верного Малха в Вифанию. Разузнать, что там говорил пророк, какие заповеди дал людям, и если хоть одна из них будет отличаться от Божьих… Первосвященник улыбнулся, представляя себе, что он сделает с богохульником… Этот Иисус ему порядком надоел: лезет везде, учит всех, обличает – и кого? Его, Каиафу, входящего в Святая Святых⁸⁶! В этом году ему предстояло пятнадцатый раз войти в Храм на праздник Йом-Киппур для кторета – обряда воскурения. И он не позволит самозванцу нарушить установившуюся традицию. Слишком много он потратил сил и денег, прежде чем на него надели «восемь одежд⁸⁷».

– Скажи, Малх, святы ли священники?

– Все коэны святы, но первосвященник – святой из святых, – раб в почтении склонился, ожидая, когда хозяин разрешит поднять голову.

– Ты мне льстишь, – Каиафа откинул с головы талес. – Можешь расправить плечи.

– Что ты, хозяин! Малх не умеет льстить! – раб улыбнулся. – Разве ты стал первосвященником не потому, что был мудр, как сама Тора? Разве твоя наружность поднимает лошадь на дыбы, а волосы иудеев делает седыми? Разве твоя сила не сравнится с силой Аарона⁸⁸, подбрасывавшего левитов в храме? Разве ты не богаче всех коэнов Иерусалима? Разве твой возраст повлиял на то, чтобы члены синедриона сказали: как бы умер? Я назвал пять качеств⁸⁹, необходимых, чтобы стать первосвященником. Если угодно, я назову еще пять, но они не покроют уже сказанного.

– Не стоит! Того, что ты назвал, достаточно, – ему нравился этот смышленый малый, купленный им когда-то за бесценок у бедной еврейской вдовы, продававшей своего десятилетнего сына.

На самом деле всё обстояло далеко не так, как нарисовал раб. Если бы он не женился на дочери Анны, не видать бы ему этой должности. Тесть был суров, жесток и властолюбив. Почти десять лет старик цепко держал должность первосвященника в своих руках, не желая не с кем делиться властью и могуществом. И если бы не злоумышленники, разбросавшие человеческие кости во дворе храма во время праздника опресноков⁹⁰, его бы не сместили. Впервые в тот день пришлось закрыть Дом Святости⁹¹. Поговаривали, что это проделка самарян, но иудеи во всём видели руку Рима, попирающего их веру.

Это было в год Тиберия Друза и Норбана Флакка⁹². Иосиф поморщился: он не любил римских дат, как и самих римлян, но и те и другие очень прочно вошли в его жизнь. Наместник Валерий Грат⁹³ сместил Анну⁹⁴, поставив на его место Исмаила, сына Фаби. Через год на место Исмаила привели Елеазара, сына первосвященника Анны. На следующий год в восемь одежд уже одевался Симон, сын Камифа. В этот же год Анна привел к Грату своего зятя Иосифа, предварительно передав наместнику упругий кошелек, наполненный золотыми динариями. Римлянин остался доволен кандидатом, утвердив его в сане первосвященника. Через восемь лет, передав печать префекта Понтию Пилату⁹⁵, Валерий Грат отбыл в Рим, а Каиафа так и остался первосвященником.

И то, что он был в родстве с самим Анной, сыном Сефа, ав-бейт-дином⁹⁶ Большого Синедриона, было хорошим и, самое главное, важным дополнением к тем качествам, о которых говорил Малх. Что нужно, чтобы стать «первым среди первых»? Деньги и родственные связи. Каиафа улыбнулся. В темноте сверкнули зубы, похожие на ряд мелких белых кораллов.

– Что слышно за Кедроном⁹⁷?

– Он вернулся, чтобы смущать сердца!

– Это я знаю и без тебя. Что говорит народ, внимая словам его?

– Кто что… – Малх пожал плечами. – Кто говорит: «Он Мессия – он спасет нас». Кто говорит: «Великий пророк восстал из мертвых». Одни называют его чародеем, другие лекарем, а есть и такие, кто царем Иудейским.

– Помазали, не помазав⁹⁸… Скажи по существу, в чем заповеди его, похожи ли они на те, что записаны золотом на скрижалях⁹⁹? Есть ли в них свет утренней росы, или они пахнут серой и гарью Геннома¹⁰⁰? – Иосиф любил плести словесные кружева.

– Позволь мне перечислить то, что он сказал.

– Говори, – первосвященник сошел с духана – небольшого возвышения, на котором стоял всё это время, подошел к окну и толкнул ставни, впуская в комнату свет и шум Верхнего города.

Горница была на верхнем этаже угловой башни, и из окна казалось, что Иерусалим лежит у его ног. Плоские крыши домов, окруженные масличными деревьями, кипарисами и пальмами, уступами сбегали вниз по холму, зависали на его крутых склонах и, спрыгнув с обрыва, исчезали в «долине сыроваров». Потом неожиданно выскакивали из лощины и теми же уступами взбирались на холм до самых стен Давидова городка. Острое зрение позволило разглядеть лестницу, ведущую к двойным и тройным аркам ворот Хульды¹⁰¹, чья могила была недалеко от южной стены, видел саму стену и белоснежный Храм, подпирающий небосвод и сияющий ярче тысячи солнц.

Встав на расстоянии локтя за спиной первосвященника, Малх вполголоса стал вещать:

– Он говорил: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем разумением твоим: сия есть первая и наибольшая заповедь; вторая же, подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя; на сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки¹⁰²». Так говорил он, – добавил и замолчал.

Раб посмотрел на первосвященника, но тот был словно монолит – беспристрастный и бессловесный: стоял и слушал, созерцая раскинувшийся перед ним город.

– Вот еще его слова: «Вы слышали, что сказано древним: не прелюбодействуй. А Я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем. Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не всё тело твое было ввержено в геенну. И если правая твоя рука соблазняет тебя, отсеки ее и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не всё тело твое было ввержено в геенну¹⁰³», – Малх коснулся пальцами лба. Было ощущение, что слова, которые он говорил, жгли его изнутри. Раб облизал пересохшие губы и продолжил: «Вы слышали, что сказано: око за око и зуб за зуб. А Я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую; и кто захочет судиться с тобою и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду; и кто принудит тебя идти с ним одно поприще, иди с ним два. Просящему у тебя дай, и от хотящего занять у тебя не отвращайся. Вы слышали, что сказано: люби ближнего твоего и ненавидь врага твоего. А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас¹⁰⁴».

Чем дольше говорил Малх, тем сильнее искажалось лицо первосвященника: ничего не смог найти он в словах пророка из Назарета, чего не сказал бы Господь Моисею и чего не было бы в скрижалях. Зубы скрипнули.

– Довольно! – город сразу поблек, потеряв краски и привлекательность. – Ты не сказал: «Помни день субботний, чтобы святить его; шесть дней работай и делай всякие дела твои, а день седьмой – суббота Господу, Богу твоему: не делай в оный никакого дела ни ты, ни сын твой, ни дочь твоя, ни раб твой, ни рабыня твоя, ни скот твой, ни пришлец, который в жилищах твоих; ибо в шесть дней создал Господь небо и землю, море и всё, что в них, а в день седьмой почил; посему благословил Господь день субботний и освятил его¹⁰⁵».

– Учил, исцелял, воскрешал, прощал грехи, говоря: «Суббота для человека, а не человек для субботы; посему Сын Человеческий есть господин и субботы¹⁰⁶».

– Кто не почитает субботу¹⁰⁷, тот не почитает Бога. Кто сей, что прощает грехи и говорит, что он Господин субботы? – возвысил голос Каиафа.

– Он называет себя Сыном Божьим! – стук посоха и старческий скрипучий голос возвестили мужчинам, что они не одни в горнице.

Каиафа дернулся, словно его перепоясали ниже поясницы бичом. Развернулся и кинулся к вошедшему старику, падая на одно колено. Следом за хозяином рухнул Малх, припал губами к босым ногам владыки синедриона, чмокнул – и тут же отполз в сторону.

– Отец, – первосвященник подхватил рукой край его симлы, прижимая к лицу. – Прости, что я не встретил тебя, как подобает сыну и твоим заслугам. Да благословен Господь, Бог наш, приведший в мой дом такого гостя!

– Благословен Создающий детей послушных и разумных, – Анна чуть наклонился и подхватил зятя под локоть, поднимая с пола.

Старик был высок, выше среднего роста, с карими проникновенными глазами. Его худоба, небольшая сутулость и длинная, покрытая проседью борода только подчеркивали его живость, дотошность и невероятную силу ума. Тяжелый нос, словно клюв, нависал над верхней губой, придавая ему вид хищной, вечно, недовольной птицы. Владыка Синедриона был похож на коршуна, вот уже тридцать лет не спускающего глаз со своей «голубятни». Седых волосинок в его бороде было пятьдесят пять – ровно столько, сколько было ему лет. Анна очень этим гордился, считая, что это знак Божий. Недоброжелатели же рассказывали, будто рабы ежедневно пересчитывают седые волосинки, и если появляется лишняя, её тут же удаляют. На что владелец бороды невозмутимо отвечал: «Если это так, приходите каждое утро и считайте…».

– Слышал ли ты, сын мой, что говорят мудрецы про субботу? – тесть подошел к окну, вдыхая полной грудью свежий ветер, пришедший с влажных Самарийских гор.

– Учи меня, учитель, учи! – первосвященник произнес фразу, прочно засевшую в его голове еще со времен обучения в синагоге.

– Растение, высаженное в субботу, вырывается, если оно посажено умышленно, а посаженное в субботний год вырывается как при умышленной, так и при неумышленной посадке¹⁰⁸.

Каиафа кивнул, соглашаясь со всем сказанным. Как он сам не догадался! Ведь год-то был субботний – или, как говорили, суббота Господня¹⁰⁹.

– Каждая суббота в субботний год велика, потому что она двойная, – надо было реабилитироваться, и первосвященник подал голос. Но тесть будто не слышал его.

– Во времена праотцов наших пришли мужи́¹¹⁰ из старейшин Израилевых, и сели перед лицом Иезекииля¹¹¹, и стали вопрошать его о промысле Божьем. И было к пророку слово Господне: «Я Господь, освящающий их¹¹². Но дом Израилев возмутился против Меня в пустыне: по заповедям Моим не поступали и отвергли постановления Мои, исполняя которые человек жив был бы через них, и субботы Мои нарушали, и Я сказал: изолью на них ярость Мою в пустыне, чтобы истребить их¹¹³», – бывший первосвященник замер, ожидая от зятя, продолжения, что тот и сделал.

– И сказал Господь Моисею: «…ибо слово Господне он презрел и заповедь Его нарушил; истребится душа та; грех ее на ней. Когда сыны Израилевы были в пустыне, нашли человека, собиравшего дрова в день субботы; и привели его нашедшие его собирающим дрова в день субботы к Моисею и Аарону и ко всему обществу сынов Израилевых; и посадили его под стражу, потому что не было еще определено, что должно с ним сделать. И сказал Господь Моисею: должен умереть человек сей; пусть побьет его камнями всё общество вне стана¹¹⁴».

– Всё так, сын мой, – Анна взял в руки кисти талеса, свисающие на груди. – Собери Синедрион, нам есть что им сказать.

– Я обойду всех и всех приведу, – Малх склонился в поклоне, ожидая ответа.

Каифа и Анна одновременно повернули головы и посмотрели на раба, всё это время стоявшего в стороне.

– Да будет на всё воля Божья. Аминь! – их голоса слились, а руки одновременно пробежали сверху вниз, поглаживая ухоженные бороды.