Читать книгу Кавказский дебют. От Екатерины II до Павла I - Владимир Шигин - Страница 7

Между тем большие перемены произошли в Персии, где к власти пробился уже знаменитый нам своим коварством бывший владетель прикаспийских провинций кастрат Ага Мохаммед-хан.

В мирное время большой армии Ага Мохаммед-хан не держал. Зачем попусту тратить деньги? При нем находился лишь корпус телохранителей в двенадцать тысяч человек, набранных из преданных мазендеранских каджаров, а также три тысячи всадников-рабов. Свои отряды телохранителей имел и каждый провинциальный губернатор. В случае войны шах издавал фирман и набирал армию, призывая племенных ханов и властителей провинций мобилизовать набрать нужное количество людей. Это были в основном сельские жители. Пехота была весьма презираема и использовалась как «пушечное мясо» или как вспомогательная сила. Конницу набирали из кочевых племен. Именно конница являлась главной ударной силой армии каджаров. Она прекрасно показывала себя в боях с другими азиатскими властелинами, но против регулярных европейских армий была абсолютно беспомощна.

Жители городов брались за оружие, только если им угрожала неминуемая опасность. Попытки дезертирства жестоко присекались. Беглецам без всяких разговоров просто выкалывали глаза – беги теперь куда хочешь!

Во главе каджарской армии стоял главнокомандующий-сардар. В особо важных походах командовал сам шах. Вожди племен и властители провинций возглавляли большие отряды. В главе тысячи воинов находился тысячник-минбаши, во главе пяти сотен воинов – паншадбаши, сотней воинов командовал юзбаши, полусотней – панджабаши и десятком – дахбаши. При этом воины вооружались луками, дубинками, копьями, мечами и кинжалами. Ружья тоже имелись, но пользовались ими персы плохо и неохотно. Артиллерию каджарской армии составляли небольшие фальконеты, которые порой устанавливали на вьючных седлах верблюдов. При этом артиллерия была столь несовершенна, что представляла большую опасность для самих артиллеристов, чем для противника. При этом персидская армия была весьма многочисленна и по азиатским понятиям достаточно дисциплинированна.

Как правило, армию набирали весной, летом и осенью воевали, а зимой воинство распускали по домам. Поскольку воевали обычно летом, войска маршировали в основном ночью, с факелами и музыкой. Ночные переходы составляли в среднем шесть фарсангов (около 36 км). Кавалерия шла значительно быстрее. Например, в 1795 году Ага Мохаммед-хан прошел со своей кавалерией из Тегерана в Тифлис за каких-то пятнадцать дней, делая по одиннадцати фарсангов в день.

Находясь в походе, войска жили почти полностью за счет контрибуций и грабежей, через которые они проходили. Если население было дружественным, то шах мог в виде компенсации освободить его на год-другой от налогов. За что воевали воины каджаров? Разумеется, не за величие своей страны и своего шаха, а исключительно за добычу. Каждый мечтал за лето награбить как можно больше, чтобы зимой вернуться домой состоятельным человеком.

Став правителем каджаров, Ага Мохаммед сумел объединить разрозненные тюркские племена и немедленно двинул их в карательный поход по всей Персии. Военачальником этот маленький тщедушный кастрат был толковым. Вскоре перед ним пали Исфахан, Шираз и Керман.

– Города падают мне в руки, как перезревшая айва! – смеялся карлик.

Каждый из захваченных городов Ага Мохаммед отдавал на три месяца на разграбление своим воинам.

– Вы честно заслужили испытать радость жизни! – говорил он своим верным каджарам. – Наслаждайтесь и обогащайтесь! Я же буду радоваться за вас!

Надо ли говорить, что после этого в поверженных городах оставались только груды растерзанных трупов и стаи бродячих собак.

Восток всегда отличался жестокостью, но такого ужаса Персия не переживала ни до, ни после. В Кермане на главной площади выкалывали глаза десяткам тысяч мужчин. Вырезанные глаза скидывали в большие плетеные корзины и каждое утро ставили на пороге шахского дворца. Ага Мохаммед, выходя утром на двор после сна, с удовольствием любовался жутким творением рук своих, над которым кружили мириады мух. Он с нежностью брал в руки вырванные глаза и играл ими, как дети играют камушками, перекидывая из рук в руки. Затем карлик шел к сложенной посреди дворцового двора огромной пирамиде. О, эта пирамида была еще страшнее наполненных глазами корзин, так как состояла из тысячи голов плененных врагов. Только налюбовавшись своими жуткими трофеями, Ага Мохаммед отправлялся пить сладкий шербет…

Участь женщин была не менее страшной, чем участь их мужей. Около десяти тысяч девочек и молодых женщин из захваченных городов были отданы на потеху воинам, остальные обращены в рабство. Последнего правителя царствующей династии Зендов Лутф-Али-хана злобный карлик вначале лично ослепил, а затем в течение нескольких дней четвертовал, наслаждаясь душераздирающими воплями поверженного врага.

Зная неистовый нрав Ага Мохаммеда, можно только удивляться и благодарить судьбу, что в свое время он совсем иначе поступил с захваченными в плен российскими морскими офицерами…

Зверски уничтожив всех соперников и превратив страну в руины, Ага Мохаммед-хан заявил:

– Я заботился не о том, чтобы самому утвердиться на престоле, а чтобы возвратить все потери, понесенные Персией во времена междоусобиц! Поэтому даю обет не принимать титула шаха до тех пор, пока власть моя не будет признана на всех землях персидских!

– О, великий, куда же ты направишь свой пронзающий взор, прежде всего! – целовали носки его туфель запуганные вельможи.

Ага Мохаммед скривил свое и без того сморщенное лицо, ощерил беззубый рот:

– На Грузию, эту мою законную провинцию, которая посмела заявить о самостоятельности! Клянусь, что я возьму себе титул шаха, пока не овладею Тифлисом!

Ага Мохаммед еще раз оглядел свои страшные корзины и не менее страшную пирамиду:

– Эти грузины даже не знают, что их вскоре ждет!

Когда в апреле 1795 года царю Ираклию стало известно, что в Ардебиле Ага Мохаммед-хан начал собирать войско, он писал начальнику Кавказской линии Гудовичу и своему послу в Петербурге Чавчавадзе с просьбой оказать военную помощь, согласно параграфам Георгиевского трактата.

Однако события начали развиваться столь стремительно, что письма просто не успели дойти до Петербурга. Что же касается Гудовича, то он был опытным царедворцем, причем опальным. Поэтому принимать самостоятельно столь важное решение, как отправку войск в Грузию, без одобрения императрицы он просто не имел права. Однако Гудович был еще и опытным генералом, поэтому понимал, что промедление смерти подобно. Рискнув вновь навлечь на себя монаршее неудовольствие, он после нелегких раздумий все же решился и отправил в Грузию все, что имел тогда под своей рукой – два пехотных батальона во главе с полковником Сырохневым. Но когда-то они еще дойдут до Грузии по перевалам и горным дорогам, окруженные со всех сторон враждебными горцами…

* * *

Ага Мохаммед-хан двинул на покорение Закавказья победоносную 35‐тысячную армию, прекрасно вооруженную и снабженную. Такого большого воинства Персия не собирала уже давно. Надо ли говорить, что едва шах с войском вступил в сопредельные Грузии магометанские ханства, то никто не посмел ему противиться. Только владетель Карабаха, хан Ибрагим, наотрез отказался принять послов шаха и, укрепившись в высокогорной Шуше, приготовился к отчаянной обороне.

Некогда принадлежавший Армении Карабах (что в переводе значит «Черный сад») когда-то являлся одной из богатейших и плодороднейших персидских провинций в Закавказье. Однако в 1747 году Карабах отложился от Персии, провозгласив своим повелителем некого Пана‐хана. Так возникло небольшое независимое ханство со столицей в неприступной горной Шуше, упорно отстаивавшее свою самостоятельность.

Еще при Пана-хане в Карабахе вспыхнула междоусобная война между местными татарами и карабахскими армянами, старавшимися выдвинуть в правители одного из своих меликов Атам‐Шах‐Назарова. В результате Пана-хан вынудил соперника бежать в Гянджу, но при преемнике Пана-хана Ибрагиме тот снова явился в Карабах, и новый хан, чтобы отделаться от опасного претендента, отравил Назарова. С его смертью смута в Карабахе закончились, и Ибрагим получил возможность заняться устройством ханства.

…Узнав об упрямстве хана Ибрагима, Ага Мохаммед даже не обиделся, а удивился:

– Он что, имеет в запасе десять жизней, чтобы мне перечить?

Подойдя к Шуше, Ага Мохаммед-хан отправил Ибрагиму грозное письмо, которое должно было повергнуть защитников карабахских гор в смятение: «Рок обрушивает камни, ты ж, глупец, стеклом укрылся». Здесь крылась игра слов, т. к. на фарси «шуша» – это стекло.

Прочитав послание, Ибрагим-хан велел написать ответ своему придворному поэту Вагифу. И тот сочинил: «Если тот, в кого я верую, мой Хранитель, то он сохранит и Шушу под мышцей камня». От себя же Ибрагим дописал: «Лучше умереть в бою, чем сдать город евнуху!»

На это Ага Мохаммед уже обиделся.

– Этот глупец решил противиться мне! Я закидаю нагайками своих воинов Шушинское ущелье, а затем насажу его живым на вертел, чтобы потом бросить на поживу диким собакам!

В устах кровожадного Ага Мохаммеда такая перспектива была вовсе не фигурой речи, а жуткой реальностью…

– Узнайте, кто написал столь оскорбительные стихи? – велел Ага Мохаммед.

Вскоре ему доложили:

– Это карабахский поэт и любимец Ибрагим-хана Вагиф.

– Мерзкого пересмешника я казню, как только захвачу Шушу! – объявил Ага Мохаммед.

Тридцать три дня длилась осада Шуши, персы били из пушек, палили из ружей, но, как и предсказал поэт, никакого урона ее защитникам не нанесли, а на штурм, во избежание больших потерь, так и не решились.

В стороне от раскинутого под крепостью ханского шатра располагалась особо охраняемая большая палатка. Там жили французские офицеры-инструкторы, помогавшие Ага Мохаммеду организовать кавалерию, артиллерию и пехоту на европейский манер. Помимо хорошего заработка, французы выполняли здесь задачу, поставленную в Париже, создать в горах Кавказа непреодолимую преграду для продвижения России. Пока Персия и Закавказье не входили в зону приоритетных политических интересов Парижа, но как знать, что будет завтра…

Между тем строптивый Ибрагим был готов обороняться в Шуше хоть до скончания дней. Шушинская крепость была воздвигнута средь отвесных гранитных скал, имеющих лишь один узкий проход, прорываться сквозь который было бы безумием. И хан Ибрагим, и его карабахцы смеялись над хвастовством Ага Мохаммед-хана:

– Когда же этот получеловек накидает в наши ущелья столько хвороста, чтобы мы могли лучше греться ночами у костров!

* * *

Пока Ага Мохаммед застрял под Шушой, Грузия лихорадочно готовилась к обороне. Надо отдать должное царю Ираклию, в данном случае он поступил мужественно. Отвергнув все ультиматумы персидского шаха и отстранив ненадежных князей, он собрал войско и приготовился к жестокой войне.

Стратегическая ситуация была для Ираклия непростая. Из-за опасности вторжения на Кахетию войск аварского хана Омара, старший сын царя Георгий, с четырьмя тысячами воинов, располагался в Сигнахе, прикрывая Кахетию с востока. Поэтому непосредственно под рукой у Ираклия имелось менее трех тысяч воинов. Однако это были не набранные в селах вчерашние крестьяне, а воинственные и опытные арагвинцы и кизикинцы. Уже после вторжения Ага Мохаммед-хана к Тифлису подошел и царь Имеретии Соломон во главе двух тысяч своих всадников. Вот и все силы, которые смогла набрать Грузия для отражения персидского нашествия. И это против огромного войска Ага Мохаммед-хана!

Пока шла осада Шуши, Ага Мохаммед послал 12‐тысячный корпус своего брата Али Кули-хана на Эривань. Но блицкриг «по-персидски» не получился. Царь Ираклий разбил Али Кули-хана еще на подходе на Картсанисской равнине, рассеяв персов одним своим авангардом. Ага Мохаммед был в бешенстве.

– Я лично вспорю брюхо старому нечестивцу своим кинжалом, когда обращу в пепел его города и селенья! – топал он ногами.

Тем временем наивные грузины праздновали победу своего царя так, словно они уже выиграли войну, с обильными застольями, искрометными танцами и многоголосыми песнями. Уверенность в том, что нашествие уже отражено, разделял и сам царь. В кругу сыновей и ближайших князей Ираклий делился своими мыслями:

– Пока карлик не возьмет Шушу, он не пойдет на наше царство, а Шушу он не возьмет никогда!

Увы, Ираклий просчитался. Ага Мохаммед был отличным стратегом и все просчитал. Вскоре в Тифлис примчался на взмыленном коне гонец из Шуши, который сообщил, что Ага Мохаммед-хан, узнав о неудаче под Эриванью, снял осаду Шуши и, обойдя горы Карабаха, со всем войском движется прямо на грузинскую столицу. Кроме этого, персам уже безропотно подчинились Гянджа и Эривань.

Противостояние входило в свою решающую фазу, и судьба Грузии должна была решиться в самое ближайшее время…

* * *

10 сентября 1795 года дозорные принесли в Тифлис тревожную весть, что передовые разъезды Ага Мохаммед-хан находились уже в каких-то семи верстах от Тифлиса.

Надо сказать, что столица Грузии была неплохо укреплена. На крепостных стенах стояли тридцать пять вполне современных пушек. Припасов в городе тоже хватало, и можно было выдержать довольно продолжительную осаду.

Увы, беда была в другом. Среди грузинской знати, по сложившейся традиции, не было никакого единства. Ряд сыновей-царевичей, сидевших в своих вотчинах, откровенно не спешили прийти на помощь престарелому отцу, наивно полагая, что смогут отсидеться и переждать нашествие по своим углам. В самом же Тифлисе мутила воду царица Дареджан (Дарья) – третья жена Ираклия из менгрельского рода Дадиани. Дареджан была женщиной деятельной и властной, она не только родила царю двадцать три ребенка, но и активно вмешивалась во все государственные дела. При этом Дареджан всегда ненавидела Россию, считая, что под персами или под турками ее подданным почему-то будет житься лучше.

Именно Дареджан распустила слух, будто Ираклий намеревается бежать в горы. После этого в городе начались волнения. Толпы народа, собравшись перед дворцом, на коленях умоляли царя не бросать их на произвол судьбы, обещая биться за него до последнего. Вышедший к народу Ираклий был так растроган, что перед всеми дал клятвенный обет умереть со своим народом.

При этом сама Дареджан почла за лучшее все же покинуть город. Впрочем, у царицы была своя правда. Понимая, что в случае поражения жалости к побежденным не будет, она решила спасти хотя бы часть женщин и детей, спрятав их в неприступном Арагвском ущелье. Однако стремительный отъезд царицы, пусть даже с женщинами и детьми, вызвал в Тифлисе панику. Узнав, что царица их бросила, вначале горожане, а затем и часть воинов также начали покидать город, разбегаясь куда глаза глядят… В результате у Ираклия осталось под рукой не более тысячи князей и воинов-тавадов. И все же он решил не прятаться в Тифлисе, а принять бой перед его стенами.

Приближенные советовали семидесятипятилетнему царю хотя бы самому остаться в Тифлисе, а команду войском поручить одному из царевичей. Но Ираклий был непреклонен:

– Какой же я царь, если брошу в решающем бою своих воинов! Нет, я буду с ними до конца!

Чтобы затруднить противнику подход к городу, Ираклий приказал вырыть перед ним три ряда оборонительных траншей.

– Здесь мы и примем бой! – объявил он всем. – Здесь мы победим или умрем!

Решимость Ираклия сделала свое дело, и большая часть бежавших из города воинов все же вернулась в Тифлис…

* * *

Между тем, запасшись провиантом в Гяндже, Ага Мохаммед расположился в ближайшем к Тифлису селении Соганлуги. Там ему пали в ноги перебежавшие на сторону персов ханы Гянджинский, Шекинский и Эриванский, а также некоторые карабахские мелики, приведшие в знак верности даже свои отряды. Больше всех пресмыкался перед Ага Мохаммедом карабахский мелик армянин Меджлум, еще недавно столь же яростно клявшийся в верности грузинскому царю.

– О, великий потрясатель вселенной! – вопил Меджлум, ползая у ног Ага Мохаммеда. – Позволь мне заслужить твою улыбку и первым ворваться в Тифлис, в котором мне знакомы все улицы. Я устелю тифлисские мостовые головами твоих врагов, по которым будут ступать копыта твоего коня!

– Что ж, – презрительно усмехнулся хан, всегда презиравший изменников. – Твои воины будут наступать первыми! Если ворвешься в Тифлис первым, станешь его хозяином!

Первое столкновение состоялось 10 сентября на Крцанисской равнине. Авангард Меджлума сошелся во встречном бою с грузинским отрядом внука Ираклия Давида. Царевич показал себя хорошим военачальником и пушками буквально разметал вражескую конницу. Самому Меджлуму ядром оторвало голову.

Узнав о смерти карабахского мелика, Ага Мохаммед лишь усмехнулся:

– Собаке собачья и смерть!

Настроение у Ага Мохаммеда было отвратительное. Помня о былых победах царя Ираклия, известие о поражении Меджлума поколебало уверенность хана в легкой победе. Но в первую же ночь кто-то из грузинских князей предал своего царя и сообщил Ага Мохаммеду, что ряды защитников Тифлиса весьма немногочисленны. После этого хан снова приободрился.

На следующий день шел проливной дождь, и Кура вскипела пенными волнами. Ага Мухаммед хмуро обозревал издалека тифлисские стены, понимая, что эту цитадель ему одолеть будет нелегко. Не нравился Ага Мохаммеду и начавшийся ропот среди воинов, что в нынешнем походе уже не будет ни побед, ни добычи. Чтобы заставить их снова быть смелыми, Ага Мохаммед приказал поставить позади боевых порядков шесть тысяч конных туркмен, традиционно ненавидящих персов и столь же традиционно ненавидимых ими. Туркменам хан велел убивать всякого перса, кто побежит с поля боя. При этом хан мог не сомневаться, что те исполнят его приказ с превеликим удовольствием.

После этого персидская армия двинулась к Тифлису, под стенами которого на Крцанисском поле их уже ждало грузинское войско.

Правое крыло войска возглавил царевич Давид, левое – Иоанн Мухранбатони. Сам царь встал в центре. Там же встала и тысяча пришедших имеретинцев князя Церетели. В резерве Ираклий оставил отряды царевича Вахтанга и князя Отара Амилахвари, укомплектованные отборными воинами из провинций Птавов и Хевсу. Царь Соломон с еще одним имеретинским отрядом занял позицию непосредственно у стен Тифлиса, чтобы при надобности помочь артиллеристам. Передовой отряд грузин под начальством царевича Иоанна занял позицию у Южных ворот Тифлиса.

Увы, далеко не все сыновья Ираклия пришли к нему на помощь со своими отрядами. Как знать, если бы они были в тот решающий день на Крцанисской равнине, возможно, и история Грузии сложилась бы совершенно иначе. Но единства в большом семействе Ираклия не было никогда…