Читать книгу Синоп (Собрание сочинений) - Владимир Шигин - Страница 4

В весенние дни 1851 года в далекой Вене умирал от рака знаменитый российский кругосветчик, открыватель Антарктиды и герой Наварина главный командир Черноморского флота адмирал Лазарев. Он умирал в полном сознании и понимании всего с ним происходящего. Как истинно православный человек адмирал к смерти приготовился заранее. Императору Николаю, который, желая приободрить смертельно больного флотоводца, назначил ему для лечения пенсию на год вперед, Лазарев брать ее наотрез отказался:

– Отсчитайте на несколько месяцев, более мне уже не понадобится, так зачем же разорять Отечество!

Михаил Петрович Лазарев

Уезжая на лечение, которое Лазарев считал бессмысленным, но согласился, единственно уступив настояниям жены, он завершил все свои казенные дела, а флот Черноморский оставил на своих учеников Корнилова и Нахимова. Сопровождали адмирала в Австрию жена с дочерью, да любимый воспитанник – капитан 2 ранга Истомин. В Вену Лазарева привезли уже сильно ослабевшим. Консилиум немецких профессоров был жесток:

– Рак желудка в последней стадии!

– Есть ли какое-нибудь лекарство? – спрашивал с надеждой Истомин.

– Увы, только морфий! – отвели взгляд профессора.

Уже больше месяца адмирал ничего не брал в рот. Узнать теперь в изможденном, съедаемом заживо страшной болезнью человеке еще недавно энергичного и крепкого адмирала было непросто. Неизменными остались лишь глаза: умные и пронзительные. Верный Истомин читал Лазареву последние европейские газеты:

– Эх, не во время меня скрутило! Не вовремя! – морщился от боли адмирал. – Чувствую, что назревают события, в которых Черноморскому флоту предстоит на деле доказать свою преданность Отечеству! Как горько уходить в преддверии столь грозных событий!

Через две недели 11 апреля 1851 года адмирала Лазарева не стало. Перед смертью он попросил открыть окно. С жадностью в последний раз вдохнул свежий воздух. Закрыл глаза. На мгновение показалось, что он снова на палубе летящего по волнам корабля. Привычно свистит в парусах ветер, а в кормовой подзор бьет штормовая волна…

Отпевали Лазарева в посольской церкви. По старому обычаю за гробом шел рыцарь в черных латах, ведя на поводу траурную лошадь.

Екатерина Тимофеевна Лазарева

Посол барон Мейендорф заявил Истомину, что не может отправить гроб с телом покойного в Россию без высочайшего на то разрешения.

– Михаил Петрович столько сделал для России, что этим вполне заслужил право лежать в ее земле! – зло ответил Истомин. – Пишите, что хотите, но мы завтра же выезжаем в дунайский Галац!

Гроб с телом Лазарева был доставлен в Одессу, а уже оттуда перевезен пакетботом «Петр Великий» в Севастополь. Там Лазарева под прощальный салют корабельных пушек похоронили в фундаменте, им же заложенного Владимирского собора. «Громко рыдая, Черноморцы опустили в могилу прах незабвенного адмирала» – писал очевидец этого печального события.

Как здесь не вспомнить проникновенные строки Тютчева:

Смерть знаменитого адмирала была воспринята в России с большой печалью. Со смертью Лазарева уходила целая эпоха флота.

Что касается Николая Первого, то он переживал смерть своего лучшего флотоводца очень тяжело.

– Лазареву у меня замены нет! – говорил он не раз в узком кругу.

Вскоре после смерти адмирала Лазарева, придворные дамы, пытаясь отвлечь императора от мрачных дум, рассказали ему, что ночью они «спиритировали» и вызывали дух Лазарева, с которым затем, якобы, долго беседовали. Николай Первый был этим крайне удивлен:

– Я могу поверить, что вы вызывали дух Лазарева. Я могу поверить, что он к вам явился. Но во что поверить не могу, так это в то, что он с вами, дурами, согласился беседовать!

В Европе, наоборот, известие о смерти флотоводца было воспринято с нескрываемым восторгом. Из воспоминаний современника: «В тот день, когда было получено в Лондоне известие из Вены о кончине Лазарева, мне случилось быть в большом английском обществе. Вдруг я заметил необыкновенное оживление, как будто радость, пили за здоровье друг друга и поздравляли с чем-то. Я хотел знать о причине этого движения; мне объявили о смерти русского адмирала Лазарева».

Ну что ж, порой признание заслуг перед своим Отечеством бывает и таким… Скоропостижная смерть знаменитого адмирала создало серьезную проблему для Николая Первого. Надо было срочно искать замену Лазареву, но разве можно было найти ему полноценную замену?

* * *

Обезглавленный Черноморский флот срочно нуждался в новом командующем. По всему командовать им выходило контр-адмиралу Корнилову, начальнику штаба покойного Лазарева, его ученику и единомышленнику. Но встал на дыбы столичный адмиралитет:

– В главные командиры надо маститого садить, чтобы по старшинству был первейшим. А этот Корнилов уж молод больно, а, ишь, куда взлететь захотел! Сверстники его еще в капитанах 1 ранга обретаются, а этот уже в полные адмиралы метит!

Владимир Алексеевич Корнилов в 1852 году.

– Сколько ж лет этому выскочке? – вопрошали посторонние.

– Сорок пять, еще мальчишка!

Не желая скандала, Николай Первый уступил горлопанам. Главным командиром Черноморского флота был назначен уже не мальчик, а семидесятилетний генерал-лейтенант Берх.

– Этот паровоза не изобретет, но зато, надеюсь, и ничего из сделанного Лазаревым не испортит! – заявил император, подписав указ о назначении. – Ни сил, ни ума не хватит!

Начальнику Главного Морского штаба князю Меншикову Николай Первый сказал об этом так:

– Передайте Корнилову, что Берг – фигура временная. Пусть не переживает. Через года два-три я поставлю его во главе флота!

Если бы только знал бы император Николай, что будет через эти два – три года с Корниловым, с ним самим, да и со всей Россией.

Для придания веса Корнилову, Николай причислил Корнилова к свей свите, что помимо всего прочего, давало ему право обращаться непосредственно к императору, минуя не только командующего, но и морского министра.

Морис Борисович Берх был человек степенный, вежливый и покладистый. Недостаток его состоял в одном – новый командующий никогда ничем в своей жизни не командовал, а корабли видел только с берега, ибо всю свою долгую жизнь строил маяки и преподавал науки в штурманском корпусе. Выбор его на столь важный пост был, прямо скажем, весьма странным, но таковым было решение монарха, тем более, что со старшинством в чине у Берха было все в полном порядке.

Мориц (Маврикий) Борисович Берх

Для придания веса, нового командующего срочно произвели из генерал- лейтенантов в вице-адмиралы, что вызвало законные усмешки. Кораблей Мориц Борисович откровенно боялся, а потому сидел в Николаеве безвылазно, руководя флотом через курьеров, предпочитая в основном, как и прежде, заниматься своей любимой гидрографией.

«…Оставление Берха во главе флота возлагало на Корнилова всю нравственную тяжесть ответственности за боевую готовность флота, не давая никаких прав, так как он мог распорядиться лишь именем адмирала Берха», – писал один из современников.

Чтобы немного подсластить пилюлю черноморцам, Николай все же разрешил заменить, еще более старого и дряхлого, чем Берх, интенданта Черноморского флота вице-адмирала Дмитриева молодым и деятельным контр-адмиралом Метлиным.

Своему ближайшему другу и соратнику контр-адмиралу Павлу Нахимову начальник штаба флота Корнилов в те дни в сердцах жаловался:

– Мое положение насквозь фальшиво. При всей внешней значимости моего положения, на самом деле на реальное управление флотом я имею лишь случайное и косвенное влияние! А от этого страдает дело!

Добрейший Нахимов качал головой с пониманием:

– Михаилом Петровичем нам завещан Черноморский флот, а потому будем-с его лелеять, как наш покойный учитель, а там, что Бог даст!

Черноморский флот времен Лазарева был, по существу, единственным «островом свободы» в николаевской России. Там, напрочь, отсутствовала муштра, парадность и шагистика. Черноморские офицеры, вопреки всем существовавшим уставам, демонстративно расстегивали воротники душных мундиров (что было тогда просто немыслимо!), выпуская поверх их белоснежные воротники рубах, прозванных ласково «лиселями». Именно так любил ходить их кумир Лазарев. Так, вопреки всем порядкам, ходили и они. По примеру Лазарева и Нахимова, офицеры поголовно демонстративно носили повседневные фуражки с особым укороченным «нахимовским» козырьком. Балтийцы, которым случалось оказаться в Севастополе, глядя на такие своеволия, приходили в ужас:

– У нас за этакие вольнодумства сразу бы пинком под зад в деревню с флота! Вот погодите, император к вам нагрянет, мало не покажется!

И что же Николай – ярый поборник муштры и порядка? Да за одни «лиселя» он, не задумываясь в каком-нибудь пехотном корпусе, снял бы десяток генералов! Но, приезжая на Черноморский флот и видя все там происходящее, он молчал. Когда же императора уж слишком донимали доносители, он просто отмахивался от них:

– Оставьте Лазарева в покое! Он знает, что делает! Черноморский флот сегодня – гордость России, а это главное!

Теперь, когда адмирала не стало, никто не знал, как сложатся дела на Черноморском флоте без Лазарева. Вся надежда была лишь на его учеников – контр-адмиралов Корнилова и Нахимова. Именно им надлежало сохранить лазаревские традиции и лазаревский дух. Справятся ли они с этой непростой задачей?

Кем же были ученики Лазарева, те, которым волею судеб пришлось возглавить Черноморский флот после его ухода?

Павел Нахимов родился под Вязьмой в далеком 1802 году в семье отставного екатерининского секунд-майора. Жили скудно, а потому вскоре Павел был определен в Морской корпус на «казенный кошт». В пятнадцать лет Нахимов уже мичман. Бриг «Феникс» – его первое судно, а первым плаванием стало крейсерство по Балтике. Наверное, уже в это время начала проявляться и главная отличительная черта Нахимова. Морская служба сделалась для него не просто любимым делом, как для подавляющего большинства других флотских офицеров, она стала для него делом ЕДИНСТВЕННЫМ. Делом, которому он посвятил всю свою жизнь без остатка, отказавшись во имя этого от всех мирских забот и даже личной жизни.

Вскоре на Нахимова обращает внимание Михаил Петрович Лазарев. В то время мичман Нахимов совершил поступок, по мнению многих, совершенно глупый и безрассудный. Он отказался от перевода в престижный гвардейский экипаж, а попросился служить на новостроящийся корабль в неблизкий Архангельск.

Павел Степанович Нахимов

Там Нахимов познакомился с человеком, преклонение перед которым он пронесет через всю свою жизнь. Вскоре на фрегате «Крейсер» под командой Лазарева он уходит в трехлетнее кругосветное плавание, ставшее прекрасной практической школой для молодого моряка. Канарские острова – Рио-де- Жанейро – Тасмания – Аляска – Сан-Франциско – Таити – Портсмут – вот основные этапы этого беспримерного похода. И на «Крейсере» Нахимов поражает своих сотоварищей совершенно истовым отношением к делу. Из воспоминаний сослуживца: «В глазах наших… он был труженик неутомимый. Я твердо помню общий тогда голос, что Павел Степанович служит 24 часа в сутки. Нигде товарищи не упрекали его в желании выслужиться, а веровали в его призвание и преданность самому делу. Подчиненные его всегда видели, что он работает более их, а потому исполняли тяжелую службу без ропота и с уверенностью, что все, что следует им, или в чем можно сделать облегчение, командиром не будет забыто».

Во время плавания на «Крейсере» произошел случай, который как нельзя лучше характеризует Нахимова. В ненастную погоду упал за борт матрос. Быстро спустили шлюпку. Старшим в нее спрыгнул, конечно же, Нахимов. Спасти матроса, к сожалению, не успели. Но на этом беды не кончились. Внезапно налетевшим шквалом шлюпку отнесло так далеко от фрегата, что ее потеряли из вида. Только после четырехчасового поиска в океане шлюпка возвратилась к фрегату. За свой самоотверженный поступок Лазарев представил Нахимова к награде. В докладной бумаге он написал: «Сию готовность Нахимова при спасении жертвовать собой я долгом почел представить на благоусмотрение господ членов государственной адмиралтейств-коллегии и льщу себя надеждой, что подвиг не найдется недостойным внимания…» Увы, в поощрении Нахимову Петербург отказал.

Из общего контекста блестящих характеристик Нахимова в этот период выпадает отзыв его соплавателя по «Крейсеру» будущего декабриста Дмитрия Завалишина. Завалишин упрекает Нахимова в чересчур подобострастном отношении к командиру. Что ж, Нахимов никогда не делал секрета из того, что искренне обожал Лазарева, считая его своим главным учителем. Впрочем, историкам хорошо известна и злая язвительность Завалишина, который в своих воспоминаниях не щадил никого.

В кругосветные плавания (или как в то время говорили кругосветный вояж) Нахимов ушел еще совсем юным моряком, вернулся же возмужавшим морским волком, прошедшим три океана. Отныне и навсегда судьба Нахимова переплелась с судьбой Лазарева. В служебной характеристике командир фрегата «Крейсер» написал о Нахимове: «…Душою чист, и любит море». Умри, лучше не скажешь! Эти слова могли бы, наверное, стать девизом всей жизни Нахимова. Наконец, «Крейсер» вернулся в Кронштадт. Но задерживаться на берегу долго Нахимов уже не мог. Море снова звало его к себе. Вскоре вместе с Лазаревым он убывает в Архангельск принимать новостроенный 74-пушечный линейный корабль «Азов». Затем был трудный переход штормовыми морями в Кронштадт. На «Азов» Лазарев подбирал офицеров самолично. Среди них были мичман Корнилов и гардемарин Истомин.

В это время резко осложнилась политическая ситуация в Средиземноморье. Турция утопила в крови восставшую против порабощения Греции, и император Николай решает послать к греческим берегам эскадру, чтобы демонстрацией силы прекратить избиение единоверцев и поддержать повстанцев. В состав эскадры был включен и «Азов». А перед самым выходом в море, на «Азов» прибыл прославленный флотоводец, герой Афонского и Дарданельского сражений адмирал Дмитрий Николаевич Сенявин. Когда-то Сенявин сам начинал свой ратный путь под флагом великого Ушакова. Теперь же от него эстафету служения Родине перенимало новое поколение: Лазарев и Нахимов, Корнилов и Истомин. Преемственность поколений, имен, подвигов… От Петра Великого к Спиридову, от Спиридова к Ушакову, от Ушакова к Сенявину, от Сенявина дальше, дальше и дальше… Непрерывающаяся связь времен и традиций…

Впрочем, во время плавания на «Азове» произошел и неприятный случай с Нахимовым. За жестокое обращение с матросами он был наказан в Приказе самого Сенявина. Так в деле Нахимова столкнулись две морские школы: английская с ее равнодушным отношением к нижним чинам и старороссийская, пусть тоже барская, но видевшая в матросе не вербованного наемника, а соотечественника, служившего не за призовые деньги, а за живот. Отметим, что отеческое Сенявинское «внушение» сыграло свою роль – отныне Нахимов навсегда не только поймет, что матрос тоже человек, но и постепенно настолько сроднится с ним, что впоследствии заслужит даже прозвище «матросского адмирала».

В Портсмуте эскадра простилась с Сенявиным. Прославленного адмирала отзывали в Петербург. Далее эскадру повел уже контр-адмирал Логин Гейден. Свой флаг он так же поднял на «Азове». Соединившись с британской и французской эскадрами, наши корабли подошли к Наварину, где укрылся турецкий флот. Союзники не желали кровопролития. Командующий турецким флотом был предупрежден о немедленном прекращении карательных экспедиций в Греции. Турки не ответили, и тогда в Наваринскую бухту вошли союзные корабли. Пятьдесят семь лет назад здесь уже грохотали пушки русских кораблей эскадры адмирала Спиридова, принесшие славу русскому оружию. Теперь сюда пришли сыновья героев тех лет, чтобы вновь сразиться за свободу братского народа. История подвига повторилась, сделав еще один виток…

Логин Петрович Гейден

Первыми ударили турецкие пушки, им незамедлительно ответствовали орудия с русских, английских и французских кораблей. Так началась знаменитая Наваринская битва. «Азов» сражался в самом пекле против пяти, а то и против шести противников сразу. От частых разрывов вода в бухте буквально кипела, в воздухе висел тяжелый пороховой дым. В один из моментов боя Лазарев увидел, что турки буквально расстреливают английский флагман «Азия». Не раздумывая долго, Лазарев тут же прикрывает своим бортом союзника, невзирая на большие повреждения от огня. Весь бой Нахимов сражается на баке. Там он командует артиллерийской батареей. Ведя непрерывный огонь по неприятелю, лейтенант умудряется одновременно руководить и тушением нескольких пожаров. Рядом с Нахимовым отважно сражается мичман Владимир Корнилов и юный гардемарин Истомин. К концу сражения на боевом счету «Азова» четыре уничтоженных неприятельских судна.

В своем письме другу юности Михаилу Рейнеке Нахимов писал: «О, любезный друг! Кровопролитнее и губительнее этого сражения едва ли когда флот имел. Сами англичане признаются, что ни при Абукире, ни при Трафальгаре ничего подобного не видели».

«Сражение при Наварине» Художник И.К. Айвазовский

Наградой за мужество в Наваринском сражении стал для Нахимова внеочередной капитан-лейтенантский чин и Георгиевский крест. В наградном листе против фамилии Нахимова имеется приписка: «действовал с отличной храбростью». Вместе с ним получили свои первые боевые награды и Корнилов с Истоминым.

Вскоре после сражения Нахимов получает и новое назначение. Теперь он командир захваченного у турок корвета, названного в честь одержанной победы «Наварин». Можно только представить себе, как счастлив был он, получив под свое начало боевое судно. В кратчайшие сроки Нахимов приводит еще недавно запущенный и грязный корвет в образцовое состояние. Затем долгие месяцы крейсерских операций в Средиземном море и блокада Дарданелл. И снова Балтика. Боевые отличия не остались без внимания начальства, и Нахимова ждет новое назначение, на этот раз командиром строящегося фрегата «Паллада».

Наверное, ни один из судов парусного флота не получил такой известности, как «Паллада». Ее воспел в одноименном романе Иван Гончаров, а подвиги экипажа фрегата во время обороны Петропавловска-на-Камчатке давно стали легендой. Но первым командиром, вдохнувшим жизнь в это знаменитое судно, был именно Нахимов.

Фрегат "Паллада"

Командуя «Палладой», Нахимов еще раз находит возможность показать свои блестящие морские навыки. В ненастную погоду, идя в голове эскадры, он обнаруживает, что заданный курс ведет прямо на камни. Немедленно оповестив следом идущие корабли сигналом: «Курс ведет к опасности», Нахимов отворачивает в сторону. Надо ли говорить, какую ответственность взял на себя молодой капитан, когда выявил ошибку такого знаменитого и сурового флотоводца, как адмирал Фаддей Беллинсгаузен, опытнейшего моряка и первооткрывателя Антарктиды.

А затем новый поворот судьбы! И капитан 2 ранга Нахимов навсегда расстается с Балтикой. Отныне теперь его жизнь, смерть и бессмертие будут связаны с флотом Черноморским. Пока Нахимов пересекает на почтовых империю с севера на юг, приглядимся к нему внимательней. Внешне он ничем не примечателен: высок, сутул, худощав и рыжеволос. В поведении и привычках весьма скромен. Общеизвестно, что он никогда не разрешал писать с себя портретов. Единственная карандашная зарисовка Нахимова была сделана в профиль, со стороны и наспех. Таким его образ и остался для потомков. Всю жизнь Нахимов бережно хранит память о своем старшем товарище Николае Бестужеве, сгинувшем после восстания декабристов в сибирских рудниках. Он никогда не забывает своих друзей-однокашников Михаила Рейнеке и Владимира Даля. Он постоянен в своих привязанностях, не искушен в интригах, но в делах службы до педантизма требователен к себе и другим.

Назначению на Черное море Нахимов всецело был обязан своему учителю и наставнику Лазареву. Лазарев к этому времени уже полный адмирал и только что назначен командовать Черноморским флотом. Лазарев собирает к себе своих единомышленников, таких как контр-адмирал Авинов (женатый на сестре жены Лазарева), друг юности контр-адмирал Бутаков, всех своих воспитанников, тех в кого верит, тех, на кого он может положиться в любом деле: Корнилова, Истомина и, конечно же, Нахимова.

Владимир Алексеевич Корнилов так же переведенный на Черноморский флот, имел к тому времени чин лейтенанта, два ордена, репутацию блестящего боевого офицера и эрудита. Лейтенант Владимир Иванович Истомин, приобретя к этому времени опыт крейсерских операций, также имел самые лестные отзывы. Так в 1834 году на Черном море собрались воедино все те, кому двадцать лет спустя, придется обессмертить здесь свои имена, пасть, но не отступить перед врагом.

Прибыв в Николаев, Нахимов получает многообещающее назначение командиром на строящийся линейный корабль «Силистрия». И сразу же, как всегда, энергично принимается за работу. Одному из своих друзей он пишет в это время: «В Кронштадте я плакал от безделья, боюсь, чтоб не заплакать здесь от дела». Тогда же за отличие в службе получает он и свой следующий чин капитана 2 ранга.

Естественно, что предводимая рукой столь ревностного командира «Силистрия» вскоре по праву становится лучшим кораблем Черноморского флота. Поразительно, но Нахимов относился к своему кораблю, как к существу одушевленному, именуя его не иначе как «юношей». Когда же он по болезни вынужден на некоторое время отсутствовать, то в письмах очень переживает за то, в какие руки попадет его «юноша» и как пойдет его «воспитание» дальше.

Командуя «Силистрией», Нахимов участвует в высадках десанта против кавказских горцев при Туапсе и Псезуапе. В ходе этих операций на «Силистрии» неизменно держал свой флаг адмирал Лазарев. Там же был и начальник штаба эскадры только что произведенный в капитаны 2 ранга Корнилов. Рядом с флагманским кораблем неотлучно следовала посыльная шхуна «Ласточка» под началом капитан-лейтенанта Истомина… Снова учитель настойчиво передавал знания и опыт своим ученикам, словно предчувствуя, какие страшные испытания выпадут на их долю…

О человеческих качествах Нахимова впоследствии вспоминал его сослуживец, капитан-лейтенант Д. Афанасьев: «…Нахимов был большого роста, несколько сутуловатый и не тучный; всегда опрятный, он отличался свежестью своих воротничков, называвшихся у черноморцев «лиселями». Наружная чистота, любимая им во всем, соответствовала его высоким нравственным качествам; скуластое, живое лицо выражало всегда состояние его духа, а мягкие голубые глаза светились добром и смыслом; характер энергический и вполне понятный морякам; человек высоких талантов и притом хорошо образованный и много читавший».

«Десант Н. Н. Раевского в Субаши», 1839 год. Художник И. К. Айвазовского

И опять, как несколько лет назад на Балтике, поведение Нахимова рождает целые легенды. Во время одного из выходов в море на «Силистрию» наваливается неудачно сманеврировавший корабль «Адрианополь». Тут же командир «Силистрии» бросается в самое опасное место, туда, где разлетается в щепу борт, и рвутся снасти. Когда же недоумевающие офицеры корабля спрашивают своего командира, зачем он подвергал свою жизнь опасности, то Нахимов невозмутимо отвечает:

– В мирное время такие случаи редки и командир должен ими пользоваться. Команда должна видеть присутствие духа в своем командире, ведь, может быть, мне придется идти с ней в сражение!

И здесь Нахимов идет своим, только ему присущим путем, и здесь он живет одним – подготовкой к возможной войне!

Впрочем, Михаил Петрович Лазарев своему ученику доверяет безгранично, по праву считая его лучшим из лучших. В 1845 году Нахимов получает контрадмиральские эполеты. Однако в жизни его ничего не меняется, все отдается только службе. Даже в редкие минуты отдыха он занят флотскими делами. Именно Нахимова избирают севастопольские офицеры общественным директором Морской библиотеки. Говорят, что любил он иногда выходить на Графскую пристань и в подзорную трубу подолгу рассматривать входящие и выходящие из бухты суда. От придирчивого взгляда адмирала нельзя было скрыть ни малейшую погрешность в такелаже.

Никогда не имя своей семьи, Нахимов считал своей семьей матросов. А потому, зачастую все свои деньги отдавал им, их женам и детям. Зная доброту и отзывчивость адмирала, к нему шли все от молодых офицеров до старух вдов, и Нахимов старался помочь каждому. Вспомним, что тогда еще властвовало недоброй памяти крепостное право, и россияне делились на бар и мужиков. Отношения между ними были соответствующие. Тем зримее для нас видна большая и добросердечная нахимовская душа, которая никогда не могла остаться равнодушной к чужому горю…

В 40-е годы Нахимов очень сближается с Корниловым. Одно время они даже соперниками. Нахимов командует «Силистрией», Корнилов «Двенадцатью Апостолами». Между капитанами и кораблями идет нескончаемое соревнование. Кто быстрей поставит паруса, кто быстрей поймает ветер. У каждого из адмиралов было немало подражателей. Между последними кипели нескончаемые споры, чья система лучше. Больше всего спорили, как лучше поворачивать через фордевинд. Нахимов в этом случае ставил задние реи поперек, а Корнилов, по средиземноморской традиции, держал их в положении «левентин», продолжая непрерывно брасопить их до галса.

Всякий раз, бывая в Николаеве, Нахимов неизменно останавливается в семье Корнилова, занимаясь и играя с его детьми. Корнилов же, будучи в Севастополе, всегдашний гость Нахимова. Соратники по наваринской эпопее, они постепенно становятся не только друзьями, но и единомышленниками в деле развития Черноморского флота.

Из воспоминаний современников о Нахимове: «…Доброе, пылкое сердце, светлый пытливый ум; необыкновенная скромность в заявлении своих заслуг. Он умел говорить с матросами по душе, называя каждого из них, при объяснении, друг, и был действительно для них другом. Преданность и любовь к нему матросов не знали границ».

Из рассказов князя Путятина: «По утрам, раз в месяц Нахимов приходит на пристань. Там его уже ожидают все обитатели Южной бухты из матросской слободки и безбоязненно, но почтительно окружают его. Старый матрос на деревянной ноге подходит к нему: «Хата продырявилась, починить некому». Нахимов обращается к адъютанту: «Прислать к Позднякову двух плотников». «А тебе что надо?» – обращается Нахимов к какой-то старухе. Она вдова мастера из рабочего экипажа, голодает. «Дать ей пять рублей». «Денег нет, Павел Степанович» – отвечает адъютант. «Как денег нет? Отчего нет?». «Да все уже розданы». «Ну, дайте пока из своих». Но и у адъютанта нет денег.

Тогда Нахимов обращается к другим офицерам: «Господа, дайте мне кто- нибудь взаймы». И старуха получает просимую сумму».

Евфимий Васильевич Путятин

Может, именно за эту простоту и любовь к простым матросам его недолюбливало столичное начальство, называя, порой за глаза то боцманским, а то и матросским адмиралом. Думается, Нахимов на это не обижался. Дел у командира корабельной бригады всегда было вдосталь.

В аттестационном списке от февраля 1853 года начальник штаба Черноморского флота писал: «Вице-адмирал Нахимов. Отличный военноморской офицер и отлично знает детали отделки и снабжения судов; может командовать отдельною эскадрою в военное время». Эту характеристику Нахимову довелось оправдать в том же году.

Ранний портрет Корнилова. Он капитан брига «Фемистокл». Элегантно расслабленная поза, «байроновский» платок, небрежно обвязанный вокруг шеи. Нахимова представить таким просто невозможно. Карьера Корнилова была столь стремительна, что он обошел многих, в том числе и старшего возрастом Нахимова.

После смерти Лазарева, Корнилов остается, как и прежде, номинальным начальником штаба Черноморского флота, но фактический его командующим. Знаменитая картина Айвазовского «Смотр Черноморского флота». Сколько в ней скрытого смысла! Вот император Николай Первый, облокотившись на фальшборт, восторженно взирает на безукоризненный строй парусных линейных кораблей. За его спиной тесной сплоченной кучкой стоят Лазарев, Корнилов и Нахимов. Белизна наполненных ветром парусов ласкает взор императора. Увы, мощь его могучего и эффектного флота призрачна. Англия и Франция уже спешно спускают на воду паровые суда. Россия отстанет всего лишь на несколько лет, но цена этого отставания будет кровавой…

В 1850 году в Новороссийской бухте встретились два черноморских фрегата – «Кулевчи» и «Кагул». На первом держал свой флаг Корнилов, на втором – Нахимов. Думаю, что настроение у обоих друзей-соперников в тот день было прекрасным, да и обстановка, видимо, позволяла расслабиться. Неизвестно, кто из них первым предложил устроить гонку, да важно ли это! Участники этой удивительной гонки спустя много времени вспоминали, что азарт у всех ее участников был небывалый.

В. А. Корнилов на борту брига «Фемистокл» (1835). Художник К. П. Брюллов.

В облаках белоснежных парусов фрегаты мчались в Севастополь. «Кулевчи» только чуть-чуть опередил «Кагул». Кто мог тогда знать, что впереди друзей – адмиралов будет ждать одна из тяжелейших войн в истории России. Никому не дано предугадать своей судьбы…

Весной 1851 года, имея флаг на линейном корабле «Ягудиил», Нахимов командовал отрядом из трех линкоров, перевозивших войска из Севастополя в Одессу, а затем младшим флагманом 1-й практической эскадры Черноморского флота.

Теперь именно они: Корнилов и Нахимов остались в ответе за Черноморский флот. Теперь именно по ним равняются все остальные. Теперь именно им предстоит продолжить эстафету черноморской доблести и славы.

По старшинству первое место полагалось Нахимову, но Корнилов уже занимал пост начальника штаба флота. Если бы два вице-адмирала были склонны к интригам, все бы это имело значение. Однако Нахимов не собирался претендовать на первое место.

Адъютант Корнилова Жандр, позднее писал: «…Служа вместе на корабле «Азов», под командою Михаила Петровича Лазарева, эти два человека сохранили приязненные отношения и в высших чинах. В Севастополе Корнилов всегда останавливался у Нахимова, который не раз говорил, что желал бы назначения Владимира Алексеевича главным командиром; бескорыстно преданный службе, Павел Степанович забывал свое старшинство и видел в этом назначении преуспеяние Черноморского флота; он знал, что его дело – водить флоты в море, и что ему не по силам административные и письменные занятия, неразлучные с званием главного командира. Высоко ценя дарования и деятельность Корнилова, Павел Степанович старался всеми силами содействовать ему в общем деле совершенствования Черноморского флота, и содействие такого отличного моряка, конечно, было полезно во многих технических вопросах…»

Современник начальника штаба Черноморского флота писал: «…Корнилов был не только уважаем своими подчиненными за свои глубокие познания по всем отраслям морского и военного дела и за редкую справедливость к оценке подчиненных ему людей, но мы утвердительно говорим, что он был искренне любим всеми теми, кто сам честно служил, а их был легион… Правда, не любили его (но все-таки уважали) все те весьма немногие, у которых было рыльце в пушку…»

Они были очень разными людьми Нахимов и Корнилов. Если первый был настоящим матросским любимцем, то второй отличался аристократизмом и романтичностью. Но общим было главное – любовь к родному флоту, к своему Отечеству и готовность подложить во имя этого свою жизнь.

* * *

Тем временем неудовлетворенный своим положением, Луи-Наполеон объявил себя новым французским императором Наполеоном Ш, а Францию, соответственно Третьей империей. После чего стал ждать реакции первых держав Европы.

Первой откликнулась Англия и сразу сделала весьма важный шаг навстречу новоявленному императору. Уже через несколько дней после провозглашения Третьей империи в Париж прибыл лондонский лорд-мэр в сопровождении лучших людей Сити. Лорд-мэр торжественно вручил в Тюильри Наполеону благодарственный адрес за восстановление порядка во Франции, подписанный четырьмя тысячами представителями ведущих банков, кампаний Туманного Альбиона. Это была внушительная демонстрация британских буржуа в поддержку племянника своего самого заклятого врага. И хотя приезд лорда- мэра носил сугубо частный характер, все всем было предельно ясно.

Австрия отделалась нейтральными поздравлениями, выжидая, что будет дальше.

Совсем иначе прореагировал на неожиданное появление нового императора Николай Первый. В своем весьма прохладном письме правителю Франции он демонстративно назвал его «любезным другом», а не «братом», как было принято при личной переписке монархов. Это было почти открытое оскорбление, и Наполеон Третий не счел нужным даже скрывать своего гнева перед российским послом генералом Киселевым:

– Я недоволен отношением вашего царя к моей особе и не намерен прощать ему ни малейшего унижения!

Наполеон III (Луи-Наполеон Бонапарт)

Что мог ответить на такое заявление посол?

– Император Николай отныне мой личный враг, зато Англия, судя по последним событиям, отныне наш союзник и друг! – определил тогда же свои политические приоритеты новоиспеченный император.

Было совершенно очевидно, что в русско-французских делах началось серьезное обострение.

В начале 1853 года Наполеон Третий, помимо политики, был занят еще двумя весьма важными для него делами. Во-первых, как уважающий себя монарх, он перебрался из Тюильри в свою собственную новую резиденцию, которой стал, некогда принадлежавший маршалу Мюрату, Елисейский дворец. А затем женился на испанской красавице Евгении де Монтихо. 30 января 1853 года в соборе Парижской Богоматери прошло торжественное венчание. Вопреки ожиданиям Наполеона император Николай поздравлений новой супружеской паре так и не прислал…

* * *

В декабре 1951 года контр-адмирал Корнилов со своим адъютантом Жандром был вызван в Петербург. Император желал из первых уст услышать доклад о состоянии Черноморского флота.

Николай принял Корнилова в малом кабинете Зимнего дворца. Начальника штаба флота поразила спартанская обстановка: рабочий стол, солдатская кровать и небольшой диван с креслом. Контр-адмирала император встретил радушно. Пожав руку, усадил на диван, сам расположился напротив в кресле.

– Я желаю, чтобы управление Черноморским флотом продолжалось так же, как и при покойном Лазареве! Что касается назначения Берха, то потерпи год-два, зато потом поднимешь на грот-мачте полный адмиральский флаг. А пока не будем нарушать флотские традиции, тем более, что и покойный Михаил Петрович старику Берху всегда доверял. Скажи лучше, кто на сегодня из дивизионных командиров у вас лучший?

– Разумеется, Павел Степанович Нахимов! – не задумываясь, ответил Корнилов. – На своем месте и контр-адмирал Новосильский.

Посмотрев план Се6вастопольского адмиралтейства, император нашел его неудобным.

– Строения слишком близки друг к другу. А экипажеские магазины надо строить по примеру Кронштадта вдоль берега.

Утвердил предложение Корнилова перевести выслужившие свой срок линкоры «Силлистрию» и «Махмуда» в блокшивы.

– Я хочу, чтобы Черноморский флот состоял из 17 линейных кораблей, а старые фрегаты будем постепенно заменять винтовыми. Да и линейные корабли отныне будем строить только винтовые, а то отстанем от европейских флотов.

– Разрешите, ваше величество, вопрос! – спросил Корнилов в конце встречи.

– Спрашивай! – кивнул Николай.

– Насколько сложна сейчас наша политическая ситуация?

– Все очень непросто, мой дорогой Корнилов! – вздохнул император. – У нас сейчас два варианта: или война с турками против французов, или в союзе с Австрией против Турции!

– Какой же из двух вариантов предпочтительнее?

– Желателен, разумеется, первый!

– А как к этому отнесутся Пруссия с Англией? – вопросил начальник штаба Черноморского флота.

– Относительно пруссаков я спокоен. А вот Англия – это наша главная боль! Однако будем надеяться на лучшее!

На прощанье Николай пожал вице-адмиралу руку. Уже выходя, Корнилов обернулся и увидел, что император опять склонился над какими-то бумагами. Больше они уже никогда не увидятся…

* * *

В марте 1852 года контр-адмирал Нахимов был назначен командующим 5-й флотской дивизией, а в конце апреля Корнилов определил его командовать 2й практической эскадрой. Младшим флагманом был назначен контр-адмирал Вульф.

4 июля 1852 года Нахимов вывел на Севастопольский рейд линкоры «Двенадцать Апостолов», «Ростислав», «Святослав», «Гавриил», «Три Иерарха» и бриг «Птолемей». Несколько позднее к эскадре присоединились фрегаты «Кулевчи», «Коварна», корветы «Пилад», «Калипсо» и бриг «Эней». Нахимов держал флаг на «Двенадцати Апостолах».

Линейный корабль Султан Махмуд. Литография Подустова с рисунка В. А. Прохорова.

В тот год морская кампания была на редкость напряженной и длилась до конца октября. За это время эскадра дважды ходила в Одессу, перевозя войска, затем занималась эволюциями в Черном море, после чего вновь ходила с войсками из Севастополя в Одессу.

Пока Нахимов штормовал в морях, Корнилов занимался административными и хозяйственными делами, которых на флоте хватало всегда. Особенно волновало начальника штаба состояние артиллерии. Проверив поступившие с заводов новые орудия, он с возмущением писал, что они хранятся на Ростовской пристани без платформ, забиты землей и ржавеют. В том же году он при осмотре кораблей 4-й флотской дивизии Новосильского он отметил неверность прицелов и частые осечки при выстрелах. Если учесть дополнительно, что в николаевское время большое внимание обращали на чистоту орудий и драили их до блеска, можно полагать, что разные зазоры между ядром и стволом также влияли на меткость стрельбы. Уже упомянутые сведения об учениях 1852 года подтверждают разброс в меткости стрельбы, очевидно связанный и с опытностью канониров.

Апогеем же компании 1852 года стал высочайший смотр флота императором Николаем.

Осенью Николай Первый отправился на юг, чтобы лично проверить боеготовность армии и флота. Корнилов в это момент находился в командировке в Англии. Там начальник штаба Черноморского решал вопросы по постройке новых винтовых корветов «Воин» и «Витязь» на английских верфях. Увы, эти корабли так никогда не будут построены.

Из-за отъезда Корнилова за все пришлось отдуваться мало, что понимавшему в корабельных делах Берху. Понимая всю никчемность старого маячника, император определил ему в помощь своего любимца балтийского контрадмирала Васильева, не без оснований носившего во флотских кругах прозвище «demihomme – demifolitete» (получеловек-полубезумец). Моряком Васильев был посредственным, зато знал и любил шагистику и фрунтовую службу. К черноморцам Васильев относился с известным презрением, как к никчемным провинциалам, а потому в успехе смотра чужого ему флота был не слишком заинтересован.

Смотр Черноморского флота осенью 1852 года оставил не много исторических свидетельств. Его заслонили, произошедшие вскоре, куда более важные события. Однако его итоги наложили свой определенный отпечаток на многое из того, что произошло на Черном море в следующем году.

Смотр Черноморского флота в 1849 году. И. К. Айвазовский, 1886 г.

Из воспоминаний черноморца А. Зайчковского: «В 1852 году императором Николаем был назначен очередной смотр Черноморскому флоту. Смотры эти производились государем раз в семь лет и обыкновенно соединялись с осмотром кавалерии, сосредоточенной на юге России. Таким образом, смотры флота были в 1837, в 1845 годах и последующий смотр приходился в 1852 году…»

Прибыв в Севастополь Николай Первый осмотрел порт и арсенал, а затем отправился на линейный корабль «Париж», уже стоявший на внешнем рейде Из воспоминаний А. Зайчковского: «Незадолго перед тем Черноморский флот обогатился новым громаднейшим 120-пушечным красавцем кораблем «Париж», на котором был поднят флаг главного командира, адмирала Берха. Это было новейшее лучшее боевое судно нашего флота на Черном море, имевшее уже в своем вооружении батарею с бомбическими орудиями, которые только что еще вводились в состав вооружения английского флота. Командиром «Парижа» был капитан 1-го ранга Истомин, впоследствии знаменитый начальник Малахова кургана, погибший на нем 7 марта 1855 года. Старшим офицером был лейтенант П-н (Перелешин – В.Ш.).

Владимир Иванович Истомин

День прихода императора в Севастополь из Одессы, а также и день смотра флота был назначен 2 октября. Суда своевременно заняли назначенные им по диспозиции места на большом рейде. Адмирал Берх поднял свой флаг именно на красавце «Париже», где и ожидал прибытия государя в Севастопольский рейд.

Ввиду отсутствия Корнилова, который находился за границей, к адмиралу Берху на время смотра был командирован князем Меншиковым его любимец, свиты его величества контр-адмирал Васильев, тоже находившийся на «Париже».

Вот на горизонте показывается пароход «Владимир», на котором шел государь. В свите его величества находились: эрцгерцог австрийский Максимилиан (впоследствии несчастный император мексиканский), принц Фридрих прусский (впоследствии император германский), князь Орлов, князь Меншиков, бывший в то время начальником главного морского штаба, а флаг- капитаном государя был капитан 1-го ранга Истомин, брат командира «Парижа».

Как только показался штандарт на пароходе «Владимир», то по сигналу с флагманского судна начался императорский салют, и здесь-то с «Парижем» приключилась неприятность, которая заставила командира и старшего офицера пережить тяжелые минуты, и которая могла испортить успех всего смотра. По недосмотру, для салюта зарядили орудия, находящиеся под парадным трапом, который от первых же выстрелов разбился вдребезги, и остатки его были выброшены в море.

Чтобы понять критическое положение начальства «Парижа», надо вспомнить, что парусные судна были очень высоки, и длина трапа для подъема на верхнюю палубу намного превышала 3 сажени. К тому же было объявлено, что император первым посетит «Париж», как флагманский корабль, да, наконец, и как новое судно Черноморского флота. Времени до посещения императора оставалось каких-нибудь полчаса. Было от чего прийти в смущение, и действительно адмирал Берх пришел в полное отчаянье.

Но не таковы были ученики Лазарева, чтобы растеряться от такой случайности. Напротив, у них тотчас же закипела работа, дабы не лишиться счастья представиться царю.

Дело в том, что, кроме парадного трапа, на каждом корабле существовали палубные трапы. Из них-то и решено было в несколько минут приготовить трап для приема государя императора.

Между тем, когда на «Париже», против которого уже успел стать на якорь пароход «Владимир», закипела спешная работа по изготовлению трапа, контрадмирал Васильев поторопился отправить к князю Меншикову записку, в которой уведомил его о происшествии на «Париже» и о невозможности государю посетить корабль. В то же время Истомин, командир «Парижа», узнав о посылаемой Васильевым записке, со своей стороны поторопился предупредить брата своего, флаг-капитана государя, о том, что он надеется успеть приготовить трап.

Государь вместе со свитою переходит на катер. Князь Меншиков в эту минуту докладывает ему, что «Париж» посетить нельзя, так как на нем разбился парадный трап, и государю нельзя подняться на судно. Ни слова не ответил Меншикову государь.

Тогда флаг-капитан Истомин, как бы про себя, вполголоса через плечо сказал: «Трап на «Париже» готов». И на это промолчал император Николай Павлович. Но когда катер отвалил, то последовало грозное приказание – на «Париж». К этому времени на «Париже» матросы успели кое-как смастерить примитивный трап. Катер государя пристал к борту «Парижа», и командир его, Истомин, очевидно желая показать годность нового трапа для подъема по нему государя, спустился для встречи его величества вниз, тогда как по уставу он должен встречать на верхней палубе.

– Капитан, ваше место наверху, – раздается звучный и грозный голос Николая Павловича, заставивший Истомина быстро подняться наверх.

На корабле чувствовалась приближающаяся гроза – все присмирело и ждало появления грозного царя.

– Орлов, – слышится внизу, – подымайся вперед! Если тебя выдержит, то и мы пойдем.

И вот десятипудовый князь Орлов начинает подниматься по вновь сфабрикованному трапу, грузно ступая на каждую ступеньку.

Александр Сергеевич Меншиков

За Орловым поднялся государь и, приняв рапорты, не обошел, по обыкновению, выстроившихся офицеров и караул, а суровый прошел на середину палубы и остановился около грот-мачты.

Окинув опытным взором щеголеватый «Париж», в котором все дышало исправностью и лихостью, присущей Черноморскому флоту, посмотрел государь на стоявшую перед ним тысячную молодецкую команду экипажа, и все это сразу сгладило неприятное впечатление случайно изломанного трапа.

– Капитан, откуда ты набрал таких молодцов? – ласково сказал государь, переходя с грозного «вы» на привычное «ты». – Здорово, молодцы!

И вместе с могучим радостным «здравия желаем» все на корабле почувствовали, что гроза миновала, что царь своим чутким оком достойно оценил и «Париж» и его команду.

– Покажи мне корабль!

После этого начался подробный осмотр корабля сверху до низа.

Когда государь сошел в трюм, блестяще освещенный 114 матовыми лампочками и содержавшийся в такой щеголеватости и чистоте, что нельзя было предположить, что этот корабль большую часть года несет трудную крейсерскую службу, то государь не мог скрыть своего удовольствия.

Остановившись посредине, причем высота трюма позволяла во весь рост стоять, не сгибаясь и не снимая каски, государь обратился к князю Меншикову:

– Меншиков, скажи, пожалуйста, отчего ты мне в Балтийском море не показываешь корабли так, как показал мне сегодня Истомин – от клотика (верхняя точка мачты) до киля?

На это со стороны князя Меншикова последовал ответ, что в Балтийском море нет таких больших судов, как в Черном.

Поднявшись после осмотра корабля в гондек, государь стал у шпиля и потребовал барабанщика.

– А ты, старик, прячься за меня, – сказал он адмиралу Берху, – а то собьют!

И приказал ударить тревогу.

За тревогой последовало учение при орудиях, потом парусное ученье и так дальше.

Тридцать шесть раз молодецкая команда получила во время смотра царское «спасибо».

Отбывая с «Парижа», государь командиру его, Истомину, пожаловал Владимира на шею, а старшему офицеру, лейтенанту П-ну (Перелешину – В.Ш.) штаб-офицерские эполеты…»

Затем Николай велел начать маневры в составе эскадры на переходе в Николаев. При этом оба командира корабельных дивизий Нахимов и Новосильский были от командования по существу отстранены. Всем заправлял балтийский «полубезумец» Васильев.

Результат получился закономерным. Прекрасно отделанные и подготовленные корабли Черноморского флота с обученными командами маневрировали на редкость неудачно. Походный ордер был расстроен и при подаче сигналов совершенно распался. Император был крайне недоволен своими черноморцами:

– Отдельно взятые корабли подготовлены превосходно, но эскадренные эволюции обстоят из рук вон плохо!

Стоящий напротив старик Берх, беспомощно смотрел на стоявшего рядом с императором князя Меншикова.

– Черноморцам следует еще поучиться, чтобы на следующих маневрах сравняться с Балтийским флотом! – вставил свои пять копеек контр-адмирал Васильев.

Император повернулся к Берху:

– Ну, старик, кого из своих флагманов ты считаешь готовыми вести флот в бой?

Берх вздохнул горестно, на трость опершись (какая там война, когда хвори одолевают!):

– Для командования в важнейших экспедициях военных полагал бы способными адмиралов Нахимова, Новосильского да Метлина.

– Кто же из оных первейшим будет? – продолжал допытываться император.

– А первейшим будет Нахимов, потому как имеет большую опытность в устройстве судов, да и практическом кораблевождении тоже!

– Адмиралов у нас пруд пруди, а настоящих вояк по пальцам пересчитать! Сделайте аттестацию на всех офицеров. Толковых смело назначайте капитанами, а бестолковых списывайте на берег, тогда и флот будете иметь как при Михаиле Петровиче! – закончил разговор император.

По возвращении Корнилова в Николаев, ему было велено отправиться в Одессу, где стоял Черноморский флот в ожидании войск, снять с его якоря и заняться маневрированием в составе эскадры, до полного совершенства.

Впрочем, итоги маневров не помешали императору почти сразу подписать указ о производстве Корнилова с Нахимовым в вице-адмиральские чины. Тогда же была проведена и аттестация черноморского офицерства, за которым последовали перемещения и назначения. В аттестации Нахимова, между прочим, было сказано: «Вице-адмирал Нахимов. Отличный военно-морской офицер и отлично знает детали отделки и снабжения судов; может командовать отдельною эскадрой в военное время».

Император, по-прежнему, верил в свой Черноморский флот и в то, что в случае столкновения с Турцией, черноморцы его не подведут.