Читать книгу Суражский вокзал. Рассказы - Владимир Шестаков - Страница 4

Огромный красный шар запутался в ветвях больших деревьев, стоящих на холме. Их плавные могучие кроны в круглом красном киноэкране солнца даже при ленивой игре воображения становились похожи на контрабандистов, которые уже украли солнце, но ещё не договорились между собой – куда его спрятать.

Фарадей смотрел на чудовищный красный глаз, который и не собирался моргать, лишь медленно и величественно погружался в ресницу далекого леса на засыпающем горизонте. Ничто уже не могло изменить этой свинцовой траектории. Солнце, превозмогая смертельную усталость, ждало смены караула и лениво осматривало окружающий мир для того, чтобы передать его во власть, равноценную по значению.

Серо-голубые тени и молочная дымка уже крались по соседним холмам, на которые свет заката уже не действовал. В этом неизбежном сгустке сумерек чувствовалось какая-то хулиганская сила, которая еще не могла, из-за боязни быть рассеянной светом, откровенно, подобно таможне, выйти и объявить свои права. Мрак тени еще репетировал после дневного сна перед выходом на авансцену.

Если бы не музыка и крики людей на берегу, то можно было бы поверить, что смотришь на фотографию.

Фарадей почувствовал себя настолько малым в этой немой громадине – раздвигать воображение было некуда, что даже боялся назвать этот мир своим, испуганный величием и безразличием, внезапно его окружившим. Но, и отдать все это кому-то – тоже было невозможно, ведь глаза и уши принимали всю это блажь и главное – пульсирующая червоточина, которая когда-то далеко в детстве забралась в его нежную душу и сейчас отвоевывала все большую и большую территорию. Фарадей позволял ей беспечно жить и творить, находя в этом хоть слабое, но утешение неразделенной первой любви.

Он сидел в лодке в середине небольшого озера и уже был почти забыт своими новыми и старыми приятелями, которые расположились на холме перед деревьями – контрабандистами и праздновали чей-то очередной успех. Фарадею стало грустно – он незаметно ускользнул от шума. Взял лодку, сняв яркую рубашку, чтобы его нельзя было узнать с берега, и заплыл подальше от ненужных вопросов и глупой полемики.

Фарадей медленно смотрел вокруг. Вот это сцена! Противоположный от тополей берег уже почти сливался с зеркальной гладью озера. Красный широкий галстук заката автострадой пролегал по стальной коже засыпающей воды. Лодка, как заколка от бутафорского галстука, разрезала суженное отражение пополам. Облака над солнцем растянулись в огромные алые губы. Фарадей уже чувствовал их влажное прикосновение, их вялое здоровое дыхание, от них веяло спокойствием и загадочностью. Но, это не были поцелуи жизни, они больше напоминали какой-то зашифрованный символ, тайный смысл которого вот-вот должен быть понятен.

Да, это поцелуй Евы! Кроваво-красный, чужой, фальшивый и далекий! Вот именно – фальшивый! Очень далекое и забытое открытым нервом сладко шевельнулось внутри – сердце забилось, сознание затребовало что-то бесконечно утраченное и не прощенное.

– Нет, не надо, нет, остановись – еле сдерживая слезы, умолял Фарадей.

Он уже видел, как озеро превратилось в огромное фарфоровое блюдце, в середине которого плавала лодка, как щепка. Он беспомощно греб веслами стараясь удалиться от прикосновения ее алых губ. Рука Евы грациозно наклонила фарфоровую посуду – губы медленно втягивали жидкость. Лодка неслась к безумию. Фарадей уже прилип к ее губам, которые опускались и закрывались, облизывая сладким языком все его тело. Он закрыл от блаженства глаза.

Теперь Фарадей слышал звуки фортепиано. Мелодия звучала чисто и нежно, где-то далеко и проникновенно, делала опять его вялым и беспомощным. Фарадей тихонько открыл глаза и увидел Еву, которая была больше солнца, и ее нежные любимые руки играли на белом рояле «К Элизе». Бетховен звучал опять, как в тот сказочный вечер, с которого все когда-то и началось. Ева исчезла, а ее губы замерли, в них еще была жизнь, но уже не было намека на ее продолжение.

Эту зафиксированную гармонию нарушали уже крики и шум людей на берегу. Природа показывала счастьем одного вечера, как в миниатюре, счастье всей жизни. Фарадей закурил и кто-то, заметив вспышку зажигалки, закричал его имя. Через мгновение его имя закричали тысячи голосов. Крик, как скальпель, резал обнаженную натуру природы. Все это казалось ему чудовищно нелепым.

Он увидел людей на берегу, вместо рта у каждого из них стоял железный динамик. Динамики вибрируют и из растянутой дребезжащей пластмассы летят маленькие цветные шарики. Люди осыпают ими друг друга, как крупной дробью. Не услышанные, не нужные слова – шарики, как будто обидевшись, покружившись среди людей, чернеют и взрываются. Те, которые светлее, обиженно собираются в маленькие тучки и летают рядом, внимательно прислушиваясь к разговору людей, чтобы в нужный момент оказаться рядом, и влететь в уши. Но люди кричат еще сильней, тогда из динамиков вылетают ножи, вилки, острые куски металла. Они режут мясо, разрывают на части озверевшие фигуры безумия, оставляя лохмотья беззащитной плоти.

Фарадей беззвучно скользнул к берегу. Темная вода нежно шептала:

– Не надо, не надо, не убивай ее. Фарадей засмеялся:

– Да, не убивай ее, Кэрол! – слышались слова песни Манфреда Мэнна с берега.

Фарадей уже видел ровные стволы молодых деревьев. Они стояли вдоль берега и терпеливо безмолвствовали. Странная очередь, в конце которой уже стояла Ева. Из далекой юности выплыла картинка, похожая на эту, только вместо почти исчезнувшего солнца, Ева стояла в проеме окна у себя дома на фоне Луны. В ту ночь он стал мужчиной. В темном доме он искал ее и, испугавшись, спросил: – Ты где?

Не оборачиваясь, как статуя, глядя на луну, тихим чужим голосом она ответила: – Я повсюду.

Фарадей шел по аллее, прикасаясь к каждому дереву, понимая неизбежность будущего шага для каждого из них. Она спросила:

– Ты где?

И за Фарадея кто-то ответил: – Я повсюду.

Увидев Фарадея, она побежала и бросилась в объятия, дрожа и испуганно оглядываясь. Это была Люси.

– Ты все помнишь? – спросил Фарадей. Люси кивнула.

– Да, не бойся, Люси. Я буду рядом.

Фарадей прижал ее к себе, и они пошли в разные стороны. Он шел на свет костра и шум своего эксперимента.

Он уже стоял за кустом и внимательно смотрел на языки пламени, которые плавно танцевали в сумерках и старались лизнуть людей, как будто что-то хотели сообщить им. Предательские намерения огня оставались непонятыми, как и все остальное. Фарадей осматривал пьяную компанию, яркий свет костра и ничего не находил во всем этом того, чтобы раскрывало его замысел. Он наблюдал органичность этой мизансцены и думал, что если бы на театральной сцене зажигали настоящий огонь, то он смог бы скрыть многие пороки недалекой режиссуры.

Убедившись, что ничто не вызывает особых опасений, он вышел на освещенную площадку. Увидев Фарадея, все эти наполовину незнакомые ему люди, заорали опять его имя. Голоса звучали уже не так пронзительно. Он устроился возле костра рядом со своей новой знакомой Леной, которая когда-то давно украла у его приятеля много-много денег на должности главного бухгалтера банка и бесследно исчезла. Фарадей нашёл её в этом незнакомом городе и собирался изменить ход её беззаботной жизни. Фарадей снял квартиру напротив её окон, выучил привычки и «случайно» познакомился на улице при обычных обстоятельствах, чтобы не спугнуть долгожданную добычу.

Фарадей не был злым, коварным человеком, но хотел, чтобы в мире всегда существовал приоритет на стороне мужчин, так как имел, как и многие из нас, неудачную первую любовь с отягчающими обстоятельствами. Никакой крови, нет, пусть восторжествует справедливость! Фарадей незаметно поглядывал на Экватора. Их взгляды встретились и он, взяв стакан с водкой, произнес тост:

– Глядя вокруг, создается впечатление, что мир во всём своём величии и неописуемой красоте все же может быть хоть чуточку не таким уж благополучным до конца, если кто-то из нас несчастен, вернее, если он не влюблен. Итак, за Любовь! За Гармонию Мира!

Молчаливые слушатели заорали во весь дух, застучала посуда, все вокруг костра задвигалось и заговорило, каждое о своем. Фарадей прилег на колени Лены и посмотрел в красно-серое небо. Губы Евы растянулись еще шире, они стали тоньше и целовали уже половину видимого неба. Фарадей слышал, как губы сказали:

– Пора, уже пора, накажи ее, отомсти ей, заставь ее ползать у твоих ног, мой мальчик!

– Все тебе мало! – думал Фарадей.

Лена, глядя на него в упор, посылала ему какие-то тайные сигналы, играя глазами.

– Сейчас вы все поиграете в мой спектакль. Есть даже подходящее название – «Невинная жертва».

Раздался выстрел, через несколько секунд прозвучали еще два. Все испуганно замерли. Были слышны только веселый девичий смех и музыка из машины. Фарадей вскочил и побежал к молодой парочке. Дочь Лены Наташа, держа в руке пистолет, собиралась стрелять дальше по пластмассовой бутылке на кустах у самого берега. Экватор стоял рядом и из-за плеча Наташи корректировал огонь. Фарадей забрал пистолет из рук девушки и, злобно глядя на молодого парня, закричал:

– Я тебе тысячу раз говорил – не брать его в руки!

Фарадей шлепнул его ладонью по уху и вернулся к костру. Он сел на свое место, держа в руках пистолет, и молчал. Холодная темная сталь пистолета отливала зловещий оскал страха в свете костра и наводила тупой ужас на онемевшую компанию.

– А, это еще что такое?

Фарадей встал и показал рукой на лодку, которая медленно выплыла из-за куста, по которому стреляли. Свет костра, как днем, и, еще не успевшее скрыться солнце, освещали лодку и лежащее в ней тело убитой девушки. Лицо незнакомки было в крови, на белой майке было видно огромное красное пятно. Тело замерло, полусидя, откинувшись на небольшой ящик за ее спиной. Все теперь узнали девушку, которая раньше тут проплывала, как и многие другие отдыхающие из санатория в полу километре отсюда.

Фарадей медленно пошел по темной воде и подтянул лодку почти к берегу, чтобы все увидели реальную смерть.

– Пульса нет. – Сказал он, держа ее руку.

Затем он выскочил из воды:

– Никому ничего не делать! Сядьте на свои места! Я сейчас что-нибудь придумаю.

Лена обнимала свою юную дочь, которая уткнулась лицом в ее грудь.

– Какая трогательная мизансцена! Если бы я был художником, то правдивость и драматизм композиции глубоко удовлетворили бы меня – рассуждал про себя Фарадей.

Он уже открыл багажник своей машины и взял подготовленный заранее большой аккумулятор. Поставив его поближе к костру, принес буксировочный трос и начал обвязывать им батарею, нервно дергая каждый узел. Взяв двумя руками груз, пошел к лодке. Свободный конец тянулся по песку, как змея. Повернувшись лицом к каменным статуям, он добавил:

– Если кто-то из вас подумает взболтнуть об этом, то будет выглядеть примерно также. Экватор, взрывай петарды. Веселимся дальше!

Все смотрели, как лодку забирала темнота озера, которой управлял Фарадей. Он энергично греб подальше от берега. Заплыв на середину, остановился и сказал:

– Можешь уже открыть глаза, я и сам поверил в твою погибель. Молодец, Люси! Сыграно блестяще!

В небе летали цветные петарды.

– Молодец, Экватор! Вы, оба молодцы! – добавил Фарадей.

Люси тихонько хихикала, снимая кровавую майку. Затем вымыла голову водой. Фарадей взял свой старый армейский бинокль и смотрел на берег. Музыка зазвучала громче. Все происходило так, как он и предполагал. На берегу были видны Лена с Наташей и Экватор. Остальные из массовки поспешно уехали на второй машине.

– Ну, теперь ты довольна? – Фарадей смотрел в небо.

Губы еле заметно заулыбались. Тень Евы уже летала где-то рядом с лодкой. Стало совсем темно. Лодка поплыла туда, где были спрятаны вещи Люси. Теперь Люси лежала на дне лодки под пледом, почти до самого берега. Фарадей перестраховывался. Он опустил аккумулятор в воду. Конец буксировочного троса резко ушел в глубину. Фарадей толкнул Люси. Она бесшумно нырнула за борт, уже в ластах и маске, и исчезла во мраке.

Лодка причалила недалеко от происшествия. Фарадей смыл краску и привязал ее цепью к дереву. Он пошел опять по молодой аллее и увидел в конце тень Евы. Он сел и оперся спиной о ствол. Тень летала между деревьями и шептала:

– Я повсюду. Я повсюду.

Фарадей старался точно вспомнить ее лицо и не мог. Только шрам у ее левого виска, который Ева искусно прятала. Лицо являлось в постоянном движении, то, зовя и улыбаясь, то нервно оправдываясь. Именно так – середины не было. Вот такая она и осталась в его памяти – влюбленная до безумия и чужая, агрессивная в моменты своих оправданий.

– Зачем она так со мной поступила? Именно из-за нее в его жизни и происходит все так, как она заранее хотела.

Фарадей уже сам стал деревом в этой ровной аллее в ночной тишине. Тень материализовалась, и легкий шорох ее шагов уже был слышен среди нарядно одетых юношей, стоявших в три ряда на огромной сцене актового зала средней школы. Было тихо и немного страшно в этой таинственной атмосфере ожидания взгляда любимой всеми Евы. Фортепиано озвучило первые аккорды, и хор в три партии запел:

– Купалинка, купалинка, тёмная ночка…

Попасть в школьный хор было нелегко. Ева сама выбирала достойных, договариваясь с их родителями. К ней попадали наиболее одаренные ученики. Фарадей до сих пор не смог понять, чего было в ней больше – добра или зла? Пробуждение индивидуализма – вот чего она хотела от нас, и покорности. Хор находился в постоянных гастролях, смотрах, сводных репетициях с другими коллективами. Все это не оставляло времени опомниться. Ева забирала все. И отдавала все. После вечерних репетиций всегда находились желающие проводить ее домой.

Жила она одна в небольшом домике на окраине города. Все участники вечерней демонстрации у нее дома пили чай и счастливые расходились по домам. И обязательно кто-то из парней постарше возвращался обратно. Прячась и крадясь в темноте, чтобы познать тайну первой любви. Потом пришла очередь Фарадея. Однажды Ева сказала ему:

– У тебя хорошие данные, ты мог бы стать пианистом.

Она взяла его руку и водила по каждому пальцу.

– Видишь, какая у тебя длинная кисть. Тебе будет намного легче играть, чем мне.

Она положила свою маленькую ладонь в горячую руку Фарадея.

– Я хочу, чтобы ты стал знаменитым. Вот здесь я написала дни и время занятий. Я тебя жду у себя дома.